скачать книгу бесплатно
Это же может быть чертовски интересным чтением.
Так можно одновременно рассказать своим людям об удивительном и справедливом совпадении её давних слов с правильными ответами сегодняшнего дня, а немцев познакомить с современным русским взглядом на события прошлых лет, из-за которых две страны напрасно ссорились, мирились и страшно воевали.
Слова, которые будут объединять.
Как же Марион нужна этому миру сейчас!
Времена сейчас для мира трудные. Люди в растерянности – им очень нужны правильные ответы. Но где они? Как их найти? Кому верить?! А тут, рядом, – человек, который полвека назад говорил об этом, предвидел! Потому что говорил об истинном, о неизменном!
Всё, что происходит с нами сейчас, уже было. Правда, давно.
И жили тогда удивительные люди, которые о происходящем вокруг них хотели знать многое. Сегодняшние пластмассовые европейские мальчики-президенты и девочки-гинекологи-министры обороны думают, что они самые умные и только они вправе придумывать и принимать решения, убивающие народы.
Чушь!
Эти холёные марионетки не были беженцами, не покидали свои дома под грохот близких взрывов, не держали на руках умирающих от боли близких людей. Но ведь это всё было! Век назад, полвека назад разные люди в разных странах уже совершали ошибки, погибали из-за неправильных решений других людей, кровью приобретали опыт и убеждались как надо жить, чтобы не допускать трагедий и ужасной вражды народов.
Унизительным и трагичным было бегство графини Марион из родного дома – а сейчас миллионы бегут от войны из Сирии, Ливана, Украины…
Европа и тогда разламывалась с кровью, с трагедиями народов. И сейчас… Люди ничему не учатся, ничего не понимают, ничего не помнят?
И опять в разных уголках мира слышны героические слова трусливых политиков о скорой поставке им какого-то чудо-оружия. Вот, вот – и они победят всех своих врагов.
И это тоже было. В сорок пятом…
Название его будущей книги?
На обложке должно быть написано то, что непременно заставит человека открыть книгу и обязательно прочитать первые строчки.
Ну, а потом…
Как у него получится, как он сумеет.
Название?
Например, «Русский разговор с «красной» графиней»?
Ого! Здорово.
Пусть так и будет.
Любого издателя придётся прижать к стенке, если попробует не соглашаться.
И главное – случайно, немного печально, создалась эта уникальная возможность.
Ведь кроме него, никто из литераторов не жил в имении Марион. Ладно, на развалинах её имения…
Никто не бродил туманным утром по берегам её озера, не глядел из-под прозрачной воды на солнце в холодном омуте древней запруды, не поднимался по ступенькам ветхой лестницы, по которым век назад взбегала с озорным смехом юная Марион.
Они же похожи!
Ведь она когда-то потеряла всё, и он потерял в жизни многое. Она смогла выстоять и стать великой. Он не хочет достигать подобных высот, но чувствует и надеется, что в словах Марион сможет отыскать нужные ответы и для себя.
А главное – никто, кроме него, не знает, как надо писать честную книгу о Марион!
Но одному не справиться.
Немецким языком он не владеет. Чтобы не ошибиться в точных мелочах перевода, нужен профессионал.
Чтобы профессионал заинтересованно работал, для него нужны деньги.
Ха…
Хозяин вроде что-то говорил, что у Марион есть много родственников в Европе?
Точно.
Благодарные потомки – деньги – отличная книга. Значит, в этом направлении и нужно искать.
Как же много ему нужно знать о Марион!
Первые часы он бесился от невозможности приступить к точной работе.
Знал, что нужно делать, но никак не мог.
Основа его будущей книги – слова Марион, а их, правильных и понятных для будущих читателей, у него пока нет.
Несколько раз пробовал искать её цитаты в сети, находил какие-то фрагменты, пытался переводить с немецкого через компьютер, но получалась совсем неубедительная суета. Он понимал тщетность своих жалких попыток, психовал.
Было каменное отчаяние: «Ну кто я такой?! Нищий, бездомный, никому не известный писатель. А она – всемирно известная личность, политик, журналист…»
Быть на расстоянии минут от возможности настоящего, боевого старта, но при этом звереть от собственной беспомощности, каждый раз открывая черновики своего текста и осознавать полнейшую зависимость от неопределённого по времени получения достоверной информации.
Убедил себя быть упрямым.
Сжал зубы, не думал ни о чём другом, в работе не отвлекался даже на лишний вздох.
Уже первые найденные и прочитанные фразы Марион – прекрасны!
Его же собственные строчки без её точных слов – ничтожны.
Он понимал это, но продолжал упрямо садиться за компьютер.
Не имея возможности слышать ответы Марион, он пока спрашивал и говорил сам.
Нужно искать необходимое, собирать по крупицам, ошибаться в большом и в малом, зачастую делать лишнее, иногда злиться на себя, но – работать!
Упрямо работать.
Пришло время и во дворце прусского имения Фридрихштайн под Кёнигсбергом появилась очаровательная крохотная девочка, которую звали графиня Марион Хедда Илзе Дёнхофф.
Роскошь на публике, аскетизм в быту и благочестие лютеран являлись стилем большой семьи Дёнхофф.
Отец Марион, дипломат и депутат рейхстага, был намного старше своей жены; когда родилась младшая дочь, ему было уже шестьдесят четыре года. Когда он умер, дочери не исполнилось и десяти лет.
Отцу нравилось быть лёгким на подъём путешественником, он служил дипломатом в германских посольствах – в Санкт-Петербурге и Вашингтоне, состоял членом не только наследственного Прусского сената, но и выборного германского Рейхстага. Родственник монарха, он профессионально интересовался искусством.
«Марион, ты очень страдала, когда ушёл из жизни твой отец? Переживала? Плакала?»
Отца своего я почти не знала. Когда он умер в возрасте семидесяти пяти лет, мне ещё не было и десяти. Тот день очень хорошо сохранился в моей памяти. Это был солнечный сентябрьский день: в доме царила непривычная атмосфера, все пребывали в каком-то угнетённом состоянии. Вижу себя, сидящей в полном одиночестве на стуле в большом зале; сижу, свесив ноги; паркет разрисован солнцем в причудливые узоры. И лишь жужжание осы нарушает мёртвую тишину вокруг меня.
Детство в Восточной Пруссии
Марион Дёнхофф, 1988
«А с отцом ты дружила? Была ли тебе интересна его жизнь? Он рассказывал о своих путешествиях?»
Когда днём я замечала отца бродившим по дому, я старалась быстренько куда-нибудь спрятаться – из боязни, как бы не пришлось читать ему вслух. У него было очень плохое зрение, и поскольку домашние следили за тем, чтобы не переутомлять секретаршу, а ему всегда не терпелось узнать, о чём пишут ещё две-три газеты, отцу буквально приходилось выслеживать детей, требуя от них помощи. И старшие дети не любили попадаться ему, поскольку у них находились более интересные занятия; для меня же, ещё и читать-то как следует не умевшей, было просто мучением, когда, не сумев улизнуть, я вынуждена была пробираться сквозь совершенно непонятные для меня тексты, произнося их чуть ли не по складам.
Детство в Восточной Пруссии
Марион Дёнхофф, 1988
«Дети обычно чем-то, даже самыми незначительными чертами и привычками, напоминают своих отцов. Ты, Марион, старалась быть похожей на него?»
Многому я могла бы научиться у отца, ведь он был объективным. Внимательным человеком, жадно впитывающим в себя окружающее. Друзья называли его, как говорил мне позднее один из них, «человеком, который хотел всё знать». На длинный узкий стол в его кабинете ежедневно складывались наряду с немецкими газетами, а их было предостаточно: от «Кройц-цайтунг» до «Франкфуртен», – ещё и «Таймс», «Ле Тан» и «Фигаро». Я всегда читала их отцу, он плохо видел. И я это дело ненавидела.
Детство в Восточной Пруссии
Марион Дёнхофф, 1988
Самая младшая из детей, она вовсе не была любимчиком в семье. Напротив, отношения Марион с родителями, особенно с матерью, были прохладными. Свои детские впечатления об отце девочка изменит гораздо позже, а поначалу она всячески избегала его.
Мать Марион, бывшая фрейлина императрицы, дома тоже придерживалась строгого этикета кайзеровского двора. Она требовала от слуг неукоснительно приветствовать её не иначе как: «Со всей покорностью, доброе утро, Ваше Превосходительство…»
«Легко ли было ребёнку, маленькой девочке, подчиняться старинным и уже странным в те времена условностям? Не возникало желания по-детски посмеяться над такими забавными в обычной жизни, в быту, сказочными словами, титулами и обращениями?»
Моя мать очень хорошо понимала своё положение. Её жизненное кредо состояло из двух принципов: как нужно поступать и, что ещё важнее, как не нужно поступать. Здесь она была очень непреклонной и действовала безошибочно. Утверждение «как не нужно поступать» было приговором, прекращающим любую дискуссию. После этого ничего другого уже и быть не могло. А «как нужно поступать» или «как не нужно поступать» – это всё были светские правила игры, или, выражаясь точнее, правили привилегированной касты, выработанные в течение жизни многих поколений. Разумеется, за привилегии нужно было платить, следуя определённому кодексу поведения. Тот, кто ему не соответствовал, кто не придерживался кодекса, автоматически отвергался светом или, образно говоря, «посылался в Америку», где исчезал из поля зрения всех участников игры.
Периодически в разговорах мать утверждала, что женщины не способны спорить с мужчинами…
Такие понятия, как условность, на которые последующие поколения обрушилось с такой силой, стали символами пустого, поверхностного, бессмысленного, но являлись для моей матери и её времени своего рода мерилом всех вещей. И хотя мне казалось, что форма, в смысле стиля поведения, имеет важное значение, но против условности, традиции я восставала уже с ранних лет. Ценить это начинаешь только тогда, когда видишь, какими беспомощными оказываются люди, не знающие традиций.
Центральное место в тех правилах игры занимала честь, как наследие рыцарских времён. За честь служить королю, оказаться достойным своих предков, защищать отечество – за это поступались многим. Честь, так сказать, была как бы нагрузкой, привилегией. Ничто не даётся даром ни в одной системе.
Детство в Восточной Пруссии
Марион Дёнхофф, 1988
Первые упоминания о Фридрихштайне относятся к семнадцатому веку; с самого начала это знаменитое лесное имение было известно, как «Медвежий угол».
Дворец, построенный в стиле классицизма, приравнивался к наиболее известным архитектурным шедеврам Пруссии, вошедшими по художественной выразительности в классику германской архитектуры.
Через столетие Фридрихштайн сгорел.
Главной причиной трагического пожара называли «огненных духов», в которых очень верили жители Восточной Пруссии. Но, скорее всего, причина крылась в другом: слишком уж гордые представители рода Дёнхофф, имевшего многовековую историю, держали себя с соседями очень надменно. У кого-то из обиженных могло возникнуть желание навредить чопорному графскому семейству.
Спустя пять лет Фридрихштайн отстроили заново. Архитектор, который восстанавливал здание, был очень талантлив – и дворец, выдержанный в духе французского позднего классицизма, вновь оказался настоящим шедевром.
Возрождённый Фридрихштайн стоял на возвышении – величественный, но лёгкий, воздушный, как бы невесомый. А здания для путешественников, гостиницы, жильё для работников, хозяйственные помещения – всё это располагалось подчёркнуто на “нижнем уровне”. Так архитектор воплотил идею сословной иерархии, столь любезную сердцу статусного заказчика.
Помимо дворца, в поместье возвели конюшни, мельницу, дом управляющего. В начале двадцатого века появился и музей-гараж, в котором хранились всякие диковинные машины и механизмы.
Во дворцовом ландшафтном парке были установлены многочисленные скульптуры, устроены декоративные цветники, беседки, гроты, искусственные водопады. А дальше, за деревьями парка, миновав уютные пешеходные тропинки, укромные беседки, дорожки для скаковой езды, конюшни, старинную мельницу, можно было видеть леса, луга и поля с крестьянскими хозяйствами, тенистые лабиринты оврагов, заросшие вековыми буками «альпийские горки» и обширные поля площадью в несколько десятков тысяч гектаров.
И всё это являлось собственностью рода Дёнхофф.
Перед главным фасадом дворца Фридрихштайн красовались экзотические декоративные деревья – в огромных дубовых бочках, стянутых массивными металлическими обручами.
Позже во дворце появилась мансарда, отделанная в стиле рококо – ещё один архитектурный шедевр, удачно вписавшийся в ансамбль Фридрихштайна, а на озере соорудили даже маленькую электростанцию и во владениях очередного графа Дёнхофф появилось электричество.
Но, несмотря на технический прогресс, в имении, казалось, по-прежнему сохранялся средневековый феодализм. Крестьяне, работавшие на графа, были людьми свободными, но ощущали себя графской собственностью. И очень этим гордились, ибо графский род был настоящим, и время от времени давал Восточной Пруссии известных героев.
Иногда во дворце Фридрихштайн собирались министры и короли Пруссии, чтобы в неофициальной обстановке обсудить важнейшие государственные вопросы.
Знаменитый немецкий писатель, одно время гостивший там, восхищался: «В имении Фридрихштайн находится дворец, являющийся шедевром зодчества и построенный по повелению государственного министра генерал-лейтенанта фон Дёнхофф. Находящиеся там достопримечательности, а также парк для гуляний, зоосад, фазаний двор и другие принадлежащие имению земельные участки превращают этот чудный уголок в одно из самых великолепных мест на земле, а с галереи и верхнего этажа открывается настолько живописный вид, что лучшего невозможно себе вообразить».
Строители и архитекторы, размещая дворец в таком удивительном месте, рассчитывали на неожиданность зрительного восприятия архитектурного творения для посетителей, подъезжающих к Фридрихштайну по однообразной лесной дороге.
Вход в главное здание имения был устроен через портик-галерею, образуемую четырьмя ионическими колоннами. Такие портики с изящными древнегреческими пропорциями были чрезвычайно модными в архитектуре тех времён.
«Но ведь не всё то, что может восхитить взрослого человека, может понравиться ребёнку. Твоя детская память, маленькая Марион, сохранила какие-то значительные впечатления и воспоминания о семейном дворце?»
Когда открывались тяжелые двери, то был виден большой холл, и над тремя дверями – картина, подаренная Фридрихом Великим, где он изображен со своей собакой. Слева и справа – два шкафа из Данцига. Средняя дверь вела в светлый, богато украшенный зимний сад. Когда в доме были знатные гости, все двери открывались, и тяжелая дверь в зал, и высокая, ведущая на балкон, с которого был великолепный вид на площадку, поросшую густой зеленой травой с живой изгородью. И оттуда начинались две параллельно идущие аллеи, устремленные к зеленым лугам Прегеля. Реакцией посетителей было потрясение: «Прекраснее, чем в Версале!»
Детство в Восточной Пруссии
Марион Дёнхофф, 1988
Архитектурные достоинства имел не только сам дворец, но и многочисленные хозяйственные и вспомогательные постройки: каретный двор, конюшни, мельница, дом управляющего и даже гидротехнические сооружения.
Теперь он и засыпал с именем Марион, и просыпался с улыбкой, зная, что она рядом.
В очередной раз, с утра, едва умывшись, он бросился к компьютеру за ответами, еле остановил себя, убедив, что это преждевременно, поэтому смешно.
Но вместо этого издалека пришла другая новость.
В слишком горькие минуты своей жизни он писал рассказы.
