скачать книгу бесплатно
– Что вы?! – зарекается Белкин. – Все по существу. Так сколько вы нам заплатите?
– По двадцать, – твердо заявляет Моховской.
– Это гораздо больше, чем мы рассчитывали.
– И попахать придется не меньше, – загадочно добавил он. – Мы на авось деньгами не разбрасываемся.
Еще минута, и моя башня разлетелась бы к чертям собачьим. Очень кстати Белкин вернул его в реальность. По двадцать кусков аванса – отличная новость. За это можно еще выпить, но я вспоминаю, что за рулем, а лимит давно зашкаливает. Плевать на сухой закон. День только начинается! Впереди куча дел – целое непаханое поле. Придется расслабиться вечером.
Обязательно приглашу поужинать Лизу. Есть повод отпраздновать предстоящий триумф. На ум приходит мысль подарить ей что-нибудь. Просто так, в знак моей верности и любви. Нужно доказывать свою преданность не только в постели, но и материально. Я не спонсирую Лизу – она на редкость самостоятельна и содержит себя сама, но иногда дарить подарки люблю. Лиза не равнодушна к золоту и тает перед драгоценными камушками. На милый бриллиант я б не скупился. Любимая будет в восторге. Это останется в воспоминаниях на долгую память. Наверно, это здорово перебирать подаренные безделушки и отождествлять их с любимым, с такой-то памятной датой – сверхромантично, а Лиза – отъявленный, последний романтик. И если купить ей жемчужное ожерелье или колье, она повесит его на шею, и это колье навсегда останется с ней и будет напоминать обо мне каждую секунду, не взирая на расстояния. Колье прикасается к ее коже так же нежно, как прикасаюсь к ней я. И оно станет нашим фетишем. Фетишем для нее. Для Лизы. Решено. Снимаю лаве и покупаю колье. До ужина успею заскочить к ювелиру.
– Не смеем вас больше задерживать, – говорю я продюсеру, представляя, как буду надевать колье на тонкую Лизину шею. – Фридман будет в курсе незамедлительно.
Моховской прикусил губу, достал телефон и включил его. Тут же посыпался шквал звонков. Из нас никто не может похвастаться такой востребованностью. Есть к чему стремиться.
Седой волосатой ладонью он приложил трубку к уху, небрежно кивнул нам троим и заголосил на весь ресторан, отдавая команды. Некоторые оборачивались в его сторону, но старый волк просчитал обстановку и поспешил удалиться.
Утомленные компаньоны резко сдулись и вытянулись на стульях. Белкин содрал галстук и положил его рядом на стол, а Секир потянулся за сигаретой.
– Дело в шляпе, слыхали? Каков наглец, а? – подводил я итог стрелки.
– За какие такие заслуги он навалил нам столько бабла? – не понимал Белкин, произнося слова с лейтмотивом приятного удивления.
– Он же сказал, что придется отработать.
– Само собой. Но эту премию как отрабатывать? Батрачить на него до нового года? Хрена ли?!
– Фридман наверняка в доле. Еще заставит раскошелиться.
– Щас! – скривил недовольную мину Белкин. – Я вольный агент. Никакому Фридману ни копейки. Пошел он в жопу!
– Какой же ты, жлоб, Влад! Еще не снял скальп, а уже торгуешься!
– Иди ты! – машет Белкин, стаскивая со стола галстук.
– Нормальный аванс, – подключился Секир, дымя мне в лицо. – Если такие артисты задействованы, он-то, сукин сын, точняк имеет в пять раз больше, а то и в десять!? Думаете, разорится? Сто пудов, что продешевил и думает, что надул нас.
– Загнул, Миха! – не верю я. – Фридман не допустит такого развода.
– Не зарекайся, Ласт! Этот урод и не таких мерзавцев, как мы, накручивал. Ты видел его глаза? У меня до сих пор ощущение, что они просканировали меня насквозь. И тебя, Влад! Всех просканировал, каждого! Насквозь! И плюет каждому в душу! Дьявол, ей Богу! Он еще нас переживет и на наших спинах покатается.
– Ты сдрейфил, Секир? Так выходи из игры? – провоцирую я не в тему разошедшегося Миху. – Мы не последние лохи, чтоб нас разводить, как мальчиков. Да что мы впервые с ним столкнулись?
– Лично общались впервые.
– Отлично посидели. Старпер много сказок наболтал, а вы уши развесили. С примадонной он ужинал! Он не Галкин, чтоб с ней ужинать. На фига ей этот седовласый хрыч? Пусть и живая легенда. А ты наложил в штаны, как первоклассник у доски. Зря! Все будет путем.
– Серьезно, и что ты в панику вдарился? – поддержал Белкин. – Но глазища у него рентгеновские. Пронизывают. Спору нет. И дьявольщиной попахивает. Что-то адское и в то же время притягивающее есть. Так же пахла ночная сука.
– Не сравнивай! – остановил я. – Нет! Вы все будто обмочились. Просто не привыкли к большим деньгам. Деньги-то – фуфло. Рано вам еще быть миллионерами, раз трясетесь из-за двадцатки. Сколько он обещал после завершения проекта?
– Плюс еще пятьдесят, – осторожно процедил Белкин.
– Каждому! – рявкнул Секир.
– Разве плохо? – воодушевлял я ребят. – Купите себе приличные тачки. Влад, ты же уж год, как собирался пересесть со своего, как ты его ласково называл, засраного «Форда» на новый «Вольво»? Через пару месяцев пересядешь. А ты, Секир?
– На «Lamborgini Diablo» не хватает.
– Добавишь.
– Ага! – саркастически усмехнулся он, – а жить на что буду? Перловка и манка не вставляет. Я мясо люблю под острым соусом.
И я перестал развивать их больные фантазии – пустое занятие. Я представлял себе, что накопить можно на что угодно, достаточно лишь жить по средствам, разумно экономить, но в меру, без аскетизма, чтоб не на воде и хлебе, но пять дней в неделю в «Метрополь» не обедать. И пусть пока я не накопил на «Lamborgini», но кое-что позволить себе могу. Все мы копили на квартиры. Это первоочередная задача, почти невыполнимая миссия. Цены растут, а доходы подтягиваются медленно. Жилье удаляется в геометрической прогрессии, а авансы увеличиваются на десяток процентов в квартал. Брать ипотеку рискованно и не модно, но многие знакомые шутники так и поступают, а затем маются, выплачивая внушительные суммы. Это чуть дороже выплаты за съемную хату не в центре, но жилплощадь типа своя, а это совершенно иная психология. Психология собственника, не арендатора. Но случись что с твоей карьерой, и ты будешь гнить в долговой яме, и тебе уже не расплатиться, и прощайся с собственным жильем, отданным в залог (если оно есть, что вряд ли). И привет, Казанский вокзал! Потеснитесь, братцы! Нехитрая арифметика. И кто-то в нее обязательно попадет. Лично я не встречал таких неудачников.
Не имело смысла развивать посиделки. Я утомился от пылающих речей легендарного продюсера. Белкин и без того чувствовал себя погано, а Секиру просто тупо надоело торчать на одном месте. Мы скинулись на счет, вспомнив крепким словцом Моховского, пожали друг другу руки, что случается редко и по серьезным поводам, а повод сегодня, как никогда, подходящий, и разбежались.
Перед уходом я успел пожелать Белкину скорее прийти в норму. Он обещал постараться, и все равно не собирался писать никаких заявлений. «Пусть живет!» – изрек он на прощание и послал все к такой–то матери. Секир сочувственно почесал затылок, а я похлопал Белкина по плечу. Не знаю, как это получилось, но странное проявление нежности к побратиму охватило меня в тот момент, как иногда бывает в полуночном кинотеатре, когда смотришь старую мелодраму, и крокодиловые слезы наворачиваются на глаза. Но у меня слезы не наворачивались, ибо я не настолько сентиментален, чтоб поддаваться на провокации синема, а у моих очаровательных спутниц слезы лились ручьем всегда, что приводило меня в состояние дивного умиления. Почти, как сейчас. И как же так Белкин запал мне в душу? Вопрос на засыпку. Будет возможность, непременно займусь самоанализом.
Пока я размышлял, компаньоны успели оставить меня наедине с чеком. Вдруг тут как тут позвонил сам Фридман – наш генеральный директор и фактически основатель вышеупомянутой империи, и спросил, что да как? Я гордо ответил, что «дело в шляпе». Удачное выражение прицепилось как банный лист. Фридман остался доволен. Как я и предполагал, босс был полностью осведомлен о стрелке. То ли Моховской успел ему позвонить, то ли он предрекает наперед, предугадывая ходы и позиции, но почти все проекты Фридман доводил до конца. Напоследок босс проговорился, что сегодня встречается с Моховским в гольф-клубе, где утрясет оставшиеся нюансы. Я пожелал ему чаще попадать в лунку. Фридман поржал и пообещал постараться.
Славный малый этот продолжатель традиций Ротшильда. Его точно не разведешь, даже если разводилой будет король Моховской. Сам я не любитель гольфа. Для меня – это весьма скучная и примитивная затея. Порождение тучной аристократии, дитя подагры и малоподвижного образа жизни. В начале июня парочка израильских коллег пригласила меня принять участие в турнире. Я играть отказался, но согласился присутствовать и поболеть за нашу команду. Из компаньонов только Секир рискнул взять в руки клюшку и не прогадал. Мы умирали со смеху, когда этот увалень пытался запустить шарик в лунку на короткой дистанции. Кроме него за нас отдувались мало знакомые мне три отчаянных и угарных хлопца, одинаковые с лица и одетые в костюмы гольф-клуба. Их украинские фамилии я не запомнил (чуваки продвигали наши проекты в Киеве, а сюда заглянули случайно, попав в центр тусовки). Стальные парни приложили максимум усилий и чудом вырвали победу у конкурентов. Даже увальню Секиру не удалось помешать им. Растроганный Фридман целый месяц приводил их в пример на пятничных конференциях как истинных вдохновителей корпоративного духа.
В чувства меня привел телефонный звонок. Моментально забыв о гольфе, я раздвинул слайдер, и зрачки расширились, как у кролика Роджера после того, как ему оттянули уши цепкой прищепкой.
Лиза!
Моя сладкая девочка….
За время диспута в «Круаж» прибавилось посетителей. Чтобы насладиться каждым звуком, выпавшим из уст моей королевы, я выбежал на улицу и спрятался в автомобиле. Лиза предложила встретиться, прочитав мои мысли. Она всегда впереди и дает мне фору. Вспомнив про колье, я договорился с ней на семь вечера. Именно этот час и ни минутой позже хотела предложить и она. Я опередил – 1:10 в ее пользу, урвал очко, как Майкл Джордан забивал трех очковые на последних секундах матча. Я последний герой, но это ничего не меняет в сравнении с Лизой. Я закрываю глаза на ее недостатки, на то, что у нас многое не ладится и прочие недомолвки. Может, ее предложение способно перевернуть нас обоих. Я намекаю об этом Лизе, а она смущается, делая вид, что не понимает, о чем я. Я намекаю снова, но уже более сдержанно. Лиза щебечет в трубку, но я догадываюсь, что она раскроется ближе к вечеру, а я сегодня же подарю ей колье, и она не устоит от соблазна….
Все было бы потрясающе, но Лиза рушит мои грандиозные планы! Любимая приведет с собой поэтессу.
Адель!
За что мне эта кара Господня? Ненавижу ее! Только не сегодня! При свидетелях не дарят колье. Придется отложить, дождаться ее ухода? Бесспорно, я сделаю это наедине, когда поэтесса свалит, когда нам никто не сможет помешать. Она ревновала бы, затаила лютую зависть, прокалывала бы тряпичную куклу острыми иглами, заговорила бы меня у ведуньи и наслала порчу на смерть.
На что же способна эта бестия? Иногда мне кажется, что она сама ведьма и всего лишь прикрывается стихоплетством, а на самом деле варит в котле жаб с черепами младенцев и буровит заклинания, заколдовывая сказочных принцев. Завести любовный приворот на меня ей никогда не удастся! Как бы сдержаться, чтоб не задушить эту барахолку нетрадиционной силлаботоники, верлибров и прочей поэтической хрени?!
Лиза поможет мне. Ради нее я готов на все.
Прижимая слайдер к уху, почти оглушая барабанную перепонку, я посылаю ей пламенный поцелуй. Он летит со скоростью света и впитывается в ее бархатные губы. Лиза посылает мне в ответ улыбку и привкус мятной помады. Он доходит еще быстрее, и я ощущаю приятное жжение внутри.
Мы прощаемся, но ненадолго.
Завершив запланированные мероприятия, я проверил счет и убедился, что Моховской перевел нам аванс. Ровно двадцать тысяч евро. Как и обещал. Честность, как и точность, – вежливость королей. Он – король, без вариантов.
Следом я заехал в ювелирную лавку «Akropol», собрав возле себя дюжину скучающих консультантов. Требовалось определиться с выбором, а глаза разбегались. Золото и бриллианты ласкали взгляд. Я бы скупил всю лавочку, если б мог себе это позволить. Когда-нибудь это точно свершится, как знать!
Сообразительная блондинка с сиреневым галстуком понимала меня с полуслова и показала несколько вариантов. Каждый вариант был хорош и по качеству, и в цене. Я уже затруднялся с выбором и без поддержки девушки так и стоял бы у витрины, как ослик перед двумя стогами сена. Консультант помогла определиться, примерив колье на себе. Девушка оказалась умничкой. У нее почти такая же грациозная шея. Если б не родинка у ключицы и темный загар, я не отличил бы ее шею от Лизиной. Милашка намекала на третий, наиболее дорогой вариант, особенно подходящий любимой, а значит, и мне. Спорить с ней бесполезно. Не ломаясь, я согласился. Мелочиться не стоит. Не та ситуация и не то настроение. Подарок приобретен.
Лиза будет на седьмом небе от счастья.
Я же попросту улетел в космос, когда снял с карты пять тысяч евро.
Лиза бесценна…
…В ресторан «Золотой» на Кутузовском я примчался на полчаса раньше назначенного свидания. Вторая стрелка за день – далеко не рекорд, но из-за Лизы самая долгожданная и приятная.
Нужно привыкнуть к новой обстановке, смириться с обществом Адель, продумать речь и тактику холодной войны, чтоб она не переросла в горячую и не пришлось бомбить поэтессу ядерными боеголовками. Второй Хиросимо устраивать ни к чему, тем паче в приличном заведении, ведь атомное облако распространится на весь Москва-сити.
Смирившись лично с Адель, я не смирился лишь с тем, что придется оплачивать ее заказы. Жуткое расточительство при моих теперешних тратах. Платить за катастрофически неприятного человека – мерзко. Многие не зря считают меня жадным и алчным.
Раньше намеченного появилась и Лиза. Рядом волочилась Адель. Вместе! Какая червоточина! И я сглотнул приступ ревности. Она же проводит с ней чересчур много времени! С чего вдруг? Как они вообще успели помириться? Женская дружба таинственная и непонятная субстанция. Без женской логики в ней не разобраться, а я и обычную логику понимал плохо, предпочитая жить на ощущениях и интуиции.
Моя ладонь взметнулась вверх как у кассира из ресторана быстрого обслуживания.
Девушки улыбнулись и ускорили шаг.
– Вы на удивление пунктуальны, – сказал я, поднимаясь из-за стола и усаживая Лизу.
Ради приличия я помог устроиться и Адель.
– Спасибо. А ты как всегда самый галантный кавалер, – спокойно ответила Лиза.
Адель кисло оскалилась и села, не проронив ни звука. Обманчивое впечатление. Она еще успеет наговориться всласть. Хитрая пигалица не упускает возможности потрепаться о высоком искусстве.
Поэтесса уселась поближе к Лизе, вызвав во мне противоречивые чувства. С одной стороны это вполне устраивало меня, я не ощущал ее чавканье и смрадное дыхание, но ее близость к моей женщине повторило приступ ревности с силой в десять балов по шкале Рихтера.
Я вытряс из себя последние капли толерантности, чтоб подавить антипатию. В самом деле – мне нечего на нее злиться, и она пока не сделала ничего плохого. Напротив, Адель даже хотела меня – и пусть. Это только ласкает мое самолюбие. Я не спал с ней и не собираюсь. Ее вина в том, что она портит незабываемый вечер с Лизой. Утешает одно – она не останется с нами до утра, а так я не имею особых претензий. Само убеждение и рациональное объяснение остудили горячие нервы. Адель уже не так сильно раздражала, выглядела терпимо и вела себя пристойно. Пока. И все еще хотела меня, как пить дать!
Ее черные, как у ворона, волосы заплетены в черствую косу. Тушь на ресницах аккуратно подобрана, и зеленый макияж на ногтях смотрелся не слишком дико с тех пор, как я ее видел последний раз, Адель немного поправилась. Жир отложился в неправильных местах, и она совершенно его не скрывала, скорее, не замечала вовсе, или наоборот, выставляла напоказ, но я не любитель пышных форм, особенно, если это формы Адель. По ней плачут фитнес – центры столицы. Ей придется покупать годовую карту на семь посещений в неделю, чтобы сбросить к следующему пляжному сезону пять или семь килограмм. Но это вряд ли что-то изменит. Адель есть Адель, жалкая поэтесса, раба правильной поэзии и точности художественных образов. Макияж макияжем, и пусть она даже с натяжкой выглядела прилично, но все равно походила на вредную ведьму из подростковых американских страшилок. Взрослого она не могла напугать, а ребятишек в яслях легко. Достаточно появиться в тихий час и пожелать деткам спокойной ночи. Энурез и плач до утра обеспечены.
Мой взгляд не отрывался от Лизы, а ее лик завораживал и открывал нечто бесценное. Выглядела она чудесно: легкое летнее платье со скромным вырезом, достаточного для примерки неожиданного сюрприза. Та же грациозная шея, тот же остренький носик с налетом стирающихся веснушек и огненно-карие глазки. Вдумчивые и загадочные, поэтому особенно притягательные. Ее формы вдохновляли и будоражили кровь. Спинным мозгом я чувствовал, как лица пижонов с соседних столиков разглядывают мою сладкую девочку. Но ни намека ревности я не испытывал. Ревность относится лишь к Адель. Я гордился Лизой.
Первой к меню прикоснулась поэтесса, быстро листая папку, как старую записную книжку.
– Мы заскочили в «Времена года», – улыбалась довольная Лиза. – Там я присмотрела себе пару симпатичных костюмчиков. Почти купила, но в последний момент передумала. Неудобно тащить их сюда. Славные были вещички.
– Заедем на обратном пути, – пообещал я. – Ты попросила их отложить?
– Не помню, – рассеянно ответила Лиза. К шмоткам она была куда равнодушнее подруг.
– Я тоже присмотрела сумочку, – не отрываясь от меню, похвасталась Адель. – Захватите меня с собой? Сумочка ждет меня.
Подобная перспектива не вдохновляла, и я передумал кататься с ними по магазинам.
– Не знаю, успеем ли, – сказал я, дав понять подруге, чтобы не рассчитывала на меня. – Задержимся здесь и сразу махнем домой. Никуда ваши сумочки не денутся.
– Без разницы. Захвачу ее завтра, – пожала плечами Адель.
– Завтра мы собирались в солярий, – напомнила Лиза.
– Успеем. Лишний час нас не спасет.
– Верно. Завтра я раньше освобождаюсь.
Я распахнул меню и выбрал несколько блюд. На улице жарко и душно, чтоб испытывать чувство голода, поэтому я ограничился стейком на гриле и грейпфрутовым соком. Лиза заказала греческий салат, выпечку и милкшейк с непроизносимым названием. Бубня себе под нос, Адель долго терзала официанта расспросами о содержании йода в морской капусте. Логично предположить, что морская капуста часто присутствовала в ее рационе. Невинная блажь поэта….
Ожидая заказ, Лиза делилась впечатлениями дня. Моя сладкая девочка сообщила, что ее тоже ждет премия. Выходит, я не один кую железо, пока горячо. Похвастаться могла и моя расторопная скво. Я искренне радовался ее успехам и прочил ей блестящую карьеру. Лизу же мало волновало профессиональное развитие, она птица вольная и готова заниматься исключительно тем, что ей интересно, а интересы ее легко меняются. И в этом она права на сто процентов. Чем только не занималась она в свои неполные двадцать семь, и каких увлечений не пробовала? Ее сезонные занятия дайвингом на Мальте уже перестали удивлять, а когда она записалась в спилиологи, так я чуть не поперхнулся слюной. Насилу уговорил ее повременить с поспешным решением. Лиза повременила, и, слава Богу, успела забыть о столь экстремальной затее.
Постучим по дереву. Лиза неудержимая хулиганка, готовая покорять вершины Гималаев, прорываться с саблей сквозь дебри Амазонских джунглей, кормить пираний кровавыми куриными крылышками, и погрузиться в подводную Одиссею на дно Атлантики – все это, если пока не было в ее жизни, то уже намечается. И я не представляю, как мне с этим справляться, и как вообще терпеть ее выходки, но я люблю ее и поэтому разрешаю ей почти все. А на какие эксперименты она готова в постели – отдельная тема, но всему свое время…
Будни Адель не отдавали духом альпинизма и кладоискательства. Последние годы она чистокровная домоседка. Когда-то состояла в комитете «Гринпис» и ездила с группой полоумных фанатиков атаковать торговые суда в районе Южных Курил под эгидой запрещения китобойного промысла. Невозможно представить, как она размахивала зеленым флагом и покрывала браконьеров отбойным матом, читая им свое раннее творчество. Но после десантного штурма судна и ответных оплеух от японских моряков (Адель полезла в драку сама и гордится чистосердечным порывом), ее запал стих. Активистка «Гринпис» поняла, что ее крик о помощи – капля в море. Ничего не изменится, а ее друзья – безмозглые шуты, живущие на дормовщину и готовые отстаивать любые идеалы, за которые хорошо платят и до кучи отмазывают за хулиганское поведение. Адель замкнулась и ушла в творчество, написав печальные поэмы, обличая нравы «Гринпис» и стыдя охотников за китовым мясом. Так ее мигом исключили из числа добровольцев. Адель помпезно махнула хвостом и настрочила следующую гневную исповедь. Даже ее очередной неизданный сборник назывался «Мертвый кит» или «Туши на пляже». Стихи прослушали в поэтической лаборатории и дружно хвалили, добавив в заключение, что чего-то не хватает, но в целом очень даже терпимо. В тему и честно, а это есть настоящая поэзия.
Конечно, ее старались не критиковать, ибо критику Адель не переносила. Литераторы это знали и не теребили безнадежную душу. Но любовь к животным в Адель не остыла. Она купила себе кролика в позолоченной клетке, нарекла его Санчо и сейчас живет с ним в одной квартире, если не в одной спальне. Кролик часто линяет, гадит и насилует клетку. У зверя всегда стояк, когда Адель возвращается поздно ночью. Кролик видит в ней самку, и еще неизвестно, что Адель делает с кроликом. По слухам, она все-таки собирается привести ему молоденькую крольчиху, хотя в зоомагазине советуют кастрировать бедное животное. Адель не соглашается, так как против насилия и пыток, и предлагает ветеринарам кастрировать себя и посмотреть, что из этого выйдет. В зоомагазине понимающе улыбаются, а когда она уходит, крутят у виска и представляют, как отчаянный кролик прогрызет клетку и набросится на хозяйку, и даже межвидовая несовместимость ей не поможет. Смех доносится на соседние перекрестки. Адель не слышит, спускаясь в метро, и сочиняя животрепещущее стихотворение. Неизвестно, что сейчас с ее питомцем, но шрамов на Адель нет, и никто не жалуется – ни Адель, ни немой кролик, то есть, они находят общий язык, что тоже радует.
Адель первой приносят блюдо, непонятное и несуразное, как она сама. Адель пробует, не дожидаясь нас. Мы с Лизой понимающе смотрим в ее тарелку и облизываемся.
– Как это называется? – интересуется Лиза, осторожно подмигивая мне.
– Я не дочитала название, – отвечает Адель, вынимая изо рта вилку.
– Там содержится морская капуста? – спрашиваю я, словно ни на что не намекая.
– Пока не поняла.
– А что там?– подмигиваю я Лизе.
– Базилик, перец, много уксуса и репчатого лука, – на серьезных щах отвечает поэтесса. – Очень острый вкус. Как лирика раннего Мандельштама.
Меня пробирает на ха-ха, но я закрываю рот кулаком, как бы предотвращая приступ зевоты. Лиза предлагает заказать мне воды, но я шаркаю пальцем по ее ладони и сообщаю, что все в порядке.
Мне приносят средней прожарки стейк в последнюю очередь, раздразнив волчий аппетит. Я беру нож и разделываю его на куски, уподобляясь Джеку – потрошителю.
Не выходя из образа, Адель продолжает нести искусство в массы.
– У меня сейчас глубокий личностный кризис, – просветляет она, как будто когда-то было иначе. – Особенно болезненно я чувствую одиночество. Оно пронизывает меня острием шпаги. Я почти заколота, словно мушкетер, сраженный на дуэли беспощадным гвардейцем. Как больно колет тонкое острие. Это вам не нож, ни копье – это шпага. Колкая стальная шпага. Но она не может проколоть меня полностью. И потому мне очень тягостно и не хочется жить.
– Что ты такое говоришь? Как это не хочется жить? – возмущается Лиза. – У нас у всех бывают периоды, когда на душе больно, но не у всех до такой степени.
– Именно.
– Разберись в себе!
– Разбираюсь. Выводы неутешительны.
– Посмотри под другим углом.
