Рассвет Скрижалей

Отчаяние сменилось странным спокойствием. Она не хотела умирать здесь, в этой грязной ловушке. Не хотела, чтобы ее кости добавились к тем, что лежали внизу. Она должна найти Камни Рассвета. Должна понять, почему Дракон говорил с ней. «Ибо Ты возьмешь меня в крепость» (2 Царств 22:3). Крепости не было. Была только жажда, страх и два хищника.

Она сделала шаг назад, к самому краю колодца. Камни под ногами были ненадежны. «Поставил меня на крутизне» (Псалом 30:9).

– Эй, полегче! – старший бандит нахмурился. – Свалишься – ничего не достанется. И шуму наделаешь.

– Подойди и возьми, – прошептала Элира. Ее голос дрожал, но внутри что-то затвердело. Она смотрела им в глаза, пытаясь увидеть что-то еще, слабость, сомнение. Но видел лишь алчность.

Бандит с дубинкой, нетерпеливый, шагнул первым. Он протянул руку, чтобы схватить ее за плечо. В этот момент Элира не думала. Она действовала. Используя его импульс, она резко дернула его за руку вниз и в сторону, к краю колодца. Одновременно она подставила ногу. «Улови их в сети, какие они скрыли для меня» (Псалом 34:8, адаптировано).

Он не ожидал сопротивления. Занесенная для удара дубинка стала помехой. Он пошатнулся, потерял равновесие и с диким воплем полетел вниз, в темный зев колодца. Звук его падения и последующего плеска был коротким и ужасным.

– Сучка! – взревел старший бандит. Его лицо исказилось яростью. Нож в его руке блеснул в солнце. «Они изострили язык свой, как змей; яд аспида под устами их» (Псалом 139:4). Он бросился на нее, забыв об осторожности, желая только одного – видеть ее мертвой.

Элира отпрыгнула в сторону, но камень под ногой подался. Она упала, ударившись спиной о край колодца. Боль пронзила тело. Перед глазами поплыли круги. Она видела, как нож заносится для удара. «Не дай ему погубить душу мою!» (Псалом 140:8).

Выстрел прозвучал оглушительно в пустынной тишине. Сухой, резкий, как треск ломающейся кости.

Бандит замер. На его грязной рубахе, чуть ниже плеча, мгновенно расплылось алое пятно. Он глупо посмотрел на дыру в ткани, потом на Элиру, потом куда-то в сторону. Нож выпал из его ослабевшей руки. Он рухнул на колени, хватая ртом воздух.

Элира, оглушенная, подняла голову. На гребне бархана, там, где только что стояли бандиты, теперь стояла другая фигура. Высокая, подтянутая, в пыльном, но добротном дорожном плаще. В руках у человека был странный, компактный арбалет с дымящимся стволом. Лицо скрывал капюшон, но Элира почувствовала на себе пристальный, оценивающий взгляд.

Странник медленно спустился вниз. Он обошел хрипящего бандита (тот уже затихал, стекленея) и остановился перед Элирой. Его движения были точными, экономичными. Воинскими.

– Встать можешь? – спросил он. Голос был спокойным, нейтральным, без возраста. Под капюшоном мелькнули острые скулы и твердый подбородок.

Элира кивнула, с трудом поднимаясь. Спина ныла от удара. Она смотрела на своего спасителя, пытаясь увидеть его. Но ее дар давал смутную картину. Твердость. Сталь. Глубокая… печаль? И что-то еще. Знакомое. Как эхо железа и боли. «Как тени, мы бродим…» (1 Паралипоменон 29:15).

– Спасибо, – прошептала она, сглатывая ком в горле. Глаза невольно скользнули к умирающему бандиту. Ей стало дурно.

– Не благодари раньше времени, – сказал странник, перезаряжая арбалет быстрым, отработанным движением. Он бросил взгляд на Запад. – Эта пара – цветочки. Дальше будет Инквизиция. Или хуже. – Он посмотрел прямо на нее, и Элира почувствовала, как ее дар напрягся, улавливая странную вибрацию в его словах. – Ты та самая? Та, что с Плачущих Гор? Та, что разбудила Камнекрыла?

Элира остолбенела. Как он знает?

– Я… я не хотела его будить, – вырвалось у нее. – Он… ему было больно. Он говорил со мной.

Странник кивнул, как будто услышал ожидаемое. «И будут знамения в солнце и луне и звездах, и на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится» (Лука 21:25). – Значит, правда. Начинается. – Он резко повернулся. – Если хочешь жить и найти то, что ищешь, идем. Сейчас. Они уже чуют твой след. А я… – он сделал паузу, – …я, кажется, тоже иду на Запад. И у меня свои счеты с теми, кто охотится за девчонками, разговаривающими с драконами.

Он не назвал своего имени. Не предложил помощи. Просто пошел прочь от колодца смерти, не оглядываясь, но явно ожидая, что она последует.

Элира посмотрела на мертвых бандитов, на темный зев колодца, на уходящую фигуру в плаще. Путь на Запад только что стал еще страшнее. Но идти в одиночку было равно самоубийству. Этот человек… он знал о драконе. Значит, мог знать и о Камнях? Или о Сыне Погибели? «Странник я у Тебя, пришлец, как и все отцы мои» (Псалом 38:13).

Она подобрала свою потрепанную сумку, сделала глубокий вдох, пересиливая боль в спине и дрожь в коленях, и пошла за таинственным незнакомцем. В пустыне поднимался ветер, неся песок и запах крови. «Ибо вот, тьма покроет землю» (Исаия 60:2). Но теперь в этой тьме было двое.

Глава 5: Кровь Завета

«Ибо жизнь тела в крови, и Я назначил ее вам для жертвенника, чтобы очищать души ваши, ибо кровь сия душу очищает» (Левит 17:11).

Кровь Матиаса была теплой, почти горячей. Она пульсировала на пальцах Кая, стекая по желобку ритуального кинжала из черного обсидиана – реликвии, найденной в руинах святилища забытых богов. Она пахла медью, юностью и… невинностью. «Омой меня, и буду белее снега» (Псалом 50:9). Но эта кровь не омывала. Она связывала. Заключала страшный договор.

Матиас лежал на холодном каменном алтаре на краю Проповеднического Уступа, над зияющей Бездной Гиббет. Его глаза, широко открытые, отражали последние лучи багрового заката и бездонную веру. Он не кричал, когда нож по слову Учителя вонзился ему в грудь. Лишь выдохнул: «Во имя Огня…» Теперь он был больше, чем юноша. Он был жертвой всесожжения. «Как овца, веден был Он на заклание» (Исаия 53:7).

Кай стоял над ним в грубых одеждах цвета пепла, с черным плащом-крыльями. Лицо – непроницаемая маска. Но глубоко в глазах, куда не проникал фанатичный взгляд его последователей, стоявших внизу, бушевал ад. «Сердце мое трепещет во мне, и смертные ужасы объяли меня» (Иов 37:1, адаптировано). Он видел. Видел хрупкую светлую нить души Матиаса, рвущуюся в неведомое. Видел пустоту, которая останется. Видел чудовищность деяния. Но вера перевешивала. «Верою Авраам… принес в жертву Исаака» (Евреям 11:17). Авраама остановил Ангел. Его – ничто не остановит.

– «Жизнь – в крови!» – голос Кая, обычно убедительный, звучал глухо, но разносился над пропастью, подхваченный зловещим эхом. – И вот, пролита кровь чистая! Кровь неоскверненная! Кровь верного агнца! – Он поднял окровавленный кинжал к темнеющему небу. – Пролита не для прощения грехов! Пролита как выкуп! Выкуп от мира сего, лживого и растленного! Как знак Небесам, что чаша терпения переполнена! Что воды милосердия отравлены скверной и стали горьки! «И сделались воды его… смертоносными» (Откровение 8:11)!

Толпа внизу замерла. Ужас и исступленная надежда боролись в их глазах. Они видели кровь, мертвого юношу, но слышали слова о Спасении через Огонь. «Ибо возмездие за грех – смерть» (Римлянам 6:23). Смерть Матиаса была для них началом конца их смерти.

Кай опустил кинжал. Левой рукой он взял чашу из черного базальта, лежавшую у ног алтаря. Кровь Матиаса стекала по желобкам камня прямо в нее, наполняя темной, тяжелой жидкостью. «Чаша ярости Его» (Откровение 14:10).

– «Сия есть Кровь Моя Нового Завета» (Матфея 26:28), – прошептал Кай, и в его словах звучала страшная пародия на Тайную Вечерю. – Но этот Завет – не с вами. С Ним. С Силой, что правит Бездной! Пусть выпьет Он до дна горечь нашей жертвы! Горечь Истины!

Он поднял чашу, полную теплой крови. Она была невыносимо тяжелой, физически и метафизически. От нее шел запах железа и… сладковатой тленности Бездны. Кай повернулся к пропасти.

– «Да слышит земля, и все, что на ней!» (Второзаконие 32:1)! – его крик сорвался вниз. – «Вот Кровь Завета! Завета Огня и Разрушения! Прими жертву! Пошли Огонь Очищения! УСКОРИ ЧАС СУДНЫЙ!»

Он швырнул чашу в бездну.

Она летела, переворачиваясь, черная струя крови выплескиваясь на фоне багрового неба. И ударилась не о камни внизу, а о… пустоту.

Хлопок. Глухой, сосущий. Воздух над Бездной содрогнулся. Искривился. На миг открылся черный, бездонный глаз ненасытной пустоты. «Бездна бездну призывает» (Псалом 41:8).

Из "глаза" хлынула абсолютная Тьма. Не отсутствие света, а его антипод. Живой, леденящий мрак. Он ударил вверх, поглощая последний свет. Мир погрузился в кромешную тьму. Раздались вопли ужаса.

Тьма коснулась крови на алтаре, камнях, руках Кая. И кровь… загорелась. Не пламенем, а холодным, багрово-фиолетовым сиянием. Оно расползалось по Уступу, одеждам людей, оставляя темные, выжженные руны скорби и гнева. «И будет в тот день: не станет света» (Захария 14:6). Но светила кровь.

Кай стоял недвижим. Багровое сияние лизало его кожу, впитываясь. Ни боли, лишь ледяной холод и… власть. Древняя, чуждая, разрушительная. Она пульсировала в его жилах, искажая дар Видения. Теперь он видел трещины в мироздании. Точки, где можно разорвать. «И дано ему было… вложить дух в образ зверя» (Откровение 13:15, адаптировано). Дух Разрушения вошел в него через кровь Матиаса.

Тьма отхлынула. "Глаз" схлопнулся. Багровое сияние угасло, оставив темные, прожженные пятна и леденящий ветер в душах.

Тишина. Гробовая. Последователи Кая были парализованы страхом. На алтаре лежало тело Матиаса, отмеченное мертвенными узорами. Кровь на камнях почернела.

Кай опустился на колени. Руки дрожали не от страха, а от переполняющей силы. От цены, заплаченной. «Ибо Ты возложил на меня тяготы, поставил на меня руку Твою» (Псалом 37:3, адаптировано). Тяжесть была чудовищной. Но это был его крест. Его Завет.

Он положил дрожащую руку на холодный лоб юноши. – «Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью» (Псалом 125:5), – прошептал он без тени радости. Лишь с ледяной уверенностью. – Твоя кровь – семя Конца, сын мой. Теперь Огонь придет. «Ибо вот, придет день, пылающий как печь» (Малахия 4:1).

Он поднялся. В первых лучах кровавой луны (красной от дыма или знамения?) его фигура в черном казалась монументом Апокалипсиса.

– Поднимите его, – голос звучал как удар стали. – Первый мученик Последнего Ангела. Первая Искра. – Он посмотрел на восток, к спящему Камнекрылу. – Но не последний. «Пробуждайтесь, спящие во прахе!» (Даниил 12:2, адаптировано). Скоро восстанут и другие. Скоро грянет истинный Глас Грома. Готовьтесь.

Он спустился с Уступа. Толпа расступалась перед ним как перед вестником погибели. Багровые отсветы пульсировали в его глазах. И в крови. Кровь Завета. Кровь Полыни. Кровь Конца.

«Сия есть Кровь Моя… за многих изливаемая» (Матфея 26:28). За многих. Но не во спасение. Во искоренение.

Глава 6: Бегство в Фарсис

«И встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня» (Иона 1:3).

Ториан не бежал от лица Господня. Он бежал от его псов. От Патриарха, от Инквизиции, от собственного проклятого пророчества. И теперь, по иронии судьбы, его путь лежал к морю – как у того мятежного пророка Ионы. «И спустился в Иоппию» (Иона 1:3). Только вместо Иоппии были Забытые Моря, а вместо корабля – пыльная дорога и девчонка, разговаривающая с драконами.

Он шел впереди, не оглядываясь, но чувствуя каждый ее шаг. Элира. Имя она назвала сама, робко, после того как он спас ее от бандитов у колодца смерти. Он не назвался. Зачем? «Имя его – “Чума”» (Притчи 10:7, адаптировано). Или «Предатель». Или «Одноглазый Калека». Достаточно.

– Почему вы помогли мне? – ее голос, тихий, но настойчивый, прервал скрип песка под его сапогами. – У колодца. Вы могли пройти мимо.

Ториан хмыкнул. Солнце клонилось к закату, окрашивая пустыню в багрянец. «Солнце знает свой запад» (Псалом 103:19). А он? Знает ли?

– Не люблю, когда шакалы терзают ягнят, – буркнул он, поправляя ремень арбалета за спиной. Ложь. Вернее, не вся правда. Он видел ее дар. То, как она чуть не упала в обморок, чувствуя смерть в колодце. Как смотрела на бандитов – не со страхом, а с пониманием их гнилой сути. Это было… знакомо. Как эхо его собственного, давно похоронного чувства долга перед чем-то большим, чем приказы Люмис. «Ибо Я милости хочу, а не жертвы» (Осия 6:6). Жертв он видел предостаточно.

– Вы знали о драконе, – настаивала Элира, догоняя его. Ее дыхание было чуть учащенным. – Вы назвали его… Камнекрылом. Как вы знаете?

Ториан остановился, резко обернувшись. Его единственный глаз прищурился, сканируя ее лицо – юное, запаленное солнцем, с большими, слишком мудрыми для ее лет глазами. Глазами, которые видели.

– Старые легенды, – отрезал он. – Сказки нянек. Ты не первая, кто решил, что поговорил с горой. – Он снова солгал. Он знал о Камнекрыле не из сказок. Из отчетов Паладинов Высшего Круга. Из запретных архивов Церкви Сияния, куда имел доступ, пока был «Железным Псаломом». Знания, которые теперь могли стоить ему жизни. «Знание умножает скорбь» (Екклесиаст 1:18).

Элира не отступила. Она посмотрела прямо на него, и Ториан почувствовал странный холодок по спине. Ее взгляд был не просто взглядом. Он был… зондирующим.

– Вы лжете, – сказала она тихо, но уверенно. – Я вижу. В вас… эхо железа. И боли. Много боли. И знание. Глубокое, как та пропасть у колодца. – Она сделала шаг ближе. – И вы бежите. Как я. От… пророчества?

Слова ударили Ториана, как кинжал в ребро. «Слово Твое сильно, и проницает даже до разделения души и духа» (Евреям 4:12, адаптировано). Он сжал кулаки. Железная рука скрипнула.

– Заткнись, девчонка, – прошипел он. – Твой дар – штука опасная. Может, для тебя, может, для окружающих. Лучше прикрой его. Пока не поздно. – Он снова повернулся и зашагал прочь, быстрее. «Не давай уст твоих водить меня ко греху» (Иов 15:5, адаптировано). Она слишком много видела. Слишком близко подобралась к его ранам.

Она молча шла следом. Пустыня сменилась каменистыми предгорьями, а затем и чахлым прибрежным кустарником. Воздух стал влажным, соленым. «И вот, великое море, пространное и широкое» (Псалом 103:25). Забытые Моря. Они достигли цели. Или начала конца?

Ториан поднялся на небольшой утес. Внизу расстилалась бухта. Не живописная. Узкая, с черным галечным пляжем и темной, почти черной водой, которая тяжело накатывала на берег. Над водой висел туман, холодный и плотный, скрывающий горизонт. В бухте покачивалось несколько утлых рыбацких лодок. И одинокий, потрепанный кораблик – шхуна с потертыми бортами и кривым названием «Фарсис», едва видным под слоем морской соли. Ирония судьбы была очевидна.

– Там, – вдруг сказала Элира, стоя рядом. Она не смотрела на корабли. Она смотрела сквозь туман, на темную воду. Ее глаза были широко открыты, полны того странного внутреннего света, который так раздражал Ториана. – Там… под водой. Глубоко. Я чувствую… холод. Древний холод. И камень. Камень, который… светится изнутри. Тихо. Как уголь под пеплом. «Сокрытое принадлежит Господу» (Второзаконие 29:29). Но он зовет…

Первая Скрижаль. Мысль пронеслась в голове Ториана прежде, чем он успел ее отогнать. Он знал легенды о Камнях Рассвета. Знания из тех же архивов. Знания, за которые теперь охотились. «Горе имеющим мудрость в глазах своих» (Исаия 5:21).

– Морское дно – не место для прогулок, – проворчал он, спускаясь с утеса к поселку у воды. Хижины были жалкими, жители – замкнутыми, с лицами, задубевшими от соли и ветра. Они косились на чужаков, особенно на Ториана с его железной рукой и повязкой. «Пришельцем был я в земле чужой» (Исход 2:22).

Они направились к причалу, где стояла «Фарсис». У трапа их встретил капитан – коренастый, обветренный мужчина с глазами, как у старой морской черепахи, и вечным клыком трубки в углу рта. Он окинул их оценивающим взглядом.

– Куда плыть, странники? – спросил он хрипло.

– На Запад, – сказала Элира, прежде чем Ториан успел открыть рот. – Как можно дальше.

Капитан усмехнулся, выпуская клуб дыма. – Запад? Там только туман да безумие. Говорят, драконы морские спят в глубине. Левиафаны. «Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его» (Иов 41:2). Да и плата за такое плавание… немалая.

Ториан уже собирался выложить последние серебряники (украденные у тех же бандитов), как воздух прорезал резкий звук. Не птичий крик. Металлический свист. Стрела!

Ториан среагировал мгновенно. Он рванул Элиру в сторону, прикрывая собой. Стрела с черным оперением вонзилась в деревянную стойку причала в сантиметре от того места, где секунду назад стояла девушка.

– Вниз! – рявкнул Ториан, выхватывая арбалет. Он огляделся. На гребне утеса, откуда они только что спустились, маячили фигуры. Трое. В темных плащах с высокими воротниками. Инквизиция. Псы Патриарха нашли их. Быстро. «Как шакалы бродят по пустыне» (Иов 30:29, адаптировано).

– Именем Патриарха и Серебряного Сияния! – разнесся крик сверху. – Предатель Дарк и еретичка! Сдавайтесь!

– Никогда! – крикнула Элира, ее голос дрожал, но в нем была решимость. Она прижалась к бочке на причале.

– Заткнись и прячься! – огрызнулся Ториан, прицеливаясь. Арбалет хлопнул. Один из темных силуэтов на утесе вскрикнул и исчез из виду. «Лук свой направляет на меня» (Плач Иеремии 3:12). Теперь он сам стал мишенью.

Две другие фигуры открыли ответный огонь. Стрелы засвистели, втыкаясь в дерево причала и бочки. Капитан «Фарсиса» с громкой бранью нырнул за укрытие. Жители поселка с визгом разбегались.

Ториан перезаряжал арбалет, его движения были быстрыми и точными, несмотря на железную руку. Адреналин гнал кровь, заглушая старую боль. Он чувствовал присутствие Элиры рядом – не физически, а ее внимание. Как будто она следила не только за стрелами, но и за чем-то еще. За… водой?

– Они спускаются! – предупредила она, указывая на тропинку с утеса.

Ториан увидел их – двоих, быстро двигающихся вниз, используя камни как укрытие. Третий, раненый или убитый, не показывался. «Они приближаются, чтобы погубить меня» (Псалом 37:13).

– Капитан! – крикнул Ториан, не отрывая взгляда от цели. – Запускай свою посудину! Прямо сейчас! Двойная плата!

– Безумец! Под обстрелом? – донеслось из-за бочек.

– ТРОЙНАЯ! – рявкнул Ториан и выстрелил. Стрела просвистела мимо головы одного из инквизиторов, заставив его пригнуться. – Элира! К трапу! Беги!

Она кивнула и рванула к шаткому трапу «Фарсиса». Ториан прикрывал ее, выпустив еще одну стрелу. Инквизиторы были уже близко. Он видел их лица – холодные, безжалостные. Он узнал одного – того самого, что приходил к нему в Пепелище. «Вот, Я сделаю тебя ужасом…»

Железная рука сжимала арбалет. Надпись «Крепость моя и защита моя» жгла кожу под рукавом. Насмешка. Крепость рушилась. Защиты не было. Оставался только бой. И бегство. «Беги в горы, как птица» (Псалом 10:1, адаптировано). Но не в горы. В море.

Он выпустил последнюю стрелу, отправив ближайшего инквизитора в ногу, и рванул к трапу. Элира уже была на палубе. Капитан, ругаясь на чем свет стоит, рубил канаты топором. «Разрубил веревки» (Псалом 2:3, адаптировано).

– Отдай швартовы! – орал он матросам, которые в панике выползали из люков.

Ториан вскочил на трап, когда первый инквизитор уже достиг причала. Черный плащ развевался, в руке – короткий меч. «Меч Господа исполнится крови» (Исаия 34:6). Ториан выхватил свой собственный клинок – короткий, практичный, не паладинский, но смертоносный. Он парировал первый удар с лязгом, от которого онемела рука. Железный кулак врезал инквизитору в челюсть. Тот отлетел, падая на причал.

Второй инквизитор был уже рядом. Ториан отскочил на палубу «Фарсиса». Трап рухнул в воду. «Разрушьте лестницу их» (Псалом 58:12, адаптировано).

– Отходим! – заревел капитан. Паруса, подхваченные внезапным порывом ветра, наполнились. Старая шхуна дрогнула и медленно поползла прочь от причала.

Инквизиторы на берегу были как разъяренные осы. Один стрелял из лука, но стрелы падали в воду, не долетая. Другой, тот, что с мечом, стоял по колено в воде, сжимая кулаки и что-то крича, но слова тонули в шуме волн и ветра.

Ториан стоял у борта, тяжело дыша. Его левый кулак болел. Железная рука гудела. Элира подошла к нему, ее лицо было бледным.

– Спасибо, – прошептала она.

Ториан не ответил. Он смотрел на удаляющийся берег, на темные фигуры врагов. Они проиграли этот раунд. Но игра только начиналась. «Ибо семь раз упадет праведник, и встанет» (Притчи 24:16). А он уже не праведник. И вставать все тяжелее.

Он посмотрел на Элиру. – Ты говорила, чувствуешь что-то в воде? Камень?

Она кивнула, указывая в туман, туда, где море становилось непроницаемо черным. – Там. Глубоко. Холодный свет. Он… ждет. И… – она вдруг помертвела, – …там что-то большое. Просыпается. От крови.

Ториан посмотрел на воду у борта. Несколько капель его крови, брызнувших во время схватки, растворялись в темной воде, оставляя слабые розовые облачка. «Кровь его будет на нас» (Матфея 27:25).

Далеко внизу, в черной бездне, что-то огромное и древнее медленно открыло глаза. «Легче вытащить Левиафана удою» (Иов 40:20, адаптировано). Они уплыли от инквизиторов. Но доплывут ли они до Скрижали, прежде чем морской страж Забытых Морей решит, что настало время ужина?

«И ввергли Иону в море» (Иона 1:15). Их бегство в Фарсис только началось.

Глава 7: Земля Содрогается

«Смотрю на землю, и вот, она разорена и пуста, – на небеса, и нет на них света. Смотрю на горы, и вот, дрожат, и все холмы колеблются. Смотрю, и вот, нет человека, и все птицы небесные разлетелись» (Иеремия 4:23-25).

Земля больше не спала. Она стонала.

В Священной Империи Люмис, в Новом Вавилоне, под золотыми куполами Дворца Патриарха, треснули витражи, изображающие триумф Сияния. Осколки разноцветного стекла, падая, резали роскошные ковры. Верховный Патриарх Илия вскочил с трона из слоновой кости, его холеное лицо исказилось не страхом, а яростью.

– Что это?! – его крик заглушил гул, идущий из-под земли. – Инквизиция бездействует?! Ищет двух бродяг, пока мир рушится?!

«Ибо вот, Господь опустошает землю и делает ее бесплодною; изменяет вид ее и рассевает живущих на ней» (Исаия 24:1). Но Илия не верил в Господа гнева. Он верил в заговор. В Кая. В ту девчонку с гор. В их кощунственный ритуал, следы которого его маги-шпионы почуяли за неделю пути. «Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его» (Псалом 2:2). Он был Помазанником! Его власть!

– Усилить патрули! – приказал он дрожащим голосом, обращаясь к предводителю Паладинов. – Сжечь все логова еретиков Кая! И найти их! Найти и принести их головы! Пусть их кровь успокоит землю! «Кровь их на головы их» (Иезекииль 33:4)!

Но земля не успокаивалась. В Вольных Княжествах Севера, где почитали духов камня и леса, старые менгиры запели. Низкий, вибрирующий гул, от которого стыла кровь в жилах. Скот бесился в стойлах, птицы сбивались в кучки, жалобно крича. Старейшины, выйдя из длинных домов, с ужасом смотрели на юг, откуда шел гул, и на восток – к Плачущим Горам. Там, где вершины были скрыты облаками, сверкнул огненный шлейф. Еще один Страж открыл глаза. «Горы таяли от лица Господа» (Псалом 96:5).

– Духи земли гневаются, – прошептал седобородый вождь, сжимая амулет в виде медведя. – Нарушен древний сон. Кто-то… разбудил их. «Не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно» (Песнь Песней 2:7, адаптировано). Но разбудили. И теперь платить всем.

На Багровых Пустошах Юга, землях древних катастроф, пробудилось нечто иное. Песок закипел, как вода, обнажая черные, стекловидные поля – следы давнего небесного огня. Из трещин в земле повалил удушливый, серный дым. «И вышел дым из пропасти, как дым из большой печи» (Откровение 9:2). А в дыму, в самом сердце Пустошей, шевельнулись огромные, покрытые бронзовой чешуей бока. Еще одни глаза, полные не скорби, как у Камнекрыла, а холодной, древней ненависти к жизни, открылись в глубине. Страж Пустыни. «И вот, большой красный дракон» (Откровение 12:3).

В портовых городах, обращенных к Забытым Морям, вода внезапно отступила, обнажив илистое, усыпанное ракушками и скелетами кораблей дно. Люди в ужасе смотрели на эту внезапную сушу, не зная, что это предвестник. «Море увидело и побежало; Иордан обратился назад» (Псалом 113:3). А потом вода вернулась. Стена воды, высокая, темная, ревущая. Она смыла причалы, рыбацкие лодки, дома у самой кромки. Унесла жизни. «Потоп пришел, и воды потопили их» (Лука 17:27, адаптировано). Пережившие катастрофу клялись, что видели в гребне волны огромный, темный плавник. Или хвост. И слышали глухой, вселяющий ужас рев из глубин. «Можешь ли ты удою вытащить Левиафана?» (Иов 40:20).

А на Проповедническом Уступе Кай стоял, раскинув руки, как распятый. Багровые отсветы пульсировали под его кожей, как живое пламя. Его дар Видения, искаженный силой Бездны и кровью Матиаса, был теперь как гигантская сеть, раскинутая над миром. Он чувствовал каждое содрогание земли, каждое извержение, каждый рев пробудившегося Стража. Он видел страх в городах, панику на дорогах, молитвы в храмах и проклятия в лачугах.