Лизонька

А-а-а-а-!

Лизонька побелела.

Народ вскочил. Бегали. Суетились. Успокаивали.

Ранку на лбу обработали. Голову забинтовали.

Вернули родителям.

С обмотанной головой, как раненого бойца.

Боец сопротивлялся. Желал стихи. До конца. До оваций.

Еле увели. Вытолкали, можно сказать.

Мать, открыв дверь, сползла по стене.

Отпоили коньяком. Успокоили.

Пирушка продолжилась.

Как потом выяснилось, подломилась ножка табуреточки.

Маленькой. Той самой, для уставших ног.

Изящной. Придуманной мастерами-краснодеревщиками.

Там. В ГДР.

Расщепилось дерево. Не выдержало силы моего таланта. Экспрессии.

Остался еле видный белый шрамик на границе роста волос.

У виска. Над бровью.

На всю жизнь. На память. Как знак. Ко дню работника торговли.

Табуреточку Лизонька закинула на антресоли. От греха подальше.

Даже ремонтировать не стала. Просто убрала с глаз долой.

Чувствовала она свою вину.

Каждый раз, когда мы встречались.

А встречались мы часто.

Лизонька подходила, поднимала волосы.

Рассматривала мое лицо.

Пристально. Даже спустя много лет.

А злосчастную табуреточку, колченогую, я еще увижу.

Через 35 лет. В пустой Лизонькиной квартире.

На похоронах.

Лизонька. Часть 8. Кавалеры.

Мужчин. Поклонников Лизонька называла кавалерами.

А кавалеры у нее всегда были ого-го!

Альфа-самцы.

Лихие ребята.

Статные. Глазастые. Игривые.

Обаятельные. Молодые.

Моложе Лизоньки. Значительно.

После Витьки Пудовкина, задохлика и придурка, Лизонька стала разборчива.

Учла негативный опыт.

Выбирала высоких. Красивых. Молодых.

Музыкальные ребята были. Яркие.

С инструментами. Струнными.

Лизонька таких обожала. Особенно.

И гитарист у нее был в колоде. И баянист. Следующий.

Хорошая была слышимость в наших домах.

Слышали мы песни. Заслушивались. Вокалом.

Старались кавалеры. Очаровывали. Вибрировали.

Соблазняли. Пели с выражением. Со страстью.

Душевно исполняли.

Лизонька плавно переходила из романа в роман.

От одного кавалера, к другому.

Мы были детьми, эта часть жизни взрослых людей нам была неведома.

Но то, что кавалеры у Лизоньки были – факт. Однозначно.

Всем бы таких! Никто бы не отказался.

Чем она их заинтересовывала и удерживала? Загадка.

Перевалив за пятый десяток, а потом и за шестой?

Как это происходило, где? Не берусь сказать.

Свидетелем не была.

Что было решающим фактором для знакомства и общения?

Ее должность? Благосостояние?

Материальное положение? Безграничные возможности?

Связи? Знакомства?

Директорская машина?

Или же личное обаяние? Харизма? Черты характера?

Доброта и человечность? Простота?

Покупала она их, или подкупала?

Восхищала или соблазняла?

Все было пристойно.

Не подумайте чего.

Рестораны и цветы.

В ресторане «Сказка» Лизонька была постоянным посетителем.

Нравилось ей заведение.

Мужчины менялись, а ресторан «Сказка» и Лизонька оставались.

Мы там были однажды.

Лизонька на свой юбилей приглашала. Как избранных. Соседей.

Все достойно.

Витражи. Живая музыка. Атмосфера. Прохлада.

Скатерти накрахмаленные. Салфетки.

Бокалы. Сияющие.

Лизонькины вкусы все знали.

Любимые блюда приносили без меню.

Быстро.

В глаза заглядывали.

В пояснице прогибались.

Приборы меняли часто. Как положено.

Это для нас она была соседкой.

Доброй. Домашней. В халате и тапочках.

А для всех прочих – директор магазина. Елизавета Игнатьевна.

Крупного. Областного. Знаменитого.

Нужный человек. Полезный.

Ключевой в списке контактов.

Кавалеры были на машинах. Всегда.

Видимо, отбор какой-то. Селекция.

Доступ к телу, только при наличии машины.

Газ-24. «Волги».

Черные. Белые. Блестящие. Как дельфины.

И даже зеленая была. Как крокодил.

Длинная и зеленая.

Тормозили у подъезда.

Выгружали Лизоньку. И цветы. Охапками.

Смеялись. Прощались. Ручки целовали.

Ночевала Лизонька всегда одна.

Наверное, правило у нее такое было.

Мы с сестрой смотрели с балкона.

Наблюдали. Сверху. Ждали. Как стервятники.

Знали, что сейчас Лизонька постучит в дверь нашей квартиры.

Спросит сигаретку. Покурить. Перед сном.

Много позже я поняла, что стрельнуть сигаретку у инженера и философа, было лишь поводом зайти к нам.

Ритуалом. Ежевечерним.

Узнать, как дела.

Принести нам вкусностей.

Пожелать спокойной ночи.

P.S. А сигареты у Лизоньки были свои. Всегда. Блоками.

Это я точно знаю.

Лизонька. Часть 9. Страсть.

Была у Лизоньки страсть.

Большая любовь.

Любовь. С большой буквы.

К фотографии.

Не в смысле фотоаппарат и фотографирование.

Поиск натуры. Свет. Ракурс. Настроение.

Портреты и пейзажи.

Нет!

У нее даже фотоаппарата не было.

Только как объект для фотографа.

Фотографий у Лизоньки было много. Очень.

Студийные и любительские.

Явно постановочные и экспромтные.

На отдыхе и в трудах.

С группой лиц и портретные.

Лизонька коллекционировала воспоминания.

Моменты своей жизни.

И свои изображения. Как кинозвезда.

Хранились фото в больших конвертах. По тематикам и событиям.

В альбомах. Хронологически.

Часть была оформлена. И даже фигурно обрублен край фотографии.

Ровненько. Заботливо. Причудливо.

Вклеена под уголок. Намертво.

Часть просто ждала часа, когда ими займутся.

Рассортируют.

Переберут. Систематизируют. Подпишут.

Фотографиям был выделен целый шкаф.

Книжный. Большой. Двухстворчатый.

На фотографиях царила Лизонька.

В красивых платьях. В новых шубках.

Разных. Цигейка. Мутон. Нутрия. Козлик. Дымчатый.

Лизонька и сумочка.

Лизонька и туфельки. Ножки бутылочками.

Лизонька в брючном костюме. Кримпленовом. Около «Волги»

Лизонька на отдыхе. На югах. В Ялте.

В Югославии. В санатории. На море.

Лизонька в Болгарии. Лизонька с розами.

Лизонька на работе. Инспектирует отделы.

Лизонька с букетом.

Лизонька-блондинка. В парике.

Лизонька под пальмой. С обезьянкой.

Лизонька с кавалером. Брюнетом. Усатым.

Лизонька с сослуживцами. На отдыхе.

Лизонька в кабинете. В директорском кресле.

Лизонька с кавалером. Другим. Следующим. Гитара.

Лизонька за праздничным столом.

Таких было особенно много.

Были фото с надписями. Пожеланиями.

Наивными стишками.

Были там и фотографии нашей семьи.

Тесно наши судьбы переплелись.

Не родственники, но точно больше, чем просто соседи.

Мама наша. Выпускница.

Фартук белый. Коса. Лизонька рядом. Обнимает.

Провожает в большую жизнь.

Свадьба моих родителей.

Лизонька по центру. Как родной человек. Близкий.

Улыбается. С цветами.

На дворе декабрь. У всех в руках чахлые гвоздички.

А у нее огромный букет. Розы.

Нашла ведь где-то в такую пору. Достала.

Удивила. Украсила праздник.

Мы с Лизонькой на первомайской демонстрации.

С флажками и шариками.

Лизонька в мохеровом берете.

Королевский мохер. На заказ ей вязали.

На ветру, как одуванчик. Модно.

Фотографии из роддома. И меня Лизонька встречала.

И сестру мою. Младшую.

Всегда рядом была.

Фотографии на мосту. Ледоход. Яркое солнце. Мартовское.

Мне поручили следить за младшей сестрой.

Держать ее крепко. За руку. Не отпускать.

Мост. Река. Опасно.

На фотографии только я одна стою с серьезным видом.

У меня задание. Поручение. Держу.

Жмуримся от яркого солнца.

Лизонька в очках модных. Солнцезащитных. Смеется! Весна!

Некоторых фотографий в нашем семейном архиве не было.

А у Лизоньки были. Сохранились.

С каждой фотографии Лизонька задорно улыбалась золотыми зубами.

Светилась. Мечтательно. Игриво. Кокетливо.

И ручки по-разному складывала. И ножки выставляла в кадр.

Позировала.

Хотелось ей поймать мгновение. Сохранить себя молодую и цветущую.

Может показать кому хотела. Спустя годы.

Подтвердить реальность.

Возможно вечерами, на досуге, под настроение,

Лизонька перебирала свои изображения.

Любовалась. Вспоминала.

Как причудливо вывернулась жизнь девочки из рыбацкой деревни.

Как приподняла.

Мы с сестрой часто устраивались на ее немецком диване.

На длинношерстной кудрявой шкуре непонятного зверя.

Раскрывали альбомы. Листали тяжелые страницы.

Рассматривали. Чужую жизнь. Как сказку.

Мало было развлечений у детей.

Модницей была Лизонька.

И по ее фотографиям, с указанием даты, можно было отследить, как менялась мода.

Как росло благосостояние народа.

Как формировалась и матерела сама Лизонька.

Как из девочки с острыми коленками превращалась в женщину с тяжелой поступью.

Неспешную и внушительную.

Как менялось окружение. И интерьеры.

Увидеть детали.

Совсем мало было фотографий Лизонькиного детства.

Пожелтевшие. С неровными краями. Мутные. Детали смазаны.

Надо вглядываться.

Родители. Сестра. Брат. Поселковая школа на 3 ученика.

Учились и работали.

Подростки. Родителям помогали. Зимой рыбу ловили. Морозили.

Отправляли в райцентр. Страну кормили.

Фотографировались. На долгую память.

Лизонька всегда замирала над этими фотографиями.

Отворачивалась к окну.

Говорила, что тяжело было. Холодно. Трусов лишних не было.

Голос у нее дрожал.

Но и так понятно – бедное было детство. Военное. Голодное.

А на фотографиях все смеются.

Рыба на снегу. Горы мерзлой рыбы.

А она про голод.

И юность ничуть не сытнее ей выдалась.

Много работала. Мало отдыхала.

Фуфайки. Телогрейки. Ватники. Платки. Валенки.

Пальтишки из шинелей. Тулупчики.

Руки красные. Лица обветренные.

Сапоги кирзовые. Унисекс. И на девчатах и на парнях.

Гармошка. Все улыбаются.

Много было фотографий у Лизоньки.

Большая. Длинная жизнь.

Мы ее только как соседку можем вспоминать. Добрую и отзывчивую.

А были пласты жизни, о которых мы даже и не подозревали.

Но они кем-то фиксировались. Сохранялись.

Я увидела потом эти фотографии.

Небрежно сваленные в углу большой комнаты.

Пустой. Гулкой.

Лежали рассыпающейся, неустойчивой горой.

Зыбучей. Оплывшей.

Видимо, выкинули, когда книжный шкаф освобождали.

Перед выносом.

Чтобы транспортировать легче было.

Да и кому они нужны? Или интересны?

Эти чужие фотографии. Свидетели. Протоколы.

Раскадровка прошедшей жизни.

Лизонька. Часть 10. Зеленое яблоко.

Все модные новинки появлялись у Лизоньки самой первой.

Положение обязывало.

Забавляло это ее. Развлекало.

Не могла себе отказать.

С нами делилась. Снисходительно.

Как то мы с мамой прогуливались. Воскресный день.

Зашли в универмаг. Лизонькин.

Очередь. Длинная.

Заинтересовались.

Встали.

На всякий случай.

Стали выяснять, чего дают.

Дезодоранты. Болгарские.

Что это такое?

От пота. На подмышки брызгать. Для свежести.

С ароматом. Зеленого яблока.

Аэрозоль.

Флакон нежного зеленого цвета.

Перламутровый.

Говорят, запах хороший.

Свежий. Легкий. Реально яблоко. Зеленое.

Решили остаться. Купить себе диковинку.

Опробовать.

Что характерно, про цену тогда никто не спрашивал.

Дефицит! Надо брать! Однозначно!

Стоим.

Двигаемся медленно.

Перед нами покупателей много. Прилично так.

За нами тоже подтянулись. В «три витюльки».

Всем надо. Хватают по несколько штук.

Раз дефицит!

Подбегает женщина.

Заполошенного вида. Всклокоченная. Суетная.

Вопрос тот же.

Как и у всех: «Чего дают?»

Очередь, практически хором ей отвечает «Дезодорант!»

«А чего это такое?». Резонный вопрос.

«От пота. Для свежести. Болгарский. Запах зеленого яблока».

Бабенка залипла.

На лице замешательство. Размышление.

Сканирование. Напряженная работа мозга.

Осмысление информации.

На предмет: «Мне такое надо? Или не надо?»

Выдает свое решение. Вслух. Громко. Категорично.

«А! Не-е-е! Мне такое точно не надо! Я не воняю!»

И удалилась. Гордо.

Другой дефицит искать.

Оставшиеся почувствовали неловкость от такого заявления. Легкую.

Получается, целая очередь собралась. В одном месте.

Нас. Самых вонючих людей в этом городе.

Очередь мы отстояли.

Практически до прилавка дошли.

Но заветный флакончик нам не достался.

Закончился дефицит.

Прямо перед нашими носами.

Как всегда. Не с нашим счастьем.

В очередях стоять.

Поплелись домой. Без покупки.

Обсуждая малахольную бабу.

А вечером зашла к нам Лизонька.

C баллончиком. В подарок.

Тем самым.

С запахом зеленого яблока.

Райским.

Хотелось ей нас приятно удивить.

Новинками.

Выяснилось, что это вообще освежитель воздуха.

Для туалетных комнат.

Сейчас об этом даже вспоминать смешно.

Полки современных магазинов ломятся от дезодорантов и антиперспирантов.

На любой вкус и цвет, запах. Любой ценовой категории.

И освежителей полно. Разных.

А в те времена мы провели половину воскресного дня в очереди.

За туалетным освежителем воздуха.

И это не казалось нам возмутительным.

Такая эпоха.

Лизонька. Часть 11. Вот и все.

Все обрушилось внезапно.

Накрыло в одночасье.

Стихийно. Как оползнем. Грязевым потоком.

Мгновенно.

Неотвратимо. Неудержимо.

Остановить, избежать, уйти с дороги невозможно.

Вот ты стоишь. А вот ты уже и лежишь.

Придавленный. Толстым слоем.

Вязким. Тяжелым.

Не встать.

Или хотя бы приподняться. На колени.

Хребет перебит.

Беспомощно открываешь рот.

Все, что можешь.

Начались посадки. Следствие. Уголовные дела. Обыски.

Вызовы к следователю. Допросы и очные ставки.

Опросы свидетелей.

Не помогли тосты.

С Лизонькой не церемонились. Презрения не скрывали.

К торгашам.

Допросы были жесткие. Хамские. Унизительные.

Своего рода расплата.

После них Лизонька приходила бледная. Падала на кровать.

Рыдала по-бабьи.

С деревенскими подвываниями. Причитала.

Потом молчала. Долго. Думала.

Мы ходили на цыпочках. Не шалили.

Когда заболела, неотложку не вызывали.

Лизонька запретила.

Чтобы не привлекать внимание соседей дома.

Думала, все еще обойдется. И станет по-прежнему.

Мать мерила ей давление.

Платила врачам. Делала уколы. Таблетки по схеме.

Бегала в аптеку. Звонила своим. Философам. Просила.

Добывала нужные лекарства.

Успокаивала. За руку держала. Гладила.

Блажная. Но не предатель.

Предупредили о грядущем обыске.

Свои люди. Прикормленные за много лет.

Вроде как отблагодарили. За все.

За одну ночь мы перетащили вещи из Лизонькиной квартиры – в нашу.

Спрятали на балконе. На антресолях. Под кроватями.

В наших детских, самодельных шкафах.

Отец сколотил из обрезков бруса. Незатейливо. Как умел.

Растолкали по углам. Прикрыли.

Лизонька лежала у себя в спальне. Под снотворным.

Отец переносил крупные вещи в гараж. Ночью.

Спускал в погреб. Рулоны и мешки. Один.

Мать снимала со стен ковры, сворачивала, перевязывала.

Глотала слезы. Все молча.

Мы помогали.

Лизонька попросила. Убрать. Спрятать.

Спасти и сохранить дорогие сердцу предметы. Взрослые игрушки.

Больше Лизоньке не к кому было обратиться. Только к нам.

Уберечь добро от конфискации хотелось.

Дорожила она всем этим. Любила.

Для нее это целая жизнь.

Собрали хрусталь и фарфор. В узлы свернули белье и одежду.

Шубы и дубленки.

Бросали на пол простынь. В нее укладывали с полок и шкафов Лизонькино добрище.

Вместе с вешалками.

Связывали углы двойным узлом.

Кидали и вязали. Кидали и вязали. Всю ночь.

Оставили минимум.

Отец рывком закидывал мешки себе на спину.

Взваливал. Тащил. Выносил.

Рвал спину этими огромными баулами.

Не отказался.

Помогал больше жене, чем самой Лизоньке.

Понимал, что они близки. Дружат.

Мать ее не оставит. Не отстранится. Как бы не вывернулось.

Она поможет. И он должен.

Хоть и чувствовал всегда Лизонькину нелюбовь. Тихую.

И понимал, что это все не на зарплату. Пусть и директорскую.

Порицал ее образ жизни. Презирал за алчность.

Но тащил.

Все, что Лизонька стаскивала годами, вынесли за одну ночь.

Сейчас бы я оценила это в несколько грузовиков.

Книги только не стали убирать.

Оставили в шкафах, как есть. Сил уже не было.

Следствие шло долго. Мучительно для всех.

Руководство страны успело смениться.

Два раза.

Было очевидно, что просто так это не закончится.

Слишком все было нагло.

Манифестно.

На глазах.

Кавалеры исчезли и больше не появлялись. Не звонили.

Бравые гусары, пылкие возлюбленные, мгновенно утратили интерес к даме сердца.

А ведь вот только ручки целовали.

Друзья затихли. Ждали развязки.

В глаза никто не лез. Сквозило опасностью.

Изоляция была, как при чуме.

Тишина.

Соседи шушукались. Косо смотрели. Исподлобья.

Как будто она у них чего украла.

Обворовала. Объела.

Мы тоже ходили не поднимая глаз. Как соучастники. Подельники-сообщники.

После долгого больничного, Лизонька пришла на работу.

Увольняться.

Шла по своему универмагу, как Христос.

«По воде, аки посуху». Воды расступались.

Народ избегал встреч, сторонился. Отворачивались.

Глаза отводили.

Бывшие подчиненные в контакты не лезли.

Вакуум.

Лизонька изменилась. Резко постарела. Похудела.

Посерела. Румянец сполз. Глаза потухли.

Лицо стало острым, костистым. Рубленым. Щеки опали.

Лоб пересекла глубокая, характерная морщина. Морщина гордеца.

Неизвестность тревожила. Ожидание наказания было непереносимо.

Убивало. Разрушало.

Лизоньку спасло, что она была уже пенсионного возраста.

И что инсульт. Инвалидность.

А может, помог кто.

Посодействовал. Из покровителей.

Или откупилась.

Но все как-то обошлось.

Без посадки.

Империя рушилась. Страна катилась под уклон. В тартарары.

Не до Лизоньки.

С ее коврами. И хрусталями.

Началась другая веха.

Новая жизнь.

В сравнении с современными реалиями, Лизонькины грехи кажутся мелкими, как блохи.

Масштабы, желания и траты – смешными.

Даже нелепыми.

Кстати, эти события, заставили осмыслить многие моменты.

Задуматься.

Наши детские умы получили прививку от алчности, жадности, стяжательства.

Корысти. Воровства.

В сторону чужого мы не смотрели. Никогда.

У меня есть золотое кольцо.

Обручальное.

Тонкое. Вполне достаточно.

Мне не нужны чужие кольца.

Лизонька. Часть 12. Все конечно.

И вот Лизоньки нет.

И ничего нет. Из того, что ей нравилось. Было ей важно.

Любимо и дорого.

Дарило радость. Приносило удовольствие.

Болела.

Но никому ничего не говорила. Не жаловалась.

Сгорала. Корчилась от боли. Выла.

Но помощи не просила.

Когда боль тупела и немного отступала, звонила нам.

Своим бывшим соседям.По старому дому.

Спрашивала, как дела. Как дети?

Бодрым голосом.

Даже смеялась. Шутила.

На вопросы про здоровье и самочувствие, отвечала весело и даже как-то беззаботно "Согласно паспорту!"

Нравилась ей эта шутка.

Вроде как кокетничала. Возраст скрывала.

Всегда презирала немощь. Отворачивалась от старости.

Болезнь выжигала ее изнутри.

За дозу лекарства, облегчающего боль, пусть ненадолго, щедро расплачивалась своими богатствами.

Доставала из сундуков. Встряхивала.

Любила. Скапливала. Берегла и спасала. Тащила по жизни.

Цеплялась. До конца.

И на последнем шаге передавала в чужие руки. Алчные.

Сама. Без сожаления. Смиренно.

За услуги сиделки и медсестры раздавала ковры и хрусталь.

Сервизы и кольца. Отдала библиотеку. Огромную. Ценную.

Добровольно. За ампулу.

Выкупала у смерти еще часок жизни без дикой боли.

Кто теперь новые владельцы, счастливые обладатели Лизонькиных сокровищ?

Много ли стоили те вещи?

Чего они вообще стоили?

Устаревшие. Утратившие актуальность. Давно уже не модные.

Отжившие. Послужившие свое.

Покупала себе мгновения жизни.

Меняла на хрусталь.

Что ценнее. Несоизмеримо.

Разве старая ювелирка, снятая с исхудавших пальцев, эквивалентна еще одной минутке жизни?

Стоило ли оно того? На каких весах это можно взвесить?

Как сопоставить? Был ли выбор?

О чем думала одинокая старуха, лежа на чужой панцирной кровати?

Одна. В пустой квартире. Гулкой.

О чем жалела? Что вспоминала в последние часы? Чего хотела?

Вспоминала свои грехи? Перебирала в памяти взлеты и падения?

Всплывал ли в памяти Витька Пудовкин? Кулаками выбивший из нее наивность.

Пинками загнавший ее в большую жизнь?

Может, купленные за золотой лом часы жизни, были ей нужны, чтобы позвонить именно нам. Названным внучкам.

Услышать, что ей рады?

Весело и непринужденно поболтать? Пока боль отвернулась. Ненадолго.

Все остальное – не важно? Совсем.

Получается, что ближе нас, у нее никого и нет.

Поняла ли она, что ни чеканку со стены, ни собственный портрет, невозможно пронести. Туда.

Ни злато. Ни серебро.

Не продешевила ли работница торговли. Советского периода?

Матерая торгашка. Глыба.

Чудом избежавшая тюрьмы. Конфискации и позора.

Квартира оказалась огромной.

Мы с детства привыкли ее видеть заставленной мебелью.

Плотно. Впритык.

Забитой вещами. Коробками.

Сувенирами и безделушками.

Журналами с выкройками.

Вазочками. Подушечками. Шкатулочками.

Ковры и картины, чеканки и портреты на стенах, сужали пространство.

Воровали воздух. Хотелось выйти. Продышаться.

А сейчас в квартире ничего нет.

Совсем.

Пусто.

Нет вальяжной, властной хозяйки.

Нет дорогих, ценных вещей.

Обнулилось все.

Как тогда, в ночь перед обыском.

Вынесли все. Только паркет не оторвали.

И унитаз на месте. Не решились стронуть. Затопить соседей снизу.

Побоялись обнаружиться.

Нет мебели. Нет штор. Нет люстр и абажуров.

Пустая кухня. На полу лежит смеситель. Выдрали из мойки.

По-варварски. Не стесняясь. Торопились.

Демонтировали кухонный гарнитур. Спешили с выносом.

В сердцах оторвали. Заржавел. Но не поддавался.

Как Лизонька.

Старая кровать. Металлическая. С панцирной сеткой. Еще довоенная.

Точно не Лизонькина.

Видимо с помойки притащили. Добрые-добрые люди.

Взамен той, что из ее знаменитых мебелЕй. ГДР. 39 предметов.

Чтобы не на полу лежала.

Выдернули из-под умирающей. Не побрезговали. Не смутились.

Подменили. Вроде не грех.

Типа, как так и было. Всегда.

Человечность проявили.

Не за что судить.

Не на полу же бросили.

Матрас. Старый. Вонючий. Мерзкий. Чужой.

В пятнах и разводах. Клочья серой ваты.

Смятое белье. Грязное. Нестиранное.

Сломанная табуреточка. Причудливые ножки.

Та самая, с которой я в детстве упала.

И лоб расшибла. Клеймо на память.

Прислонена к батареи. Даже сразу и не видно, что калека.

Не позарились. Не захотели чинить. Хлопотно.

Стоит среди хлама. Для кучности.

На табуреточке с обратной стороны, приклеена бумажка.

Пожелтела от времени. Края отклеились.

Но держится.

Немцы клеили.

Сохранилась, потому что на антресолях пролежала более 30 лет.

Надпись даже видна.

1983 год. Дата изготовления. ГДР.

Лизоньке было 53 года.

Еще есть власть. Силы. Кураж.

Любовь. Поклонники. Друзья.

Путешествия. Вкусная еда.

Доступны многие удовольствия.

Надежды. Планы. Еще весь мир у твоих ног.

Где все это?

Думала ли она, покупая дефицитную мебель в 1983 году, что именно эти мебелЯ прослужат ей до конца.