скачать книгу бесплатно
«Бывает».
«Учту. Прости, прямо извелся весь, это и есть знаменитые лабутены?»
«Увы. Просила настоящие, но мне сказали, что пока не по рангу».
«Не судьба».
«Совсем запамятовала, смутил девушку. Чего ты хочешь?»
«Это приглашение попросить у судьбы?»
«В каком-то смысле…»
«Ну не знаю… Доверия, любви, независимости…»
«Любовь и независимость… Да ты мечтатель. И фантазер».
«Возможно, это и есть моя судьба? Кто лучше тебя может об этом знать?»
«Что ж…»
«Это было о чем?»
«Обо всем сразу. Послушай, а о чем ты тайно мечтал… Прости, мечтаешь? Сколько я не пыталась разобраться, так и не смогла. Вы ведь мечтаете о том, что судьбами не предопределено».
«Всю жизнь мечтал?»
«Положим, всю… Хотя, мне ли не знать, что ты прямо сейчас «всежизненную» мечту придумываешь. Напрягаешься: что бы такое посмешнее выдумать».
«Родиться в семье миллиардера».
«Ха-ха. Удовлетворен публикой? Блестящая, кстати, эпитафия: «Всю жизнь мечтал родиться в семье миллиардера». Надгробный камень просто расцветет от таких слов. А ты у меня забавный!»
«Для тебя это новость? Не прикидывайся. Или мне неликвид подсунули? А может, вообще с чужого плеча?»
«Ты последний, у кого есть повод пожаловаться. И уж точно не на меня».
«Я в курсе. Я и не собирался. Извини. Собаку покорми. Приблудного».
«Как скажешь. Да… Вылетело из головы спросить: как ты вообще-то?»
«Похоже, я в полной… заднице. Что-нибудь посоветуешь?»
«Сделай селфи».
«Ты тоже забавная».
«А то! Пиши, давай, своего “Наследника”».
«Нашего».
«Надейся. И не забывай самую главную заповедь».
«Какую именно?»
«Ту, что таинственным образом исчезла из Ветхого Завета: “Не облажайся!” Да… Спасибо, что судилище не устроил».
«До следующего раза отложил, там подготовлюсь – не обессудь».
«Об этом не беспокойся. Я о “не обессудь”. Куда я от тебя…»
Часть первая. Пятница
Глава 1. Сны и явь записного лентяя
В Москве сейчас март, конец марта. Ч?дно. Слякотно, но всё равно ч?дно. Настроение смывает зиму в водостоки. Иногда они забиваются, не могут сглотнуть, и тогда беда. Веселая мартовская беда. Какая только в России случается. Долой зимнюю спячку, давай весеннюю! Это медведям предписано запулить пробкой из задницы в небо и зажить заново, не суетно, но с огоньком. Нам «с огоньком» не светит. Разве что очень недолго, отрывочно. А кое-кому и отрывков не полагается. Таинственная душа, исторические особенности… По капле раба из себя выдавили, что надоилось – выпили, не пропадать же добру. Дети, опять же, подросли, помогли папкам-мамкам.
Хрень, если разобраться, а не жизнь. Зато хрень с мартовским настроением.
Выходит, что там, куда меня занесло, тоже должен быть март. И также на исходе. Однако не факт. Март не ощущается. Ну не ощущается и все тут. Что поделать? Я вроде бы и стараюсь, но… нет настроения! Февраль чувствуется. Февраль – это подло.
К слову… Так и хочется спросить, но, вот беда, не знаю – кого: по чьей такой прихоти нет ни одного месяца женского рода? Вот у дней всё не так. Среда есть. Пятница есть. Суббота, наконец. Самые, кстати, лучшие дни недели. По средам у меня баня… Есть гипотеза, горячая, с пылу с жару, то есть прямо с языка: женщины жизнь минутами меряют и днями, а мужской шаг начинается с месяца. С чего бы это? Скажем, с зарплаты.
Обычно в феврале в самом чувственном из моих внутренних тупичков, в душе, образуется несметное количество выступов, углов, наростов. В движении они постоянно цепляются друг за друга, а душа-то не на месте, все рвется куда-то. Ужасно неприятно. С мыслями, кстати, происходит то же самое, какая-то бесконечная какофония. Правда, временами в ней прорываются складные начинания, но на их воплощение нет денег. Это не болезнь. Это состояние хуже, чем болезнь. Гадкое время года. Просто гадкое время.
* * *
Время как таковое выдумали люди. Для себя. Чтобы тратить его по-людски, не по-божески. Понятно, когда больше ничем существенным не владеешь. Так что время – прямо-таки бунт против богов. Вызов. Но еще и эхо его не вернулось, как переругались люди, устрашились собственной вольности. Так были позваны на новоявленный трон Кронос (он же Хронос), Числобог… Не обошли стороной Тора, Шиву, наделили их нужной силой. А заодно и ответственностью. Скинули тяжкое бремя на чужие плечи. Самим же так и не повезло разобраться, что небеса понимают под временем. Однажды, когда знание это становится нам доступным, уже нет никакой возможности поделиться им с кем-либо. Так всё нехитро устроено. Однако не скажешь, что «для людей».
Всё одно, не люблю февраль. Даже если он совершенно условный. Даже если его нет. Есть ли смысл любить то, чего нет? Хотя как в таком случае быть с любовью к деньгам?
Не помню, чтобы меня хотя бы раз зацепила февральская эпидемия. Однако часть организма сопереживает с поддавшимися гриппу гражданами. По собственной, так сказать, инициативе. Тело без участия головы вполне на такое способно. В результате хожу словно гриппозный. Мир вокруг размытый и липкий, словно наблюдаю его через замазанные соплями очки. Усталость что кандалы. А неумная, исключенная из процесса голова все себе размышляет хвастливо: «Какие мы все же с хозяином против вас, дохляков, закаленные. И практичные. У вас жар под сорок, понос. А мы без температуры и поноса мечемся горячечно в том же дерьме».
Необыкновенно самовлюбленное окончание шеи. Но, надо признать, весьма находчивое.
И всё же в Москве настоящий март. Не здешний – а-ля февраль, «февральский» март. Где я, черт возьми? Про Москву знаю, что первый весенний там уже догорел до фильтра, заканчивается март. Я хочу туда. Хочу грелки-солнышка, пусть и согревает только глаза и мысли посулами лета. Главное, чтобы шаманы из разных метеослужб не напугали тепло циклонами-антициклонами. Я бы приравнял скопища метеорологов к террористическим организациям.
«Вчера в эфир такого-то канала проник представитель запрещенной в России организации “Метеомир”. Следственный комитет уже возбудил уголовное дело по статье о погодовредительстве…»
Хочу тепла. Правда, в скорости зацветет черемуха. Или дубы распустятся? Впрочем, это без разницы. Куда важнее, что в результате я снова начну мерзнуть самым что ни на есть свинским образом. Почему говорят «свинским»? Ну да… Дуб, желудь… От желудя до свиньи рукой подать. Где желудь – там свинья. Где свинья – там возможен холодец… А холодец – это маленький такой холод. Детский. Но он круче, чем холодок.
Такие вот ассоциации. Про черемуху ничего подобного выдумать не получается. Лучше совсем забыть про черемуху. Точно лучше. Вот… Вроде бы и знаю, как лучше, а жить от этого не становится легче.
Никакого намека на то, где я, собственно, нахожусь. Что это за море такое? И море ли? Нет, оно и есть: на губах соль, теперь на языке тоже. Или это слезы от шквального ветра? Руки заняты, а языком до щеки, как ни стараюсь, дотянуться не выходит. А еще говорят, будто я сильно языкастый. Наговаривают почем зря, очернители. Был бы я Родиной, уже бы сидели.
Пусть все же это водное пространство будет морем. Северным. В нем чувствуется надменность, не присущая южным морям. Собственно, моря – это те же озера и реки, только подсоленные. Наверное, их специально подсаливают, чтобы дольше не портились. В этом смысле дети, писающие в ванны и бассейны, – на самом деле воплощение заботы о матери-природе. Будущая элита «зеленых».
«Проверяйте воду в ванне на вкус и узнаете больше о будущем своего дитя!»
Надо было идти в рекламщики.
А я куда пошел? Совершенно выветрилось. То есть может статься, что еще никуда и не ходил? И что все еще впереди? Быть такого не может, потому что завтра мне насчитают от роду полновесный тридцатник. Это помню. Тридцать! На пять лет раньше срока. Нет, никакой ошибки: мне завтра по-настоящему тридцать, но очень хочется, чтобы двадцать пять. Почему именно двадцать пять? Не знаю. Так захотелось. Если всякое желание прояснять да обосновывать, то… пошли они куда подальше! Столько возни. Так мне и живется: чаще не просто без всякого моего хотения, а вообще поперек.
По щучьему желанию, по моему хотению… Как-то расходится мое хотение со щучьим желанием. И ничего удивительного. Ей ведь, щуке, если народу верить, что нужно? Чтобы карась не дремал! А мне карасёвая дрёма по фигу. Пусть хоть в коме себе дрейфует.
Вообще-то, если речь о желаниях, то… при желании я много чего могу себе напозволять. Например, не понарошку скостить себе пяток лет. И никто не хватится. Документы тоже будут в полном ажуре. Такой трюк – вообще без вопросов. Всё состоится. Есть нужные связи. С другой стороны, чем уж так неугоден тридцатник? Цифирь как цифирь. Одним словом – условная.
* * *
«Я коала, я коала, на-на-на-на-на-на-на…» – запричитала во мне похожая на оживший тотем черно-белая Линда. Музыка Макса Фадеева причудлива и, наверное, поэтому так прилипчива.
Коал в мое сознание подселили новости из Австралии. Там эти «плюшки» вчистую обожрали, на радость насморку, эвкалиптовые леса. За такое бесчинство их в большом количестве безжалостно помножили на ноль. Несмотря на милейший вид. Иногда чужая беззащитность дьявольски раздражает. Буквально вынуждает примерить на себя кафтан говнюка. Приходится с этим зовом бороться. А масса других дел, где следовало бы употребить потраченные усилия, в это время простаивает!
Кстати, не всем удается себя перебороть. Взять хотя бы людей из социалки. Или из ЖКХ. Медицина где-то там же. Ну да бог с ними… Н-да… Как-то зачастил Он к ним со своей опекой. «Сюда, пожалуйста, посмотри, прояви интерес. Туда не надо, там сами неплохо справляются. Им наоборот: чем меньше присмотра, тем лучше. То есть бесу шалить больше места. Значит, правильно, что Он там… Обидно!»
Итак, коалы. Незадолго до геноцида эти зверьки, возможно те самые, что подверглись безжалостному сокращению, нежились в той же Австралии на руках хозяев мира, лидеров сильно развитых стран. Я видел эту идиллию по телевизору, потом картинки в инете. Поумилялся вдоволь. Гуманный вышел итог фотосессии, нечего сказать. Очень по-людски. Сейчас думаю: обгадили под сурдинку коалы великих, вполне могли, а это, признаю, неуместно и очень обидно. За такое не грех наказать. Тем более если принять во внимание, что у личностей мирового масштаба обиды такие же, не чета нашим надутым губам и насупленному ковырянию пальцем в носу. А могло случиться, что и в самом деле вдруг слишком быстро, спонтанно размножились, возбудившись от знакомства с великими. Коала-бум. И коалу… – бум!!!
Я в курсе, что петь Линда должна про ворону. Но так неуместно всё перепутано в этом мире. Нестройный Фадеев выдает стройные хиты. Сеятель веры – первостатейный плут, такой же, как эфирные заклинатели в партикулярном от модных домов. Они тупо вторят ошалевшим от власти и неподсудности говорунам. Умный вроде бы по отдельности избиратель, сбившись в стаю, вдруг начинает тащиться от того, как пошло его дурят. Все, что, казалось бы, не может быть по фигу, оказывается даже больше чем по фигу… Вот и коала вместо вороны. Такая неравноценная замена. Как вчерашняя страна, правда без Крыма – обалдеть, какая болезненная ущербность! – оказалась поменяна на сегодняшнюю. С другой стороны, коалы, вороны… Живность и живность.
* * *
Боже, а я-то что за живность такая? Руки, ноги, шея крутится, значит, что-то на ней есть. Там глаза, уши. Губами могу пошлепать, по зубам мазнуть языком. Жаль, зеркала нет. Ну да, забыли трюмо в ялик пристроить. Где-то наверняка письмо лежит с извинениями… Нормальная я живность, раз склонен к сарказму. К тому же сильный, резвый и, судя по всему, выносливый. Как в жизни. Это допущение примиряет меня с нынешним сном. Мне случалось бывать во снах карликом, карбюратором в старой «Волге», скунсом… Два последних перевоплощения наутро удалось объяснить. Намешал разного, в другой раз поел несвежего… Но дело не в этом. Кто еще вспоминает во сне свои прошлые сны? Вот так то! Говорил же: есть связи.
Ветер упруг, но я упрям. Все же он нехотя, но поддается. Это достойное поражение. Таким, как я, не стыдно продуть, даже если ты ветер. Парень я рослый, накачанный, сверх того – дюжина лет академической гребли в активе. Правда, нынче они как-то слабовато мне помогают. Впрочем, это нормально: воспоминания о былых победах неторопливы, их принято смаковать… Ну и, как водится, лодка не та, штормит не так, не по правилам, весла дурацкие, для криворуких. А мы спортсмены! И вообще точно знаем, как надо. Порассуждайте об этом сакральном знании вслух где-нибудь за границей, и никто не просит, откуда вы родом. Догадаются. Тем более что иностранный вы до поездки не успеете выучить.
Правая уключина того и гляди вылетит из гнезда. Само «гнездо» из последних сил цепляется за оставшийся шуруп. Нет, все же наработанный навык держать равновесие дорогого стоит.
Гребу спиной к берегу, то есть как бы назад. При этом получается, что вперед. И никаких зеркал заднего вида. О трюмо и мечтать не приходится. Я собственно и не мечтал. Что там по носу утлого суденышка за ерунда с волнами, камнями – мне неведомо. Может, и хорошо. Так хорошо, что холодный пот по спине. Мне при этом он кажется нестерпимо горячим. Тогда откуда я взял, что он холодный? Из книг. Когда трусишь, то принято обливаться именно таким. Иначе панику от ангины не отличить.
Воображение безобразно пугливо, и порой кажется, что эта боязливость злонамеренна. Лишенное толики милосердия, оно бьет по нервам безжалостным видением. Рисует яркими красками, как с той, невидимой мне стороны – по носу – набухает неукротимая в своей дикости масса воды. К слову, близняшка той волны, что обездвиживает мой взгляд за кормой. Это «коробочка»? Зрачок, мелочь, дрожит от ужаса и напряжения, ему некуда деться. Он думает, что мне есть куда!
* * *
Волна за кормой охотится на меня. Больше ей охотиться не на кого. Если их две, спереди и сзади, то словить меня они метят парой. Как гиббоны. Или как беркуты, если не сезон размножения, когда они отдают предпочтения сольной охоте. Их повадки так схожи с людскими! У нас сезон размножения почитай круглый год, и мы тоже, подобно беркутам, дичь выслеживаем поодиночке. Хотя случается, что и парами. Это касается свингеров.
Кто выдумал этот бред – лодки, в которых ты вынужден сидеть спиной по ходу! Вот оно! Наконец-то я обнаружил виновных в своих затруднениях. Дело привычное, а я виртуоз по части своего алиби. Будто в байдарке-академичке сидел по-другому. Правда, в моей распашной восьмерке был рулевой. Мне бы сейчас такая компания ох как пригодилась. По меньшей мере, рулевой был бы за все в ответе.
Прекращаю тасовать в голове картинки, одна страшнее другой. «Фу!» – повелеваю им, как собаке. «Что, в самом деле не нравимся?» – откликаются обиженно. Вот же глупые дуры! Превозмогая страх, на секунду оглядываюсь. Этого достаточно, чтобы испытать шок. Поразительно, но впереди, буквально на расстоянии полусотни футов – мелкая зыбь. За морскими цыпками – причал. Нормальный причал для пары-тройки лодок типа той, в которой я. И никакой обезумевшей воды, разбивающейся о камни на миллиарды брызг.
По одиночке слезы моря бессильны, но когда те, что уцелели, вновь сливаются вместе – тут же норовят отомстить за мгновения пережитой никчемности. Они снова яростно налетают на камни и бесславно расшибаются в безымянные горошины влаги. А ведь еще мгновение назад были морем! Жизнь так устроена, что учит далеко не всех. И кстати, любит пошучивать на свой счет: всех научить – жизни не хватит. И то правда.
Лично мне больше нравится, если все капли соленой воды, суть море, спокойны, дремлют, довольствуются часом покоя. То же самое думаю о дожде, когда он собран в тучу и ему хорошо, никуда не тянет. Как минимум, не туда, где я.
Классно смотрится то, что впереди. Тихая гавань. И это невероятно, потому что дует по-прежнему лихо. Будто кто-то решил устроить миру аэродинамический тест, поместил в трубу и нажал кнопку «пуск». Хорош любоваться, сейчас с кормы накроет! – истерично вопит подсознание. Смотрю туда, куда и оно. Думаю, будет уместно дать объявление в газету «Подсознание срочно нуждается в собаке-поводыре. Оно слепо». За кормой тот же сильный ветер. Правда, он успел сменить направление, словно пол, совершенно на противоположное. Волны никакой нет. Изошла, если это слово применимо к волне. Сплыла – лучше. Кругом пустяковая рябь. Я поражен. Ветер пользуется этим обстоятельством совершенно по-хамски, он пузырем надувает мне щеки. Наверное, со стороны я похож на небритый, нестриженный… Фрукт? Овощ? Меня тревожит, что щеки так и останутся растянутыми. Станут свисать бульдожьими брылями. Почему-то граждане со «сползшими» лицами куда реже вызывают у нас умиление, чем собаки со схожими мордами. При этом считается, что любое лицо по определению лучше морды. Принято так считать. Это ли не странность? Во всем чертовы двойные стандарты.
Теперь мне приходится тормозить лодку, уж очень ей нравятся заигрывания ветра, крутит задом, ветреная посудина. Да и причал наползает катастрофически быстро. Кажется, вот-вот меня расщепит о камни. Чертыхаюсь и юлой, на попе, подтянув колени к груди, разворачиваюсь на лавке. Теперь я сижу лицом к суше. Чудом умудряюсь не выронить весло. Отгребаю кормой против ветра. Воды на дне лодки по щиколотку, но это ерунда. Ялик не мой, и тратить сны на то, чтобы орудовать банкой – она призывно крутится возле ног, – я не собираюсь.
На высоком причале стоит женщина. Клянусь, раньше ее там не было, я бы увидел. Женщина удивительно похожа на Ангелу Меркель. Она стоит лицом к ветру, целомудренно придерживает руками непослушный подол, улыбается чуть заметно, уголки губ слегка подрагивают. Ясно, что не для меня, моя макушка ниже дна ее взгляда. Я не в претензии. Случалось, мне улыбались приятнее, обаятельнее. Власть, если разобраться, вообще лишена обаяния. Предел ее чаяний – привлекательность. Не путать с притягательностью. Кстати, те, кого власть притягивает, часто для нее самые бесполезные. Но власти без них никак не обойтись, потому что эти на любое дерьмо по жизни подписаны. Не очень ясно? Вот и ладно, пусть так и останется.
Рот фрау (а я настойчив в предположениях) плотно сжат. Умница, ветер и брызги – отличные учителя. Зачем нации нужен лидер с соленым языком? Соленый язык – это когда после каждой гласной произносится «с» и еще раз та же гласная. Привет – присивесет. Непосвященный ничего не поймет. Я и сам только недавно узнал, что эту премудрость именуют «соленым языком».
Теперь мне кажется, что она не улыбается, а щурится от ветра и водяной взвеси. Ни дать ни взять – пожилая рыбачка. Прикидываю: откуда ждет рыбака – с Запада или с Востока? Увы, у меня с ориентацией – швах, всегда так было. Но только на местности. Это об ориентации.
* * *
Ветер стих. Быстро, разом, совершенно не по природному, так не положено. Будто заслонку опустили. Правда, сразу стало намного легче. Фрау Ангела, или ее двойник, тоже заметно расслабилась. Похоже, что она с ветром на одном выключателе. Взгляд ее по-прежнему устремлен к горизонту. Это хорошо, можно без стеснения пялиться. Рядом с такими особами я зажимаюсь, стремительно теряю и без того скудный запас куража. Даже могу пожалеть себя. В голове моей природой неудачника предусмотрен… Черт его знает, что там на самом деле предусмотрено, но я называю это явление «калейдоскопом». Он выкладывает перед моим внутренним взором цветные узоры, вроде как символы несостоявшихся побед. Побед в широком смысле слова, не в дворовом футбольном матче. Хотя, помнится, городская олимпиада когда-то мелькала… Цвета в картинках сытые, яркие. Видно, творец этой необычной способности, не очень-то верил в мою сообразительность, на наглядность поставил. Чтобы легче было дураку осознать, что для обыденной жизни, какую я привычно веду, остается лишь серое и разное прочее невыразительное. Иногда линялое. Неужели ему и сейчас кажется, что я не в курсе? Одного не понимаю… По числу сменяющихся в «калейдоскопе» узоров выходит, что я всю дорогу к чему-то стремился, стремлюсь, вообще ничем другим не занят. Я бы с этим не согласился. Правда в том, что всё у меня получается «через жопу», да простит мне толерантный мир этот вульгаризм. Но как ни крути, а для такой солидной коллекции неудач я еще слишком молод. Разве что «калейдоскоп» понимает обо мне больше, чем я сам о себе?
Женщина на причале театрально не желает меня замечать, хотя взглядом мы уже встретились. Подбородок вверх, руки заводит за спину. Впрочем, этот жест мне понятен – столько ответственных и бесполезных рукопожатий за жизнь. Зачем приумножать их явно ненужным? Даже во сне не строю иллюзий, знаю, что не стою рукопожатий великих. Появись я на свет божий коалой, вряд ли бы удостоился фотографирования на руках собравшихся в Австралии повелителей мира. Зато под раздачу попал бы. Это точно. К черту прожорливых коал!
– Мне не на ручки! – кричу. – Мне только швартовый!
Лодку неожиданно приподнимает с кормы, так что я откидываюсь назад и вынужденно бросаю весла, чтобы уцепиться за банку, она же лавка. Одно весло тут же вылетает из уключины…
«Прощай, неуклюжий!»
«Бывай, неверное!»
Мне не до мерехлюндий и уж совсем не до зависти к чужим свершениям. Выжидаю мгновение, когда суденышко на гребне волны худо-бедно уравновесится, перед тем как задрать в небо нос. Затем отчаянно привстаю и швыряю булинь на причал. Ловко вышло, изящно: булинь-лассо приземляется в полушаге от рогов причальной тумбы-быка. Что для ковбоя слабовато – для моряка почет. Я от себя так просто в восторге! Для «фрау-не-фрау» пустяк подсобить, только нагнуться. Женщина, однако, упрямо игнорирует мою сноровку. Равно как и упавший к ее ногам канат. Тот, гаденыш, пользуется моментом и с облегчением соскальзывает в воду. И то сказать: кому охота на привязь, без того живет узлом перетянутый.
«Вот же дьявол, совсем вылетело из головы – санкции же! – осеняет меня. – Значит, точно она…»
– А может, я украинец?! И правильный! Тот, который за вас и против России! А вы со мной так?! – кричу гневно и даже во сне стыжусь убожества своего вранья.
– Так-так, – словно повторяя за мной, безразлично, но удивительно быстро, перестуком вагонных колес, реагирует фрау Меркель. Едва шевельнула губами. И голос странный, механический…
Холодильник, сволочь, включился. Поломаю к чертовой матери. Провод перекушу. Как только зубы не жалко станет. Так что живи пока, гад.
Просыпаюсь, раздосадованный сном. И тем, что он оборвался на недопустимо фальшивой ноте, каких снам и знать не пристало. Предчувствую, что день тоже сложится не очень, так-сяк. Хотя есть вероятность… Впрочем, на то она и вероятность, чтобы шифоном иллюзий зашторить окно в реальный мир. На время. Успокаиваю себя тем, что я не один такой. Куча народу так или иначе повторяет судьбу сигары в пальцах любителя красивой жизни: мокнут кончик в марочный коньяк – «насладись!», – а затем скурят. При этом понимаю, что образ неполноценен, так как опущен момент обрезания.
Мне хватает секунды, чтобы реабилитировать холодильник: на пустое брюхо урчит. «Держись, приятель, нас двое!» – посылаю ему сигнал о перемирии, и мой организм преданно поддакивает хозяину. Слава богу, не так шумно, знает свое место, в этом его отличие от вещей: те лишены тонкого понимания жизни – куда положат, там и лежат. Или поставят, если речь о холодильнике, телевизоре, ведре… Сегодня моя очередь ведро с мусором выносить… Впрочем, с людьми такое тоже нередко случается. В смысле, куда положат-поставят… А после смерти – со всеми. Большинство сохранившихся до загробной жизни думают именно так. Остальные пишут книжки о зомби.
Сегодня пятница, но привычкам что за дело до таких пустяков, как дни недели? Я на их стороне. Моими утренними бзиками верховодит ненависть к быстрым подъемам. Терпеть не могу вставать сразу Как только проснулся. Этот акела никогда не промахивается. Я тоже регулярно «попадаю» за опоздания.
Друзья говорят: это потому, что я не служил. Однажды кто-то шутливый стишок в адрес выдал. Вроде бы экспромт. В голове засели отрывочные строки, по-моему концовка. «…И молвил строгий военком, конверт в карман сминая: живи, раз хочешь, дураком… Ну что за распиздяи!» Экспромт? Да помилуйте! Перед зеркалом отрепетированный… экспромт. Я и тогда не купился, но виду не подал: сам не горазд приврать, если безобидно.
Поразительно, сколько всего в жизни мужчины объяснимо отсутствием армейского опыта. Целый сонм навыков в невозвратном пролете. Причем стоит только признаться в уклонительстве, как всем сразу все про тебя становится ясным. При том, что отношение к тебе – не очень чтобы… С низкой облачностью. Приклеились к языку, чертовы метеорологи… Но, опять же, не штормовое, много чести.
Особенно понятливы в этом смысле мужики. Нет никакой нужды в лишних словах, кроме как отрапортовать по-военному – вот же парадокс! – лаконично: «Нет, не служил». Можно пожать плечами, вроде бы и не знаешь, как так вышло. И разом прощен по куче позиций, заодно и на будущее. Вроде как родился человек без слуха, куда ж ему петь. Он и в танце ритм не ловит. Походил бы строем, в ногу – был бы совсем иной коленкор! Но и спрос был бы тоже другим. А с убогого что возьмешь?! Чертовски удобно для жизни. Уже ради этого стоит откосить от казарм.
Валяюсь. По будням минут пятнадцать, в выходные подольше. Получается, что в выходные время дешевле, хотя всё с точностью до наоборот. Лежу себе, думаю, вспоминаю, фантазирую… Непременно пикируюсь с мамой, такова традиция. Я не помню, как сжился с ее постоянным присутствием в моей голове. Наверное, по-другому никогда не было. Меня не раздражает бесцеремонность, с какой она постоянно вторгается в мою жизнь. По прихоти, когда только хочет. Я несказанно покладист, просто человек-плед. Тем не менее сыном своим моя мама не очень довольна. «Очень» – это мною привнесенная вишенка на… На что? Да на что угодно. Хоть на скуку скучную. Это совершенно неважно. Важно иное: моя мама никогда не ошибается. Порой мне кажется, что это ее работа такая – не ошибаться. И работает мама на совесть. А раз так, то во всем – и этого всего много, как манной крупы в трехлитровой банке, – виновата моя исключительная строптивость. Послушать маму, так по части строптивости даже шеф новомодного московского ресторана мне не чета. В том смысле, что я его переплюнул. Хозяин на днях попросил прославившегося снобизмом шефа «забацать по-быстрому простенький бутерброд с сыром навынос». Ну того и снесло. Как яйцо осколком гранаты. Неважно чье. Тут люди случайные подвернулись: один с фотоаппаратом, другой со знанием французского. Интернет рыдал, любители желтизны краснели.
Мама предпочитает примеры из жизни. Они, на ее взгляд, доступнее. А в чем проблема, не понимаю? Это я о поваре. Я бы еще согласился, кабы выгорело чудаку с желанием в мишленовский звездопад… Что, если есть у него звездочка? И не одна? Тогда ладно, тогда другое дело. Так и быть, мирюсь с примером, принимаю. Заодно соглашаюсь с тем, что строптив. Легко. Ибо, как уже отмечалось, я очень покладист.
В блаженные утренние минуты очень важно не шевелиться. Если же совсем невтерпеж, затёк весь, то двигаться следует медленно, вроде бы нехотя. Как во сне. Внешняя достоверность чрезвычайно важна. И ни в коем случае нельзя размыкать веки. Даже сквозь ресницы не стоит пытаться подглядывать за тем, что вокруг происходит. Мои сожители чертовски глазасты, язви их. Уж как заметят, что выпал я из колыбели Морфея – спуску не будет. Большие затейники.
«Твой выбор, Ванечка. Сколько раз я тебе предлагала… Да и сейчас не поздно».
«Я помню, мама, спасибо. Ничего не надо. Доброе утро».
