скачать книгу бесплатно
Оксана взяла две пачки, подумала, добавила к ним ещё две. Посмотрела в ящик, затем на братьев, увидела, что они недовольны её жадностью, вздохнула, спрятала пачки под одеждой, с сожалением вышла за дверь, придержав её, чтобы не скрипнула.
Услышав надвигающийся со стороны Степановки гул, братья насторожились. Почувствовав подрагивание земли, поняли, что дальше медлить нельзя, – промедление смерти подобно. Схватили оставшиеся пачки, не тронув мешочек с мелочью, рванули через лесок напрямик, не выбирая дороги, чтобы быстрее попасть домой. И вовремя: вскоре на дороге показались немецкие машины. Братья перекрестились, – Бог их хранит, позволив принести в дом целое богатство.
Дрожит земля, трясутся дома, звенит стекло, страшный гул наплывает со стороны Пещёрска. Не одному крестьянину пришло в голову: «Досиделись, твою мать!» Страшно находиться в замкнутом пространстве за четырьмя стенами, когда на деревню надвигается неведомая сила, и нет от неё защиты.
Страх страхом, но жить как-то надо! Вышли люди из дворов и поразились увиденному. Огромная колонна чудовищных машин, невиданных ранее, движется в их сторону. Люки машин открыты. Стоя?щие в них военные в чёрной форме приветственно поднимают вверх руку в международном жесте, машут в сторону крестьян и что-то радостно кричат на непонятном языке. Несколько крестьянских рук поднялись несмело вверх, вежливо помахали в ответ, – народ догадался, что перед ними немцы. Как заворожённые наблюдают движение тёмного цвета колонн: танковых, артиллерийских, кавалерийских, механизированных, снова танковых…. Идут и идут войска в сторону Вязьмы, сворачивая от Велеева вправо, а не влево – на Смоленский большак, – что значительно сократило бы путь к городу. Враг использует юхновское направление, чтобы обойти вяземский заслон из советских войск, если таковой имеется, и беспрепятственно без потерь войти в город.
Забыв про неотложные дела, народ подтянулся к просёлочной дороге, чтобы вблизи разглядеть вражью силу, от которой совсем недавно бежали испуганные советские воины, всего какие-то три месяца назад чеканившие строевой шаг, распевавшие песню на слова Александра Лугина (Беленсона) и мелодию братьев Даниила и Дмитрия Покрасс:
– Враг недаром злится:
На замке граница.
Не отступим никогда!
Нет нам большей чести —
Остаёмся вместе
В армии родимой навсегда…
Хоть и обещали на границе быть вместе с винтовкой навсегда, но расстались с ней, поняв бессмысленность хранения винтовки, когда на тебя идут танки. Граница осталась далеко позади – с брошенными Советской армией ключами, и замка?ми, и самими воротами; до Москвы осталось двести с хвостиком километров, что для механизированных войск не расстояние – меньше дневного перехода.
Катят колонны танков и тягачей с артиллерийскими прицепами, мотоциклетных войск, велосипедистов, механизированной пехоты…
– Боже мой, боже мой, сколько же их много, – произнесла в июне проводившая мужа на войну миловидная женщина средних лет, обняв ладонями лицо и покачивая головой в изумлении от впервые увиденной страшной вражеской мощи. Колонны продолжают идти и идти, и не видно им конца: дымящиеся походные кухни с солдатами в белых передниках, вновь танки, бронемашины…
На восьмой день от колонны отделился небольшой отряд машин и бронетранспортёров, остановился напротив толпы крестьян. Из кабины бортовой, крытой тентом, машины, набитой солдатами с винтовками, выпрыгнула женщина в строгой, подогнанной в талию, военной форме, с погонами явно не солдатскими. Подойдя к пожилым людям, на чистом русском языке спросила резким тоном, с отработанной привычкой повелевать людьми: «Как называется ваша деревня?»
Ей ответили:
– Велеево.
– Нам нужна Степановка.
– Степановку вы проехали. Первая деревня отсюда.
Распорядилась шоферу: «Поворачивай назад».
Отряд развернулся вслед за первой машиной и, чтобы не мешать встречному движению колонн, направился по лугу к Степановке.
– Красивая немка, – облизнулся Валентин, – не задумываясь, променял бы на неё Глашу.
– Хороша Маша, да не наша… – поставил его на место Иван, не забыв, впрочем, добавить: – Я бы тоже не отказался, если бы предложила.
– Ухоженная, тварь, – оценил женщину Валентин, – и духами от неё пахнет, словно она не на войне находится, а на этом, когда на природу с чужими мужьями приходят…. Слышал от кого-то, но запомнил только, что начинается на «п».
– Я тоже это слово слышал от двух девиц, что на нашем рабфаке учились. Хахали водили их на плинер. Надо же, вспомнил!
– Точно, Ваня, плинер! Словно немка не на войне находится, а на плинере.
По Смоленскому большаку под охраной вооружённых пехотинцев повели колонны советских военнопленных, взятых при разгроме Вяземского котла. Осунувшиеся и измождённые, в грязных и оборванных шинелях, многие в бинтах, бредут бывшие советские воины, не глядя по сторонам, стесняясь, но, скорее всего, боясь охраны, попросить еды. Жители деревни, подтянувшиеся к большаку, – люди нежадные: просто, шокированные количеством и ужасным видом пленных, не догадались сбегать домой и принести чего-нибудь съестного.
Провели пленных, захваченных под Пещёрском. Пройдя деревню, их повернули налево и на Смоленском большаке присоединили к встречной колонне, в которой много пленных женщин: медсестёр, врачей, хозяйственных работников, телеграфисток, водителей кобыл, шофёров… Женщины стараются идти в середине, прикрываясь с двух сторон пленными красноармейцами, чтобы исключить контакт с немецкой охраной. Идут давно, без привала и, не выдерживая, мочатся на ходу. Это никого не шокирует – ни пленных, ни охрану.
Нескончаемая река молодых людей, брошенных государством, течёт и течёт по большаку в русский город Вязьму, чтобы до конца испить позор плена, продлить его или сгинуть навечно, не оставив памяти земной.
Всё имеет конец. Поток пленных со стороны разгромленного котла постепенно истончился и, наконец, прекратился, – крестьяне, последний раз поглядев на своих соотечественников, отправились по домам, тяжело переставляя ноги, словно их тоже ведут под охраной чужих военных: так подействовал на всех вид русских сынов и дочерей, бесславно закончивших бои за Отчизну. В Вязьме многих женщин отправили на работу в госпитали лечить раненых красноармейцев. Когда немцы приблизились к Москве, оставшихся в лагерях женщин отделили и перевели в отдельный лагерь в Гжатске. Со временем Гжатский лагерь расформировали, отправив женщин на работы в Германию.
Ваня направился к Валентину, чтобы с близким другом переговорить о наболевшей проблеме. Наболевшей до такой степени, что ночью спать не может. Принюхивается к воздуху, вытягиваемому из темноты соседней комнаты, к раздражающему запаху полового взаимодействия разгорячённых тел. Со злостью мнёт подстилку. Пора посетить Оксану, а как к ней попасть, не знает: на дороге перед Степановкой выставлен полицейский пост – русский мужик с повязкой полицая, – и русского же, сволочь, без разрешающего документа не пропускает!
Обратился к другу, не щадя его чувств:
– Валь, выручишь меня?
– Конечно, выручу, если в силах оказать помощь.
– В силах, в силах. Многого не прошу: дай на одну ночь Глашу. Я уже не в состоянии сдерживаться. Только на одну ночь!
– Как только твой грязный язык посмел сказать мне в лицо подобное? Дам сейчас по морде.
– Дай, а потом компенсируй Глашей. Её убудет, что ли?
– Ты чего, Иван, об пол стукнулся, не соображаешь, что говоришь? Я люблю её, да и Глаша не станет с тобой спать, побрезгует. Она знает, что ты несколько ночей провёл с Оксаной.
– Зря ты, Валя, так плохо о женщинах думаешь. Проверь её, увидишь, что она мне не откажет.
– И проверять не буду, – решил Валентин не испытывать судьбу: вдруг и правда Глаша согласится? После Ивана придётся её бросить, – станет противно с ней жить. Посоветовал: – Отправляйся к своей зазнобе.
– Я, по-твоему, что, недоделанный? Без твоего совета не догадался сходить? Ты в курсе, что на дороге посты установлены и никого не пропускают?
– Вань, чего ты врёшь? Глаша вчера виделась с Оксаной, часа два с ней проболтала.
– Пригласи Глашу, – Иван толкнул Валентина в сторону комнаты, где в данный момент находилась она. Валентин на толчок не отреагировал, позвал, и, когда женщина вышла, Иван приступил к расспросу.
– Правду Валентин говорит или врёт, что ты вчера виделась с Оксаной?
– Виделась.
– Как ты к ней попала?
– Как обычно, по тропинке!
– Меня можешь провести?
– Сам дорогу найдёшь, не маленький. Как идти – подскажу. Выйдешь от нас, свернёшь налево, пройдёшь стежкой до кромки полей, повернёшь направо и по-над полем идёшь вдоль кромки леса до первой тропинки, уходящей в берёзовый лесок. Тропинка доведёт прямо до огорода Оксаны. Перемахнёшь забор, только не сломай его, он хлипкий, постучишь в окно, вот так… – три раза постучала Ивана по лбу костяшкой согнутого указательного пальца, – она и откроет.
– Что ж ты раньше Глашу не расспросил и не подсказал мне кружной путь? – укорил Иван Валю. —
А ещё друг!
– Я же ещё и виноват! Почему бы тебе самому было не обратиться к нам?
– Прямо от вас отправляюсь к Оксане. Если немцы поймают, выручайте.
«Нет уж, сам выкручивайся», – подумал Валентин и повёл Глашу в сторону койки, – раздразнил Иван разговором…
– Ты сегодня в ударе, – похвалила его Глаша по окончании игрищ и нежно укусила мужчину за нос. Валентин ответил ей громким хлопком ладони по белому крупному заду. Оба засмеялись счастливым смехом.
Идя к Оксане, Иван впервые изменил привычке и не взял с собой сумку с топором, решив, что, если немцы поймают, то подумают, что топор взят с целью нападения на них, – и не докажешь обратное, расстреляют. В кромешной темноте крадётся, трясётся, но зов плоти, требующей разрядки сгустившейся энергии, толкает вперёд и вперёд. Толкает к исполнению мечты с двумя крупными тёплыми грудями и широко раскрытыми от удивления глазами: неужели это ей так повезло с городским грамотным мужиком?
Иван без потерь в теле добрался до дома Оксаны, постучал в окно. Увидев через стекло его лицо, женщина выскочила на улицу и, как сумасшедшая, бросилась на грудь, целуя и приговаривая:
– Пришёл, пришёл-таки. Я тебя очень ждала, вечерами посматривала на дорогу, – не тот ты мужик, чтобы полицаев бояться.
– Посты на дороге…
– Ничего, скоро всё образуется. Немцы сообщили, что с завтрашнего дня начнут выдавать разрешения на перемещение, станешь посещать открыто. В Степановке появилась гражданская власть – назначен бургомистр. Знаешь, кто? Мобосовский мужик, отсидевший срок за грабёж. Недавно он каким-то образом обзавёлся лошадью. На лошади приехал к коменданту и предложил себя в начальники.
Ему поручена выдача документов и разрешений на перемещение граждан по территории Пещёрского района, вплоть до Вязьмы. Выпрошу разрешение на тебя, принесу, и вместе вернёмся ко мне, отметим событие.
– Хватит говорить, пошли в постель, потом доска-жешь…
Когда Иван «закончил бег на десять километров, как на пятьсот метров, придя первым», и в изнеможении откинулся на подушку, Оксана сходила за полотенцем, обтёрла его вспотевшее тело. Положила голову ему на грудь и, хихикая от счастья, предложила вознаграждение: «Ты так старался, столько пота пролил, что за труд тебе положена плата».
Иван лежит, закрыв глаза, расслабленно раскинув руки на простыне. Не дождавшись реакции, Оксана повторила: «Заплатить? Я сейчас богатая», – и прошлась по голому животу ноготками.
Иван приоткрыл один глаз и односложно спросил:
– Сколько?
– Не знаю. Пачку…
Мужчина открыл второй глаз. В своей бурной жизни Иван предпочтение отдаёт двум страстям: бабам и деньгам. Пальму первенства держат деньги. Баб он за людей не считает. Не один раз говорил Валентину, что любую бабу может уговорить, а которую нельзя уговорить, может купить.
Ответ Оксаны заинтересовал.
– В пачке сколько?
– Не считала.
Иван поднялся.
– Неси.
Оксана сходила до угла, поёрзала рукой за божницей, нашла то, что искала, бросила Ивану:
– Держи.
Иван поймал пачку.
– Красненькие, в упаковке. Сто на десять… Здесь тысяча, тебе не жалко?
– Для такого мужчины, как ты, ничего не жалко. Пользуйся моей добротой!
Надо бы Ивану возгордиться, что страсть к ней женщина оценивает столь крупной суммой, но… понимает, что десятки было бы ему за глаза. Большего он не заслуживает. За одну ночь отдать полторы его зарплаты в депо – уму непостижимо! Как может колхозница, получавшая вместо денег трудодни, расстаться с такой огромной суммой?
От очевидного изумления и одновременно недоверия Ивана к её поступку Оксане пришла в голову страшная мысль: «Подумает, что у неё денег – куры не клюют, возьмёт и убьёт. Смерть спишут на войну». Побледнела, села рядом с ним.
– Если не хочешь, давай назад!
– Э, нет! Они теперь мои, кровно заработанные. Сама видишь, сколько потов сошло…
Прибыли два бронетранспортёра с солдатами и группой офицеров с переводчицей. Офицеры прошлись по деревне, остановились возле большого крепкого пятистенка, – выселили жильцов, выкинули на улицу мешавшие им предметы, в том числе портреты Сталина и Ворошилова в военной форме, исполненные местным художником, и стали устраиваться.
На крыльце выставили часового. Через полчаса, а то и менее, из дома вышла группа солдат под командой унтер-офицера и направилась на околицу деревни. Взяли под охрану государственные объекты: коровник с сорока коровами, сенник и склад с запасами фуража.
Выгнали народ на улицу. Старший офицер встал на табуретку, принесённую из ближайшего дома, и обратился к толпе. Переводчица по-русски дублировала речь, которая свелась к следующему:
«С настоящего времени все граждане России, где стоят немецкие войска, подчиняются исключительно немецкой администрации в лице коменданта и русской администрации в лице бургомистра. Граждане от восемнадцати лет и старше в течение суток обязаны, взяв с собой документы, явиться к господину бургомистру, зарегистрироваться, сообщить ему свою партийную принадлежность и получить, если не будет тому препятствий, разрешение на перемещение по району.
Порядок в населённых пунктах осуществляют полицаи, набранные из местного населения. Служба в полиции приравнивается к службе в немецких войсках и хорошо оплачивается. За поимку партизан получают доплату за риск.
Мужчинам, желающим записаться в полицаи, следует обратиться к начальнику полицейского участка в Степановке. Обязанности начальника полиции выполняет Антон Красномордов, сын бургомистра».
Ждал народ, что приход новой власти принесёт изменения, но что такие… не приведи Господь: руководить ими станут бандиты, востребованные новой властью!
– В связи с изменением административного и политического устройства на территории России, повлёкшее освобождение народа от коммунистов, и в соответствии с интересами Германии хождение советских денег на оккупированной территории прекращено. Расчётными денежными единицами становятся дойчмарки.
Крестьяне переглянулись: «У нас появятся деньги? Советская власть за работу в колхозе не платила, рассчитывалась трудоднями, неужели немецкая станет платить? А у кого остались рубли, куда их деть?»
Приказ, зачитанный комендантом, регулирующий поведение гражданского населения в оккупационной зоне и военных на оккупированной территории, слушали вполуха, – так всех поразило известие об отмене рублей.
Вот так – взяли и отменили? И Сталина не побоялись? Ох, нехорошее дело немцы затеяли. Аукнется им посягательство на советские деньги…. Сталин этого кощунства им не простит!
Старостой деревни выбрали бывшего заведующего животноводческим отделением колхоза Воротникова. Жену Романа Теплова Дарью, переназначили заведующей фермой, которая и в советское время исполняла эту же роль.
Иван и Валентин присоединились к братьям Тепловым и компанией направились к бургомистру. Зарегистрировались без особых проблем, назвав адрес проживания. Получили на руки формуляр на свободное передвижение в пределах Пещёрского и Вяземского районов. Помощь Оксаны Ивану не понадобилась.
Получив документ, Ваня перестал бояться и теперь беспрепятственно посещает подругу: старательно занимается любовными играми, отрабатывая зарплату, которая с изменением денежных знаков перестала иметь значение. С молчаливого согласия обоих разговор о деньгах не заводят, приняв во внимание сложившуюся ситуацию.
Фронт переместился под Ржев и Гжатск, ненадолго задержался возле Можайска и покатил к Москве без остановки, не встречая серьёзного сопротивления. Сполохи выстрелов в тёмное время суток на горизонте стали еле видны, звуки боёв ослабли.
Воочию увидев страшную немецкую машину разрушения, население деревни убедилось, что русским деньгам, и правда, пришёл конец, и они стали бесполезны. Оксана и Иван вздохнули облегчённо: Оксана – потому, что теперь можно не жалеть о потраченной на Ивана сумме; Иван – потому, что теперь нет смысла радоваться полученному за постель заработку, ему больше подходит роль играющего любителя.
Насытившись женщиной, ещё усерднее уделяет внимание пошиву обуви. Вспомнив о деньгах, улыбается, решив: «Поскольку судьба – индейка, а у индейки мясо тоже неплохое, деньги сохраню, пусть останутся памятью о приключении».
Вышел Иван по малому делу. Собрался было завернуть за угол, но остановился, услышав голос Глаши: «Иван, закончишь дело, подойди ко мне».
Справив нужду в огороде, подошёл к соседке, стоя?щей возле калитки, поинтересовался:
– Что случилось?
