Ангел для шейха

– Не смей прикасаться ко мне без разрешения. Не смей вмешиваться в мои дела. Знай свое место, – прорычал он мне.

Перед глазами снова все поплыло, и я начала тяжело оседать на песок. Думала, что снова упаду, но Кабир подхватил меня на руки и понес в шатер.

– Как ты посмела ослушаться меня? – спросил он Басиму. Девушка побледнела и рухнула перед ним на колени.

– Госпожа просила помочь ей подняться, она не слушала ничего.

– Госпожа? – переспросил Кабир ледяным голосом, укладывая меня на подушки. – Не называй ее госпожой, девочка. Это шармута. Тебя наняли присматривать за ней, следить, чтобы она оставалась красивой для меня, а не служить ей, как порядочной женщине. Еще раз ослушаешься или назовешь ее госпожой, тебя постигнет та же участь, что и того погонщика. Поняла?

– Да, господин. Спасибо, господин, – пролепетала Басима и согнулась так низко в поклоне, что едва не задела лбом ковер, застилавший песок.

– Называй ее так, как ей и положено. Шармута, шлюха, – сказал Кабир и, сдернув никаб с моего лица, внимательно посмотрел, но мне было так плохо, что даже ярость, тлевшая в его глазах, не пугала. – Госпожа, – повторил он с издевкой.

– Она не виновата, я сама хотела тебя остановить. Ты бы убил его, убил, – прошептала тихо я, будто снова уплывая куда-то, звуки казались приглушенными, в висках стучала кровь.

Кабир выругался на наречии, которого я не знала. Достал нож, спрятанный в голенище сапога, и разрезал платье у меня на груди, чтобы было легче дышать. Его взгляд скользнул в ложбинку между полукружий и задержался на шраме, оставленном его пулей и скальпелем хирурга. Он провел пальцем по нему, продолжая что-то говорить на наречии, которого я не понимала.

Лишь одно слово не покидало его губ, отдаваясь болью в душе и сердце.

Шармута.

Шлюха.

Глава 4

Мне стало лучше только с наступлением ночи, когда жару сменил пронизывающий холод. Басима укрыла меня одеялом и очень тихо, на случай если кто-нибудь подслушивает, сказала:

– Я знаю, что ты не шармута. Бабушка Аниса сказала, что ты девственница, чистая, что ты родишь господину здоровых сыновей. И он еще порадуется тому, что судьба свела вас. Девушку из страны зимы и мужчину, владыку песков. Она велела мне служить тебе, помогать, когда будет трудно. Место, куда мы едем… – Девушка замолчала, оглянулась на вход в шатер, но полог был плотно закрыт. – Бабушка говорит, что ты должна быть очень сильной и смелой, чтобы выжить там.

– Почему? – спросила я, приподнимаясь на горе подушек.

Басима снова нервно обернулась на полог, но все было тихо. Ветер перекатывал песчаные волны, погонщики и жуткие охранники Кабира тихо переговаривались на том же неизвестном мне наречии, на котором ранее говорил их господин. Кто-то едва слышно играл на свирели или дудочке, я не разбираюсь в музыкальных инструментах, но таким звуком факир гипнотизирует змею. Усыпляющий, обволакивающий, как шепот барханов.

Девушка облизнула сухие губы, в ее янтарных глазах плескался страх, будто она хотела не рассказать мне о гареме Кабира, а поведать страшную сказку о джиннах, духах ветра.

– Дворец господина нельзя покинуть, если девушка вошла туда однажды, обратно она уже не выйдет. За побег – смерть. За измену – смерть.

Значит, не только меня Кабир везет туда силой. Были и другие, кого так же унизительно осматривала та старуха. Наложницы.

Мне стало дурно, когда вспомнила, каким мне казался Кабир до убийства отца. Благородным восточным владыкой из дальних загадочных земель, где пахнет пряностями и еще живы древние предания. Помню, что гадала, смогла бы я делить мужа с другими женщинами. Наложницами и женами. Отец говорил, что в Аскалане мужчина вправе взять четырех жен и столько наложниц, сколько может содержать, чтобы ни одна не была хоть в чем-то ущемлена, одежде, украшениях, покоях. Но наследниками становятся дети только от старшей. Остальным мальчикам назначается содержание до совершеннолетия, а девочкам не положено ничего. Их быстрее стараются выдать замуж, договорившись о браке задолго до того возраста, когда они станут совершеннолетними и смогут пройти церемонию, чтобы войти в дом мужа.

Басима отчаянно покраснела:

– А если наложница, изнывая по ласке господина, будет ласкать себя сама… ей сделают обрезание.

Я нахмурилась, не поняв, о чем она говорит.

Девушка, заметив мое замешательство, покраснела еще сильнее, почти до слез.

Замотала головой:

– Не слушайте меня, го… – запнулась, с ужасом посмотрела на полог.

– Все хорошо, зови меня Дина. – Я взяла ее за руку и пожала, улыбнувшись. – А я буду звать тебя Басима.

– Все это сплетни, никого уже не казнили и не наказывали много-много лет. – Басима снова покачала головой. – Прости меня… Дина.

Она улыбнулась в ответ, и в этот момент у входа в шатер раздался окрик:

– Ужин.

Басима вздрогнула, будто в шатер влетел сам демон пустыни. Поспешно закрыла лицо и вышла наружу, а вернулась уже с подносом ароматного горячего мяса и лепешек.

Думала, что от пережитого не смогу проглотить ни кусочка, но в животе заурчало от запаха еды. Басима хотела взять немного мяса и отойти, смущаясь, сказала, что слугам не положено есть рядом с господами.

– Я не госпожа, забыла? Шармута. – Слово обожгло язык, но я нашла в себе силы грустно улыбнуться.

Басима улыбнулась в ответ, покачала головой:

– Господин полюбит тебя, нельзя не полюбить такую красоту. – В ее голосе скользнула тень не зависти, но сожаления, словно она была не так красива, как я. Я же, наоборот, думала, что у нее необычайно красивые глаза, золотистые и очень задорные.

Поужинали мы вместе и ночь провели, лежа на подушках под одним одеялом. Я рассказывала Басиме о России, она мне об Аскалане, кусочке огромного мира, где еще живы легенды прошлого, а прекрасный восток поистине коварен и жесток.

Утром караван собрался в путь еще до рассвета, чтобы к полудню подойти к Сетифу. От жары мне снова стало плохо, и я едва успела рассмотреть белоснежные стены домов, мечетей и огромного дворца, будто из сказок «Тысяча и одной ночи». Где-то в его покоях Шахерезада и спустя века рассказывает свои истории, чтобы избежать казни наутро.

Жители встречали Кабира, низко склоняясь, некоторые опускались на колени и целовали землю, по которой прошел его верблюд. Мне это казалось унизительным и варварским обычаем. Но все в караване принимали это подобострастие как должное.

У дворца караван остановился. Мне помогли спуститься с верблюда, но, если бы Басима не подоспела вовремя и не поддержала меня под руку, я бы снова упала. Во дворце царила приятная прохлада, и я немного пришла в себя. Но если в городе Кабира встречали, как древнего владыку, то во дворце перед ним просто стлались. Слуги падали на колени и целовали край его кондуры. Все во мне отторгало такое преклонение. Казалось унизительным, неправильным. Пока его приветствовали мы с Басимой жались к стене, обе чужие в этом огромном враждебном доме.

Кабир направился дальше в покои, а мы так и стояли, не зная, куда податься. Пока к нам не подошел высокий статный чернокожий мужчина, окинувший и меня и Басиму таким уничижительным взглядом, что стало ясно: Кабир вполне четко обозначил мое положение в этом доме.

– Господин выделил тебе покои в запретном крыле, тебе нельзя покидать их и общаться с кем-то, кроме служанки. За ослушание…

– Смерть, – сказала я по-арабски и посмотрела прямо в глаза чернокожего.

Он прикрыл веки и нахмурился:

– Не твоя, неверная, твоего спутника. Господин приказал наказывать твоего друга за твое ослушание.

Иван жив!

Это все, что я уловила из прозвучавшей угрозы. Я не видела его с того момента, когда в него стреляли, и боялась, что Кабир уже приказал убить его. Но если он жив, то может быть, мне как-нибудь удастся освободить его, и вместе мы придумаем, как выбраться.

Глава 5

Я думала, что Кабир выделит мне мрачную каморку Папы Карло с соломенным тюфяком и скорпионами, но вместо этого нас с Басимой поселили в покоях, достойных восточной принцессы. В запретном крыле располагались несколько спален, гостиных, внутренний двор с садом и бассейном с прозрачной прохладной водой. Стены украшали замысловатые узоры, цветочный орнамент. В комнатах ковры, изящная мебель, подушки, расшитые золотом. Запретное крыло было маленьким уютным дворцом, отделенным от остальных покоев огромным садом, где прогуливались павлины, а в клетках томились львы и белые тигры. В большой сад нам было запрещено выходить, но это и к лучшему, там прогуливались жены и наложницы Кабира.

Встречаться ни с одной из них у меня не было ни малейшего желания.

Но, несмотря на великолепие отведенных нам покоев, на всем в маленьком дворце лежала печать запустения. В них явно никто не жил много лет, но расспросить о том, почему дворец пустовал, было некого. Басима была здесь такой же чужой, как и я, а слуги, которых приставили следить за порядком в комнатах и приносить нам еду, молчали все как один. Мне запрещалось разговаривать с ними, а им со мной. Но хуже всего то, что не у кого было спросить про Ивана, где он, что с ним.

В первый день мы осматривались, бродили по пустым роскошным комнатам, удивляясь тому, почему здесь никто не живет. На второй день слуги Кабира принесли два сундука с нарядами и украшениями. Шелк, атлас, золото, драгоценные камни. Мой мучитель не скупился на подарки, хотя никакие это не подарки. В памяти до их пор звенели его слова Басиме о том, я должна быть красива для него. Не мне он хотел сделать приятно, а порадовать свой глаз, смотря на меня.

Я едва глянула на одежду и украшения, но Басима полдня провела, разбирая сундуки, развешивая и раскладывая вещи в шкафах. С придыханием рассматривая все новые и новые безделушки, стоившие целое состояние.

Кабир не появлялся, как и статный негр, смотритель гарема Зияд.

К вечеру четвертого дня мы уже откровенно скучали, во дворце не было книг, музыкальных инструментов, не говоря уже о телевизоре и интернете. Мы переговорили обо всем, о чем могли, перемерили все наряды и украшения, изучили все покои и цветы в маленьком садике. Поняли, что из дворца не выбраться. Вечером слуги приносили нам еду и напитки и уходили, запирая на ночь массивную дверь, окованную медью, единственную, которая вела во дворец. Окна были забраны частыми решетками. Днем, пока дверь была открыта, в большом саду всегда кто-нибудь находился. Оттуда слышался женский смех, разговоры на арабском и наречии Сетифа, том самом, на котором говорили Кабир и его люди. Но ни разу я не слышала детского смеха.

Это казалось странным, если у Кабира несколько наложниц и жен, почему в доме нет детей? Даже если допустить ужасную мысль, что его детей убили, Кабир говорил о двоих сыновьях. Так где малыши от других женщин?

– Ты умеешь танцевать, Дина? – спросила Басима, и в ее глазах зажглись озорные огоньки.

Заканчивался пятый день в неизвестности и безделье. Мной овладело странное чувство, когда тело и сознание напряжены, как струна, сердце рвется на волю, но все стремления разбиваются о суровую реальность, как волны об острый утес, и ты вынужден бездействовать, плыть по течению.

Мы лежали на огромной кровати в спальне, которую для меня выделил Кабир. Комната Басимы располагалась рядом и по роскоши она не уступала моей. В первые дни девушка боялась в ней спать, думала, что посреди ночи ворвутся слуги и выволокут ее из постели.

Заходящее солнце окрашивало комнату в багровый цвет, скользя по узорам на стенах, позолоте и шелкам.

– В смысле, восточные танцы? – переспросила и прикрыла веки, спать рано, ужин еще не приносили, но и заняться нечем. – Нет, мама отдавала меня на гимнастику в детстве, но я так и не научилась садиться на шпагат, из-за чего расстраивалась, и родители забрали меня из группы через пару месяцев.

– Да. – Басима вскочила с кровати и громко хлопнула в ладоши. – Вставай, я буду тебя учить. Когда господин придет, ты покоришь его сердце танцем. Он тебя полюбит и сделает женой.

Я поморщилась, опять она говорит, что Кабир меня полюбит. Из ненависти не рождается любовь, особенно из такой, как у Кабира ко мне.

Но лучше заняться танцами, чем провести очередной вечер, томясь бездельем.

Басима задавала ритм хлопками и показывала мне движения, сначала простые, учила вращать бедрами. У меня получалось скверно, танцы явно не мое. Меня всегда больше влекли книги, я была домашним ребенком.

Пока мы занимались, хохоча до слез, за окном стемнело. Бежали минуты, часы, почти стукнуло десять, когда мы, усталые и довольные, вдруг поняли, что слуги, которые обычно приносили ужин, так и не пришли, а внешняя дверь, ведущая в сад, осталась открытой.

– Дина, это ловушка. Наверняка про тебя узнали жены и наложницы, ты не представляешь, какими коварными они могут быть. – Басима схватила меня за запястье, не давая выйти в большой сад, тонувший во мраке и тишине. Только где-то в глубине фыркали огромные хищные кошки.

Мне стоило огромного усилия заставить себя закрыть дверь и не выйти в сад. Я улыбнулась подруге, язык не поворачивался назвать девушку служанкой.

– Идем спать, скорее всего, про нас просто забыли, но если ты права, то я не помогу ни себе, ни другу, попав в ловушку, так? – сказала я с горечью, сердце рвалось на волю. В мечтах я уже нашла Ивана, освободила, и мы, как разбойники, сбежали в пустыню на краденых верблюдах.

Басима вздохнула с облегчением, мы отошли на несколько шагов от входа, когда дверь резко распахнулась и на пороге появились двое здоровенных мужчин в белых рубахах и штанах. Они согнулись в низком поклоне, пропуская вперед миниатюрную женщину чуть за тридцать, поразительно красивую, с ореховыми глазами, густыми черными волосами, собранными в замысловатую прическу, и пухлыми чувственными губами.

За ее спиной показался высокий толстый мужчина с густой черной бородой и гладко выбритой головой. Увидев нас, он пророкотал:

– На колени перед госпожой Маликой, старшей женой Кабира ибн Омара аль-Сетифа.

Глава 6

Басима упала на колени и низко склонила голову, боясь оторвать взгляд от пола. Я продолжала стоять, не собираясь ни перед кем преклонять колени, ни перед Кабиром, ни перед его женой, хоть старшей, хоть первой, хоть десятой. Наоборот, я вздернула подбородок и посмотрела прямо на нее.

На безупречном лице промелькнуло недовольство, красивые губы сложились в понимающую презрительную усмешку.

Бородатый толстяк подошел ко мне и положил на плечо огромную лапищу, надавил с силой, заставляя опуститься на пол. Я не пошевелилась:

– Как ты смеешь дерзить первой жене господина, неверная? – От возмущения у него задрожали борода и необъятное брюхо. Он замахнулся и ударил меня по губам раскрытой ладонью, сильно.

Нижняя губа лопнула, и из ранки полилась кровь. От неожиданности я не успела закрыться, вырваться или убежать. Двое слуг Малики подбежали ко мне и заломили руки за спину, заставили опуститься на колени, низко склониться к самому полу. Я ничего не видела, кроме голубой керамической плитки, украшенной голубым цветком лотоса. Волосы выбились из-под платка и волной упали на пол. От боли на глазах выступили слезы.

Малика подошла ближе, встав на золотистые пряди. Это единственное, что я видела, – бархатные, вышитые золотом и украшенные жемчугом изящные туфельки.

– Неверная из страны варваров не знает своего места, госпожа, – прогудел над головой бородатый.

– Никто не знает ее места, Рахим. – Голос Малики напоминал одновременно сладостную мелодию и шипение змеи, приятный и в то же время надменный, отталкивающий. – Господин отвел ей покои Зары, матери его горячо любимых погибших сыновей.

Кожу словно погладил порыв ледяного ветра. Я жадно ловила каждое слово.

Малика не могла быть матерью Архама и Арифа, отец говорил, что они старше меня на год, поэтому Кабир и взял их с собой в Россию, посчитав юношей достаточно взрослыми, для того чтобы перенимать опыт отца. Она слишком молода. Но почему тогда бородатый толстяк назвал ее первой женой? И почему пустуют эти покои, где мать сыновей Кабира?

Малика провела по полу носком туфельки, натянув мои волосы, так что стало больно, но я не произнесла ни слова. И задумчиво продолжила:

– Запретное крыло для одной маленькой дерзкой девчонки, к которой он ни разу не пришел.

– Господин не покидал ваших покоев, – подобострастно ответил толстяк.

Я закусила губы, чтобы сдержать смешок, так вот зачем явилась грозная первая жена, пометить территорию, намекнув, что Кабир проводил с ней все ночи, с тех пор как приехал. Знала бы она, что его внимание для меня как укус ядовитой змеи, могла бы не утруждаться, разыгрывая это представление.

– Верно, господин был щедр ко мне, но от этого не стало более понятно: зачем ему неверная шлюха?

Малика подняла ножку и поддела меня за подбородок, добиваясь, чтобы я подняла к ней лицо и посмотрела на нее.

Я вывернулась, но только для того, чтобы один из слуг схватил меня за волосы и задрал голову.

В карих глазах первой жены горела лютая ненависть, она рассматривала меня как дворняжку, случайно забежавшую во дворец. Со смесью презрения и любопытства, но было и что-то еще. Я не сразу поняла, что это ревность.

Грозная прекрасная первая жена ревновала мужа к неверной шармуте.

– Можешь оставить своего господина себе, – процедила я сквозь зубы и посмотрела прямо в глаза Малики.

– Как ты смеешь так говорить с госпожой, неверная?! – пророкотал толстяк.

Малика злорадно ухмыльнулась, будто получила то, за чем пришла:

– Зияд разве не сказал, что тебе запрещено говорить со мной? Тем более проявлять неуважение? За такие речи тебе положено вырвать язык, неверная, – сладостно прошипела она, обернулась, посмотрела на сад. Я проследила за ее взглядом.

В большом саду больше не было темно и тихо, там собралась небольшая толпа. Пять женщин, одетых как принцессы, и слуги с факелами и лампами в руках.

– Вы свидетели, как неверная не только заговорила, но и оскорбила первую жену господина! – крикнула Малика, и по толпе прошел согласный гул.

Басима была права, меня заманили в ловушку. И я в нее попалась, хоть и не пыталась сбежать.

– Какое наказание господин назначил за такую провинность? – спросила Малика у толпы.

– Десять ударов кнута, – сказала высокая некрасивая девушка, одна из наложниц или жен Кабира, судя по богатому наряду.

– Десять ударов кнута, – промурлыкала Малика и кивнула своим слугам.

Меня выволокли в сад, быстро подавив сопротивление, я не кричала и не звала на помощь, понимала, что это бесполезно. У меня здесь не было друзей, кроме Басимы, всхлипывающей на полу.

Руки связали в запястьях и разорвали платье на спине. Слуги отошли, меня больше не держали, но едва я хотела подняться с земли, как услышала свист кнута, вспоровший ночную тишину. Приготовилась к дикой боли и крику. И крик раздался, но не мой. Взвыл слуга, державший кнут. Я обернулась, посмотрела на него. Из его предплечья торчал кинжал с огромным рубином, горевшим на рукоятке в свете факелов.

Глава 7

Слуги, наложницы и даже Малика рухнули на колени и опустили взгляды в землю. Из темноты за границей света от факелов раздался спокойный голос Кабира:

– Кто прикасался к неверной?

В ответ тишина. Кабир вышел из тени деревьев в сопровождении десятка охранников, их лица даже во дворце скрывали куфии. За охранниками следовал Зияд в белоснежном одеянии, подчеркивавшем черноту его кожи.

– Господин, неверная заговорила с первой женой, оскорбила ее, – подал голос толстяк.

Кабир не взглянул на него, подошел ко мне, взял за предплечья и поднял с земли. Нахмурился, разглядывая лопнувшую от удара губу. Достал из ножен на поясе кинжал, точно такой же, как тот, что ранил слугу, и разрезал веревку у меня на запястьях. Но не заговорил со мной, а спросил:

– Почему в своем доме я должен повторять вопрос?

Вокруг стояла оглушительная тишина, даже раненый зажал предплечье, из которого так и торчал кинжал, и молчал, хотя по его лицу стекали крупные капли пота.

Единственным звуком, нарушавшим тишину, было мерное капанье крови на плитку, выложенную на площадке перед дворцом.

Слуги неуверенно переглянулись, но те двое, что скрутили меня, поднялись с колен. От страха их лица стали белее савана.

– Еще? – вкрадчиво спросил Кабир, и я кожей почувствовала повисшую в воздухе угрозу.

– Сжальтесь, господин, – запричитал толстяк и весь затрясся.

Кабир легко кивнул, и его охранники быстро скрутили всех четверых и уволокли в темноту. Он окинул замерших в страхе жен, наложниц и слуг спокойным взглядом крокодила, готовящегося сожрать антилопу, и повторил:

– Еще?

В саду было так тихо, что я слышала, как бьется мое сердце. Кабир продолжал сжимать мои предплечья. Его ладони были горячими и жесткими, как дерево. Непоколебимыми, как камень. Не вырваться. Не убежать.

Я только сейчас заметила, как дрожат мои пальцы, как вся я трясусь, словно в лихорадке. Все произошло так быстро, что я даже не успела испугаться. Но осознание, что меня едва не выпороли кнутом, исполосовав кожу до крови, начало накрывать ледяной волной.

А ведь Кабир спас меня от жестокой расправы, от боли, унижения и, возможно, смерти. Меня затрясло сильнее, и по щекам побежали слезы. Я заглянула в темные, жестокие глаза Кабира и прошептала:

– Спасибо. – На русском, от волнения забыв напрочь все выученные языки.

Он окинул меня таким взглядом, будто я грязно выругалась. Унизительным и злым. Но я не успела испугаться снова, как сад разорвал крик:

– Это Малика! Малика прикасалась к неверной! – Некрасивая девушка, которая предлагала выпороть меня кнутом, указывала на первую жену, дрожа в притворном страхе. Но в ее глазах пылало мрачное торжество. Тишина стала еще оглушительней.

– Говори, Сабра, – почти прошептал Кабир, но так, что головы склонились еще ниже. Только Малика гордо выпрямилась и пожирала девушку таким взглядом, будто срезала с нее кожу заживо.

Но та не смутилась, окинула Малику ненавидящим взглядом и заговорила на наречии Сетифа. Смысл в очередной раз ускользнул от меня, но по тому, как с Малики сползала горделивая уверенность, как все больше мрачнело лицо Кабира и как он с силой сжимал мои руки, ничего хорошего для меня и первой жены в речах Сабры не было.

Когда она замолчала, склонив голову в притворном смирении, слуги, другие жены и наложницы едва не касались лбами земли, замерев в ожидании воли господина.

– Значит, я не выходил из твоих покоев все эти дни? – сказал Кабир на арабском, и уголки губ Малики задрожали от подступавших рыданий, она протянула к нему руки, но не решалась заговорить.

Кабир отвернулся от жены и сказал Зияду, скользнувшему по Малике равнодушным взглядом:

– С этого дня все слуги госпожи Малики переходят в подчинение госпожи Сабры, покои тоже. Похоже, я был так милостив к первой жене, что не покидал ее покоев, даже пока не был в Сетифе. Очевидно, мой дух переносился во дворец из Инджима в эти дни, как в старых сказках. Думаю, она достаточно осчастливлена моим вниманием и на год займет комнату рядом с госпожой Зарой.

– Нет, господин! Умоляю, сжалься, только не отсылай меня жить с сумасшедшей! – Малика, как была на коленях, поползла к Кабиру, протягивая руки. Ее красивое лицо исказили рыдания. – Я люблю тебя! Неужели ты отошлешь меня из-за неверной?! Она оскорбила меня! Накажи ее!

– Я отсылаю тебя, потому что ты нарушила мою волю. Я приказывал никому не приближаться к неверной, кроме отобранных мной слуг.

– Кто она, что ты так печешься о ней?!

– Пекусь? – Губы Кабира изогнула злая усмешка. – И поэтому поселил в запретном крыле?

Малика неуверенно посмотрела на меня, словно заново оценивая. Она побледнела, будто внезапно осознала свою ошибку, неверно оценив мое положение во дворце. Бросила полный отчаяния взгляд на Зияда, но лицо чернокожего смотрителя оставалось непроницаемым. Малика открыла рот, сказать что-то еще, но Кабир ее опередил:

– Ночь я проведу в покоях неверной, подготовьте ее. – Он выпустил мои руки и подтолкнул меня к Зияду.

Глава 8

Зияд демонстративно сделал шаг назад, отступая от меня, чтобы и край его одежды не коснулся моего платья.

– Господин. – Он низко склонился и проследил за Кабиром, удалявшимся во тьму. Громко хлопнул в ладоши, затем приказал двум девушкам остаться и подготовить меня к ночи с господином.

Дрожащую от слез Басиму оттеснили в сторону и велели идти спать.

Страх, зародившийся при словах Кабира, разгорался все сильнее. Он сделает это сегодня. Возьмет меня силой, унизит, растопчет, причинит боль. Я рыдала, пока служанки наливали в огромную ванну, до краев наполненную горячей водой, ароматные масла. Слезы не останавливались, пока они мыли меня, как маленькую, не позволяя забрать губку. Всхлипывала, пока девушки взбивали на моих волосах душистую пену, а после расчесывали, сушили и заплетали в мелкие косы, сооружая замысловатую прическу. Ни одна не произносила ни слова, последствия нарушения приказа господина они видели этим вечером.