Троя Книга вторая

скачать книгу бесплатно


– А что мы могли сделать против целой толпы? К тому же я не могу сказать, что он не прав. – после некоторого раздумья признался Антенор – Конечно, ограбленье налицо. Он варвар – это ясно.

– Еще какой. – подхватил Анхиз. – Ты обратил внимание, как он разглядывал подарки? Он отродясь таких вещей не видел. И воспитанья никакого – сразу видно. Не соизволил даже послов принять, как полагается.

– В чем нам упрекать его? Что он гостей незваных нерадушно встретил? – возразил Антенор – Так право полное имел – он там хозяин и господин. Если бы ко мне вот так же заявился какой-нибудь родственник жены, и стал требовать ее назад – я бы вообще его с лестницы спустил, и даже разговаривать не стал.

– Но, что Приаму скажем? – ломал голову Анхиз.

– А так и скажем – замужем она, сын взрослый – ну куда она поедет?

– Она нам этого не говорила, Антенор. Нам повидаться с ней – и то не дали. Так может все не так? И счастья нет у нее. – продолжал сокрушаться дарданский царь.

– Не знаю, что тут может быть не так. Я думаю, Приаму смириться надо с таким положением вещей. И больше не разыскивать сестру. – определил свою позицию Антенор.

– А я считаю – хоть и стыдно, что нам не удалось исполнить поручение, а надо рассказать все как есть, не приукрашивая ничего. Пусть сам решает, что делать. – ответил Анхиз.

Но Приам не захотел даже слушать разумных советов Антенора. Едва узнал, что с его послами обошлись самым возмутительным образом. Сестры назад не привезли, да их еще и обобрали так беззастенчиво.

– Что? – кричал на весь дворец троянский царь – Как посмел этот негодяй так с вами обращаться? А вы… вы почему позволили?

Анхиз и Антенор молчали, склонив головы. Своей вины они не отрицали и лишь пережидали вспышку гнева. Приам и сам понимал, что мирное посольство не может противостоять толпе, но до чего обидно, когда тебя обводят вокруг пальца.

– Он теперь смеется надо мной – и поделом мне. – сокрушался Приам.

– Нужно принять все как есть и оставить поиски. Послушай меня, Приам. – заикнулся было Антенор.

– Дурак я был, когда вас слушал. – тут же взвился троянский царь – Надо было военную экспедицию туда направить. А вы развели канитель. Может так, за выкуп отдадут. – передразнил своих советников Приам. – Ну что? Отдали? – и сам себе отвечал – Нет. Лишь опозорились и дали повод позубоскалить всем, кому не лень. Войной идти – вот это дело. Он только силу понимает, этот варвар.

И, поскольку никто больше не пытался прекословить, Приам продолжал:

– Он что там думает на своем убогом Саламине – он бог и царь? Да я его… Пусть знает – рано или поздно, но я его достану. Сестра моя жить будет здесь, со мной. Я так решил.

Увы, никто не возражал Приаму больше.

Глава третья Благополучие города и храмов Трои

Управление городским хозяйством

Как ни хотелось Приаму немедленно отправить военную экспедицию за сестрой, однако с этим делом пришлось повременить. Забот в самой Трое было множество – все они требовали средств, и средств немалых, а главная из тех забот – искоренить нищету и бедность. В определенный момент царю надоело видеть попрошаек на ступенях храмов, людей, одетых в жалкие обноски, что клянчат подаяния в порту – нередко женщин с младенцами грудными на руках.

– Позор какой. Любой заезжий купец изумится – такой богатый город, а нищеты полно. – поделился царь своими соображениями с другом.

– Не думаю, что близко к сердцу приезжим это – у них такая же картина дома. – ответил Антенор.

– Не знаю, что у них, а в Трое больше так не будет. А то – обоз груженый золотом идет, и тут же у дороги нищенка сидит в пыли.

– Ты делай, как считаешь нужным. – пожал плечами Антенор. – Мне ратные дела оставь. Защита города и безопасность – я в этом больше понимаю. Кстати, о безопасности – мне Теано говорила про тайные ходы при храме. С этим разобраться нужно. Похоже, водосток.

– Ты хочешь Трою без канализации оставить? – усмехнулся Приам. – Ее напротив, нужно развивать, иначе город задохнется в помоях. А что там проникает пара жриц раз в год – так что с того? Пусть служат в храме. Зла никому они не причиняют.

Но Антенор был с этим категорически не согласен.

– Это как посмотреть. Палладий в храме том хранится и Трою охраняет от напастей. Что если кто-нибудь из этих чужеземок задумает недоброе? Нельзя свои святыни доверять чужим рукам.

– Так пусть за ними смотрят в оба глаза. – отвечал Приам. – Те девушки-локрийки, как я слышал, наказаны за что-то. Потому их обязали здесь служить, являясь тайно, и выполнять всю черную работу. Или ты хочешь, чтоб твоя Теано полы скребла и мыла отхожие места?

– Нет конечно. Но тайный ход, сливной колодец… Верно в реку он должен выходить.

– Должно быть, он кончается Скамандром. – согласился с таким предположением Приам.

– Тогда они ныряют что ль туда? – настала очередь усмехаться Антенору. – Нет, где-то посуху они проходят.

– Так разберись. Все чертежи хранятся у Панфоя в библиотеке. Мне потом доложишь. Конечно Палладий очень важен для духа граждан, но важнее для безопасности – наши стены и войско. А так же жизнь сама – если в Трое все станут жить в достатке, то будут этим счастьем дорожить и ни на что его не променяют.

Отныне каждая троянская семья должна жить достойно – провозгласил Приам. Неважно кто – простой красильщик тканей, крестьянин или жрец, рыбак, портовый служащий, старик, вдовица, сирота – все под защитой государства. И государство в лице Приама взялось за дело. Исполнительный и очень аккуратный – до педантизма – Укалегон по поручению Приама сам списки составлял нуждающихся. Чиновники и слуги обходили дома в нижней части города, где в большинстве своем жили простые люди, выслушивали их просьбы и чаяния, а так же сами смотрели, кому действительно необходима помощь, но кто по малолетству или по другой какой причине сказать о том не может сам. Укалегон все подытожил в короткий срок.

– Дома построить нужно для пятисот семей. – докладывал он Приаму. – Ютятся чуть ли не в подвалах. Сирот, чье положенье требует вмешательства – числом семьсот, а стариков немного, но есть – их двести человек. Без дела – тысячи полторы народу. Доходов постоянных лишены четыреста семей. Другие просьбы… Лодку новую, коня, клочок земли вот просят… место на рынке, стадо коров – пусть небольшое…и даже свадьбу сыграть.

– Ну, свадьбу пусть играет сам. А кто без дела, тех займем немедленно. Строительство домов тех самых – пятисот на месте всех трущоб начнем, как только ты расчеты мне представишь по стоимости. Кто немощен для стройки – в долине я сад разбить хочу – пусть в нем работают – смоковницы сажают и яблони. Других же в порт определить – там разве нет мест?

– Места найдутся. Сторожа всегда нужны и счетоводы.

– Так в чем дело? Почему туда народ идти не хочет?

– Платят мало, Приам.

– Порт имеет такие барыши, а платит мало? Выяснить, в чем дело. Фимет, это к тебе. – царь обратился к только что вошедшему Фимету. Обмен товарами, покупка и продажа были его коньком – Представь мне ясную картину доходов и расходов порта. В казну они исправно отчисляют, а дальше что? Теряются куда другие средства? В чьих карманах оседают? Все выясни.

– Все сделаю немедленно, Приам. – отвечал Фимет.

Приам продолжал:

– За воспитание сирот положим ежегодно плату приличную – чтобы семьи боролись за право взять сироту к себе. Аналогично и со стариками одинокими поступим – пусть свою кончину они достойно встретят. Вдовам и вдовцам – определим поддержку, чтобы детей поднять могли и на ноги поставить.

– Да, женщины просили, чтобы удобнее стирать в ручье белье… – вставил Укалегон – Ручей тот в сторону реки, в полете стрелы от наших стен… так вот, они хотели там мостки. Заодно и спуск удобный надо им устроить. Скользко там – особенно как дождь пройдет.

– Это за день можно сделать – хоть сегодня. – повеселел Приам.

– Колодцы в нижней части города нужны – числом не меньше двух. Все жители просили. Недостаток питьевой воды там ощущается довольно остро. – докладывал Укалегон.

– Колодцы – дело нужное. Немедленно начни работы. Еще какие просьбы? Да, коня и лодку. Сам на месте проверь, Укалегон, и если эта просьба не пустая блажь, но жизненно необходима, скажем, рыбаку, получит пусть, что просит.

Такие совещания Приам проводил едва ли не ежедневно, с утра пораньше. Затем все воплощалось в жизнь – то, что полегче – сразу, в тот же день, что потруднее – требовало время. Казна, конечно, полегчала, зато в Трое не осталось ни одного беспризорного сироты, равно как и немощного старца без крова и присмотра. Колодцы были вырыты в кратчайший срок, сады невдалеке от Дарданских ворот разбиты, строительство нового квартала шло полным ходом, доходы троянских граждан выросли – сразу после скандала в порту. Оказалось, что большую часть средств назначили себе вознагражденьем чиновники. Одного из них – по совместительству жреца Посейдона, троянцы закидали камнями – за особую жадность. Тот изловчался ополовинивать себе в карман и там, и здесь – в порту и храме. Обратной стороной такого самосуда стало отсутствие в том храме прихожан. Это в свою очередь обернулось головной болью для Панфоя – верховного троянского жреца.

– Что у тебя там храм заброшен? – налетел на него Приам. – Купцы хотели жертвы принести, а к ним никто не вышел. Ты это мне исправь.

– Жрецы все как один отказываются в нем служить. – оправдывался Панфой.

– Найди того, который согласится. – это прозвучало приказом.

И Панфою, если так можно выразиться, с таким жрецом, в конечном счете, повезло. Нет, добровольно туда идти никто не собирался – об этом нечего было и мечтать. Понадобилось произойти определенным событиям, а кое-кто усмотрел в этом даже волю богов. Как бы там ни было, те события, что сыграли на руку Панфою, происходили в кулуарах центрального троянского храма и носили – прямо скажем, весьма и весьма скандальный характер, однако пришлись очень кстати – в результате опальный храм на полдороги из города в порт приобрел, наконец, своего смотрителя и жреца.

Вот как это было.

Происшествие в храме Аполлона. Лаокоон и Антиопа

Понятно, что любой храм помимо парадных залов – блестящих и торжественных – имеет комнаты для внутреннего пользования. Так, подсобные помещения главного храма начинались сразу за изваяниями богов и Палладием – тканая золотом ширма являлась перегородкой, за которой складировались необходимые жрецам вещи – парадные одежды, кувшинчики с благовониями, прозрачные призмы, шары и прочие премудрые предметы, что требовались часто, а потому их держали в непосредственной близости, чтобы те были всегда под рукой. Все это в некотором беспорядке лежало на широком топчане в углу помещения – а проще говоря, было свалено в кучу после очередной службы или жертвоприношения. Ничего удивительного – жрецы впопыхах заскакивали за ширму, хватали нужную вещь, чтобы через несколько минут появиться снова, бросить отработавший предмет и взять другой. К концу церемонии на топчане том царил полный бардак, наводить порядок приходилось после ритуала, чтобы и в следующий раз все прошло без сучка и задоринки. Понятно, что разложить все в нужной последовательности мог только жрец – причем жрец, прекрасно знакомый с ритуалами храма. На сей раз ответственное это дело было поручено жрецу лет тридцати, высокому мужчине – вполне богобоязненному с виду. Тот взялся за работу привычно – согнулся над топчаном и принялся раскладывать все сваленное по порядку. Жрец разбирал завал примерно пять минут, когда край ширмы отодвинулся тихонько, пропустив пышнотелую красотку. Та подошла на цыпочках неслышно, закрыла своими пухлыми ладошками глаза жреца – при этом практически улеглась всем рыхлым телом ему на спину, и засмеялась – тоже приглушенно.

– Антиопа. – оторвался от дела жрец.

Пухленькие ручки уже скользили вниз по его груди.

– Ты откуда здесь?

– Мне Калхас подсказал, где тебя искать. – продолжала тереться об него всем телом Антиопа.

– Тебе нельзя здесь находиться… – в голосе жреца звучали одновременно и неуверенность, и страх, и остро возникшее желание обладать этим мягким соблазнительным телом прямо здесь, сейчас.

– Разве? Я соскучилась, а ты…

Он ясно ощутил, как туника с ее плеча соскакивает вниз. Жрец повернулся к ней, не совладав с собой, и бросил на топчан нагую аппетитную толстушку. Какие-то шары свалились вниз и покатились по полу. Жрец наклонился – но не затем, чтобы поправить беспорядок. Антиопа сладко застонала под ним, плотнее прижалась к его телу, выгнув спину, жрец жадно прижимал ее к себе…

– Вы что, совсем ополоумели?

На грохот и стоны сбежались все служители, что находились рядом. Среди них – Панфой. Для него специально Калхас услужливо отодвинул занавеску.

– Лаокоон. – изумился Панфой. – Да это святотатство. Ты в своем уме?

Вместо него ответила толстушка:

– Что смотрите? Что – интересно стало? Не знаете, чем муж с женой заняться могут? И нет тут никакого святотатства.

Она театрально надула и без того полные губки, прикрыла какой-то священной ризой пышную грудь, бросила мужу сияющий золотом торжественный пеплос с топчана – мол, прикройся, дорогой.

– А ты что ухмыляешься? – напала Антиопа на Калхаса, который попытался спрятать довольную улыбку. – Ты думал – обед несу для мужа – потому меня пустил? Нечто я не знаю, что в храме он поест. Да он все время пропадает в храме. А что? Я все скажу. – это уже с претензией к Панфою – причем со скоростью сто слов в минуту. – Мы женаты месяц скоро. За это время я мужа видела лишь раз – то служба у него, то бдения ночные, то он работает в библиотеке – что такое, я не знаю, то ритуал священный…. Надоело. Или детей иметь – не святое дело? А как они появятся, скажите? Если он – красотка ткнула пухлым пальцем в грудь Лаокоона – Все время занят?

Панфой внимательно выслушал ее тираду и обратился к Лаокоону – тот молча ждал, не двигаясь с места – лишь голову понуро опустил.

– Приведи себя в порядок, супругу проводи и сразу же ко мне.

С тем Панфой задернул ширму.

***

Для Панфоя, чье религиозное воспитание прошло в Дельфах, все случившееся просто не укладывалось в голове. Как можно презреть все данные обеты, забыть торжественные клятвы, наплевать совершенно на всех богов, пойти на поводу у низкой похоти – заняться прелюбодеянием прямо в храме, пусть и со своей женой. Этого Панфой никак не мог понять. Верховный жрец само служение богам считал призванием, уделом избранных, куда идут по зову сердца, а никак не на работу. Потому жрец должен быть свободен от мирских желаний – семья, любовь не для него, жизнь жреца посвящена служенью без остатка, ну а любовь – единственно к богам. И мысли должны быть высоко. Смотреть под юбку женщинам жрецу недопустимо. Так считал Панфой и соответственно, завел порядок строгий.

Потому в троянских храмах жрецу, если он хотел занять высокую должность, приходилось делать выбор – или отказаться от личной жизни, зато расти по служебной лестнице, или, обзавестись семьей, но прозябать внизу. Стоит отметить, что таких строгостей редко где придерживались. В других городах жрецам не запрещалось жениться, но Панфой, как ученик дельфийской школы, не допускал и мысли ослабить заведенный им уклад.

Однако действительность брала свое – молодым мужчинам, пусть искренне желавшим жизнь посвятить богам, хотелось жить полной жизнью, продолжить род – чем это плохо? Но Панфой считал, что это отвлекает, и полной нет отдачи от служения такого. Нельзя одновременно быть и здесь, и там.

Вот почему Лаокоон, которому хотелось и должность хорошую занять, и завести семью, женился тайно. Но любовь все карты спутала, и все открылось. Да так, что хуже некуда. Лаокоон с весьма понурым видом пришел в библиотеку – на ковер к Панфою. Тот ждал его довольно долго – думал, Лаокоон не явится вообще. Сбежит и не захочет отвечать за действия свои. Но Панфой ошибся. Жрец стоял пред ним, потупив взор, краснел, бледнел попеременно – словом, переживал и знал свою вину. Лаокоон покорно ждал заслуженного наказанья.

У самых дверей библиотеки и тоже в ожиданье замер Калхас. Хотелось очень помощнику Панфоя слышать, какой оборот получит дело им спровоцированное. Он бесшумно прошел весь короткий путь до библиотеки, прячась в нишах всякий раз, как Лаокоон, снедаемый своим проступком, в нерешительности замедлял шаг. Едва двери помещения за ним закрылись, сразу Калхас уши навострил – все знать ему хотелось из первых рук.

Панфой отвлекся от лежавшей на столе корреспонденции, которую он якобы читал, а на самом деле обдумывал, как с провинившимся поступит, затем сурово взглянул на Лаокоона, и начал воспитательный процесс:

– К жене твоей претензий нет. Она права – молодоженов нельзя надолго разлучать. Но почему ты скрыл свою женитьбу? Мечтал продвинуться по службе? В результате – оскорбил богов. Все тайное становится известным, а от богов вообще ничто не скроешь.

Лаокоон молчал. Что тут будешь говорить, когда грехопаденье налицо и отпираться не имеет смысла? Панфой продолжал:

– Я, как верховный жрец и твой начальник, конечно, накажу тебя, но я – еще не боги. Те сами все решают и не докладывают мне свои решенья. Когда и где тебя наказывать и как. Будь уверен – обрушат гнев, когда меньше всего ждешь от них удара. Печально, что удар тот быть может роковым не только для тебя.

– Не только для меня? – эхом повторил жрец.

– Конечно. Могут пострадать невинные ни в чем – твои же дети, внуки. Или другое что случится – много хуже. Промысел богов неведом мне. Для них не существует времени. Может быть придется всю жизнь тебе вымаливать прощенье.

– Готов я искупить свою вину, покаяться, снести любое наказанье – только простите и оставьте меня при храме. – взмолился Лаокоон. – Без служенья, без веры мне жизни нет.

– Ну что ж. Твое раскаяние искренне, я полагаю. – смягчился Панфой. – К тому – надежду я питал тебя преемником своим увидеть. Про то теперь забудь.

Тяжелая пауза зависла в воздухе дамокловым мечом. Больше всех ей радовался Калхас. К дверям библиотеки он приник – не пропустил ни слова – все ждал, когда же конкурента отправят вон. Тогда освободится место, куда смышленый ученик Панфоя метил сам. А то – проходит время все без толку. Он обучился всяческим наукам, мистериям, искусству предсказанья, знал на зубок любые ритуалы, а, между тем, Панфой не торопился продвигать Калхаса по служебной лестнице. Честолюбивого слугу такое промедленье задевало за живое – про себя Калхас считал, что он давно достоин большего. Однако все время находился кто-то, кто более достоин, и Панфой отдавал предпочтенье кому угодно, только не ему. Калхас приходил в отчаяние. Тогда казалось, что вечно он останется на побегушках при Панфое – так ничего и не добьется в жизни, никогда никто его ценить не будет. Несправедливость эту Калхас теперь пытался с помощью интриг исправить. А потому сейчас у двери весь обратился в слух. Панфой тем временем продолжал: