скачать книгу бесплатно
– Думаешь, это может стать источником вдохновения? Возможно. Я сейчас пишу новый сборник. Он только загорается, вот-вот зачат. Мой младенец уже бьется в истерике и требует продолжения.
– Откуда он?
– Кто?
– Твой младенец, – поясняю я, жадно проглатывая жирный кусок.
– Он рожден одиночеством.
– Это как?
– Непорочно. Одиночество всегда непорочно – как божественная благодать. И я ощущаю биение его сердца. Строки рождаются сами собой. На счет три. Четверостишие! Я могу прочитать. Хотите?
– В другой раз. Не та обстановка.
– Верно. Обстановка не подходящая. Предпочитаю читать в поэтической лаборатории, на лоне природы, в сумраке уходящего солнца, на склоне коралловых рифов, на островах Индонезии – вот сакраментальные локусы земли. Там бы устраивать наши вечера! Это точки энергетической паранахвы.
– И чакры открываются, – добавляю я.
– И чакры. Между прочим, у настоящих поэтов чакры всегда на высоте. Ахматова тому яркий пример, а про Цветаеву уж молчу. Чего только стоит: «…я перчатку надела с правой на левую руку…» Не помню дословно, но гениально! Браво, маэстро! Но в современном мире – не актуально. В моде брутальные формы, суррогатный коктейль извращенных метафор. Вот вам поэзия двадцать первого века.
– Довольно о поэзии, – останавливаю я, не выдержав накала страстей.
– Мы с Германом еще не отойдем от твоего недавнего бенефиса, – смягчает Лиза, как прирожденная дипломатка. И откуда у нее столько талантов? Немыслимо. – Нам бы дозированно давать информацию. Мы не успеваем за полетом твоих мыслей.
– Куда нам до непризнанных гениев, – кисло выдавливаю я.
– Спасибо. Я не стою подобных оваций. Я солдат невидимого фронта, – причитает Адель. – Мой командир – слово, мой адмирал – слог, мой Бог – муза, и служу я не по контракту, а по призванию.
– Браво! Это тоже поэзия, – хлопает Лиза. – Ты не перестаешь меня удивлять. Ты вносишь интеллектуальную волну, обдаешь нас горячим душем постмодернистской беллетристики, – и с чего она заговорила на языке литераттрегеров. – Ты не даешь нам отупеть в реальности. Мы еще чего-то стоим. Мои сотрудницы мечтают с тобой познакомиться. Я же хвастаюсь, что вожусь с будущей иконой рифмы. Им не терпится пообщаться, они мечтают услышать твои шедевры, а я их успела заинтриговать и прочитала пару строчек. Надеюсь, ты не обидишься. Из старого, что давно стало классикой, про «колено ветра», «зыбкость отчаяния» и «песенку о море», ну и «четки на крови». По-моему, удачная подборка.
– Им понравилось?
– Еще бы! Читала на бис! К сожалению, только автор может передать все неуловимые интонации, явственный смысл и подводные течения. В общем, придется тебе пригласить их на твое ближайшее выступление. Они даже готовы купить приглашения.
– Я не коммерческий проект и не продаюсь за никчемные шершавые бумажки.
– Извини, я не хотела тебя обидеть. Воспринимай это как знак благодарности.
– Поэт должен быть голоден, – отважно проголосила Адель, – но это не значит, что он должен подыхать от истощения. Так и приходится брать мзду.
Адель вещала так, словно ее сборники разносились по стране миллионными тиражами. На моей памяти так продавался только Евтушенко, причем в свои лучшие годы. Но он-то как раз почти ничего и не поимел. Не то было время, и не те нравы. Адель действительно не пахла коммерцией, и на ее стишках денег не срубить, как и на других авторах. Поэзия не пользуется спросом, оставаясь уделом кучки вшивых интеллигентов и кафедральных филологических крыс. Неизвестно, почему Адель так и не окончила литературный институт или семинарию благородных девиц при полном пансионе? Похоже, поэт не куется в кузнице. Она самородок из неграненого камня. Без шуток нечто талантливое все же в ней было. И мне бы не помешало уважать ее, когда она не докапывается до моей сладкой девочки. Очень сладкой девочки Лизы Миндаль.
…Кое-как нам удалось повернуть крен разговора в иную плоскость. Поэзия осталась за бортом. Подружки переключились на обыденные бабские темы. Понтоваться нам ни к чему, и тем более незачем пестрить интеллектом.
Тоскливо слушая глупую болтовню, я вставлял незначительные фразы, давая возможность девчонкам наговориться от души, наивно предполагая, что им когда-нибудь это наскучит. Слепая наивность! У меня даже заложило уши. Они обсосали косточки всем знакомым, пробежались по современному театру, кинематографу и восточной кухне, обвинив меня, что я не пригласил их в японский ресторан.
Лиза и раньше трепетно относилась к дарам страны восходящего солнца. Кто ее приучил к этому? Неизвестно! Частенько она любила поиграть в гейшу. В нашей ванной пылились пестрые халаты с иероглифами и с соцветием оригами. Она и меня заставляла иногда подмечать тонкий вкус редких суши, но так и не проговорилась, кто был вдохновителем ее увлечений. Что за сенсей с полуметровой бородкой привлек ее вкус и сознание?
Слава Богу, Лиза не была фанатом в полном смысле. Совсем нет. Лиза очень эклектична как полиглот. Она не расставляла безделушки и мебель в традиции фен -шуй и не напивалась до упаду вонючим чаем из провинции Шень-Хуань, не играла деревянными палочками на нервах и не раскуривала омерзительные священные благовония для соединения истоков инь и янь. Но кое-какая пикантная деталь красовалась на ее теле. И мне она очень нравилась. Особая штучка располагалась на спине в области поясницы, чуть выше копчика. Красивая тату – роскошная змея с обведенным иероглифом над головой. Таким пышным и непонятным, как и остальные знаки. А под змеей – замысловатая латиница «LINI». Что она означает – черт его разберет! Расспросы ни к чему не привели. Лиза уверяла, что это безобидное духовное слово, а иероглиф – его перевод, то есть оригинальное выражение. А может это и не иероглиф вовсе, а просто неизвестный рисунок. «Змея – символ мудрости» – говорила любимая. И с этим нельзя не согласиться. Символ очень древний, намного древнее, чем символ Софии. Лиза и мудрость – синонимы. И нечто змеиное в Лизе было – та же мудрость, наверно, и жалила она дико приятно, а от ее яда я умирал каждую ночь. Смертельный и сладострастный яд. Как у королевской кобры. Еще одно подтверждение: Лиза – моя королева – моя мудрость и моя королевская кобра.
Сначала я предполагал, что «LINI» – перевод ее имени на забытый язык. Суфийский, вавилонский, или даже язык атлантов. Лиза томно улыбалась и не разочаровывала. Пусть, мол, думает так и не задает лишних вопросов, ведь ему все равно не постичь высшего смысла загадочной надписи, думала она, когда я парился над головоломкой. Довольно быстро я смирился и убедил себя, что так примерно и есть.
Тату я полюбил беззаветно. Почти как Лизу. Ласкам и поцелуям моим не было предела. Тату – любимая эрогенная зона Лизы. И я не мог представить другую истину. Пусть не самая возбуждающая эрогенная зона, но точно самая пикантная, исключительно для меня, самая трепетная, и всем напоказ. Зазнайка любила покрасоваться своей нарисованной прелестью, разгуливая в коротких шортиках или загорая на пляже. А я любил гладить ее и сдувать пылинки.
Мой первый нательный фетиш.
Фетиш навсегда…
Вскоре девушки заметили мою отстраненность.
– Герман, а ты чем похвастаешься? – спросила Лиза.
Как она читает меня как книгу? Легко, ведь я ее библия – суперкнига.
Откладываю остатки мяса и торжественно отвечаю:
– Дела в ажуре! Сегодня пополнил банковский счет. Сумму не назову – коммерческая тайна, но поживиться хватит. Я уже потратил немного. Но это останется между нами.
– Ты приготовил мне сюрприз? – спрашивает Лиза, как провидец.
– Ни слова! – я краснею и теряюсь как мальчик. – Не заставляй меня признаваться. Ты же догадываешься, что я не выношу допросов.
– Может, мне оставить вас, и Герман признается, – разумно предложила Адель.
– Что ты! Сюрприз подождет. Так мило сидим.
– Да уж, – соглашаюсь я.
Вкусный ужин даже поэзия Адель не испортит.
– А я собираюсь махнуть отдохнуть, – говорит Адель.
Ее чудо-салат уже покоится в желудке. Нелегкая задача для ее желчи, хотя она и не с таким хламом справлялась. Выдержит.
– Куда? – спрашивает Лиза, навострив стройные ушки.
– Куда-нибудь, – монотонно отвечает Адель.
Уши ее неприлично кривые. И если б не скрывающие их волосы, то она походила бы на орка из толкинистских эпосов. Хотя вопрос спорный. Иногда мне представляется, что она реликтовый крокодил, только без шкуры и хвоста, но с этим еще можно поспорить.
– Между чем ты колеблешься? – не унимается Лиза.
– Я даже не составила свой шорт-лист.
И здесь она в излюбленной теме.
– Ну, какие варианты на скидку?
– Хорватия, Черногория, и Непал.
– В Молдавии тоже весело, – вставляю я, поймав косой взгляд любимой.
– В Молдавию не едут, а уезжают оттуда, – парирует Адель. – Румыния! Хочу побывать в Трансильвании. Всегда мечтала взглянуть на места графа Дракулы – очень поэтично. Если есть на свете достойный мужчина, кому я готова отдаться в первую ночь – это он. Беспощадный граф Дракула. Он проколет меня сексуальными клыками и высосет всю мою голубую кровь.
– А ты что высосешь у него? – спрашиваю я, не отвлекаясь на сморщенный лоб Лизы.
– Я бы стала вампиршей и осталась бы в его графстве навсегда. Инфернально! – не обращает внимания на мои пошлости Адель.
– Тебя прельщает эта участь? – морщинки на лбу Лизы выстраиваются в карусель.
– Вполне. Бессмертие даровано не каждому.
– Попахивает садо-мазохизмом, – отмечаю я, отодвигая объедки. – Или экзорцизмом. У Мерлина Менсона подобная философия. Тебе бы с ним подружиться, пока он жив. Даруй ему бессмертие. Он неплохой проект, а в Россию его не заманишь. Церковь предаст анафеме.
Лиза распрямляет карусель и сжимает ладошки в кулак.
– Бессмертие – высшая благодать. Бессмертие даровано и нам. Знаете, в чем мы его постигаем?
Я не решался ответить, чтоб не ударить лицом в грязь, а Адель пока не покинула графство Дракулы.
– В сексе! В совокуплении. В вечном оргазме. Вот оно настоящее бессмертие. Бессмертие с большой буквы. И каждый постигает его в меру своих возможностей. «Оргонная» теория Райха тому научное доказательство, но создать аппарат вечного оргазма ему так и не удалось. Оргазм – подарок всевышнего, достояние человека.
Столь мощного экзерсиза я от любимой не ожидал. Моя чудная фантазерка иногда отвешивала гениальные прозрения, достойные Будды, а ее подкованность в психоанализе поражала. И я успел понять, что она не от мира сего, как ни от мира сего и Адель, поэтому они и не торопятся расставаться, а их ссоры не длятся долго. Но если от Адель несло приторным душком злословия и вычурным резонерством, основанным на врожденной поломке скисшего мозга, то от моей сладкой девочки веяло божеством. Вы справедливо заметите, что каждый влюбленный по уши боготворит свою половинку и делает из мухи слона, канонизируя любое слово любимой?! Но это не просто мои злоключения – правда жизни.
– В этом что-то есть, – задумчиво произнесла Адель. – Но секс вещь темная, многие в нем не ведают. Человек сам по себе есть секс. У англичан sex – пол, значит, сам по себе занимается сексом. Он и есть секс, и ему не нужны партнеры.
– Ты загнула! Не переноси свой опыт на мир, – смело говорю я, и даже Лиза не простреливает меня огненным взглядом.
– Я не исключаю, что меня хотят многие, – развивает тему Адель. – Даже вот тот тип за крайним столиком. Азиат! Пухлый, с черными усиками и с круглыми бычьими ноздрями. В шляпе! Видите? Он за твоей спиной, Герман! Не оборачивайся! Это неприлично. Но тот тип не спускает с меня глаз. Иногда и на Лизоньку поглядывает, сравнивает что ли? Тот тип! Точно. И сейчас не опускает глаз. Его заводит, что я заметила его. Он уже заряжается! Тот еще тип. Уставился. С чего бы это? Я не так уж и привлекательна. Красота здесь ни при чем. Во мне зажжен секс, и он уловил мой светоч. Светоч секса – вот вам новая философия. Получите и распишитесь на флейте водосточных труб, помяни его грешную душу. Светоч загорелся, и мне достаточно. А много экстаза мне ни к чему. Я очень чувствительная натура.
Меня так и тянет обернуться, чтоб посмотреть на этого идиота, разглядывающего Адель. Как он мог запасть на адепта живых мертвецов?!
Волевым движением я разворачиваюсь на девяносто градусов. Делая вид, что поправляю брюки, приподнимаю голову и краем глаза оглядываю зал, выпучив зрачки. Коварного азиата нет и в помине. На краю пустой столик с початой бутылкой вина.
– Опоздал! – язвит Адель. – Тот еще тип! Вышел. Не терпится подрочить! Я и не такие светочи зажигаю.
– Я тоже его не заметила, – говорит Лиза. – Нет здесь никаких азиатов, уж я бы разглядела. Он пялился на меня? Это я быстро подмечаю. Любая женщина ловит на себе мужской взгляд. Не волнуйся, Герман! Если он появится, я тебе покажу.
– Его точно не было?
– Я не заметила.
– Кончит и вернется, – уверяет Адель. – Тот еще тип!
Я готов заломить ей руки и отправить в мужской сортир, чтоб азиат кончил в нее, а не в раковину. Разворачиваясь, беру ананасовый сок, чтобы остудить пыл. Откровенные разговоры завели меня. Есть во мне что-то животное, и я тоже очень чувствительный. Гораздо чувствительней, чем Адель.
Достаю носовой платок и вытираю вспотевший лоб. В ресторане не жарко, но плоть горит, словно в жерновах дьявола. Адский котлован бурлит так, что одного бокала мне не хватает. Я подзываю официанта и повторяю заказ. Если бы я был монахом, то принялся бы читать мантры, но я не монах и мантры не входят в мой лексикон. И если бы я был схимником, то смердящий огонь не поджаривал бы плоть. Монахи сохраняют хладнокровие в любой ситуации. Им неведом порок. Сосредоточенность, сознание, целомудрие. Полный дзен.
Но я не монах….
– С вами не соскучишься, – кашляю я, справляясь с жаром.
– Азиат должен давно кончить!
– Прекрати!
– Но не возвращается.
– Ему достаточно, – предполагает Лиза. – Отправился проветриться.
– Есть одна смешная история. Интересно? – наугад предлагаю я, и девушки соглашаются выслушать.
Я не нашел ничего лучше, чем рассказать про проделки Владика Белкина. Кое-что приврал, кое-что приукрасил, но передал историю вполне талантливо и со вкусом, почти как прозаик. Я не собирался позорить приятеля, но так получилось автоматически. Не моя в том вина, а лишь следствие комичности ситуации. Обоим девчонкам нравится поучительная басня. Даже Крылов позавидовал бы, отвесив мне подзатыльник лишь за то, что в басне не появилось ни одной зверушки. И что с того? Белкин сам ведет себя как животное! И фамилия у него звериная. И кто зарекнется утверждать, что человек – не выходец из животного мира? Крылов не прав. И его подзатыльник я отправляю ему обратно. В следующий раз будет думать, прежде чем распускать руки на Германа Ластова. Мне пока рано склеивать ласты. Пусть он и великий творец, а я всего лишь дилетант, но хороший промоутер. Иногда льщу себе, но в наших кругах всякий грешен в словоблудии, поэтому, ни перед кем не извиняясь, заканчиваю назидательный рассказ.
Девочки в восторге.
– Лихая наездница, – томно прикусывает губки Лиза. – Владик получил по орешкам.
Лиза рада особенно. Рада за меня, как я здорово все изложил. У меня талант. Эта басня для тебя, детка. Все только для тебя…
Выпив чаю, они снова изредка посмеиваются, представляя Белкина с разодранной кожей и пластырем на лбу. Черный юмор всегда в цене. Чтоб полностью не уничтожить приятеля, я стараюсь прекратить тему. Лиза спрашивает, нет ли у меня в запасе других историй? Я отвечаю, что смешная история нынче редкость. Девушки соглашаются. Адель выдает комментарии из личного опыта. В ее захламленной кладовой имелись несколько похожих рассказов. Адель изложила их не так красноречиво и забавно, как я, но по-своему притягательно, отчего мне удалось даже посмеяться. Не все ржать над бедным Белкиным.
Ужин затягивается. Все чаще пробегают официанты, намекая, что нам пора либо заказывать дальше, либо сваливать. Бронь столика стоит не дешево, и простой сказывается на окупаемости. Достаточно потратив сегодня, мы спешим покинуть ресторан. Я достаю бумажник, готовясь раскошелиться за троих, но Адель сама раскрывает сумочку, доставая из кошелька приличную сумму. Ровно столько, сколько она должна плюс щедрые чаевые. Я проникаюсь к ней секундным уважением – она уже не так мне противна. Остальную сумму покрываю сам и веду подружек проветриться.
– Благодарю за приятный вечер, – говорит Адель. – Давно так от души не смеялась.
– Не за что! Мы редко видимся, – отвечаю я, ни на что не намекая.
– А мы с Адель стали часто общаться, – устало произносит Лиза.
Бедняжка утомилась, ей давно пора в кроватку видеть чудесные сны.
Приличия ради я предлагаю подвезти Адель, а она жестко отказывается. Что ни говори – настоящая феминистка, и в том ее неподражаемый плюс. Довольный данным обстоятельством я тороплю Лизу. Она о чем-то треплется с поэтессой, затем долго прощается, придерживая ее за локоть. В ход идут поцелуйчики и обнимашки. Ритуал выполнен с безукоризненной чистотой. Я говорю Адель: «До свидания!», словно выговаривая про себя: «Прощай!», и усаживаю Лизу в машину. В ту же минуту поэтесса ловко ловит такси и скрывается за тонированными стеклами.
Наконец-то мы от нее отделались.
Сев за руль, резко завожу двигатель. Лиза копается в сумочке.
– Домой? – спрашиваю я, предвкушая приятное продолжение .
– Ага, – кивает любимая, прикрывая зевоту.
– Твоя подруга наболтала сегодня столько несусветной чуши, – подмечаю я, выезжая на шоссе.
– А когда она говорила что-то дельное? – отвечает Лиза. – В этом ее прелесть. И я иногда говорю странности. Ты не замечаешь?
– Замечаю.
