Юность

Обмотавшись лавандовым махровым полотенцем, я закрепила его на груди и заправила волосы за ухо. В ванной все запотело. Я вернулась в спальню и обнаружила на столе кофе, датскую слойку с ананасом и марципаном. Она мило лежала в картонной коробке с печатью пекарни. Сняв крышку со стаканчика, я поднесла его к носу – на кокосовом молоке с огромным слоем пенки. Я села на край постели и сжала колени пальцами так, что они побелели.

Я заплела косу, съела завтрак и оделась. Выходя из комнаты, я остановилась и, впервые, закрыла ее на ключ.

В лифте я встала в самом углу и скрестила руки перед собой, мне так было комфортнее. Со мной стояли еще два врача и Оскар. Он попытался заговорить со мной, но я быстро выбежала из лифта и спряталась в первом попавшемся кабинете. На столе лежала пачка документов с моим именем. Я убрала ключ в карман и осторожно приподняла верхние бумаги. В коридоре послышались шаги и мужские голоса. Я судорожно сравняла листы и повернулась лицом. Дверь открылась, я не успела ничего прочитать.

“Мисс Коннор, что вы здесь делаете?”

“Простите, я ошиблась дверью.”

“Стойте, я прождал вас у себя час. Что-то случилось?”

“Какая разница?” Я отвела глаза.

“Пойдемте ко мне, нам нужно поговорить.”

Я закатила глаза и неохотно последовала за доктором. Он открыл дверь и пропустил меня вперед. Я села на стул.

“Маргарет, что произошло?”

“Я… У меня и Оскара была.. связь. Близкая связь.”

“Хотите поговорить?”

“Да.” Во мне прибавилось уверенности. “Знаете, я, вдруг, поняла, что стала избегать его. Его слишком много, он везде и сразу, будто, преследует меня. Я задыхаюсь, Мистер Грин..!”

“Как вы это чувствуете?”

“Слишком много заботы, слишком много.. его! Его слишком-слишком много вокруг меня! Простите, я не знаю, как описать чувства, это, скорее, внутреннее глубокое ощущение. Я не могу описать…”

“Вы можете восстановить цепочку ваших взаимоотношений? Знакомство, ссоры, отношения и так далее?”

Я не заметила, как разжала кулаки и расслабила спину. От страха и напряжения свело мышцы. Набрав в легкие побольше воздуха, чтобы заговорить, я замерла. Во мне что-то окаменело. Я не могла вспомнить ничего, кроме визуального образа Оскара и факта поездки в Америку. В голову словно что-то ударило. Казалось, что я получила сотрясение, не сдвинувшись с места. Произошел сумасшедший выброс адреналина. Я не могла ничего вспомнить.

“Я… Я не помню эмоций, ощущений и.. Я не помню,” – мне стало холодно.

“Ты не видишь воспоминания или просто не помнишь, что испытывала?”

“Не вижу и не чувствую…”

Внутри как-то все сжалось. Одновременно, я была спокойна и расслаблена. Мне ничего не хотелось, стало все равно на то, что я только что сказала. Мистер Грин молча смотрел на меня и покачивался в кресле. Положив ручку, он наклонился вперед и тяжело вздохнул.

“Ты стала избегать Оскара, потому что тебе стало некомфортно. Вы стали близки – он нарушил твое личное пространство. Он его нарушил, потому что ты перестала чувствовать.”

“Нет, я перестала его любить…”

Услышав собственные слова, я погасла. Погасла снаружи и внутри. Я прокручивала сказанное, оно отдавалось эхом по всему телу. Я привыкала к этой странной мысли. С одной стороны, я не хотела ее повторять, но, с другой, у меня не было выбора. Мистер Грин был прав. А я просто согласилась с ним. Я напрягла ноги и стала кусать губу. Покачав головой, я поднялась, пошатнувшись, и, наконец, взглянула ему в глаза.

“Мне нужно побыть одной. Не хочу больше себе врать.”

Доктор Грин хотел возразить, но, удивленный моей спокойной реакцией, промолчал. Я видела по его глазам, что он искренне переживал за меня, относился как-то по особенному. Я улыбнулась грустной улыбкой и вышла, тихо закрыв за собой дверь.

“В субботу будет праздник – Канадский День Благодарения. Приходи.” Мистер Грин догнал меня.

“Почему канадский?”

“В центре живет 5 человек из Онтарио. А, по нашей традиции, мы уважаем все праздники.”

“Хорошо, я приду!”

Дверь хлопнула. Я разулась и бросилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Сжимая одеяло, я ерзала, чтобы уменьшить боль. Боль, которая росла во мне с каждым вздохом, с каждой мыслью. Я откинула волосы и села на пятки, согнув ноги. Схватив подушку Оскара, я вдохнула ее и со всей силы швырнула в стол, выдав самый громкий крик в своей жизни. Настолько громкий, полный ненависти, что ребра впивались в кожу, и сдавливало грудь. Вытерев мокрые щеки рукавами, я встала и собрала, разбившуюся от удара, статуэтку. Она стояла здесь с самого начала. Ссыпав осколки в другую ладонь, я вздрогнула больше от неожиданности, чем от боли. На пальце выступила кровь. Слезы полились ручьем, когда я поняла, что разбилась не статуэтка, а сердце… Я своими же руками и эмоциями разбила, разрушила Оскара…

Выдвинув ящик, я сложила все туда и заметила блокнот. Вытерев опухшие заплаканные глаза, я шмыгнула заложенным носом и опустилась на пол. Это был тот самый блокнот. Блокнот, что я увидела несколько месяцев назад, где выгравированы инициалы; блокнот, что Оскар везде таскал с собой; блокнот, что я кинула в стену… Его блокнот.

Я натянула кофту и открыла его. Перелистывая страницу за страницей, я читала каждое слово. Глаза перебегали со строчки на строчку, а пальцы невольно сжимали уголки листов. Он был полностью исписан, все до единой строчки и свободного отступа. Красивый ровный почерк и, почему-то, запах духов. Поначалу, это были отчеты лечения Оскара, потом появилась я. Я следила, вчитывалась в то, как речь Оскара и описания менялись с “языка робота” на “язык души”. Он описывал меня, будто был поэтом девятнадцатого века… Я утопала в словах, потому что читала их, слышала, произносила у себя в голове по буквам, его голосом. Он был рядом, со мной, касался меня, вдыхал, а я замирала. Мне было с ним хорошо…

Я дошла до последней строчки того письма, до последнего слова. Бумага загибалась, местами расплылись чернила. Зажав рот руками, я упала на спину, подняв колени к груди, и закрыла глаза. Лицо, волосы, одежда стали влажными. Я не могла больше этого читать. Меня разрывало от боли, я рассыпалась. Части меня, как крупинки со дна океана, высохшие на солнце, раздувало ветром по берегу, скалам. Мне было очень больно. Болело в груди, в прямом смысле этого слова. Я не могла сделать вдох.

Закрыв блокнот, я бережно коснулась его обложки кончиками дрожащих пальцев, и провела по корешку. Медленно поднеся его к губам, я оставила, еле ощутимый, поцелуй. Тело дрожало.

Я пролежала в обнимку с блокнотом три часа. Я не вставала и не дышала.

***

Следующие четыре дня я почти не выходила, да и сама я ничем не занималась. Меня охватила апатия. Я много спала, часто принимала душ – он бодрил и успокаивал. Было ощущение, что я выздоровела, как бы странно это не звучало. Но я чувствовала, что изменения, которые произошли со мной… Я уже никогда, ни при каком желании не смогу быть той Мэг. Ко мне вернулись многие чувства, вкусы, запахи, кроме одного… Спектра чувств, которые я испытывала к Оскару.

Надев фланелевую клетчатую кофту и черные укороченные брюки-кюлоты, я завязала ленточные шнурки на лаковых кедах. Расправив бант на брюках, я подошла к окну. В этом году погода была странная. Резко наступили холода. Я приложила ладонь к стеклу и прислонилась лбом, выдохнув теплый воздух, моментально отпечатавшийся на окне белым паром. Не отрываясь от окна, я нащупала на стене выключатель и приглушила в комнате свет. Мне было грустно. В голову лезли всякие мысли, я, как всегда, запуталась. Почему не существовало такой услуги, которая бы решала все проблемы, путем адекватного взвешивания, анализа возможных исходов за небольшую плату? Сняв с запястья светло-оранжевую резинку в белых горох, я собрала передние пряди волос и сделала из них маленький кудрявый пучок на макушке. Тумбочка громко завибрировала от нескольких уведомлений, экран телефона осветил половину потолка. Я выдернула телефон из розетки и разблокировала экран. Все сообщения были от Сары. Я включила голосовое и прибавила громкость.

“Маргарет! Ты совершаешь ошибку! Это нечестно по отношению к Оскару… Ты, хоть, представляешь, что он сделал для тебя? Все твое нахождение здесь было одним большим запретом. Знаешь, что Оскару стоило уговорить Доктора Грина оставить тебя здесь?! Он не давал твоей семье видеться с тобой, чтобы они ничего не заподозрили. Он умолял дядю скрывать твое нахождение от всех и каждого. Он подделал документы, отдал тебе свою комнату, а сам, когда ты не пустила его, ночевал в холле. Оскар пытался, он делал для тебя все, а ты просто берешь и бросаешь его? За что..?”

Я выключила телефон и, взяв подушку Оскара, положила ее к себе на колени. Сжав ее пальцами, я откинулась назад, свесив ноги, чтобы не помять брюки, и подняла подушку на живот. Я закрыла глаза и прислушалась к тишине и запаху, к которому я давно привыкла.

Я спустилась в холл по стеклянной лестнице. Диваны раздвинули и установили несколько столов с тыквенными тарталетками (уменьшенными версиями пирога) и кукурузными булочками. Посредине кафетерия был накрыт основной стол, с белой скатертью и бокалами с золотистым ободком. В центре него красовалась запеченная индейка с поджаристой корочкой. У каждой тарелки стояли маленькие креманки с клюквенным соусом. В круглых глиняных мисках было картофельное пюре. Хорошо, что батата не было. Несколько девушек вынесли блюда с запеканками из стручковой фасоли и жареного лука. На столбах и лестнице развесили гирлянды и венки. Люди, которые здесь собрались, были мне незнакомы. Я встречала нескольких врачей и человек пять пациентов, но остальные – как им удавалось так хорошо прятаться в стенах этого здания? Я оглядела толпу – Оскара нигде не было. Протиснувшись между толпой самых нарядных и счастливых, как ни странно, людей (видимо, они и были канадцами) я взяла тарталетку и кусок яблочного пирога. Рядом стоял еще горячий ореховый пирог из пекана, политый кленовым сиропом. Было непривычно находиться здесь, в Ирландии нет такого праздника, а если учесть, что мы все находились в Португалии, то тем более. Но мне нравилось знакомиться с традициями других стран и пробовать их кухню. К тому же, почему бы не помочь нескольким людям почувствовать себя так, будто они с семьями и друзьями отмечали один из самых красивых, вкусных и приятных праздников.

Попробовав еду, я взяла еще пару кусочков и подошла к девушке. Кажется, ее звали Мелисса. Она стояла в стороне и каждые две минуты проверяла телефон.

“Эй, привет, я Маргарет. Ты же Мелисса, да?”

“Привет, угадала,”– ответив со всхлипом, она улыбнулась и вытерла щеку.

“Угощайся,” – я протянула ей пирог.

“Нет аппетита.”

“У тебя что-то произошло? Знаю, я лезу не в свое дело, но ты постоянно проверяешь телефон.”

“Все в порядке, просто моя сестра, она.. обещала прилететь на День Благодарения, а вместо этого не отвечает на звонки. До сегодняшнего дня каждый год мы праздновали вместе: я, Бритт, наши родители и пес Флаффи.”

“Флаффи?”

“Да, его так дедушка назвал. А… месяц назад он умер. Бритт любила его даже больше, чем меня…”

“Флаффи?”

“Нет, дедушку… Очень любила. Мы не разговаривали с ней с того дня. А я даже прилететь к ней не могу, поддержать, напомнить о том, как весело мы праздновали с дедушкой…”

“Мне очень жаль. Знаешь, в ирландском языке есть слово ‘grá’ – оно означает ‘любовь’. Так, почему бы тебе не отведать индейки и пирога, чтобы напомнить себе о времени с семьей и дедушкой? Просто поблагодари его за то, что он был. Мне кажется, он он хочет видеть тебя счастливой..!”

“Так ты не американка?” Оживленно спросила Мелисса.

“Нет, я очень редко использую ирландский, чаще общаюсь на английском.”

“Красивое произношение… Выходит, это даже не твой праздник?”

“Не мой, но я очень счастлива и благодарна, что имею возможность быть сейчас здесь и праздновать его вместе со всеми.”

Убрав от лица короткие светлые волосы, Мелисса убрала телефон и поправила свитер, собиравшийся складками над поясом коротенькой черной юбочки. Неожиданно обняв меня, Мелисса откусила пирог и улыбнулась с набитым ртом. Смахнув крошки, она кивнула мне и убежала к столу. Взглянув в пустую тарелку у себя в руках, я с облегчением вздохнула.

“Компенсировала количество счастливых людей на грустных за сегодняшний вечер?”

“Что?”

“Посмотри на нее, как она улыбается. Это так не работает, Маргарет. Ты помогла ей, чтобы избавиться от чувства вины перед Оскаром. Вот, только, Оскар близкий тебе человек, а Мелиссу ты встретила впервые.”

“Мистер Грин, позвольте мне самой решать, как поступать с Оскаром. Решение, которое я приняла или приму – зависит от меня. Кто бы что мне ни говорил… Оскар человек, а не предмет для обсуждения. Простите, но, по-моему, пора к столу.”

Я поставила тарелку и вернулась к столу. Заняв место с краю, я закрыла глаза и соединила руки вместе. Повисла мертвая тишина. Единственным источникам звука были водопады. В тот момент каждый мысленно благодарил Бога, дом, семью, друзей, судьбу… На секунду я приоткрыла глаза – на лицах каждого читалась неподдельная и искренняя светлость и открытость сердца, с которой они действительно были благодарны. А что, если все кругом были правы..? Я сама смогла убедить Мелиссу быть счастливой, не смотря ни на что. Почему я заставляла страдать других? Они все были не виноваты. Что со мной было не так… Когда все зашевелились, я отрезала кусок сочной индейки и сделала глоток воды. Я поняла, что за столом не было Оскара. Хотя, на половину это был его праздник тоже. Аккуратно положив приборы, я встала и побежала наверх.

“Пускай, если мне суждено остаться, Оскар будет в комнате,” – поднимаясь по лестнице, ступенька за ступенькой, повторяла я

Какого черта я вру самой себе… Распахнув дверь, я надеялась обнаружить его там, но было пусто. Я закрыла глаза и прислонилась спиной к двери. Я сползла на пол и обхватила голову руками. Значит, я не ошибалась. Мне нужно срочно уехать. Первые мысли – самые правильные. Вскочив, я стала собирать рюкзак. Не понимая, в чем я, в очередной раз, пыталась себя убедить, я сконцентрировалась на вещах. Пихая все, как попало, я сжимала зубами нижнюю губу и часто дышала. Случайно уронив на пол его кулон… я застыла на месте. Он же был там… В холле, со всеми, сидел в углу зала и, почему-то, пил глинтвейн. Увидев меня, он улыбнулся. Грустно улыбнулся, будто все уже понимал, будто он меня отпустил. Я надела кулон на шею и закрыла рот рукой.

***

Над Синтрой опустилась глубокая ночь. Намотав на шею шарф, я вышла на улицу. Свежесть и холод пробежали сквозь меня. Луна светила ярко, и была близко к Земле – я разглядела темные пятна. Звезды складывались в созвездия, становилось тоскливее. Я снова стала чувствовать одиночество, которое, как оказалось, исчезло полгода назад.

Я надела рюкзак и медленно побрела к воротам. Потянув на себя калитку, я обнаружила, что забыла телефон в комнате, какой кошмар! Пнув от злости камень, я быстро побежала обратно. Незаметно проскочив мимо торжества, я поднялась на лифте. Запыхавшаяся, я перерыла всю постель. Отчаявшись, кинула рюкзак на пол. Свет с улицы осветил комнату – такси уже ожидало. Психанув, я сбросила все, что было на столе вместе с телефоном. Обреченно выдохнув, я легла на кровать.

Кто-то постучал. Резко поднявшись, я размотала шарф и оставила его на комоде. На пороге стоял Оскар. Он стоял, сунув руки в карманы, покачиваясь вперед-назад. На нем был белый свитер крупной вязки и песочные штаны. Увидев меня, он, казалось, удивился, что я открыла. У него были розоватые щеки и длинный остренький нос, на которых отражались блики и свет, доносившиеся с коридора. Я опустила руки и виновато посмотрела на него. Бледные серо-голубые глаза выглядели опухшими, он давно не спал. Достав одну руку из кармана, Оскар провел по волосам и вытащил из кармана штанов свернутый конверт. Протянув его мне, он стиснул зубы, я заметила это по скулам, и улыбнулся одними уголками губ.

“Как ты тут оказалась?”

“Что?” На выдохе спросила я.

“Тебя таксист внизу спрашивал – мне с охраны передали.”

“А ты тогда что здесь делаешь?”

“Ищу т.. тебя, как бы…”

“И как? Нашел?”

“Похоже на то…”

“Что в конверте?”

“Билеты в Швейцарию,” – он облизал губы.

“Как ты узнал? Дядя рассказал? Сара?”

“Случайно прочел твое письмо,”– он покачал головой и отвел глаза. “Ты же, вроде как, тоже мое прочитала…”

Я хотела что-то сказать, но не смогла подобрать слов. Одинокая слеза скатилась по моей щеке. Нащупав дверь у себя за спиной, я закрыла ее и спустилась на пол. Оскар не шевелился. Уставившись на меня с высоты своего роста, он сжимал и разжимал кулаки. Я вытянула одну ногу вперед, вторую согнула в колене. Открыв конверт, я достала оттуда билет “Лиссабон-Берн”. Вылет был назначен на сегодня. Прочитав свое имя на билете четыре раза, я протянула руку, и Оскар помог мне подняться. Держа в руках билет, я подошла на шаг ближе к Оскару. Он расслабленно стоял, облокотившись на стену.

“Ты знал,”– тихо усмехнулась я. “У тебя уши прозрачные…”

“На самолет опоздаешь,” – он не улыбнулся.

“Значит, скрывал меня от мира? Нарушал закон?”

“Что ты делаешь?”

“Рву билет, ты не против, если я останусь, и ты меня поцелуешь?”

“Все, как в первый раз: первое свидание, первый поцелуй, первая ночь.. и, да, первая ссора,”– я бросила рваные кусочки билета под ноги.

“Ты сошла с ума…” – Прошептал Оскар, внимательно наблюдая за мной.

“Именно поэтому, мы с тобой сейчас здесь…”

Вынув руки из карманов, Оскар нежно заключил мои щеки в своих ладонях и испуганно посмотрел в глаза.

“Больше ни-ког-да не позволяй мне совершать ошибки, слышишь?”

“А как же письмо? Ты сказала, что больше меня не любишь.”

“Вообще-то, в конце я написала, что люблю,”– я смутилась. “Ученик определенно превзошел учителя. Как я могла учить тебя любви, если сама не имею ни малейшего понятия о том, что нужно делать?! У меня в школе по химии всегда была тройка…”

Не выдержав, Оскар улыбнулся и прижался ко мне губами. Запрыгнув на него, я скрестила ноги у него за спиной и запустила пальцы в мягкие пушистые волосы. Наступив на билет, Оскар повернулся спиной к двери, и я со всей силы толкнула ее ногой.

P.S. Глава 33

Милый Оскар,

Прости, что пишу тебе. Прости. Прости, что больше не люблю. Прости, что говорю эти слова, не произнося их вслух. Я ужасаюсь им. Они разрушают меня, хотя, куда уж больше…

Я прочитала твои письма ко мне. Я не заслуживаю быть главной героиней твоих мыслей и твоего сердца. Я счастлива, что смогла научить тебя любить и чувствовать. Теперь, тебя ничто не держит. Лети, беги, живи и, главное, люби! У меня нет никого, кроме тебя. Ты навсегда в моем сердце.

Я улетаю в Швейцарию. Спросишь, почему? Хм, не знаю… Да, я люблю тебя, но что-то не позволяет мне быть с тобой. Знай, что мне с тобой было очень и очень хорошо. Я действительно не собираюсь строить ни с кем отношения, по крайней мере, сейчас. Возможно, если ты меня простишь и не разлюбишь, я вернусь. Вернусь к тебе и ни к кому другому. Мой телефон всегда будет таким же, чтобы ты мог позвонить. Я оставила тебе свою квартиру, чтобы ты, наконец, смог жить, как человек. Пусть у тебя будет куча девушек, трать на них деньги. Я не буду злиться. Так надо… Кстати, я купила еще один торшер, три чашки и тостер, чтобы, когда ты разобьешь их о стену, тебе было, откуда пить чай, жарить хлеб и освещать комнату.

Это было мое решение. Родители поддержали., но лечу я одна.

Спасибо тебе, что спас меня. Во всех смыслах. Прости и живи дальше.

Я люблю тебя, как бы парадоксально это не звучало.

Мэг…

“Любовь по-португальски”

Евгений Евтушенко

Ночь, как раны, огни зализала.

Смотрят звезды глазками тюрьмы,

ну а мы под мостом Салазара —

в его черной-пречерной тени.

Оказал нам диктатор услугу,

и, ему под мостом не видны,

эмигрируем в губы друг к другу

мы из этой несчастной страны.

Под мостом из бетона и страха,

под мостом этой власти тупой

наши губы – прекрасные страны,

где мы оба свободны с тобой.

Я ворую свободу, ворую,

и в святой уворованный миг

счастлив я, что хотя б в поцелуе

бесцензурен мой грешный язык.

Даже в мире, где правят фашисты,

где права у людей так малы,

остаются ресницы пушисты,

а под ними иные миры.

Но, одетая в тоненький плащик,

мне дарящая с пальца кольцо,

португалочка, что же ты плачешь?

Я не плачу. Я выплакал все.

Дай мне губы. Прижмись и не думай.

Мы с тобою, сестренка, слабы

под мостом, как под бровью угрюмой

две невидимых миру слезы…

Обращение к читателю

При написании книги я использовала научные статьи, различные источники и интервью. Вся информация доступна в сети Интернет. Опираясь на логические размышления и приведенные факты, я выстраивала линию взаимодействия главных героев. Я не могу с точностью сказать, каково жить с алекситимией, т.к. эта психологическая особенность мало изучена и имеет разные формы проявления. Мне было трудно понять, какие изменения могут происходить в мозгу человека, как он воспринимает мир и как может меняться его поведение, но мне захотелось поднять тему эмоций и чувств человека, рассказать про психическое и психологическое здоровье человека, настолько оно важно и, порой, неконтролируемо. Более того, быть эмоциональным, иметь нестандартные особенности организма и его реакции на окружающий мир – нормально. Кто-то стесняется этого и боится, кого-то обвиняют в том, что их не устраивает поведение другого человека. Но, в первую очередь, это дело каждого отдельного человека; мы не можем знать наверняка, что случилось или продолжает случаться в жизни другого человека. Психологические травмы – самые личные и глубокие тайны, которые люди не торопятся раскрывать. Потому, очень важно иметь рядом человека, который не только “сможет принять” нас такими, какие мы есть, но и быть рядом всегда. Не осуждать, а искренне поддерживать, любить и постараться сделать жизнь чуточку лучше! Люди недооценивают свой, даже, ненамеренный “вклад” в чужую жизнь. На самом деле, поведение одного человека способно со страшной силой влиять на жизнь другого.

Научная справка

Алекситимия в различных формах встречается у 5-25% условно здоровых  людей и не считается заболеванием.

Алекситимия может быть как стабильной  характеристикой личности, так и преходящим состоянием,  может возникнуть у любого человека в определенных жизненных ситуациях. Чем меньше эмоция осознается и проявляется в виде конкретного чувства, тем более выражены ее вегетативные компоненты, расстройства в работе органа или системы, хотя  до настоящего времени  связь алекситимии с психосоматическими расстройствами однозначно не доказана.

Существуют три основные теории происхождения алекситимии:

биологическая – теория, рассматривающая алекситимию как первичный процесс, обусловленный генетическими механизмами и особенностями развития головного мозга, теория травматической соматизации, согласно которой алекситимия – следствие полученной психологической травмы, и теория социального научения, связывающая появление алекситимии в аспекте социальных и культурных факторов.

Считается, что алекситимия, определяемая врожденными причинами, не поддается коррекции.

В рамках этих теорий выдвигается несколько этиологических гипотез:

Гипотеза дефицита – в основе алекситимии  лежит застревающее на ранней стадии развитие, в пользу чего свидетельствует использование  при алекситимии  незрелых форм психологических защит.

Гипотеза регрессии при травмировании – в результате психотравмы, наблюдается фиксация на травмирующем факторе,  регрессия на более раннюю стадию развития и  соматизация аффектов.

Гипотеза нейроанатомически-нейрофизиологинеского нарушения – алекситимия может быть связана с различными нарушениями развития головного мозга или с блокировкой импульсов от эмоционального мозга к коре, вследствие чего  пропадает способность осознавать и вербализовать эмоции.

Гипотеза социально-психологического формирования реакции – алекситимия – феномен приспособления к индустриальному обществу, в котором требуется конкретно-реалистическое, эмоционально слабо окрашенное поведение.

Примечания

1

Совсем недавно это была больница для душевнобольных, но уже сейчас это место является идеальным домом для "других" людей. Если вы хотите стать волонтером, пожалуйста, позвоните по этому телефону.

2