Дарий

После смерти Кира Каргуш попал в немилость к Камбизу, и лишь заступничество Арсама спасло ему жизнь. С той поры Каргуш был неразлучен со своим спасителем. Он сам и его семья жили в доме Арсама.

Каргуш, полагая, что Арсам вызвал его, мучаясь очередным приступом болей в пояснице, пришёл в опочивальню с целебными мазями.

К удивлению Каргуша, Арсам заговорил с ним совсем о другом:

– Завтра поутру я отправляюсь в Экбатаны. Бардия, согласно обычаю, желает произнести перед знатью свою тронную речь. Ты поедешь со мной, мой верный Каргуш. Тебе хочу я поручить дело трудное и опасное. Нужно втихомолку, без обиняков, вызнать у людей, тех, что находились с царским войском в Египте, истинную причину смерти Камбиза. В слухи о том, будто Камбиз упал с лошади и сломал себе позвоночник, я не верю.

Каргуш стоял перед Арсамом, сложив руки на груди, в позе подобострастного внимания. Выражение его бородатого лица с прямым точёным носом было невозмутимо.

– Действуй, как подскажет тебе разум, – продолжил Арсам, – но будь очень осторожен. Открывай лицо истине, когда она будет спать, и делай это чужими руками. Если вдруг почувствуешь опасность, сразу дай мне знать, ибо в таком деле прав тот, кто первым нанесёт удар.

Каргуш склонил голову в знак того, что он всё понял и готов выполнить поручение своего покровителя.

– И ещё, – добавил Арсам перед тем, как отпустить Каргуша, – не доверяй Гистаспу. Последнее время он говорит со мной чужими устами.

* * *

Младшие сыновья Гистаспа, Ариасп и Артафрен, были огорчены тем, что отец не взял их с собой в Экбатаны. Особенно негодовал Ариасп, которому недавно исполнилось восемнадцать лет. Он мечтал начать свою военную службу в числе царских телохранителей. Однако Гистасп полагал, что для царского телохранителя Ариасп недостаточно ловко владеет копьём и не столь метко стреляет из лука.

– Ты не пройдёшь испытание и тем опозоришь меня, – заявил сыну Гистасп. – Сиди уж дома!

Пятнадцатилетний Артафрен пришёл в покои к Дарию и напрямик спросил брата:

– А ты почему не поехал в Экбатаны?

– Так пожелал отец, – ответил Дарий.

– Странно, – пробормотал Артафрен. – Отец сам не раз говорил, что хотел бы сделать тебя телохранителем Бардии. И вдруг он столь внезапно меняет своё намерение. С чем это связано?

– Не знаю. – Дарий пожал плечами. – Признаться, я рад этому. Быть царским телохранителем – не такая уж лёгкая доля. Эти бессонные ночи в караулах, строгие начальники, постоянные упражнения с оружием – всё это выматывает и надоедает. А знаешь, какое мучение сопровождать царя во время его выездов! Солнце печёт нещадно, а ты в двойном льняном панцире, в войлочном кидарисе[16] и штанах, весь обвешанный оружием, истекая по́том, должен сдерживать толпу. В Египте мы все просто сходили с ума от тамошней жары!

– Почему ты ничего не рассказываешь про египетский поход? – обиженно спросил Артафрен, присаживаясь рядом с братом. – Разве в этом походе не было ничего интересного?

– Я же рассказывал тебе и Ариаспу про битву с египтянами в Синайской пустыне, – сказал Дарий. – Рассказывал про взятие города Мемфиса.

– Это было началом войны, но ты умолчал о том, что было в дальнейшем, – заметил Артафрен. – От отца я узнал, что после захвата Египта царь Камбиз двинул часть персидского войска в Ливию, а сам со своими лучшими отрядами пошёл в страну Куш.

– Да, так и было, – кивнул Дарий, – только эти походы оказались неудачными для персидского войска. Отряд, ушедший в Ливийскую пустыню к оазису Сива, угодил в песчаную бурю и весь целиком погиб. Ни один человек не спасся. А было в том отряде тридцать тысяч воинов.

Артафрен изумлённо присвистнул.

– В стране кушитов царь Камбиз не взял ни одной крепости и не выиграл ни одного сражения, но потерял от голода треть войска, – продолжил Дарий жёстким голосом. – У нас кончилось продовольствие, и воины были вынуждены питаться мясом лошадей и верблюдов, иные жарили на кострах змей и ящериц. К тому же нас сильно донимала жажда. В тех краях много солёных озёр и очень мало пресных источников.

Особенно трудно нам пришлось на обратном пути из Кушитского царства в Египет. Были съедены все вьючные животные, кроме лошадей царских телохранителей. А вокруг – пустыня. Представь: ни дерева, ни кустика, чтобы укрыться от зноя… По ночам, на стоянках, воины убивали евнухов и рабынь, потом поедали их мясо, но так чтоб никто не видел.

– Что ты такое говоришь, брат! – воскликнул впечатлительный Артафрен. – И ты тоже ел человечину?!

– А что мне оставалось делать? – хмуро обронил Дарий. – Не подыхать же от голода!

– И отец ел? – спросил Артафрен.

– Да, – ответил Дарий, не глядя на брата.

– Какой ужас! – прошептал Артафрен. – За такое кощунство боги могут покарать вас.

– Могут, – согласился Дарий. – Поэтому по возвращении в Египет жрецы провели очистительную церемонию для всего войска. Видимо, Ахурамазда смилостивился над нами, если отец и я до сих пор не ослепли, не оглохли и остались в здравом рассудке.

– Ахурамазда, по всей видимости, решил наказать за всё случившееся в Куше главного виновника – царя Камбиза, – мрачно проговорил Артафрен, который смелостью речей уродился в деда.

Дарий непроизвольным жестом слегка ударил кончиками пальцев брата по губам.

– Тсс! – тихо произнёс он. – Не говори этого вслух. Нигде и никогда!

Артафрен непонимающе хлопал глазами.

В этот момент в комнату вошла Статира в длинном сиреневом платье, плотно облегающем её фигуру, и в белой накидке, бахрома которой ниспадала ей на грудь. Пышные светлые волосы молодой женщины были уложены в замысловатую причёску, украшенную диадемой. Большие продолговатые глаза Статиры, подведённые сурьмой, были необычайно красивы и выразительны.

– Вот ты где, муж мой! – обратилась Статира к Дарию. – А я ищу тебя по всему дому. – Статира бросила лукавый просящий взгляд на Артафрена: – Дружок, не мог бы ты оставить нас с Дарием наедине? Дарий нужен мне по важному делу.

– Знаю, чем вы станете заниматься, – с ехидцей промолвил Артафрен, по лицу которого было видно, что ему давно известна интимная сторона взаимоотношений между мужчиной и женщиной. – Для этих «важных дел» существует ночь. Или вам ночи мало?

– Проваливай! – с беззлобной бесцеремонностью отрезала Статира, подталкивая Артафрена к выходу. – И не вздумай подглядывать за нами, иначе богиня вод[17] нашлёт на тебя глазную болезнь.

– Очень надо! – небрежно проронил Артафрен и скрылся за дверной занавеской.

Дарий взирал на свою жену с добродушной улыбкой.

– Разве я виновата в том, что мне действительно мало ночи? – прошептала Статира, положив руки Дарию на плечи и призывно глядя ему в глаза.

Глава вторая

Брат и сестра

Имя Бардия на древнеперсидском означает «сильный, могучий». Это имя как нельзя лучше подходило младшему сыну царя Кира.

Достаточно было одного взгляда на этого рослого, с широкими плечами и могучей статью юношу, чтобы понять, как много силы таится в этом отпрыске великого царя. Именно за это Камбиз недолюбливал своего младшего брата, который был не только выше его на целую голову, но и мог дальше всех пустить стрелу из лука, сделанного из рогов горного козла.

Бардия был правителем Бактрии ещё при жизни Кира, и бактрийцы боготворили его. Женатый на женщине из самого знатного рода этого воинственного племени, Бардия при желании мог бы стать полноправным царём Бактрии. По одному его слову бактрийцы встали бы за него все как один.

Потому-то Камбиз после смерти Кира, по совету Арсама, отослал Бардию наместником в Мидию, приказав ему покорить соседнее с Мидией сильное и вольнолюбивое племя кадусиев. Камбиз в душе надеялся, что мидяне без особого рвения последуют за Бардией на эту войну и это может привести Бардию к поражению, а то и к смерти в битве.

Однако Бардия обладал удивительной способностью располагать к себе сердца своих подданных. В скором времени мидяне стали служить Бардии столь же ревностно, как некогда и бактрийцы. Битву с кадусиями Бардия, можно сказать, выиграл в одиночку, вызвав на поединок царя кадусиев. В конной схватке, на виду у двух войск, Бардия уверенно одержал победу, поразив своего соперника копьём. После этого кадусии добровольно покорились Бардии. Кадусии прозвали его Таниоксарком, что на языке этого племени означает «обладающий могучей силой».

Камбиз был чрезвычайно обеспокоен таким возвышением Бардии, которому мидяне и кадусии оказывали поистине царские почести. Камбизу было также ведомо, что кое-кто из персидских вельмож сожалеет, что царский трон Ахеменидов не достался Бардии.

Во время похода в Египет Бардия возглавлял мидийскую и бактрийскую конницу. Все успехи персидского войска на египетской земле неизменно были связаны с именем Бардии, который отличился и на полях сражений, и при штурме крепостных стен. Камбиз, уходя с войском в Куш, оставил Бардию в Нижнем Египте якобы для надзора за завоёванной страной, а на деле – дабы его младший брат не прославился ещё больше, побеждая кушитов.

Неудача, постигшая Камбиза в Куше, роковым образом сказалась и на его судьбе. Слух о смерти Камбиза подтолкнул Бардию к действию. Он покинул Египет, чтобы по обычаю персов занять царский трон. Известие о том, что Камбиз не погиб, не вызвало у Бардии сожалений в той поспешности, с какой он водрузил на свою голову царскую тиару. В окружении Бардии были люди, которые давно внушали ему мысль о захвате власти, ибо неприкрытая неприязнь Камбиза к брату грозила тому смертью.

«Покуда царствует Камбиз, ты будешь ходить по лезвию меча, – твердил Бардии его лучший друг, мидиец Гаумата. – Избавиться от Камбиза – для тебя единственный способ сохранить жизнь!»

Бардия решил сражаться с Камбизом за трон и за жизнь, благо у него имелось небольшое, но преданное войско.

Внезапная смерть, постигшая Камбиза на пути из Египта в Персиду, избавила державу Ахеменидов от братоубийственной войны. Бардия сделался общепризнанным царём.

Новый царь, по обычаю, взял себе гарем своего предшественника, принял присягу войска, объявил место и день сбора знатных вельмож, чтобы в своей тронной речи объявить о принципах своего правления.

Своего любимца Гаумату Бардия почтил особой честью, вознамерившись выдать за него замуж свою сестру Атоссу.

Евнухи, приставленные к гарему, известили Атоссу, прибывшую в Экбатаны из Пасаргад, о намерении её брата. Случилось это накануне приёма в царском дворце родовой знати персидских и мидийских племён.

В тот вечер Бардия допоздна засиделся со своими ближайшими советниками, обсуждая, кого из бывшего окружения Камбиза можно приблизить к царскому трону, а с кем лучше держаться настороже. Также обсуждались насущные проблемы огромного царства, коих оказалось такое множество, что у Бардии поначалу голова пошла кругом. Доставшаяся ему канцелярия Камбиза была полна письменных жалоб на несправедливые притеснения сатрапов[18] и местных чиновников. Немало было и доносов соглядатаев на отдельных людей и на целые города, где якобы зреет мятеж. Жаловались царю и сатрапы, и сборщики налогов, предупреждая о враждебности к ним населения в Арахосии, Гедросии, Маргиане, Вавилонии и Дрангиане.

Царские писцы показывали Бардии длинные списки неоплатных должников со всех земель царства. Налоги в царскую казну давно не поступают в полном объёме, ибо свободные земледельцы и ремесленники пребывают, по сути дела, в нищете. Но была и другая причина. Сатрапы часто занимаются поборами для личного обогащения, заявляя при этом, что действуют от имени царя. Об этом как раз и свидетельствовали жалобы на них.

Было уже далеко за полночь, когда Бардия наконец остался один. Он собирался помолиться Великому Творцу[19] перед тем, как лечь спать. Завтра у него будет трудный день. Бардия хотел попросить Ахурамазду поддержать его в том начинании, какое – Бардия был уверен в этом – не понравится многим сатрапам и родовым князьям. Зато это начинание придётся по душе огромным массам простого люда.

Внезапно стража сообщила Бардии о евнухе, который пришёл с женской половины дворца и настаивает, чтобы царь его выслушал.

Полагая, что это посланец от жены или от дочери, Бардия велел пропустить евнуха.

Эти женоподобные существа с безбородыми лицами и тонкими голосами вызывали у Бардии чувство некоего отвращения, смешанного с жалостью. Выросший среди воинов и гордившийся своей мужской силой, Бардия считал оскорблением для всей мужской породы существование этих бесполых существ.

– Твоя сестра, о царь, желает видеть тебя, – низко поклонившись, произнёс евнух.

– По какому делу? – спросил Бардия, слегка раздосадованный столь поздним визитом.

Евнух не успел ответить.

В комнату вошла Атосса и, небрежно отодвинув евнуха, ответила вместо него:

– По важному делу, мой повелитель.

Повинуясь властному жесту Атоссы, евнух покорно удалился, плотно притворив за собой высокие створчатые двери, закруглённые вверху.

Бардия с любопытством взирал на сестру, которая приблизилась к нему с решительным видом, словно собиралась поведать некую ужасную тайну. Он придвинул стул Атоссе, тем самым выражая готовность внимательно выслушать её.

Однако Атосса предпочла стоя разговаривать с братом.

– Что я недавно узнала, брат мой! – раздражённо начала она. – Старший евнух поведал мне, что ты пожелал уступить меня какому-то мидийцу!

– Не «какому-то мидийцу», сестра, а моему лучшему другу Гаумате, – многозначительно заметил Бардия. – Гаумата знатен и предан мне, так что…

– Для меня это не имеет значения, – перебила Атосса. – Я – царица! И моё место рядом с тобой.

– Ты была женой Камбиза вопреки обычаям и по его прихоти, – молвил Бардия. – А я не намерен нарушать обычаи наших предков. К тому же я женат и люблю свою жену.

– Почему ты брезгуешь мною, брат? Разве я не хороша собой?

– Дело не в брезгливости, Атосса. Я не могу делить ложе с родной сестрой, пойми же это!

– Пойми и ты меня, брат. Я – дочь Кира! И предпочитаю царское ложе любому другому.

Бардия окинул Атоссу внимательным взглядом и после паузы промолвил:

– Ты же сама негодовала, когда Камбиз ещё только добивался твоего тела. Ты ненавидела Камбиза, даже став царицей. Помнится, ты говорила мне, что готова своей рукой убить его.

– Камбиз не просто спал со мной, он постоянно унижал меня, даже в присутствии евнухов и рабынь, – призналась Атосса, опустив очи. – Горькую цену платила я за своё право называться царицей. Но ведь ты совсем другой. – Атосса с нежностью взглянула на Бардию. – В тебе нет жестокости Камбиза, хоть вы и родные братья. Именно за это тебя любят твои подданные. И я любила бы тебя не как брата, а как супруга, – негромко добавила Атосса, слегка смутившись под взглядом Бардии, – если бы ты смог перебороть в себе глупую неприязнь к кровосмешению. Ведь моё тело способно подарить тебе такое же наслаждение, как тело любой другой женщины моих лет, родство здесь не помеха.

– Если я сделаю тебя своей женой, Атосса, то тем самым уподоблюсь Камбизу, – сказал Бардия. – А я не хочу этого.

– Но я не желаю делить ложе с мидийцем! – брезгливо бросила Атосса. – Наш отец сокрушил величие Мидии и лишил мидян права иметь своих царей. Нашему отцу совсем не понравилось бы твоё намерение, брат мой, выдать меня замуж за мидийца, пусть даже и самого знатного.

– Не забывай, сестра, наш отец сам был наполовину мидийцем, – напомнил Бардия. – В его царствование мидяне наравне с персами пользовались всеми привилегиями.

– Очевидно, уступая меня Гаумате, ты решил по части привилегий превзойти нашего отца, – обронила Атосса с недоброй усмешкой. – Что если Гаумата, получив в жёны дочь Кира, возгордится настолько, что возжелает и царскую тиару. Ты не боишься такого исхода, брат?

– Нет, Атосса, – ответил Бардия, – этого я не боюсь. Я знаю Гаумату и вполне доверяю ему.

– Доверять – не значит знать человека до конца, – предостерегла Атосса.

– Вот ты и узнаешь Гаумату до конца, став его женой, – улыбнулся Бардия. – Поверь, Атосса, он очень хороший человек.

– Это твоё окончательное решение, брат? – холодно спросила Атосса.

– Да, – ответил Бардия.

– Позволь мне хотя бы остаться во дворце.

– Мой кров – твой кров, Атосса. Ты и Гаумата всегда будете рядом со мной. А теперь прости, я очень устал и хочу спать.

Бардия хотел было запечатлеть на щеке сестры прощальный поцелуй, но Атосса уклонилась от лобзания брата и удалилась с гордо поднятой головой.

Глядя на прямой стан удаляющейся Атоссы, на её гибкую талию и широкие покачивающиеся бёдра, Бардия невольно подумал: «Не будь ты моей сестрой, Атосса, я с удовольствием вкусил бы твоих прелестей на ложе любви!»

Глава третья

Воцарение Бардии

В тронном зале древнего дворца мидийских царей сегодня было многолюдно.

Из узких окон под самым потолком между массивными каменными колоннами лились яркие потоки солнечных лучей. Под этим ослепительным дождём полуденного света вспыхивали и переливались россыпи драгоценных каменьев на богатых одеждах множества знатных гостей, толпившихся в ожидании выхода царя. Здесь были представители родовой знати из всех двенадцати персидских племён и из шести племён мидийского народа.

Персы были немного смущены тем, что дворцовая стража сплошь состоит из мидян и кадусиев, а конные телохранители Бардии, встречавшие всех приглашённых на широкой дворцовой площади, были в основном бактрийцами. Жрецы, освящавшие молитвами и жертвоприношениями столь торжественное собрание, опять-таки были из мидийского племени магов.

– Одно лишь утешает, что хотя бы часть евнухов в этом дворце – персы, – усмехнулся Гистасп, переглянувшись со своим другом Интаферном.

– Слишком слабое утешение, – негромко обронил Интаферн.

Наконец глашатай возвестил о выходе царя.

По огромному залу будто прокатилась волна, это многие сотни вельмож все как один опустились на колени, коснувшись лбом гладких мраморных плит, которыми был вымощен пол.

Бардия вступил в тронный зал, облачённый в длинный царский кандий[20] пурпурного цвета с вышитым на груди золотыми нитками изображением солнца. Высокий стоячий воротник кандия и широкие рукава были обшиты жемчугом. На ногах царя были сафьяновые башмаки красного цвета, на голове – высокая тиара из белого мягкого войлока. Тиара была повязана фиолетовой лентой, длинные концы которой свешивались на спину.

Царя сопровождала свита из гладколицых евнухов, дворцовых служителей и мальчиков-слуг. Всё это шествие замыкали плечистые телохранители с короткими копьями в руках.

Только в этот миг, глядя на раболепное приветствие знатнейших людей Персидского царства, Бардия окончательно уверовал в то, что стал повелителем гигантского наследия, созданного его воинственным отцом и жестоким братом.

Когда царь уселся на трон, к которому вели устланные коврами ступени, огромная толпа, блистающая золотом украшений, поднялась с колен. Наступила самая торжественная минута.

Сейчас Бардия должен объявить о новом распределении государственных должностей и о составе своей ближайшей свиты.

Глашатай зычным голосом повторял сказанное царём, выкликая имена персидских и мидийских вельмож. Кто-то назначался сатрапом, кто-то – царским судьёй, кто-то – хранителем царских сокровищ… Рядом с царским троном стоял писец с папирусным свитком в руках, на котором был составленный вчера вечером список людей, облечённых царским доверием. Поскольку Бардия читать не умел, поэтому писец тихо, но внятно говорил царю имена и должности по списку. Бардия же повторял за ним – уже специально для глашатая, который стоял у подножия трона.

Каждый удостоившийся назначения или оставленный царём в прежней должности, услышав своё имя, приближался к трону, отвешивал низкий поклон, получал царский поцелуй и возвращался в зал на своё место. Эта процедура длилась около двух часов, покуда глашатай не закончил выкрикивать все имена и назначения.

Затем царь, опять-таки устами глашатая, объявил, как он намерен управлять царством, чем несказанно изумил большинство людей, собравшихся в тронном зале. Столь необычное царское обращение к своим подданным в этих стенах ещё не звучало.

Бардия заявил, что намерен распустить половину войска, поскольку в ближайшие несколько лет он не собирается ни с кем воевать. Также Бардия объявил, что прощает должникам недоимки за все прошлые годы, а те несчастные, что угодили в долговое рабство, вновь обретают свободу. Произвольные поборы сатрапов и царских сборщиков налогов отныне заменялись упорядоченной системой выплат в царскую казну каждым городом и селением. Бардией были перечислены льготы для тех, кто получил телесное увечье на войне или на общественных работах, для женщин, потерявших мужей, и для земледельцев, проживающих на засушливых землях.

Сатрапы и чиновники, обвинённые в вымогательствах, подлежали царскому суду в присутствии обвинителей.

На этом торжественный церемониал был закончен.

* * *

Вечером того же дня был устроен пир, на который было приглашено более трёхсот гостей. Однако особого веселья не получилось, несмотря на все старания музыкантов, танцовщиц и акробатов. Вино пьянило, но не радовало душу многих пирующих, пребывавших в удручённом состоянии духа после тронной речи Бардии. Одни осушали заздравные чаши лишь из вежливости, другие и вовсе не притрагивались к вину.

Гости недовольно перешёптывались:

– Ты слышал, Отана, в ближайшие годы не будет ни войн, ни походов. Так что можешь колоть дрова своей боевой секирой…

– С таким «добреньким» царём персы вообще разучатся владеть оружием!

– Клянусь Митрой, не ожидал я услышать такое из уст Бардии.

– О, если бы Кир мог услышать речь своего сына!..

– Вот и подумаешь теперь, стоило ли убивать Камбиза…

– Тише, Интаферн. Придержи-ка язык!

Находившийся неподалеку Каргуш расслышал реплику подвыпившего Интаферна и сразу узнал того, кто старался заткнуть ему рот. Это был знатный перс Мегабиз. До самого окончания шумного застолья внимание Каргуша было приковано к этим двоим вельможам.

Арсам хоть и был в числе приглашённых, но не пришёл на пир, предпочтя дворцовому пиршеству скромный ужин в доме своего друга, у которого он остановился, приехав в Экбатаны. Гистасп же счёл неблагоразумным пренебрегать царским приглашением, тем более что милостью Бардии он был назначен сатрапом Парфии и Гиркании. Стало быть, Бардия доверяет ему. Парфия и Гиркания граничат с Мидией и землями кадусиев.

На пиру Гистасп сидел за одним столом с Отаной и Гобрием.

Гобрия Бардия оставил наместником Вавилонии. Отана из начальника конницы возвысился до сатрапа, ему Бардия доверил богатую провинцию – Сузиану.

Гистасп даже пошутил по этому поводу:

– Полагаю, друг Отана, своим назначением ты обязан красивым очам Фейдимы, которая досталась Бардии вместе с гаремом Камбиза. Всем ведомо, что твоя дочь – самый прекрасный цветок в царском гареме.

– Я не видел бактрианку, жену Бардии, но, говорят, её красота не может сравниться с красотой Фейдимы, – вставил Гобрий. – Кто знает, может, ты и прав, Гистасп.

– Я буду только рад, если моей дочери удастся завладеть сердцем Бардии, – сказал Отана. – Надеюсь, через Фейдиму мы сможем как-то воздействовать на Бардию. После сегодняшней тронной речи мне кажется, что Бардия немного повредился рассудком или же он находится под чьим-то очень сильным влиянием.

– Молчи, Отана! – тихо предостерёг Гобрий. – Рядом могут быть «уши» царя.

За столами и впрямь сидело немало мидян, кадусиев и бактрийцев.

Всё это были сторонники Бардии, с восторгом принявшие щедрые посулы царя. Бактрийцы и их соседи маргианцы из года в год страдали от алчных сборщиков налогов. Теперь, после царского указа о нормированных податях, злоупотребления чиновников резко снизятся. Мидяне, живущие в плодородных долинах, тоже задыхались от налогового бремени. Вдобавок мидяне были обязаны наравне с персами участвовать во всех военных походах, выставляя пехоту и конницу. Их потери на войне были гораздо ощутимее, нежели у тех же бактрийцев, которые выставляли только конницу, да и то не во всех случаях. Несколько лет мира, обещанные Бардией, были для мидян подобны дару богов!

Радовались обещанной мирной передышке и кадусии, ещё не оправившиеся от огромных потерь в Египте и Куше. Никогда ещё воины этого горного племени не уходили так далеко от своей страны. Вождям кадусиев казалось бессмысленным завоёвывать столь неплодородные земли – сплошные пески и камни. Ещё более бессмысленным занятием считали кадусии попытки удерживать в повиновении многочисленных вольнолюбивых египтян, находящихся под покровительством грозных богов с птичьими и звериными головами, но с фигурами людей.

– Будет лучше, если Бардия выведет своих воинов из Египта, покуда египтяне не истребили все персидские гарнизоны, – молвил один из военачальников кадусиев, весь увешанный золотыми амулетами. – Держава Ахеменидов достаточно велика и без Египта. Не лучше ли персам отправиться на завоевание Индии? Там живут племена, родственные нам, и нет такой жары, как в Египте.