Блики прошлого. Наследие

– Ой, Глеб, спасибо! Мне так не хватало вот такого существа рядом…

Никто не возьмется поспорить с тем, что наши слова – это всего лишь слабые, блеклые тени того бесчисленного множества мыслей и чувств, которые прикрываются, как щитом, разнообразием эмоций и незаметно скрываются за ними.

– От него отказалась мать, и ребята дружно решили передать его под вашу опеку, – улыбнулся Глеб. – Судя по вашей реакции, не ошиблись.

Ему необыкновенно приятно было видеть, сколько радости он принес. Неся пушистый комочек ей, он даже не мог предположить, каковым будет истинный масштаб необычайного удовольствия, перед которым пелена обыденности тускнела и теряла свою остроту.… Это маленькое существо внесло столько оживления, что казалось, изрядно озадачившая серьезная находка, вместе с потускневшим настроением, осталась там, где-то за горизонтом жизненных превратностей и растаяла в «далеком» воспоминании дня. Но, наш солнечный день не всегда состоит только из радужной цветовой гаммы, и вполне может себе позволить перейти в состояние зебренного окраса. Неожиданное появление на пороге Клима Маева, заставил почувствовать бездушное прикосновение холодной действительности, которое сделало упор на неоконченные дела сегодня, напомнив о том, кто ждал решения о своей земной участи после смерти и успокоения души.

– Там из полиции прибыли. Кто-нибудь выйдите к ним, – обратился он к Дее и Глебу одновременно.

– Да-да, иду, – откликнулся немедленно Глеб.

– И я с вами, – добавила Дея, мгновенно став серьезной, передавая свое «пушистое сокровище» в надежные руки Агаши.

– Я говорила с отцом… – начала было Дея, пока направлялись к автомобилю полиции, прибывшего из Нейвы.

– Знаю. Рано утром поеду его встречу.… Да, чуть не забыл, Михал Михалыч тоже приедет завтра, он звонил.

– Значит, они успеют застать Сеньку в этой позе… Мне жаль его…

Во дворе ожидал средних лет майор, Аркадий Григорьевич Расторопнов, невысокий представитель достаточно многочисленной армии тучных людей. Тяжело дыша, он вытирал носовым платком, струящийся со лба, пот, слегка приподняв форменную фуражку. Его острый нос и тонкие губы на широком лоснящемся от влаги лице, колючие узенькие глазки, с опухшими верхними и нижними веками представляли слишком не вяжущиеся между собой элементы одно карикатурного портрета. Прибывшие с ним два сотрудника, успели уже пригласить кое-кого из местных жителей, как понятых, и непосредственных участников события. Поздоровавшись, Аркадий Григорьевич, представился и, испуская запах высоконравственного и неподкупного начала, просил провести его по территории усадьбы и затем показать место былого преступления. Остальным велел ждать тут же.

Разговор и объяснение с прибывшими сотрудниками правоохранительных органов много времени не отняло. Преисполненный сознания собственной значимости, в сопровождении Деи и Глеба, Расторопнов осмотрел все здание, несколько раз споткнувшись и чуть не упав, заглянул в каждый уголок усадьбы, только потом, подошел к мрачной находке. Встав перед ним, с выражением необходимой участливости и высокого драматизма, подозвал к себе криминалиста и разрешил приступить к изучению объекта. Просматривая документы на собственность, он, попутно, оглядывал присутствующих, словно оставлял в глубине собственного сознания, открытое помещение, для того, чтобы поместить туда подозреваемого, возможно, даже хозяина владений или хозяйку ( сейчас для него это было неважно).

Если хотелось, не тратя времени, сразу понять, с кем имеешь дело, то с Расторопновым было все просто. Он сразу обозначал, что безупречно разбирается не только в своих обязанностях по работе, но и во многих жизненных аспектах, и не считает непрерывное самообразование важнее, чем, выбранная до конца жизни, конкретная специальность. Но, Аркадий Григорьевич в принципе был порядочным человеком и исправным служакой. А потому зафиксировав, все показания свидетелей, проведя опрос, для порядка, среди населения, посмотрев отснятый материал, который был своего рода доказательством того, что преступление совершено не сегодня и, в принципе, уже требует изучения его другой организацией, остался доволен тем, что не ему придется раскрывать данное дело. Единственное, что показалось Дее странным, это момент просмотра Расторопновым пленки, а именно того места, где произошла стычка между Черемновым и Глебом. Аркадий Григорьевич прокрутил назад съемку и задержался на лице Витька. Ничем, не выказав более своего любопытства, он вернул камеру. Согласился с мнением криминалиста, что в этом случае судьба «несчастного», прибывавшего в двух мирах – материальном и тонком, а об истории усадьбы наслышана была вся округа, не подпадает под юрисдикцию его епархии, и лучше предоставить информацию тем, кто в ней будет более компетентен. Расторопнов, медленно повернувшись к своим подчиненным, приказал собираться в обратный путь.

– Мы можем оставить находку до утра в таком положении или переместить его в ящик? – спросил Глеб.

– Да, можете оставить так. Завтра, прибудут сотрудники института археологии и проведут свои изыскательские работы, – послышался повелительно снисходительный тон Аркадия Григорьевича, повернувшегося к машине и занятого тем, что готовился занести ногу в салон, не обращая внимания на хозяйку и бригадира.

– Вот и хорошо, – с облегчением выдохнула Дея. – Михал Михалыч увидит все собственными глазами…

– Это какой Михал Михалыч? Далина? – удивленно спросил Расторопнов, обернувшись и опустив ногу снова на землю.

– Да, – в два голоса подтвердили, переглянувшись, Глеб и Дея. – Вы знакомы?

– Конечно! – обрадовался Аркадий Григорьевич, расплываясь в улыбке и меняясь в лице. Теперь глядя на него уже было трудно представить, что несколько минут назад перед Деей и Глебом стояла напыщенная фигура со значением. – Это же специалист – Вот такой! – вытянув вперед руку с зажатым кулачком и поднятым к верху большим пальцем, довольный произнес: – Вам с ним повезло! Когда он будет?

– Завтра, – ответила Дея, удивляясь такой резкой перемене в Расторопнове.

– Передавайте ему пожелания здоровья от меня и скажите, если что – пусть мне звонит! Слышали? Пусть не стесняется.

Заверив представителя закона, что сие пренепременно будет исполнено, и молча проводив автомобиль за территорию усадьбы, Глеб с Деей вернулись к Агаше и Федору, больше уже никаких гостей и сюрпризов, на сегодня, не ожидая.

Вечер прошел славно. Дея чуть ли не каждые полчаса кормила пушистое создание, иногда поддерживая разговор. Агаша, то и дело, хлопотала возле плиты, иногда присаживаясь к остальным. Глеб и Федор обсуждали дальнейшие действия, связанные со строительством.

Никто не признавался вслух, что думает о несчастной судьбе совершенно безобидного юродивого – Сеньки Безумного. Не от того, что в целом сама тема была жутка, да непонятна или пугала тайнами, от которых дрожь пробегала по коже, оставляя отпечатки, вовсе нет. Каждый пропускал через себя всю трагедию, произошедшую с Сенькой, а это, извините, очень индивидуально. И сокровенными мыслями по данному поводу, делиться не собирался никто. Исходя из соображений, что любая мысль материализуется или исполняется, когда озвучивается, возможно, была некая опаска вызвать к себе дух несчастного Сеньки.

В некоторых случаях напрашивается риторический вопрос, что появилось первым страх или суеверие??

Не секрет, что человечество неизменно взаимодействует с внешними энергиями, будь то энергия других людей, небес или земли. Так от чего же не упокоенная душа Сеньки не может почувствовать этот еле заметный импульс? Почему же она не должна заметить колебания мыслей, если обладает столь сильнейшей энергией в тонком мире?

Мысли… Мысли… Мысли.… Это они, та невидимая связующая нить между нашей интуицией и магией реального мира. Это они подстрекают и мотивируют в постижении уровней собственного подсознания, в раскрытии талантов и способностей в восприятии тонких слоев энергетики, с которыми пересекаемся всю жизнь. Иногда они приобретают яркую форму с четкими линиями, а, иногда, превращаются в такой закрученный, уходящий в центр бесконечного движения беспредельного потока, от которого голова начинает идти кругом…

Все разошлись перед тем, как рабочие пришли ужинать. Бригада, шумною толпой, ввалилась на кухню и, рассаживаясь, наперебой стали бурно обсуждать сегодняшнее происшествие, строить догадки и предположения. По их разгоряченным лицам, было видно, тема эта задела за живое каждого.

Как не прискорбна сама мысль о трагедии, но прав Ремарк, жизнь интереснее, когда в ней есть трагедия. Любое движение смертельного в воздухе, есть сотрясание нашего мозга, своего рода землетрясение. Оно заставляет увеличивать движение и силу мысли, создает и приводит к системе разнообразных комбинаций, напичканных простыми идеями или идеей-фикс, включая моменты реализации. Спорно? Может быть. Но признаться в том, что смерть меняет чью-то жизнь, порой кардинально – духу хватит не у всех. Оставим анализ и логику в расшифровке произошедшего до того времени, когда управленцы из небесной канцелярии, сочтут за необходимость указать нам верный путь к этому…

Дея поднялась к себе со своим пушистым сокровищем, предварительно, назвав его Матильдой. Отвлекаясь этим существом, она не переставала думать о Сеньке Безумном, хотя Матильда и приковала ее вынимание к себе, пока не уснула крепким сном младенца, свернувшись калачиком на подушке из волос «большой мамы». Несмотря на то, что Дея легла рано, рой мыслей не покидал ее долго. Только, когда взгляд ее коснулся неба, на котором звезды рассыпались, как бисер на полотне, она почувствовала сильную усталость и глаза сомкнулись сами собой…

Глава 4

Когда вы исследуете неизвестное,

то не знаете, что обнаружите.

Принцип окончательного результата

Утро следующего дня удивило, неожиданно налетевшим, резким, порывистым ветром. Мгновенно заволокло тяжелыми темными тучами чудное, бескрайне лазоревое небо, которое стало похоже на темно-синий скомканный пергамент, тем самым позволив фантазии видеть причудливые образы и сцены. Потому-то, вполне уместно представлялся бессознательный рисунок ребенка, неумело водившего кистью. Не имея представления о сюжете картины, точном образе, он выводил причудливые формы.… И сравнение подходило, как нельзя более. Долгожданная влага, наконец-то, полилась на пересохшую, потрескавшуюся от жары землю, одновременно смывая пыль с растений и напитывая их водой. Дождь словно спешил воспользоваться отведенным ему временем и, стучал по крышам, да с такой неистовой яростью, что, казалось, тяжелые частые капли, вот-вот вобьют дома в землю. Ничего кроме грусти погода не вызывала, хотя, некоторые из нас с большим удовольствием посидят возле камина, глядя на танцующие яркие язычки, прекрасного в своем естестве, пламени, с классическим томиком в руке – неповторимое очарование покоя, соблазнительной тишины и ненавязчивого шума дождя одновременно. Какое разное впечатление производит одно и то же природное явление в разных местах и, особенно при различном внутреннем состоянии.… Потому-то, человеческому видению становится недоступно, то немногое, что так и остается за кулисами жизненной игры…

Угрюмый вид деревушки и отсутствие даже некоего подобия уюта, по-своему угнетающе сказывались на Дее. Глядя на плаксивую погоду, поглаживая, мирно спавшую на руках Матильду, она тяжко вздыхала. Чувство одиночества одолевало, но лишь до того момента, пока не вспомнила, что отец вот-вот появится и обнимет её.

На дороге, ведущей к усадьбе, появился человек в длинном плаще, с небольшим портфелем в руках. Он шел, чуть наклонясь вперед, боясь поскользнуться и упасть в грязь или лужу. Его опущенный глубокий капюшон скрывал лицо.

Дея просияла, когда внезапно осознала, что это Далина. Промокший до ниток, похожий на лесника, слегка сутулясь, пожилой архивариус приближался к дому, и пока хозяйка усадьбы размышляла о личности идущего, он уже был возле двери. Она, осторожно, так, чтобы не разбудить, положила Матильду в пуховый платок, который нашла Агаша среди немногих пожитков, оставшихся после пожара, и поспешила спуститься, встретить гостя. К тому моменту, когда радостная хозяйка усадьбы сбегала вниз, Далина уже открывал входную дверь, отряхивая одежду от стекающих струй.

Агаша всплеснула руками и ахнула.

– Вот уж неожиданно, ей Богу! Михал Михалыч! – подбежала и облобызала от всей души старика в обе щеки.

– Здравствуй, здравствуй, Агаша, – любезно приветствовал родственницу, улыбаясь, Далина.

– Доброе утро, Михал Михалыч, – поприветствовала старика Дея, почувствовав всё приятное треволнение Агаши. Спохватившись, она засуетилась. – Да, вы же насквозь промокли… Хорошо, что ещё в плаще.… Снимайте скорее… Присаживайтесь, отдохните…

– Доброе, Дея. Сердечно рад вновь увидеться… Приятно вас найти в добром здравии.… А я его всегда с собой беру, когда еду далеко.… Вот, видите, пригодился…

– Вы предусмотрительны, – улыбнулась старику Дея. – Я ждала вас чуть позже.

– Признаться, и сам поначалу так решил, но в какой-то момент подумал, чем раньше приеду – тем лучше… Агаша, где же Федор Никифорович?

– Ой! – спохватилась экономка, – Сейчас позову… Я скоро… – и тут же побежала звать мужа, с которым столкнулась в дверях.

Федор Никифорович, обрадованный встрече, улыбаясь во весь рот, горячо обнялся с Далиной. Он, был в таком восторге, а эмоции настолько переполняли, что речь буквально лилась, чего ранее за ним не водилось.

– Михалыч, дорогой, мой.… Как же давно мы не виделись?! Сколько лет! Молчи, и ничего больше не говори… Я так счастлив.… Как же ты давно не был у нас…

Дея, наблюдавшая всю эту сцену, испытывала ту же искреннюю, сердечную радость за близких ей людей, не думая о том, что Далина родственник чете Пучковых. Но за время их совместного проживания, они так сроднились, что такой малозначительный факт – озвучь она его – никто бы и не расслышал, …а точнее, не захотел бы услышать…

– Фёдор, дай человеку прийти в себя с дороги… – вмешалась Агаша, улыбаясь. – Михал Михалыч, садитесь за стол.

– Спасибо, Агафья…

– Мы бы встретили, Михал Михалыч. Что ж ты нам не позвонил?

– Не хотел беспокоить, да и пройтись, иногда не мешает. Кругом лес, свежий воздух…. Аромат травы и цветов смешивается буквально на вздохе…

– И проливной дождь… – сыронизировала Дея, улыбаясь.

– Не скажите. Дождь начался, когда я уже был на полпути к вам. Но, даже очутившись в мокрых объятиях природы, вы не представляете, сколько человек может получить удовольствия!

– Вот и папе с погодой не повезло сегодня. Он скоро должен с Глебом приехать.

– О, как! Что ж, замечательно! Познакомимся….

Несмотря на то, что каждому человеку даровано тело, дух и душа14, но только в одном единственном случае, допустимо владеть сильной положительной энергетикой, если эти три составляющие в гармонии. Некоторые люди обладают такой уникальной способностью притягивать к себе, вот это, что называется от Создателя, и приобрести его нельзя. В психологии разных учений описаны всевозможные способы, позволяющие достичь усиления магнетизма, но искусственному, никогда не заменить естественного природного.

Дее же нравился пожилой архивариус. Она, как-то сразу прониклась необъяснимой симпатией, хотя, ничего особенного для этого Далина не делал.

Михал Михалыч действительно был редким человеком, который практически не умел конфликтовать и старался во всем находить положительный момент. Его натура формировалась в духе жесткого реализма, но холодных отпечатков оставить ему не удалось. В итоге, получился немного философски настроенный на жизнь добряк-трудоголик. За спокойный и безмятежный вид, некоторые, поначалу, причисляли его даже в полной мере к чёрствым людям, но стоило лишь пристальнее всмотреться в его внешнюю безучастность, как она тут же сбрасывала свою ширму. Приятный, порядочный, да, что там говорить, в отношении него, можно было бы собрать все лестные эпитеты. Но этот незаурядный человек не имел семьи и какой-либо сердечной привязанности. Таковыми уж сложились его жизненные убеждения, которые не позволили ему быть ни активным представителем пиратства, плававшего на волнах влечения, со всеми вытекавшими последствиями, и ни рабом, ни господином созидательного инстинкта. Потому, надежд никаких, ни на кого не возлагал. Всегда аккуратный, в строгом классическом костюме, он умело подбирал себе благоухающий приятный мужской парфюм, своим чарующим ароматом, не переходивший грань между чувственным шлейфом и вызывающим приторным запахом, который заполняет пространство вокруг. Михал Михалыч Далина не любил рассказывать о себе и, как только разговор заходил о нем, он аккуратно закрывался. Ему было достаточно того, что он всецело отдавался любимой работе и этим был вполне счастлив…

Опрятные брюки, темно-синего цвета, сегодня были слегка забрызганы грязью, а из-под рукавов тонкого темно-серого джемпера, выглядывали, едва задетые дождем, манжеты светлой рубашки. Далина выглядел вполне довольным, в приятной дружественной обстановке, беседе за чашкой чая с Агашей и Федором. Прошло некоторое время. Согревшись, поблагодарив родственников за прием, Далина все свое внимание переключил на Дею, которая, присев на небольшой диванчик, в углу, рядом с окном, терпеливо ожидала своей очереди. Архивариусу же не терпелось окунуться с головой в ту скрытность, которой окружена была эта усадьба…

– Михал Михалыч, присаживайтесь возле меня, – заметив его нерешительную суету, предложила Дея и, дождавшись, когда Далина оказался рядом, продолжила: – Вы относитесь к тому типу людей, которые во всем видят позитивную сторону при любом раскладе?

– Без этого невозможно жить, душа моя! А как иначе?! Когда-нибудь замечали, что не возникни одна ситуация, не возникло бы и момента сыгравшего благоприятную роль для чего-то очень важного, порой нужного в дальнейшем?

Он смотрел на нее, словно ученый ворон на лекции в ожидании реакции. Дея отрицательно покачала головой, понимая его намек на невнимательность и не всегда логичное мышление.

– Во-о-от! Молодость не анализирует и не подмечает таких тонкостей, которые моему глазу видны сразу. А как выражается в такую пору человечья натура?! О-о-о, да это целая «песня»! Человеческий гений проявляет себя во всем – и в положительном, и в отрицательном смысле…

– Михал Михалыч, вам, с высоты прожитых лет, конечно, виднее. Вероятно, мне в этой области похвастать нечем.

– Да и радуйтесь, голубушка! Значит, жизнь вас оберегает…

– или подготавливает к чему-то…

– Гоните прочь подобные мысли. Коль уж, что вам и представится, то непременно одолеете. Жизнь не любит слабых духом… М-да… Такие люди, как правило, сами ее покидают, не находя себе в ней места…

– Да, вы правы. Мой отец, всегда говорит: не битый – не поймешь боли другого, а понял – еще не значит, что набрался мудрости, только познал свою боль и ее глубину.

– Ваш отец, как я погляжу, немало испытаний прошел…

– Вот это сюрприз! Михал Михалыч! А я всё утро жду звонка, – неожиданное появление Горчевского прервало их задушевную беседу. Мужчины обменялись приветствием.

– А где папа, Глеб? – глаза Деи округлились.

– И вам, доброе утро. Да уже ушел посмотреть, что сделано…

– Простите, Глеб, доброе. Я удивилась, что его рядом с вами нет…

– Не стоит волноваться….

Дверь открылась и на пороге появилась крупногабаритная фигура Николая Романовича, в темно-сером костюме поверх тонкого свитера, отряхивая зонт от дождя. Увидев дочь, расплылся в улыбке, а Дея тут же подлетела и обняла отца. Закончив церемонию встречи с дочерью, Мальвиль поприветствовал всех присутствовавших и познакомился, тут же поблагодарив Пучковых за помощь и заботу о дочери, пообещав, непременно отправить их на отдых за свой счет, по окончании восстановительных работ. На предложение Агаши позавтракать, любезно отказался, сказав, что вполне здоровёхоньким дотянет до обеда. Николай Романович, пристроился рядом с дочерью на том же скрипучем диване, заметив, что и Глеб, и Дея рады приезду Далины, не меньше, чем ему.

«Видимо, он может им помочь», – подумал Мальвиль, вслух же спросил:

– Михал Михалыч, вы, как-то связаны с усадьбой? Или владеете информацией?

Далина, в двух словах посвятил в то, чем владел, добавив, что его участие, молодые люди, сочли необходимым и оправданным.

– Я даже очень рад, что наши исследователи имеют рядом старшего товарища, на которого и положиться в трудный момент могут, и посоветоваться, – серьезно сказал Николай Романович, строго поглядывая своими жемчужно-серыми пронзительными глазами то на дочь, то на бригадира. Подперев брыластую щеку одной рукой, другой поглаживая квадратный подбородок твердо-тусклого лица, с небольшими проявлениями нитей капилляров, почти на поверхности кожи скул и привздернутого пуговичного носа. – Предоставленные только собственным знаниям и умениям, они запросто потеряются в загадках и догадках далекого времени, перед историей его необыкновенных событий, пусть даже в рамках одного этого местечка. Очень рад…

Далина кивнул в знак признательности.

– Кого-то вы мне напоминаете, Николай Романович.… Понять только не могу…

– Если только может моего отца, хотя такое знакомство – это маловероятно…

– Скажите, у вас не было сестры по имени Дарина?

– У меня – нет, а вот у отца – да. Это моя тётя.

– Вот оно что…

– Были знакомы?

– Что с ней стало? – спросил Далина, неожиданно погрустнев, и пропуская мимо ушей, вопрос Мальвиля, который немного удивился знакомству пожилого архивариуса с членом его семьи.

– Она ушла в монастырь, послушницей, когда ей было двадцать лет…

– В монастырь? – удивлению Далины не было границ. – Как могла она так поступить, ведь у неё были такие способности к математике???

– Она сильно переживала из-за разрыва с любимым человеком, насколько мне известно…

Далина молчал, потупив взор, и, кажется, совсем ушел в себя.

Дея во все глаза смотрела на двух мужчин, медленно вникая в происходящее. Она слегка коснулась локтя архивариуса.

– Михал Михалыч, что с вами?

Он очнулся.

– Она жива?

– Нет, умерла пятнадцать лет назад.

– Даже не предполагал, что это хмурое утро принесет мне столь тяжёлую весть.… Если бы я только знал…

Губы его задрожали, глаза увлажнились… Далина закрыл лицо руками. На несколько минут комната погрузилась в полнейшую тишину, и только частые тяжкие вздохи седовласого пожилого человека нарушали её.

Дея, сосредоточенная на его печали, не обратила внимания, как мужчины переглянулись. Николай Романович стал догадываться о причинах неожиданного поведения почтенного архивариуса.

– Михал Михалыч, так это вы были единственным дорогим её сердцу другом? – осторожно спросил он. – Тетя никогда не называла имени, но изредка вспоминала, даже став монахиней.

– Покинуть суетность мира, затворившись в стенах монастыря, не значит стереть в памяти черты милых людей.

Чуть помолчав, Далина, не вдаваясь в детали размолвки, объяснил, что много лет жил в неизвестности о судьбе той, которую обожал всем сердце. И надо же было приехать в Еланьку, чтобы узнать такие печальные подробности.

Всё-таки, жизнь – это такая классная штука, порой и не знаешь, как к ней относиться, но то, что с любовью и уважением – однозначно. Только она, единственная, знает, когда и кого подослать, кому помочь, где стукнуть, да покрепче, а где и вовсе одолеть, чтобы было невмоготу. Но она всегда в курсе, кому и чего не достает. И, ведь, даст! проказница! да так, чтобы и унести мог, и запомнить, а вспомнив, ещё и улыбнуться, ну, или слезу проронить…

Николай Романович, с возрастом, набрал вес, и превратился в полного мужчину, если избыточные килограммы ему вовсе не мешали быть активным в жизни, то сейчас бесполезные слои его изменившейся фигуры препятствовали комфортно расположиться возле дочери. Он чувствовал – ещё одно движение и дряхлый диван не выдержит его давления.

– Папа, тебе неудобно?

– Привык к более жесткой поверхности кресел, мягкий диван не для меня, – отшутился Мальвиль, вынужденно пересаживаясь на более твердую поверхность скамьи, рядом со столом, почувствовав некоторое облегчение. – Я вас и отсюда услышу…

Горчевский, до сих пор стоявший прислонившись к стене, пристроился на табурете возле архивариуса и Деи. Далина же, после пережитого потрясения с большим трудом взял себя в руки, и, не откладывая в долгий ящик, перешел к основному вопросу, из-за которого, в принципе, он и очутился здесь.

– Как успехи в исследовательской деятельности? – спросил Михал Михалыч, с, всё ещё, заметной грустью в голосе, переведя взгляд с Глеба на Дею.

– Нужно показать то, что нашли… – Глеб смотрел на хозяйку усадьбы. – А начнем мы с амазонита… Остальное по порядку…

– Значит это не единственная находка? – улыбнулся, Николай Романович.

– Да, мы все покажем и расскажем…