Римские вакации

– А завтрашние игры здесь будут? – спросил Лёлик.

– Нет, – покачал головой Валерий. – Они как раз в Цирке Максимусе будут. Чтобы народ весь поместился. Объявили, что игры будут шикарные. Цезарь расщедрился… – Валерий помолчал, а потом указал на правую сторону долины, где вдалеке виднелся овал водной глади, отражавшей небо. – Вон там видите… Этот пруд Цезарь выкопал…

– Сам что ли?! – удивился Серёга.

– Ну, не сам, конечно, рабы копали, – в свою очередь удивился такой наивности Валерий. – А потом в пруду битву морскую разыграли. Лет десять назад. Я ещё пацаном был. По двадцать кораблей с каждой стороны было… И таранами борта ломали, и на палубах бились, а как завечерело, с берега корабли смоляными стрелами подожгли… Славно было… Корабли горят, в воде пламя отражается, людишки вниз сигают… – Валерий аж зажмурился от приятных воспоминаний.

– Ну и развлечения тут у вас… – то ли одобрил, то ли осудил Джон.

– Да уж! – самодовольно подтвердил Валерий. – У вас-то, поди, такого не увидишь. Так что, завтра сходите, посмотрите.

– Сходим, посмотрим, – важно сказал Раис.

– А это чего? – указал Боба на другие здания.

– А это театр и портик для прогулок. Гней Помпей построил, на благо народа, – объяснил наш гид. – А вон там, – Валерий указал на квадратное здание строгих очертаний, располагавшееся рядом с театром, – курия. Тоже Помпей выстроил.

– Курия? – оживился Серёга. – Там чего, курят, что ли? Отлично!… Стрельнём!…

– Куда ты всё лезешь… – поцедил Лёлик.

– Так плохо без табачка-то!… – искренне взвопил Серёга.

Валерий посмотрел на него непонимающе и на всякий случай растолковал:

– Курия – это дом для общественных собраний.

– А где баня-то твоя? – недовольно спросил Раис.

– Да скоро уже дойдём, – посулил Валерий.

Наш путь пересекала дорога, которая то ли выходила из города на Марсово поле, то ли наоборот. По ней с тяжким топотом, вздымая пыль, в колонну по четыре шагали легионеры при полном вооружении.

– Со смотра идут, – сказал Валерий. – Каждый день смотры проводят. Перед походом. Цезарь-то собирается в Египет плыть. Всё за Помпеем гоняется.

Мы остановились, пропуская местных воинов, и стали их внимательно разглядывать.

Легионеры были облачены в панцири из кусков кожи с прикреплёнными прямоугольными металлическими пластинами, выгнутыми по торсу. Панцири были короткими – всего лишь по пояс, и из-под них дурацкими юбочками торчали туники рыжего цвета из грубой шерсти. По низу панцири стягивались широкими кожаными поясами. К поясам спереди были приделаны длинные унизанные металлическими бляхами ремни, которые монотонно болтались, производя унылый звон.

Начищенные до блеска шлемы вовсе не были надеты на головы, а висели на перевязи спереди на груди.

Обуты легионеры были в грубые невысокие сапоги на ременной шнуровке, не имевшие носов.

Каждый легионер вооружён был одинаково. На левую руку надет был прямоугольный выгнутый по горизонтали щит, в правой руке зажато было короткое копьё с длинным тонким наконечником в виде иглы. Вооружение дополнял висевший па перевязи через плечо в обтянутых красной кожей ножнах короткий меч.

– А чего у них копья такие дурацкие? – спросил Серёга.

– Ну так это метательные, – с готовностью пояснил Лёлик, радуясь возможности обнаружить свою подкованность. – Называются пилумы. Они их кидают так, чтобы в щиты вражеские воткнулись. Наконечники у пилумов незакаленные, мягкие, под тяжестью древка гнутся, но не ломаются. Один такой пилум если в щите торчит, уже тяжело. А если парочка, то щит и не удержишь…

Валерий искоса посмотрел на Лёлика, словно раздумывал: не есть ли тот лазутчик, похитивший главный военный секрет Родины. А наш эрудит поправил очки, раскрыл энциклопедию на нужной странице и, заглядывая в неё, сообщил очередную подробность:

– Меч легионера называется "гладиус". У кавалеристов мечи более длинные, похожие на палаши. Они называются "спата", – потом хихикнул и добавил: – А ножны зовутся "вагина".

– Поэтично!… – одобрил Джон.

От легионеров несло прогорклым потом, распаренной кожей и особенно густо запахом лука, отчего сразу же вспоминалось то, что сказка про луковицу Чиполлино была написана именно в Италии.

Сбоку от колонны на вороном жеребце проехал командир в красивых доспехах с фигурными бляхами. Он надменно посмотрел на нашу компанию и отвернулся.

Конь габаритами был под стать аборигенам и имел рост в холке не более полутора метров. Вместо седла его круп покрывала рысья шкура. Стремян тоже не было, так что всадник сидел, неудобно поджав ноги.

– Чего это он без седла да без стремян? – спросил Боба.

– Не придумали их ещё, – пояснил Лёлик.

Первый отряд прошёл; за ним впритык следовал второй. Впереди отряда вышагивал мощный боец с накинутой на плечи медвежьей шкурой, голова которой приспособлена была в виде капюшона. Боец нёс в руках перед собой красное древко, к которому прикреплены были сверху донизу фигурные кружки, полумесяцы, чеканные таблички – все из серебра.

– А это, так сказать, знаменосец. Называется сигнифер, – продолжил лекцию Лёлик. – А тащит он сигнум, знак манипула. А прибамбасы всякие – это, типа, местные ордена, вручаемые за всякие боевые победы и достижения. Военным знаком же всего легиона является так называемый аквилла – серебряная фигурка орла на красном древке. – Лёлик взглянул на бдительно хмурившегося Валерия и энергично спросил его: – Я правильно говорю?

– Ага… – подтвердил римлянин и мрачно задумался, будто бы решая вопрос: не стал ли он только что соучастником злодейского шпионства.

За знаменосцем шёл легионер с изогнутой почти в круг трубой.

– А это трубач манипула. Во время боя, значит, сигналы подаёт, – просветил нас Лёлик. – А труба зовётся корн. А ещё у них есть другие трубы: тубы, буцины и какие-то литуусы.

За знаменосцем и трубачом несколько сбоку от строя шагал коренастый мужик с бугристой физиономией и крепким затылком. Его панцирь был побогаче, чем у легионеров. В руке он держал массивную изогнутую трость с острым концом.

– А это, надо полагать, представитель местного младшего командного состава центурион, – как гид в кунсткамере поведал Лёлик. – Сержант по-нашему.

Центурион окинул нас взглядом, тяжёлым как булыжник, а потом проорал для своих подчинённых хриплую команду: "Подтянись!", отчего как-то сразу вспомнились собственные армейские будни.

Легионеры презрительно косились на нас и ухмылялись, видно представляя себе, как своим холодным оружием могли бы на раз-два расправиться с этими нелепыми варварами. Боба в ответ погладил пулемёт и хмыкнул с не меньшим презрением. И не без оснований.

Наконец-то, местное воинство протопало мимо нас. Следом разнузданной стайкой вприпрыжку шли местные сорванцы.

Увидев нас, они сходу заорали дразнилку:

– Варвары в штанах, живут в лесах, жрут мышей, на башке куча вшей.

Боба беззлобно скорчил им рожу и погрозил кулаком. Этого хватило, чтобы юные латиняне с криками ужаса драпанули в переулок.

Валерий повёл нас дальше. Мы перешли улицу, прошли между домами, и вышли на большую площадь перед немалых размеров строением, облицованным плитами из травертина песочного цвета.

– А вот и баня! – известил Валерий.

К заведению пристроены были открытые галереи с торговыми лавками.

– Тут вот для бани продаются всякие принадлежности, – сказал Валерий.

– Судя по тому, чем они стирают, мыло ещё не изобрели, – резонно предположил Джон. – Отсюда вопрос: как насчёт шампуня?

Серёга ухмыльнулся и выдал рекламный слоган:

– Шампунь "Пись-пись" – моет за…шибись!

– Так чем же вы тут, Валера, с себя грязюку-то устраняете? – сварливо осведомился Раис по существу.

– Ну так, скребками скребёмся, – ответил тот с таким видом, будто ничего лучшего придумать просто невозможно.

– Ничего себе гигиена, – покачал головой Джон. – Ладно, пошли хоть скребков купим.

Мы подошли к ближайшей лавке, где сидел заспанный смуглый курчавый гражданин с чёрными глазами, при виде нас скорчивший озадаченную гримасу.

На прилавке перед ним стояли какие-то маленькие глиняные бочажки, деревянные коробочки, склянки из мутного стекла, лежали стопкой небольшие куски тканей разных цветов; на вбитых в стену крюках висели куски тканей побольше и те самые скребки, напоминавшие собой шпатели штукатуров, но с фигурными ручками.

– Ну давай, Валера, заказывай чего нам надо, – подтолкнул вперёд нашего гида Раис. – Мы заплатим.

Валерий заказал семь больших кусков белой байковой ткани, объяснив, что это банные простыни, семь пар открытых сандалий из мягкой кожи – в которых положено ходить в бане – и семь маленьких тряпочек из мягкой шерсти, необходимых, как он сказал, для умащивания благовониями после помывки. Засим Валерий потребовал у смотревшего на нас во все глаза торговца показать эти самые благовония.

Тот тут же начал тормошить свои ёмкости, открывая их и предлагая нюхать. Вокруг нас стремительно образовалось облако удушавших приторных ароматов, отчего мы непроизвольно отшатнулись. Валерий же самозабвенно нюхал, хмыкал, качал головой и, вообще, вёл себя как мадам в парфюмерном отделе.

– Эй, Валера, бери быстрей, да хватит вонять! – крикнул нашему гиду Лёлик, зажимая нос.

Римлянин оглянулся с неудовольствием, но не стал своевольничать и выбрал одну из коробочек. Остальные ёмкости продавец закупорил, и мы смогли вернуться к прилавку.

– Слышь, – обратился к торговцу Боба. – А, может, есть у тебя что-нибудь такое, чем тело натирают, а оно грязь убирает, – растолковал он как смог.

Торговец задумался, а затем с готовностью воскликнул:

– Есть! Из Дамаска средство, – он извлёк из-под прилавка глиняную круглую банку с крышкой. – Вот, пожалуйста.

– Никак, мыло?! – обрадовался Раис.

– Это смесь пальмового масла с белой глиной, – гордо отрекомендовал торговец. – Грязь удаляет, кожу смягчает, придает телу белизну.

Боба открыл крышку, подозрительно посмотрел на вязкую полупрозрачную мазь и сказал с сомнением:

– Ну ладно, давай хоть это…

В завершение Валерий заказал один скребок.

– Эй, ты чего? – недовольно воскликнул Лёлик. – Это ж предметы личной гигиены, так что каждому надо свой… Давай-ка нам семь штук, – сказал он торговцу.

Торговец с обрадованной рожей начал выбирать нам скребки из слоновой кости с замысловатыми резными ручками.

– Ты давай нам без этой красоты, попроще, – скомандовал Раис.

Торговец согласно кивнул и наделил нас деревянными скребками простого дизайна.

Наконец, комплект банных принадлежностей был сформирован. Обошёлся он в три денария. Из них два денария ушло на благовоние – как сообщил Валерий – самое модное в этом сезоне.

Забрав товар, мы направились ко входу в здание, который был сделан в виде длинного коридора со сводчатым потолком. Здесь было изрядно народу: одни торопились войти в очаг гигиены, другие расслабленно его покидали.

За коридором находился большущий вестибюль круглой формы, отделанный нарядно и богато. В стенах, облицованных розовым мрамором, устроены были обрамлённые пилястрами из узорчатого фиолетового камня арочные проёмы, в которых стояли бронзовые фигуры атлетов. Налево располагался проход в следующее помещение. Под куполом, расписанным геометрическими узорами, имелись окна, откуда мягко распространялся дневной свет. Пол был выложен квадратами и треугольниками из серого и белого мрамора, сходившимися к центральному бледно-золотистому кругу. Всё это напоминало то ли музей, то ли вокзал.

И народу здесь было как на вокзале; и шумно было так же. Гомон голосов, гулко раздававшиеся шаги, звонкие крики каких-то энергичных субъектов с лотками на шеях, шаставших по всему залу, отражались от стен многократно, рождая сложную и несуразную полифонию.

Вдобавок откуда-то сбоку раздался противный пронзительный голос, что-то прокричавший требовательно. Источником голоса оказался толстяк, сидевший за каменным прилавком, устроенным прямо у входа, и смотревший на нас как на врагов римского народа.

– С варварами нельзя!… – вновь прокричал он пронзительным фальцетом и начал жевать пухлыми губами, словно то ли готовясь в нас смачно плюнуть, то ли предполагая выругаться.

Толстяк был совершенно лыс, причем настолько, что не имел не то что бровей, но даже и ресниц.

Серёга ласково ему улыбнулся и по-доброму спросил:

– А в репу?…

Толстяк на миг опешил, но потом сварливо закричал:

– Репой не берём! Только деньгами!

– Я тебе говорю, козел жирняйский, – терпеливо объяснил Серёга, – сейчас как дам по твоему лысому черепу!…

Толстяк озадаченно крякнул и вжал голову в плечи, опасливо поглядывая на Серёгин кулак, которым коллега невзначай стал постукивать по прилавку.

– Короче, почём баня? – энергично спросил Раис. – И давай нам скидки, как ветеранам битвы под …этой… как её?…

– Под Троей, – подсказал Лёлик.

Толстяк поджал губы и с ненавистью сказал:

– С каждого по сестерцию.

Боба отсчитал семь серебряных монет, и мы прошли на середину зала. Некоторые из присутствовавших в вестибюле представителей римского народа стали на нас заинтересованно пялиться.

Выскочил из толпы разносчик. На его лотке громоздились круглые пирожки, обжаренные до золотистой корочки.

– Чего это у тебя? – цепко схватил его за тунику Раис.

– Пирожки с капустой, – бойко ответил продавец.

– Смотри-ка ты, прямо как у нас… – удивился Боба.

– Почём? – важно спросил Раис, заранее доставая горсть монет.

– Квадрант штучка, – живо ответствовал продавец, приплясывая на месте.

– Эй, кто будет? – с довольным видом спросил наш вечно голодный друг.

– Я, я буду! – тут же воскликнул Валерий.

Больше никто перекусить не пожелал.

Раис взял два пирожка Валерию и полдюжины себе.

– Винца бы холодного, – мечтательно молвил Серёга и даже посмотрел вокруг, встав на цыпочки.

– Не, вино в банях продавать ещё Сулла запретил, – сквозь набитый рот огорчил его Валерий, а потом пояснил: – Это до Цезаря у нас правитель такой был.

– А отчего такие притеснения? – спросил Джон.

– Да напивались, а потом дебоши устраивали, драки, – ответил Валерий.

– Века идут, и ничего не меняется… – пробормотал Лёлик, явно имея в виду родную действительность.

Раис, прикончил свои шесть пирожков быстрее, чем наш гид прожевал один, после чего, нисколько не заботясь чужим вниманием, выпростал майку из галифе, расстегнул ширинку и спросил довольно:

– Так! Где тут раздевалка?

– А вот прямо вход, – промычал Валерий, торопливо заглатывая последний кусок, а потом спросил: – А банщиков и массажистов брать будем?

– А где их берут? – деловито поинтересовался Раис.

– Да вон они, – Валерий указал туда, где у стенки на корточках сидело с десяток крепких на вид мужиков в коротких мятых туниках, напоминавших распашонки. – По два асса за клиента берут.

– А рабынь-массажисток нет? – с надеждою спросил Джон.

– Нет, – пожал плечами Валерий. – Только рабы.

– Нет, мужиков брать не будем, – строго отказался Джон.

– Точно, – поддержал Боба. – Уж сами как-нибудь.

Мы прошли в раздевалку, называемую аподитерием, неся с собой банные принадлежности. Перед нами предстало большое помещение со стенами, затейливо украшенными лепниной. Отсюда можно было пройти во внутренний двор, где мелькало много народу. Налево был вход, как сказал Валерий, во фригидарий.

Вдоль стен устроены были широкие ступени, а уже на них имелись длинные скамьи из белого мрамора. На скамьях довольно тесно располагались посетители. Некоторые сидели расслабленно в белых простынках, некоторые лежали навзничь, и массажисты разминали и умащивали их распаренные тела. В воздухе стояли запахи оливкового масла и благовоний.

В одном месте толпилось человек десять; большинство из них были в рабских одеждах. Там на скамье на алой подстилке лежал пожилой белотелый римлянин с жирными обвисшими боками и сладостно кряхтел. Над ним трудились сразу три массажиста. Двое рабов плавно обмахивали своего господина пышными опахалами, ещё один раб, склонившись низко, наигрывал на прямой дудке, звучавшей тоненько как флейта-пиколло.

В углу располагался цирюльный отдел. На раскладных деревянных стульчиках сидели клиенты. Вокруг них крутились брадобреи. Некоторых брили неуклюжими бритвами без всякой мыльной пены, лишь увлажняя щетину мокрыми полотенцами. Данное действо сопровождалось противным скрипом да вскриками получавших очередной порез. Одному клиенту цирюльник щипчиками выдёргивал волосы из-под мышки. Тот болезненно ойкал, но терпел.

Мы уселись где посвободнее и начали разоблачаться.

– А вещи-то куда? – резонно спросил Боба.

– Да вот сюда складывают, – показал Валерий на имевшиеся в стене ниши, устроенные навроде полок.

Ниши тянулись во всю стену. Над каждой из них присутствовал небольшой барельеф, изображавший что-нибудь эксклюзивное: вазу, лиру, венок, звериную или человеческую фигуру.

– Ну прям как в детсаде на шкафчиках, – хмыкнул Серёга. – Цветочки, зайчики… Не могли, что ли, пронумеровать…

– Так у них числа больно большие, – сказал Лёлик. – К примеру, "двадцать восемь" написать по-нашему, арабскими цифрами, два знака надо. А римскими … – Лёлик зашевелил губами, подсчитывая, – …так целых шесть.

– Да уж, – уважительно молвил Серёга. – Арабы поумней оказались.

– А у вас что, не воруют? – спросил Джон нашего гида.

– Воруют, – философски ответил Валерий.

– Так чего ж мы, весь багаж и оружие без присмотра кинем? – резонно поднял вопрос Боба.

– Ну, тогда капсарию надо сдать, – сказал Валерий.

– Кому? – уточнил Джон.

– Рабу при бане, капсарием называется. Ему вещи сдают под охрану, – пояснил наш гид.

– И где он? – спросил Лёлик, снимая очки и бережно закутывая их в рубашку.

– Так вон он там, – указал Валерий на дальний угол помещения.

Мы со всем своим имуществом прошли туда и обнаружили что-то вроде небольшой комнатки, заставленной разнокалиберными сундуками. На самом большом сундуке сидел жирный мужик с тройным подбородком, огромным брюхом и колбасообразными руками, в которых, впрочем, угадывалась немалая сила.

Мы подошли к нему. Серёга рыбьим взором посмотрел на пузана и блатным говорком спросил:

– Ты кто?

Тот посмотрел на Серёгу с опаской и ответил:

– Капсарий…

– А чего делаешь? – продолжил допрос Серёга.

– Вещи храню… Тех, кто моется… Вот, в капсы складываю, – толстяк указал на сундуки.

– Ну, прям камера хранения, – хехекнул Боба.

– Давай, принимай наши вещички, – велел Серёга, протягивая рюкзак.

Капсарий замялся, оценил количество нашего багажа и осторожно сказал:

– Меньше сестерция не возьму.

– Годится, – деловито согласился Джон и дал ему потребную монету.

Потом попинал сундук, на котором располагался толстяк, и спросил:

– В этой… как её… капсе чего?

– Ничего, – ответил капсарий. – Сижу я на ней.

– Короче, – распорядился Джон. – Всё сюда складываем.

– Чего сидишь? Шевелись! – весело гаркнул Серёга и подпихнул капсария стволом шмайссера.

Тот неожиданно прытко вскочил и откинул крышку сундука. Мы стали складывать туда рюкзаки и оружие, а затем и одежду.

Серёга стянул футболку; на шее заблестело ожерелье.

– Снимать будешь? – спросил я его.

– А зачем? – засомневался Серёга и, наклонив голову, поглядел на свое приобретение не без гордости.

– А если кто увидит, узнает? – спрогнозировал я.

– Мало ли у кого такая же цацка имеется, – пожал плечами Серёга.

– Видишь ли, – пояснил я. – Массового производства ещё не придумали, каждая вещь вручную делается, так что такой штуки больше ни у кого нету.

Аргумент подействовал. Серёга ожерелье снял и засунул в кармашек рюкзака.

Раис любовно потёр свою пожарную каску подолом майки и бережно поместил в сундук; затем скинул боты вместе с носками и определил их рядом с каской.

– Ух, хорошо! – сладострастно простонал он, топчась по мраморному полу, на котором от этого оставались явные влажные следы.

Кругом разнёсся тяжёлый дух солдатских портянок; тем более и мы добавили свою посильную лепту, снимая обувку.

Для римлян это было явно в противную новинку, поскольку аборигены носили обувь лёгкую и открытую и не знали носков и прочего подобного, что могло бы создавать такие запахи. От всего этого химического поражения располагавшиеся на скамьях римляне задвигались, заворчали недовольно, стали зажимать носы. Капсарий оглушительно закашлялся. Валерий от нас постарался отодвинуться, делая вид, что он не с нами.

– Ишь ты! – удивленно воскликнул Лёлик. – А пол-то тёплый!

– Подогревается, – пояснил издали Валерий. – Трубы под полом проложены. По ним горячий дым пускают от печи. Вся баня так греется.

– Однако! – покачал головой Боба. – Прямо центральное отопление.

Наконец, мы разнагишались, уложив в сундук все свои пожитки, обулись в банные сандалии и замотались в простынки.

– Эй, у тебя ящик твой запирается? – спросил Лёлик капсария.

– А как же, – ответил тот, достал оттуда из района пояса бронзовый штырь с замысловато изогнутым крючком на конце, засунул его в замочную скважину, имевшуюся в сундуке, провернул, вытащил.

Раис посмотрел на капсария с подозрением и решительно сказал, требовательно протянув руку:

– А ну-ка дай-ка ключ сюда! А сам садись!

Капсарий безропотно отдал ключ и уселся на сундук.

Раис привязал ключ к углу своей простыни.

Серёга посмотрел на капсария лютым волком и веско молвил:

– Слышь, если что пропадет, я тебя без соли съем. Понял?

Тот глупо хихикнул.

– Слышь, Валера, а здесь нужник есть? – спросил Боба.

– Есть. Надо через палестру пройти, – ответил Валерий и счёл нужным уточнить: – Это так внутренний двор для физических упражнений называется.

– Точно! Перед банькой в самый раз ослобониться! – воскликнул Раис.

– Вот именно! – заметил Лёлик. – А то некоторые любят в бассейн прудить!…

– Не в бассейн, а в речку, – скучно уточнил Раис.

Вслед за Валерием мы вышли во внутренний двор, бывший весьма обширным. По периметру двор был выложен травертиновыми плитами и окружён портиком. Посередине же была ровная земляная хорошо утоптанная площадка, на которой было изрядно народу. Все как-то мельтешили, отчего пыль стояла столбом. Кто-то носился кругами, кто-то тягал каменные гантели, кто-то боролся. Некоторые стояли по трое и перебрасывались кожаным не слишком круглым мячом.

– Чего это они вздумали физкультурой заняться? – спросил озадаченно Раис, трогая свой неспортивный живот.

– Перед баней принято как следует пропотеть, – пояснил Валерий.

Мы прошли по краю площадки. На другой стороне в стене здания имелся проём без двери. Валерий приглашающе указал на него. Мы вошли и оказались в небольшом помещении со стенами, разрисованными растительными орнаментами.

Внутри никого не было. Слышалось непрерывное журчание. Вдоль одной стены на возвышении стояли в рядок мраморные прообразы унитазов в виде прямоугольных кресел, богато украшенных по бокам резьбой, с круглыми дырками в сиденьях. У другой стены укреплён был с наклоном широкий каменный желоб; с одной стороны в него из свинцовой трубы непрерывно лилась вода, на другой стороне стекавшая в дырку. Из стены у входа торчал бронзовый штырь, на который нанизаны были неровно порванные исписанные листы папирусной бумаги. Лёлик снял один лист и попробовал почитать что написано. Я заглянул ему через плечо. Лист покрывали неразборчивые каракули. Слова мало того, что были написаны вкривь и вкось, но ещё и слитно, без всяких интервалов.

– Черновики какие-то, – пробормотал Лёлик и вернул лист обратно.

– Всё в дело идёт, – одобрил Раис.

– Прямо как в нашенских сортирах! – удивился Серёга.

– Только у них чище, – подметил Джон, пристраиваясь у желоба.

Мы все последовали его примеру, организовав дружную шеренгу.

– Эх, а всё-таки хорошо без штанов, – весело заявил Раис. – Никаких тебе ширинок.

Закончив насущное дело, мы покинули нужное помещение и пошли обратно. По дороге мы узрели следующую сценку.

Морщинистый лысый старик в красной простыне, обмотанной вокруг торса, брал из корзины, подставляемой рабом, деревянные ярко раскрашенные шары и кидал их, стараясь попасть в кольцо, которое держал кудрявый мальчишка. Вокруг старика тёрлась целая компания из рабов и прихлебателей, дружно аплодировавших при каждом его удачном броске.

Увидев нас, старик разогнулся, оглядел наш коллектив не без сарказма и чего-то скомандовал своей челяди. Тут же к нему подбежал раб с серебряной посудиной в руках, формой совершенно походившей на ночной горшок.

Раб подставил посудину старику на уровне "ниже пупка – выше колен". Старикан поднял подол и совершенно непринужденно начал посудину наполнять. Челядь тут же начала громогласно славословить качество напора и превосходный цвет изливаемой жидкости. Впрочем, попробовать её на вкус для новой темы восторгов никто не додумался.