Битва за «Гамалей», или Война ведьм

Тело ведьмы дергалось, извивалось, пытаясь разорвать прутья, но как только одна ветвь рвалась, на её месте мгновенно появлялись сотни новых. Все её тело вскоре оказалось в плену, заключённое в жестокую тюрьму из земли и прутьев. Крики, шипение, визги – это всё сливалось в нечеловеческий звук, который срывался с её губ, разрывая пространство вокруг. Серафим знал, что этот ужас будет преследовать его в каждом сне, но он не мог остановиться. Он знал, что уничтожение этого чудовища ещё не завершено.

С трудом поднявшись, почти паря в воздухе, он стремительно двинулся в сторону, где всё ещё лежал его посох, скрытый в зарослях. Слушая эти чудовищные звуки, его разум уже готов был сломаться. Каждый крик, каждая фраза, которые срывались с уст ведьмы, проникали в его сознание, превращаясь в боль, словно невидимые лезвия, раздирающие его изнутри.

Наконец, он нашёл свой посох и с потрясающей ловкостью подхватил его. Но в этот момент небо разверзлось, и из него хлынул дождь. Вначале Серафим подумал, что это всего лишь странная игра природы, но как только капли дождя коснулись его кожи, он почувствовал, как каждая из них пронизывает его, как холодное лезвие, проникающее в его плоть. Он понял – это не дождь. Это оружие, направленное против него.

В мгновение ока он перенёсся к месту, где лежал его посох, подхватил его и поднял в воздух. Пальцы, сжимающие древко, двигались так быстро, что над его головой возник сияющий щит. Лезвия дождя, пробивая этот защитный барьер, с ужасным скрежетом отбивались и разлетались в стороны, как хрустальные осколки. Но теперь страх больше не был его союзником. Он уже не мог позволить себе колебаться.

Из зарослей возникла фигура. Она медленно перебирала что-то в руках, как будто выбирая что-то важное среди остатков. Шёпот её слов был почти неразборчив, но Серафим слышал зловещую мелодию, исходящую из её губ. Голова ведьмы была опущена вниз, её взгляд, скрытый под низким лбом, был направлен прямо в его сторону. Тело её колыхалось, как будто от судорог, но движения были чёткими, осознанными. Она произнесла заклинание, и из её рта вырвалась зловонная желчь, которая стекала по её подбородку, капая на изорванные лохмотья, оставляя за собой тёмные следы.

Зло в её глазах пробудило нечто древнее и в самом Серафиме. Он застыл на мгновение, как если бы его кровь замерзла в жилах. Эти глаза не просто были злыми – они были полны ненависти, предсказания, как если бы они уже знали его конец, его падение. Это были глаза, способные рассечь душу на части.

Ведьма медленно подняла голову, выпрямив кривую руку с длинными пальцами, и указала на него. Её взгляд был ледяным, пронизывающим, а губы, едва заметно изогнувшись, сложились в беззвучную угрозу. Всё, что она сказала глазами, было настолько ясно, что Серафим ощутил, как внутри что-то сжалось: Сегодня ты умрёшь! Мое имя – Бланш, и это последнее, что ты услышишь.

Но Серафим не спешил соглашаться с этим вердиктом. Его разум работал быстро, и с ясной решимостью он протянул руку к своему мешочку. Из него он извлёк маленький пузырёк, открыл его одним пальцем и произнёс заклинание volantem potestatem (Летающая сила), подкидывая пузырёк в воздух.

Не теряя времени, ведьма направила указательный палец прямо на него, и в мгновение ока перед ним возникло целое полчище пауков. Они вылезали из всех щелей, ползли по земле, скрежеща своими маленькими челюстями. Серафим не замедлил, подняв руку, чтобы удержать щит, защищавший его от падающих с неба лезвий. Он ударил посохом по земле, громко произнося: Quod infra reptat et supra evanescet (Что ползет внизу, исчезнет наверху). В тот же миг пауки устремились к ведьме, накрывая её с головы до ног.

Пока она пыталась освободиться от этого зловещего натиска, с неба раздался знакомый боевой крик. Это был сокол, несущий в клюве очередной пузырёк. Его стремительный полёт был точным и решающим. Пролетев над окружённой паучьей армией, сокол сбросил содержимое бутылька прямо на ведьму.

Серафим услышал её последний визг, когда она замерла, окаменев, как застывшая фигура, покрытая тяжёлыми пауками. Лезвия, что стремились убить его, исчезли, а армия пауков рухнула на землю, больше не двигаясь.

С ухмылкой на лице Серафим перебросил посох из одной руки в другую и прошёл мимо земляной тюрьмы. Он постучал посохом по голове первой ведьмы, что оставалась снаружи, и произнёс с холодной насмешкой: Вот так, дорогуша, побудешь тут лет сто. А там подумаем, что с тобой делать.

Он повернулся к другой ведьме, теперь тоже окаменевшей. Её глаза яростно вертелись, пытаясь найти выход, но Серафим лишь усмехнулся. С тобой мне, конечно, пришлось помучаться… Но теперь, что ж, помучаешься ты лет триста.

Остановившись, он задумался на мгновение, охваченный тем, что только что произошло. Стряхнув с себя грязь, прилипшую к одежде, он проверил содержимое своего мешочка и, почувствовав облегчение – или, возможно, слабость от полученных ран, произнёс с дрожащим голосом: Ну что ж… Пора проверить, что меня ждёт в этом доме на берегу.

Глава седьмая дом.

Тишина. Вокруг царила абсолютная, пугающая тишина. Даже река, казалось, замерла – вода перестала издавать привычные всплески и шорохи мелких волн о берега. Больные деревья, поражённые неизвестным недугом, скорчились, словно горбуны, надломленные под тяжестью невидимой силы.

Между двух скалистых выступов Серафим заметил окно, в котором мерцал тусклый свет. Это было то самое место, к которому он так упорно стремился. Осталось только выяснить, кто или что скрывается за этим окном.

Он выпрямился и, крепче сжав посох, зашагал вперёд. Тяжёлые, покрытые инеем ветви то и дело преграждали путь, но он осторожно отодвигал их, раздвигая завесу леса.

Серафим поднял голову, надеясь увидеть хотя бы проблеск солнечного света, но небо оставалось затянутым тяжёлыми, неподвижными облаками. Почти подавшись отчаянию, он вдруг заметил знакомый силуэт в серой дымке. Высоко в небе парил его верный сокол, круживший прямо над домом.

– Осталось немного… – пробормотал он себе под нос, ощутив, как в груди разгорается новое пламя уверенности.

Серафим ускорил шаг.

Чем ближе он подходил к окну, тем сильнее ледяной холод пробирал его тело. Сначала он почувствовал лёгкий озноб, затем мороз начал сковывать движения. Он остановился, понимая, что не может даже пошевелить пальцами.

Мысль вспыхнула в сознании, резкая, тревожная: Старая… чёрная магия…

Эта сила была древней. Знания, позволяющие управлять столь разрушительным заклятием, были утеряны уже три сотни лет. Значит, в этом доме скрывается кто-то невероятно опасный. Колдун или колдунья, способные на магию, которая давно должна была исчезнуть.

Если я не справлюсь… если промедлю ещё хотя бы мгновение, – пронеслось в голове Серафима, – то так и останусь здесь… лёд раздавит меня, и я уже не узнаю тайны этого дома…

Он сжал зубы, пытаясь сопротивляться. Его длинные, онемевшие пальцы дрожали, перебирая край посоха. Напоминали лапки паука, судорожно пытающегося убежать от хищника.

И вдруг ему удалось дотянуться до изголовья. Тёплая энергия, пробежавшая по древку посоха, мгновенно отозвалась в теле Серафима.

Яркая вспышка – вокруг мага образовался энергетический овал, пылающий красным светом. Приятное тепло разлилось по всему телу, возвращая чувствительность рукам и ногам. Мороз отступил, но круг оставался единственной защитой от ледяной магии.

Серафим медленно выдохнул, прислушиваясь к себе.

Вокруг царил ледяной хаос. Всё, что ещё несколько минут назад было покрыто инеем, теперь обратилось в бескрайние снежные равнины. Даже река замёрзла, превратившись в гладкую ледяную поверхность, над которой вился слабый пар.

И только окно впереди продолжало мерцать, маня к себе

Серафим поднял свой посох так высоко, как только мог, и со всей силы ударил им по льду, громко прокричав:

– Frigus, redde nobis terram! (Верни нам землю!)

Волна света пронзила пространство вокруг с такой мощью, что, окажись рядом кто-то посторонний, он наверняка бы ослеп.

И вдруг всё начало меняться. Деревья, которые, казалось, вот-вот рухнут под тяжестью льда и гнили, что окутывала их ветви, медленно зашевелились. Их стволы начали выпрямляться, сбрасывая с себя ледяной панцирь и налипшую грязь. Трава под ногами, скованная морозом, пробила ледяные оковы, и, словно маленькие воины, её стебли гордо распрямились, колыхаясь на лёгком ветру, возникшем после заклинания.

– Ну вот, немного навели порядок, – пробормотал Серафим себе под нос, довольно усмехнувшись. – Кажется, я ещё помню кое-что из запрещённых приёмов.

На его лице промелькнуло выражение лёгкого превосходства, хотя боль в ноге напоминала, что осторожность ещё никому не мешала.

– Осталось подняться по этим ступеням, – сказал он вслух, – и я наконец узнаю, кто же так отчаянно не хочет впускать меня в этот дом.

Как только эта мысль промелькнула у него в голове, дверь странного дома скрипнула и начала медленно приоткрываться. Серафим напрягся, пытаясь разглядеть, что находится за порогом, но оттуда бил такой яркий свет, что даже его зоркие глаза не могли ничего рассмотреть.

И вдруг что-то схватило его с невероятной силой и швырнуло прямо в дверной проём. Он рухнул вперёд и с силой ударился о твёрдую, острую поверхность. За спиной с ужасающим грохотом захлопнулась дверь – звук был столь оглушительным, что у Серафима зазвенело в ушах.

Резкая, жгучая боль пронзила ногу. Попытавшись нащупать рану, он обнаружил, что его ногу пробил острый предмет, глубоко вошедший в плоть.

Стиснув зубы, Серафим с трудом поднялся, опираясь на посох. Мир перед глазами плыл, боль не отступала.

– Глупец… – прошептал он, проклиная себя за излишнюю самоуверенность.

Когда зрение немного прояснилось, он огляделся. Комната была ярко освещена, но источник света оставался непонятным. Ни ламп, ни свечей, ни даже факелов здесь не было.

Обернувшись, он ожидал увидеть того, кто втянул его сюда. Однако за спиной виднелся лишь камин – но располагался он вовсе не на стене, а… на потолке.

Из камина свисали вниз тлеющие языки пламени, словно огонь стекал, капля за каплей, прямо к полу.

Серафим направился к камину – единственному предмету в этой странной комнате. Всё вокруг казалось искажённым, как будто пространство играло с его восприятием. На миг ему показалось, что камин одновременно и возвышается над ним, и простирается куда-то вниз, нарушая привычные законы. Верх и низ словно потеряли своё значение.

И тут он заметил нечто. Интересную вещицу, прикреплённую… вверху камина? Или всё же внизу? Невозможно было сказать наверняка.

Подойдя ближе, настолько, что мог коснуться находки кончиками пальцев, Серафим увидел, что это была картина. Он бережно снял её, ощутив странный холод, исходящий от холста, и начал пристально рассматривать изображение. Что-то в этом рисунке пробуждало смутные воспоминания… Но что именно?

Наконец, взгляд зацепился за изящную надпись, выведенную золотыми буквами в углу картины:

«Великолепие в Силе».

– Где-то я это уже слышал… – пробормотал он, вглядываясь в каждую букву, словно пытаясь вытащить из глубин памяти ответ.

Словно зачарованный, он провёл пальцами по холодной поверхности холста. Картина казалась пугающе гладкой, почти безжизненной. И всё же… Здесь был какой-то секрет.

Серафим поднёс картину ближе к лицу, начал едва слышно шептать древние слова, едва касаясь верхнего края холста. Его голос был мягким, но с каждым словом воздух вокруг сгущался, словно наполняясь напряжением.

Когда последние слова затихли, он осторожно вернул картину на каминную полку, отступил на несколько шагов назад и замер. Его глаза не отрывались от полотна.

Прошло несколько мгновений, и вдруг…

На поверхности картины начало проступать что-то едва заметное, словно линии пробивались сквозь толщу тумана. Сначала это были лишь расплывчатые тени, но с каждой секундой изображение становилось всё чётче. Вот – силуэты, теперь уже отчётливо женские. Семь женщин, стоящих полукругом.

– Невозможно… – прошептал Серафим, инстинктивно отступая на шаг назад.

И вдруг его взгляд застыл. Среди этих семи фигур он узнал… Николиту и Габриэль!

– Вот почему… – голос его сорвался на шёпот. – Вот почему эта надпись казалась мне знакомой… «Великолепие в Силе»…

Но не успел он осознать всю глубину увиденного, как за спиной раздался сухой, отрывистый звук.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Обычные хлопки в ладоши, но в гробовой тишине комнаты они прозвучали зловеще, словно кто-то издевался над его тревогой.

Серафим резко обернулся – и тут же отшатнулся назад.

Перед ним стояла женщина. Высокая, с длинными чёрными волосами, ниспадающими до поясницы. Её изумрудные, раскосые глаза впились в него цепким, ледяным взглядом. Она продолжала хлопать, но не улыбалась. В уголках губ читалось презрение, а голову она высокомерно вскинула вверх, словно наблюдая за ничтожным существом.

– Габриэль… – выдохнул Серафим, едва найдя в себе силы произнести её имя.

Не успев выкрикнуть её имя, Серафим почувствовал, как чья-то ледяная рука сжала его шею. Длинные пальцы обвили её, сдавливая, высасывая всю жизнь из тела.

– Ты умрешь здесь и сегодня, – раздался насмешливый смех, который эхом разнесся по комнате.

Серафим попытался взмахнуть посохом, но ему не удалось. Он выскользнул из его рук и полетел прямо в камин, где сразу вспыхнул огнём. Пламя взметнулось из камина и окружило его тело. Холод и огонь сжигали Серафима, уничтожая его с каждой секундой.

Он вскрикнул, едва слышно прошептав:

– Габриэль… вспомни Эллею!

Но его голос был слабым и еле различимым – это не был тот громкий, уверенный голос Серафима, которым он произносил заклинания. Это был хрип от удушья, в котором не осталось сил для слов. Потемнело в глазах, и казалось, что всё остановилось – жизнь покидала его тело.

Но в этот момент потолок дома разрушился, и Серафим успел заметить огромное крыло, которое подхватило его, вырывая из ледяной хватки. Второе крыло сокола мощным ударом сбросило Габриэль из дома.

Сокол поднялся в небо, набирая высоту, унося Серафима от битвы, в которой он потерпел своё первое поражение в жизни.

Пролетая над местом, где несколько минут назад бушевала битва, Серафим, постепенно приходя в себя, смог разглядеть дом, который поглощала тьма. Мысль промелькнула: это не последняя встреча с Габриэль, и ему предстоит сразиться с этой троицей ведьм снова. Он пообещал себе быть готовым, не быть таким самонадеянным в будущем.

В глазах Серафима снова потемнело, и он потерял сознание.

Дом, где только что прошла встреча с Габриэль, был разрушен после удара сокола. Габриэль, неожиданно поверженная, пыталась выбраться из зарослей, в которые её отшвырнул враг. В ярости она выкрикнула:

– Будь ты проклят! Я всё равно тебя достану, где бы ты ни был, слышишь меня, Серафим?! И твою желто-клювую курицу испепелю при первой же встрече!

Зайдя в дом, Габриэль подошла к камину, подняла картину, упавшую на пол после битвы, и пристально посмотрела на изображение, которое появилось на холсте. С ненавистью прошипела:

– Николитаааа! С тобой я разберусь отдельно.

Бросив картину в огонь, она продолжала смотреть, как пламя поглощает изображение, наслаждаясь зрелищем и нервно покусывая губы.

Сокол медленно снижался. Серафим на мгновение пришел в себя, окинув взглядом окрестности, но сразу потерял сознание, и всё вокруг стало для него неважным.

Солнце появилось на горизонте, его первые лучи мягко согревали тело Серафима. Птицы, весело распевая свои трели, парили высоко в небе, их голоса переплетались в гармоничную симфонию. Ласковый ветер нежно поглаживал траву и деревья, шелест листьев придавал этому дню необыкновенную красоту, словно всё вокруг наполнялось волшебством. Серафим ощущал каждую боль в теле, его продырявленная нога пульсировала, но он смог дотянуться до затылка, и как только прикоснулся, острая боль пронзила его голову, как остриё ножа. Казалось, что его голова превратилась в одну огромную рану. Посмотрев на свою ногу, Серафим вздохнул, приподнялся на траве и пробормотал: «Без раны и зверя не убьешь».

Осмотревшись, перед ним открылся удивительный пейзаж. Вдали на фоне синего неба поднимались пики заснеженных величественных гор, их белые вершины терялись в облаках. Перед этими горами раскинулось озеро, вода которого была бирюзового цвета, и сквозь её прозрачную гладь можно было разглядеть каждый камешек на дне. Огромные сосны, словно стражи, возносились в небо, их вершины казались недосягаемыми для глаз. Серафим попытался нащупать посох, чтобы встать, но не обнаружил его. Вспомнив битву с Габриель, воспоминания хлынули потоками. Интересно, подумал он, сколько времени я тут нахожусь? Возможно, битва была не этой ночью…

Серафим отбросил сомнения и, преодолевая боль, встал на ноги. “Сейчас главное – привести себя в порядок. В такой форме меня победит даже пятилетняя девочка!” – подумал он, ощупав талию. К его удивлению, мешочек, который не раз спасал его, был всё ещё при нём. Он быстро просунул руку в мешочек и вытащил пузырёк. Открыв его, Серафим сделал несколько глотков и, как только напиток попал в его горло, почувствовал, как его тело наполнилось энергией. Он подпрыгнул, словно заяц, пытающийся ускользнуть от преследователя, и вздохнул с облегчением.

После этого он достал другой пузырёк и полил им свою болящую ногу. Рана затянулась мгновенно, и Серафиму показалось, что он помолодел на сто лет. Приободрившись, он произнёс: «Теперь бы понять, где я нахожусь… Чтобы понять это, неплохо было бы найти моего верного друга, который спасал меня в ту жуткую ночь».

Собрав две руки вместе, Серафим начал шептать нечёткие слова. Спустя несколько минут раздался знакомый звук крыльев, рассекающих воздух. Радостный крик Сокола, его верного спутника, вновь наполнил небо. Через несколько мгновений сокол уже стоял рядом, радостно каркая, и подставлял свой хохолок, чтобы Серафим мог его погладить, как всегда. Серафим, ощутив полное облегчение, прыгнул на спину птицы, устроился удобнее, и они взлетели.

Как только они достигли вершины гор, Серафим увидел вдали маленькую точку. Присмотревшись, он заметил, что это был очерк города. Направив птицу в его сторону, Серафим улыбнулся и подумал про себя: «Знающий дорогу не устанет!»

Глава 8 Дорога

Николита взяла Элаю за руку, молча давая понять, что пора уходить. Они возвращались той же дорогой, что и пришли к этому колодцу, но в этот раз путь занял гораздо меньше времени. Возможно, потому, что Элая уже запомнила маршрут, а может, из-за того, что сумерки, царившие здесь, больше не мешали её взгляду – она уверенно шла вперёд, замечая преграды под ногами.

Булик ковылял следом, время от времени подпрыгивая, словно радовался тому, что наконец-то может покинуть свой пост. Здесь ему больше нечего было охранять.

Вскоре перед ними появилась дверь – та самая, через которую они вошли. Но теперь она выглядела иначе. В первый раз Элая видела её в углу комнаты, а теперь она располагалась прямо в полу.

Николита взмахнула рукой, и дверь с грохотом опрокинулась, словно крышка люка. За ней простиралась пугающая тёмная бездна. Тётя жестом пригласила воспользоваться этим странным выходом.

Элая с сомнением взглянула на Николиту, стараясь взглядом выразить: «Правда? Прыгать в эту чёрную дыру? Ты серьёзно?»

Но Николита лишь молча указала пальцем на провал и утвердительно кивнула, давая понять, что другого пути нет. Элае ничего не оставалось, кроме как довериться её уверенности.

Она шагнула вперёд и сразу почувствовала, как её тело закружило в вихре. Пространство словно потеряло форму, Элая вращалась, вертелась, теряя ориентацию. Сердце бешено колотилось, и когда ей показалось, что сейчас случится что-то совсем нехорошее, она внезапно упала на твёрдый пол.

Это была лавка Николиты. Знакомая комната, запах трав и старых книг, тихий свет лампад.

Элая попыталась прийти в себя после странного перемещения. По полу рядом катился Булик, а Николита, спустившись с потолка с той же грацией, словно паучиха, мягко приземлилась на пол.

Но мысли Элаи были заняты другим. После рассказа тёти её не покидало непреодолимое желание увидеть свою мать. Она не знала, жива ли та или уже ушла из этого мира. Элая едва открыла рот, чтобы задать мучающий её вопрос, но Николита, будто читая её мысли, опередила её.

– Элая, ты должна понять… – голос Николиты был напряжённым, но твёрдым. – Габриэль, твоя мать, полностью погрузилась во власть тёмных сил. То, что мне удалось найти и спасти тебя тогда, – чистое везение.

Она сделала паузу, глядя в пол, будто не решаясь сказать больше, но затем продолжила:

– Я не уверена, что, если ты её отыщешь, она сможет воспринять тебя как свою дочь. Потому что та Габриэль, которую я когда-то знала… – Николита подняла взгляд, в её глазах мелькнула боль, – уже стала чем-то совсем другим.

– Но, тётя! – Элая не выдержала, её голос сорвался. – Я не смогу принять этого, пока сама не увижу её! Пока не посмотрю ей в глаза! Ты, как никто другой, должна меня понять… и поддержать в этом.

– Я не могу тебя поддержать! – резко оборвала её Николита, и голос её стал пронзительным, сорвавшись почти на крик. – Я видела, на что способна Габриэль! Как ты не можешь этого осознать?

Элая отшатнулась, но тётя уже не могла остановиться.

– Ты должна понимать всю ответственность, что лежит на тебе, Элая! Или ты забыла то, что тебе открылось? – Глаза Николиты сверкнули. – Гамагей, Элая. Гамагей сейчас важнее всего, что только может прийти тебе в голову! Ты – избранная. И ты должна закончить то, с чем я в своё время не смогла справиться…

Она вдруг осеклась, а потом опустила голову, её голос дрогнул:

– Прости… Я… – Она глубоко вздохнула. – Девочка моя… На тебя возложен огромный груз, я это понимаю. Мне тяжело осознавать, через какие испытания тебе придётся пройти, прежде чем ты достигнешь цели.

Тишину неожиданно нарушил голос Булика.

– Если достигнет цели… – пробормотал он, тут же осознав, что сказал лишнего, и смущённо начал перебирать лапками.

Элая прикрыла глаза, пытаясь унять вихрь мыслей. Тётя права… Но что делать дальше? Этот Гамагей просто свалился ей на голову. Она ведь не просила ни силы, ни ответственности, ни этой проклятой избранности.

Николита сделала шаг вперёд и, протянув руки, нежно обняла её, поглаживая по волосам.

– Иди ко мне, моя девочка… – прошептала она, вложив в эти слова всю теплоту, на которую была способна.

Элая дрожала от эмоций.

– Тётя… – её голос стал едва слышен. – Что я должна делать? Ты и Булик столько говорили о важности Гамагея… Я держу его при себе, но… я ничего не чувствую. Когда я подняла его из колодца, был всплеск… как будто поток силы, но теперь…

В голове звучат какие-то слова, я не понимаю их смысла…

– После того, как мы ушли от колодца… – Элая с досадой пожала плечами. – Я не чувствую никаких изменений. Никакой силы, никаких знаний…

В её голосе сквозило раздражение, хоть она и пыталась сдержаться.

Николита внимательно посмотрела на неё, затем перевела взгляд на Булика, который ёрзал на месте, и, наконец, взяла Элаю за руку. Её голос прозвучал хрипло, но в нём чувствовалось привычное тепло:

– Всему своё время, Элая. Просто верь в силу камня. Когда настанет нужный момент, он откроет тебе знания многих поколений ведьм.

– Но что это за знания? – резко перебила Элая. – Какие?

– Разные, Элая, – серьёзно ответила Николита. – В этом мире есть светлая и тёмная магия. Только такие, как ты, способны удерживать баланс. Если этот баланс нарушится, одна из сторон овладеет разумами людей.

Элая тяжело вздохнула, и в комнате на мгновение повисла напряжённая тишина. Даже Булик перестал вертеться, уставившись на неё своими множественными глазами.

Но внезапно в голове Элаи промелькнула знакомая дерзкая мысль: Ну если мне суждено сразиться с тёмными силами… Она внутренне усмехнулась. А может, и со светлыми, кто знает, какую сторону я выберу?

Подняв голову, она решительно посмотрела в глаза тёте, а затем перевела взгляд на Булика, который в этот момент пытался поймать то ли муху, то ли какую-то мошку, выглядя при этом весьма комично.

– Я готова, – твёрдо сказала Элая.

Николита пристально посмотрела на неё, уловила в её взгляде решимость и с одобрением кивнула.

– Вот это уже другой разговор, моя дорогая, – прошипела она, пытаясь изобразить зловещую улыбку, но больше походила на хитрую лису. – Теперь слушай внимательно. Тебе нужно отправиться в город Дуганшит.

– В Дуганшит? – переспросила Элая.

– Да. Я не смогу пойти с тобой. Ты же понимаешь, я не могу оставить Гареш без защиты. Но одна ты не останешься. С тобой отправится Булик. Поверь, он знает толк в путешествиях.

Элая взглянула на тётю, затем на существо, которое больше всего походило на гигантского паука размером с половину лошади.