Римские вакации

Старикан не спеша закончил. Подле него уже стоял раб с серебряным кувшином и кудрявый мальчишка. Старикан вяло протянул руки, раб полил из кувшина, старикан руки сполоснул и вытер их о кудри паренька.

– Ишь ты! – неприязненно заметил Раис. – Не может до нужника дойти.

– У богатых свои привычки, – откомментировал Джон.

Мы вернулись в аподитерий, а из него прошли во фригидарий. Это был обширный зал с потолком в виде купола небесного цвета с белоснежными геометрическими арабесками. Стены фригидария были разрисованы природными видами: на голубом фоне изображены были деревья и кусты, усыпанные цветами; между ними порхали птицы с разноцветными хвостами.

Посередине фригидария имелся бассейн, полный воды, постоянно вливавшейся в него шумными потоками из раззявленных ртов гротескных масок, приделанных к постаментам бронзовых статуй. Сам бассейн и пол облицованы были разноцветными мраморными плитками. Вдоль стен стояли мраморные скамьи. С одной стороны в бассейн спускались ступеньки.

Под потолком имелось широкое окно с настоящей рамой в виде решётки, в которую было вставлены мутноватые стёкла. Рама могла поворачиваться по вертикали на двух штырях, вделанных сверху и снизу, и была открыта, пропуская солнечные лучи, высвечивавшие на стене яркий прямоугольник.

В бассейне плескалось с десяток римлян.

Мы сбросили с себя простынки и сандалии.

– О-па! – заорал дурным голосом Серёга и с размаху ухнул в воду.

– И-и-и! – пронзительно завопил Раис и последовал за ним, предварительно подпрыгнув и поджав ноги, отчего плюхнулся как сумасшедший бегемот

Следом и мы шумной компанией внедрились в бассейн.

Римляне на всякий случай от нас посторонились.

Вода была прохладна и, наконец-то, измученный жарой организм почувствовал комфортную свежесть, тем более мы влезли под бодрившие водяные струи.

– А теперь чего тут у вас по расписанию? – поинтересовался через некоторое время Раис.

– Теперь в тепидарий надо идти, – ответил Валерий.

– Ну пойдём, – одобрил Раис.

Мы выбрались из бассейна и, захватив свои банные принадлежности, перешли в следующее помещение.

Эта была длинная комната со сводчатым потолком, опиравшимся на массивный украшенный лепниной карниз, который подпирали выкрашенные в телесный цвет фигуры атлантов, стоявшие на невысоких постаментах. Между атлантами помещались скамьи из красноватого мрамора. Над скамьями в стене имелись небольшие ниши – как и в раздевалке. Потолок сплошь украшала лепнина, стены были выложены жёлтым мрамором с красивым узорчатым рисунком. Пол покрывала мозаика, изображавшая переплетения геометрических фигур. Окно, такое же, как во фригидарии, было закрыто.

В тепидарии сидело немало римлян. Вслед за Валерием мы уселись на свободную скамью. Здесь было жарко и душно.

Мы посидели пару минут, покрываясь потом и ожидая непонятно чего.

Наконец, Серёга спросил:

– И что сидим?

– Греемся, – пожал плечами Валерий.

– А зачем? – удивился Серёга.

– Вот именно! – воскликнул Лёлик. – Мы только освежились чуток после жары этой вашей. Так с чего снова греться?

– Точно, – поддержал Раис. – Что тут у вас ещё есть?

– Кальдарий, – робко ответил Валерий. – Там моются.

– Туда и пошли, – решительно встал Раис.

Валерий встал, скинул с себя простыню и сандалии и аккуратно засунул всё это в нишу. Свой скребок он оставил при себе. Мы последовали его примеру.

Валерий провёл нас в угол комнаты. Там имелась дверь, сплошь покрытая медными листами, украшенными выпуклой чеканкой.

За дверью оказалось не очень большое помещение с высоким купольным потолком с дыркой посередине. Пол и стены были облицованы бежевыми травертиновыми плитками. Под куполом светлыми пятнами зияли четыре арочных окна.

Здесь было жарче, чем в тепидарии, и весьма влажно. Мы сразу же облились потом. Дышать было затруднительно.

Кругом маячили голые тела. Некоторых наяривали скребками, отчего раздавались специфические звуки. Обрабатываемые стонали и кряхтели.

– Ничего себе баня, – тяжело отдуваясь, сказал Раис и принялся нервно чесаться.

– Ну, и кто желает поскрестись? – спросил Джон, складывая руки на груди.

Валерий с готовностью поднял руку с зажатым в ней прототипом мочалки.

– Короче, Валера, если хочешь, то скребись, да пойдем отсюда, – сказал Серёга.

– Жаль, раба-банщика не взяли… – робко произнес наш гид.

– Давай, давай! – прикрикнул на него Раис. – Сам поскребёшься.

Валерий отошел в сторонку и действительно начал себя обрабатывать.

Боба смущённо покашлял, открыл коробку с дамасским средством и предложил:

– Никто не желает?…

– Сам мажься, – порекомендовал Джон.

Боба с опаской зачерпнул из коробки мазь, походившую на вазелин, и начал осторожно втирать её в живот. Потом вручил коробку заинтересованно смотревшему на процедуру Лёлику, взял скребок и медленно провёл им по лоснившемуся пузу.

Раздался нудный скрип. На коже появилась красная полоса.

– А ты, братан, не мазохист, часом? – спросил Джон.

Боба возмущенно фыркнул и воскликнул сердито:

– Да ну, ерунда какая-то!…

– А это куда? – спросил Лёлик, тряся коробкой.

– Да вон, Валере отдай! – сказал Боба и окликнул того: – Эй, Валера, получи!

Наш римлянин с радостной гримасой схватил моющее средство и сразу же им воспользовался, принявшись ловко обмазываться сверху донизу.

Вдоль стены помещалась длинная, на метров пять, мраморная ванна, полная воды. В ней с блаженными рожами густо сидели купальщики. Причем сидели они поперёк – к чему располагала внушительная ширина ванны.

Раис посмотрел на них критически и покачал головой:

– Не-е, ванну принимать не будем.

В дальнем конце кальдария на высоком каменном квадратном столбе помещался бронзовый украшенный выпуклыми узорами таз диаметром в метра два. Из таза высоко торчала бронзовая труба с фигурным навершием. Из неё фонтанировал бурный поток воды. Таз имел далеко выступавшие гнутые бортики, через которые вода прозрачной пеленой постоянно лилась вниз.

Пол к столбу имел уклон; вплотную к столбу устроены были отверстия слива, забранные бронзовыми решётками.

Мы подошли к этому подобию душа, у которого несколько римлян омывали телеса.

Лёлик попробовал воду и неодобрительно воскликнул:

– Ух ты, горячая!

– Да ладно! За всё заплачено! – махнул рукой Раис и полез под струю.

Мы последовали его примеру, как-то ненавязчиво оттеснив римлян в сторону. Те недовольно загундели, но наши импортированные из двадцать первого века габариты, существенно превышавшие габариты местные, совсем не благоприятствовали отстаиванию попранных прав.

Мы смыли под горячей водой пот и в дружном порыве засобирались уходить, поторопив Валерия, продолжавшего вдумчиво манипулировать скребком. Тот быстро сполоснулся и присоединился к нам.

Мы вышли из душной атмосферы кальдария и вздохнули свободно. Во фригидарии ещё раз хорошенько сполоснулись в бассейне. Валерий быстренько натёрся благовонием, после чего стал сам себя обнюхивать не без удовольствия, особое внимание уделяя подмышкам.

Засим мы закончили с банными процедурами и, на ходу вытираясь, прошли в раздевалку. Капсарий дисциплинированно сидел на сундуке. Увидев нас, он облегчённо вздохнул и с сундука сполз. Раис отвязал ключ от простыни и сунул ему. Капсарий отомкнул замок и распахнул крышку. Мы стали одеваться и навьючиваться амуницией.

– Проверяйте, проверяйте, – требовательно рекомендовал Раис, с подозрением косясь на смирно стоявшего капсария. – Всё проверяйте.

По мере сил мы проверили. Всё было на месте. Мы вышли в вестибюль. Там ненасытный Раис зацепил у разносчика целую горку пирожков с разной начинкой. На этот раз никто перекусить не отказался. Лопая с аппетитом, мы пошли к выходу.

– Слышь, – спросил вполголоса Серёга у Валерия. – А этот, который у входа деньги берёт, он раб или не раб?

– Раб, конечно, – ответил Валерий.

– Ага, – удовлетворённо молвил Серёга и, проходя мимо сварливого жирняя, выписал тому по лысине звонкий щелбан с оттягом. Под аккомпанемент последовавшего пронзительного визга мы вышли наружу.

Валерий поглядел на солнце, уже заметно склонившееся к горизонту, и деловито сказал:

– Ну, мне пора. Еле-еле успею к патрону на обед.

– Ну, пока, Валерка, – лениво сказал Раис, облизывая пальцы после последнего пирожка.

Но римлянин вовсе и не торопился уходить. Он стал выжидательно смотреть на нас, глубокомысленно хмыкать и производить странные гримасы.

– Ты чего? – непонимающе спросил Боба.

– Ну, вы же обещали… За то, что я вам Рим показал… – пробубнил Валерий и застенчиво заухмылялся.

Серёга довольно вздохнул, приобнял Валерия за плечи и начал обстоятельно ёрничать:

– Так мы тебе чего обещали? Не обидеть. Правильно?

Валерий помялся и утвердительно кивнул.

– А мы разве тебя обидели? – вкрадчиво спросил Серёга.

– Не-ет… – проблеял римлянин, начиная понимать всё коварство подлых варваров.

– Ну так чего же ты ещё хочешь? – осведомился Серёга, сдерживая веселье.

– Да ладно тебе над человеком измываться, – пресёк издевательство Боба. – Сейчас заплатим, не боись.

Боба полез в карман и стал там шарить, производя приятный звон. Валерий зачарованно уставился на карман, как ребёнок, наблюдающий за тем, какую же конфету-ассорти ему выберут из коробки. Боба вытащил горсть монет. Валерий с радостным видом сунулся подставлять ладошки.

– Стоп! – прикрикнул Раис, подскочил к Бобе, взял у него несколько сестерциев и, тяжко вздохнув, вручил их Валерию:

– На вот! Заработал.

Валерий принял свой гонорар с инертным видом и оглядел нас внимательно с некоторой обидою. Боба сунул ему ещё пару монет. Валерий что-то пробормотал неопределённо, развернулся и заторопился прочь.

– А мы куда? – спросил Лёлик, глядя в спину удалявшемуся римлянину, к которому мы уже успели привыкнуть.

– А пошли на Марсово поле, – предложил Боба. – Посмотрим, посидим в теньке, подумаем: куда дальше податься.

Глава 8. В которой герои продолжают прогулку по Риму, а потом ищут и находят ночлег с дополнительным сервисом.

Возражений не было. Мы вышли на дорогу, по которой давеча маршировали легионеры, и прошли по ней на Марсово поле. Дорога уходила к мосту через Тибр. Мы же, решив посетить Помпеев портик, свернули влево и по травяному газону пошли туда, где красовались подкова одноимённого театра и вытянутый овал цирка Фламиния.

Марсово поле было образцово гладким, словно его специально выутюжили бульдозерами и грейдерами. Народу здесь почти не было, только в стороне группа местной молодежи занималась метанием диска.

Вскоре мы подошли к портику Помпея. Вблизи он выглядел внушительно и был изысканно красив. Крытая колоннада обрамляла сад размером с футбольное поле, в котором ровными рядами росли кустарники и деревья.

Внутри портик походил на музей. Простенки украшены были фресками на мифологические и батальные темы. Между колоннами из красного мрамора с золотистыми капителями в изобилии стояли статуи – судя по прекрасным формам и линиям – явно греческого происхождения. Лёлик не преминул заметить, что, покорив Грецию, римляне вывезли оттуда подчистую все предметы искусства.

Мы прогулялись по портику, дивясь на шедевры, потом вышли в сад и принялись прохаживаться по его аллеям, посыпанным красной кирпичной крошкой. И здесь было изобилие статуй, а также фигурных ваз, размещавшихся на мраморных постаментах. Между деревьями яркими красками выделялись цветники.

В саду было немало римлян. Они неторопливо прогуливались, выглядя при том людьми, которым некуда спешить. Впрочем, лицезрение наших персон заставляло их менять степенную созерцательность на бойкое изумление.

Воздух в саду был наполнен терпкими запахами листвы и ароматами цветов. Лёгкий ветерок приносил свежесть с реки.

– А молодец этот Помпей, – похвалил Боба. – Хороший садик устроил.

Под сенью раскидистого платана имелась мраморная скамья. Мы с удовольствием плюхнулись на неё, скинув рюкзаки и вооружение.

Напротив посередине обширного цветника устроены были солнечные часы. Они представляли собой мраморный круг диаметром в метр, посередине которого торчал медный начищенный до блеска штырь, отбрасывавший чёткую тень. По краю круга шли вделанные в камень, также медные и блестящие, римские цифры строгих очертаний.

Раис, беззвучно шевеля губами, внимательно изучил местное приспособление для определения времени, затем взглянул на свой базарный "Ориент" и спросил озадаченно:

– Так сколько же времени-то?

– Без амфоры не разберёшься, – хохотнул Серёга.

– Интересно, а какое число здесь сегодня? – поинтересовался Боба.

– Да хоть какой тут месяц – узнать! – нервно воскликнул Раис. – Может, зима на подходе, а мы без валенок.

– Ну, положим, зима тут не такая как у нас. Так что валенок тут не носят, – заметил я.

Мимо неторопливо шли два римлянина преклонных лет. Оба они были одеты в белые тоги. Один был худ, черняв и порывист в движениях. Другой был грузен и имел мясистое лицо, на котором застыла маска брезгливости.

Грузный держал в руке свиток, которым и помахивал плавно, о чём-то рассуждая вполголоса. Худой внимательно его слушал. Нас они не замечали.

– Эй, отцы! – неожиданно окликнул их Серёга и со всей вежливостью, на какую был способен, спросил: – А месяц нынче тут у вас какой?

Грузный резко остановился и развернулся к нам. Худой последовал его примеру и стал смотреть на Серёгу как на недоумка.

– Смотри, Аттик! – грузный резко указал свитком на нас. – Смотри на этих варваров, осмеливающихся нахально и беспардонно задавать вопросы римским патрициям. Коль же ничтожен и презренен Цезарь, отвратительным и бесстыдным образом надругавшийся над Отечеством через присвоенную им единоличную власть и употребляющий эту свою власть не только на попрание свобод своих сограждан, но и на оскорбительное для них попустительство ничтожным варварам, которым он позволяет появляться в священном Риме и вести себя так, словно они находятся в своих дремучих лесах, где они обитают наподобие диких и омерзительных зверей!

Говорить римлянин начал тоном завзятого брюзги, но под конец разошёлся и уже изрекал громогласно и патетически, словно на митинге драматических актеров.

Серёга на такие обидные слова насупился и пробормотал с угрозою:

– Но-но, папаша!…

Худой выслушал грузного, ловя каждое слово и согласно кивая головой, а потом горячо поддакнул:

– Да, Цицерон! Цезарь погубит Рим. Варвары кругом. Житья от них нет. И я слышал, что Цезарь хочет сделать вождей галльских племён сенаторами!

– Бесстыдство! – резко вскричал тот, чьё имя стало в веках нарицательным для красноречивых ораторов и прочих мастеров разговорного жанра.

– Ишь ты! – с интересом воскликнул Лёлик. – Цицерон собственной персоной.

– А ты что, варвар, никак слышал о нашем великом мыслителе? – снисходительно и даже с издёвкой спросил Лёлика худой.

Лёлик победительно хмыкнул, поправил очки и со значением взялся за свою справочную книгу. Он полистал страницы, нашёл нужную и, то смотря в книгу, то поглядывая поверх неё на Цицерона, словно милиционер, сличающий фотографию в паспорте с внешностью оригинала, стал с удовлетворением зачитывать:

– Марк Туллий Цицерон, родился в сто шестом году до нашей эры, умер… ну, это мы опустим…

– Это до какой до вашей… – растерянно спросил худой римлянин.

Лёлик, не удостоив его ответом, важно покашлял и продолжил:

– Величайший оратор своего времени, философ, писатель и государственный деятель. Образование получил в Риме и в Афинах. Будучи консулом в Риме, подавил заговор против республики аристократа Катилины, за что с триумфом был провозглашен «отцом отечества». Достиг своими литературными трактатами, а также защитительными и обвинительными речами в судах колоссальной популярности. Оставил большое эпистолярное наследие. Особенно известны письма Цицерона к его другу Аттику. Автор многих афоризмов, из которых наиболее известны следующие: "Познай самого себя", "Что посеешь, то и пожнёшь", "О времена! О нравы!", "Привычка – вторая натура", "Бумага не краснеет"…

– Ну что, дядя? – спросил обличительно Серёга. – Говорил всё это?

Цицерон невразумительно закряхтел, а потом кивнул.

– …Во время Гражданской войны поддерживал Помпея, но был прощён Цезарем…

– Смотри-ка! – укоризненно сказал Боба. – Его простили, а он ругается!…

– …После убийства Цезаря выступил на стороне заговорщиков… Ну, про это мы тоже умолчим… – Лёлик закончил читать и уставился на Цицерона с полным превосходством.

Цицерон молча и растерянно смотрел на нашего энциклопедиста, а затем враз охрипшим голосом спросил своего спутника:

– Аттик, ты это тоже слышал?…

Худой в ответ лишь невнятно вякнул.

Лёлик снова заглянул в книгу, посмотрел на худого и ехидно осведомился:

– А ты, стало быть, как раз и есть Тит Помпоний Аттик – дружбан Цицерона?

Худой придурковато хихикнул и утвердительно кивнул.

– Разбогател на издании и торговле книгами, – продолжил обличать Лёлик. – Придумал способ ускорить переписку книг. Один раб диктовал текст копируемой книги, а целая команда рабов-переписчиков писала под диктовку.

Аттик изумлённо выпучил глаза и посмотрел на Цицерона в полнейшем недоумении.

– Ишь ты, ушлый какой! – неодобрительно заметил Раис.

– А, может, рассказать ему, как типографский станок устроен? – вслух поразмыслил, ухмыляясь, Боба.

– Не, не надо, – покачал головой Джон. – А то потом нашему первопечатнику Ивану Фёдорову делать будет нечего.

– Ну так месяц сейчас какой на дворе? – уже без особой вежливости спросил римлян Серёга.

– Секстилис… – пробормотал Аттик.

– Чего это? – не понял Серёга и ещё раз осведомился: – Месяц, спрашиваю, какой?

– Месяц сейчас секстилис, – повторил Аттик.

– А следующий какой будет? – спросил Джон.

– Септембер, – доложил Аттик.

– А-а, сентябрь! – понял Серёга и презрительно добавил: – Так у вас сейчас август, а не какой-то там секс-мекс…

– Август ещё августом не назвали, – тоном работника справочного бюро оповестил Лёлик.

– А почему? – удивился Серёга.

– Потом назовут, – сообщил наш эрудит. – После Цезаря будет править Август. По его имени и назовут.

– Это который Август? – с живым интересом полюбопытствовал Цицерон.

– Неважно, – холодно отбрил его Лёлик.

Цицерон помялся и уже с некоторым уважением спросил:

– А что это у тебя за книга такая?

Лёлик книгу значительно захлопнул и важно сказал:

– Книга секретная. Из наших варварских лесов.

– А что там у вас насчёт заговора против Цезаря?… – попытался уточнить великий оратор.

Лёлик уничижительно хмыкнул и отвернулся.

– Идите куда шли! Нечего с варварами якшаться! – сурово прикрикнул на римлян Раис.

Те потоптались растерянно, а потом пошли прочь, поминутно оглядываясь и что-то горячо обсуждая.

– Ну так чего делать-то будем? – начал дискуссию Боба, поглядывая на вечеревшее небо.

– Не мешало бы пожрать, – пробурчал Раис.

– Это само собой, – сказал Лёлик. – Но в широком смысле надо бы гостиницу какую-нибудь найти, чтобы переночевать.

– Что мы сюда, ночевать приехали?… – заметил не без резона Серёга.

– А я говорю, у них тут обед по расписанию, а мы толком и не завтракали, – напористо продолжил гнуть свою линию Раис. – Надо бы какую-нибудь местную столовку найти да поесть как следует.

– Вот-вот! – поддержал Серёга. – Винца попить!… Гульнуть на всю катушку!

– Не забывайте про девочек! – воскликнул Джон.

– Эх, купить бы тут жилплощадь, да рабынь, да и вообще… – мечтательно произнёс Боба.

– Ну ладно. Чего сидеть. Надо в город возвращаться, – поторопил я коллег.

На том и порешили. Мы встали, собрали амуницию и двинулись обратно в пределы населенного пункта с названием Рим.

Мы выбрались на знакомую дорогу и прошли по ней до бани. Оттуда направились по улице, на которой было побольше домов. Улица дошла до склона очередного холма и свернула налево. Открылся обширный пустырь с развалинами мрачного вида. Далее за пустырём снова виднелись дома. Мы решили не возвращаться и пошли вперёд.

Вскоре густо запахло выгребной ямой. Обнаружился и источник сего. Заросли бурьяна скрывали неширокий канал с каменными стенами, в котором медленно текла мутно-зелёная зловонная жидкость с маслянистыми разводами.

– Клоака, что ли? – предположил Лёлик.

– Чего? – в очередной раз не понял Серёга.

– Клоака – это римская канализация, – пояснил Лёлик. – Так она здесь называется.

– Ничего себе, – удивился Серёга. – Так они ещё и канализацию придумали.

Мы поравнялись с руинами. Оттуда вдруг выскочила нам навстречу компания чумазых детей, одетых в ветхое рваньё. Несколько мальцов сопливого возраста были вообще первозданно голыми; впрочем, отсутствие одежды им заменял толстый слой грязи, покрывавший их от макушки до пяток.

– Ух, ты! – закричал самый бойкий из них. – Варвары!

Дети нахально заулюлюкали и увязались следом, держась на расстоянии.

В сопровождении эскорта местных гаврошей мы миновали развалины. За ними притулились покосившиеся лачуги с кое-как нахлобученными соломенными крышами и со стенами, удачно подпёртыми грудами грязи и мусора. Около лачуг кучковались мятые оборванные личности, своим видом идеально гармонировавшие с ландшафтом. Они мрачно и нагло уставились на нас.

Серёга на всякий случай братски заулыбался и послал им кепочкой привет, но взамен тут же получил щедрую порцию грубой и изобретательной ругани.

Маленькие стервецы, осмелев от присутствия взрослых, окружили нас по бокам и стали кидаться комьями земли. Один сопливый голыш, решив попасть наверняка, подскочил к нам совсем близко.

– Осторожно! – предостерегающе крикнул ему малолетний вожак. – Поймают, живьём сожрут!

Боба сдуру решил воспользоваться ситуацией для установления мира и согласия, для чего добрым голосом возразил, улыбаясь как волшебная фея:

– А вот и неправда! Мы хорошие.

– Ух, ты! – заорал вожак. – Да они не дикие! Налетай!

Сорванцы тут же подлетели к нам и вредными чертенятами принялись скакать вокруг, выкрикивая всякие гадости и одновременно клянча денежку. Мы все опасливо схватились за карманы. Серёга громко посулил попрошайкам одни шиши.

Юные негодяи своими цепкими кульбитами напоминали ползучий кустарник: они хватали нас за штаны, висли на руках, путались под ногами, и чуть ли не бросались под нас, как под танки. Тем самым они умело чинили нашему продвижению серьёзные препятствия, и мы стали более топтаться на месте, чем двигались вперёд.

А тут ещё и взрослый контингент начал направляться к месту действия, подбирая с земли камни и палки.

Дело принимало совсем нешуточный оборот, и Серёга уже схватился за шмайссер. Но тут пришла на помощь присущая нашим людям смекалка. Джон выхватил из кармана горсть монет и широким взмахом сеятеля швырнул их в сторону; коллеги догадливо присоединились к почину – монеты полетели градом, и лишь истеричный вопль Раиса: "Хватит!!!…" остановил расточительство.

Детишки уже после первой горсти как один кинулись за привалившим капиталом; к ним энергично присоединились взрослые, при этом не особо жалуя подрастающее поколение.

Произошедшая кутерьма позволила нам драпануть галопом. Мы на одном дыхании проскочили пустырь и вбежали на начинавшуюся улицу из домов вполне добропорядочного вида. Там мы перешли на прогулочный шаг, впрочем, то и дело на всякий случай оглядываясь назад.

– Ничего себе, цветы жизни! – ошалело воскликнул Джон, нервно озираясь.

– Прямо банда какая-то, – искренне заявил Серёга. – Я в их возрасте скромней был.

Мы пошли по улице. Народ отчего-то навстречу нам не попадался. Дома здесь все были какие-то негостеприимные: с запертыми дверями, с наглухо закрытыми ставнями на окнах.

Вечерело. Воздух погустел и налился тёмной синевой; подушки редких облаков неуловимо приобретали опаловое свечение. Вечер приносил тишину и умиротворение, словно пролитое на волны масло. Хотя какое могло быть умиротворение в незнакомом городе, в чужом веке и на пустой желудок?

А посему высказанная Лёликом мрачная мысль о неизбежности коротания предстоявшей ночи в холоде и голоде незамедлительно вызвала бурный обмен мнениями по существу, причем каждый из коллег участвовал в нём по-своему. Лёлик, как следует развив мысль о тяготах и лишениях, тем самым до колик испугал Раиса и испугался сам, после чего перешёл к стенаниям вперемешку с оскорбительными намёками типа: "Ну с кем я связался на свою голову?".

Серёга залихватски похохатывал и дразнил Лёлика, вспоминая свои армейские будни, отличавшиеся куда меньшим комфортом, чем летняя южная ночь. Боба же, напротив, как мог утешал бедолагу, делясь с тем своим оптимизмом и положительными предчувствиями. Испугавшийся Раис схватился за живот и, производя жалобные стоны, требовал немедленно найти столовку, иначе с ним тут же случится или колит, или гастрит. Джон то пытался сказать что-нибудь жизнерадостное, то впадал в мрачную задумчивость, пристально вглядываясь в открывавшиеся переулки.