Неизвестная гастроль Владимира Высоцкого

Неожиданно подал звук молчаливый прежде Ванька, насмешливый:

– Скипидарыч – чего там.

Дедок незамедлительно передернулся и визгливо попенял:

– Ты мне!.. Таракан запечный и курицы окурок! Цыть отседа! – Впрочем, теперь же обмяк и предъявил в улыбке редкие и плохие зубы, тон, справедливо будет заметить, получился сейчас покладистый и даже приятный. – Ненадежный народ – зеленым-холодно… Значится, артистических кровей. Ну-ну, доводилось, господа вас в переносицу, сопричаствовать. Позвольте предъявиться, провинциального драматического театра производственник и Гамлет будучи. Шестьдесят четыре выхода вынь и положи без коленкора.

Дедок озорно и живо щелкнул пятками на манер, должно быть, гусар. Игорь Яковлевич, скосив глаза на Павла, проворчал:

– А кто бы посмел сомневаться.

Дед тут же повалился на траву и соорудил презабавную рожу, беря еще содержащую бутыль, что после прикосновения поставил на землю Павел. Поднес к губам, кратко прокомментировал:

– Воздадим, выходит-входит, Мэльпомэне. – Глотнув, товарищ вполне красочно выбросил руку и отчеканил вдохновенно: – Вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны. Вы воображаете, будто все мои ноты снизу доверху вам открыты… Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя… Тудэть-сюдэть.

Все молча переглянулись. Володя все это время нежно тер пальцами подбородок, теперь руку отнял и категорически заявил:

– Ну что коллега, быть или не бить, пить или не петь. – Приложил фуфырек и глотнул вполне смачно.

Дед расплылся:

– Заметано. Тэсэзэть, не наличествует правовых оснований взыскательно беспокоиться.

Павел развел руки.

– Вы требуете, чтоб я остался в стороне? – Присосался к горлышку, кратко, впрочем.

Далее доморощенный актер ловко свернул на политический момент. Диспут случился горячий и бутылек, соответственно, благополучно иссяк.

Уж давненько неподалеку гуртовались трое ребятишек: девчушка пяти что-нибудь годов, пара пацанов хорошо постарше. Они заворожено и молча констатировали текущие события. Присоединилась ходко дочь Вениамина, сразу что-то горячо молвила ребятам и старший парень важно транслировал мужчинам – ждут обедать. Понятно, Скипидарыч разжился разочарованием и несильному предложению Володи соблюсти компанию отказал.

В доме ожидал аппетитный стол с горкой шанег и прочей выпечки и председатель с очередным коньяком. Игорь Яковлевич, помятуя о элеваторе, тихонько выругался, но Аркадий Иванович пошел навстречу:

– В район вызвали, постановление сверху спустили, до сведения будут доводить. Вертаюсь завтра. Вы, я понял, тоже завтра отчаливаете? Жаль. Оно бы концертеху обоюдную спроворить сколь ладно было. Впрочем, уборка.

Через минут двадцать исчез, тряс руки аналогично вчерашнему. По исчезновению Павел воззрился в Игоря Яковлевича:

– Мы разве не нынче наладились уезжать?

Опекун принялся чистить очки и моргать.

– Да хлопнем еще денек, я уж в правление смотался, звонил. Все утрясено.

Москвичи переглянулись, ухмылочки – кисленькие, похоже – мелькнули. Собственно, после чревоугодия Игорь Яковлевич исчез.

Возник послеобеденный отдых. Павел улегся в избе – здесь было прохладно – денек, подобно вчерашнему, получился где-то душноватый. Хорошенькие облака скользили мимо солнца, окружение было наполнено ленивой, сладкой тишиной и клонило в негу. Володя, напротив, стащил кошму с сеновала и устроился, смахнув рубаху, в огороде. И точно, уснули.

Разбудил напористый голос Вениамина:

– Эй, Москва, благодать пришла, лебеду искала, да беду нашла!!

Когда Володя – минут двадцать еще он витал в поэтических, вероятно, дебрях – вошел в избу, за столом сидели хозяева, Павел, Игорь Яковлевич и сюрреалистическая Мария. Вениамин шумел:

– Колхозник – он комель. Жнет и пашет, бдит и пляшет. Мы светлую будущую самым доскональным манером разумеем. И завтре рыбалочку изобразим великую. Ванька комбайн не хуже отца знает, наука в руку – заместит.

Мария, играя соблазнительной шеей, повернулась к Игорю Яковлевичу:

– И вечерок нынче не обойти. Народ в напряжении, бабы сарафаны гладят.

Игорь Яковлевич напряженно воззрился в Володю, моргал, как водится:

– Тут мы с Павлом порешали в отсутствие. Люди на самодеятельность разошлись для дорогих гостей. Ну и от вас недурственно штукенцию, парочку… Понять можно, столь чудесный форс-мажор. Я, например, могу престидижитацию иную толкнуть.

Володя насупился и увел глаза, вдруг без перехода расплылся: «Отчего же».

Концерт начался часов в девять. Клуб, ясно-понятно, был забит. Сельчане расфуфырились, у баб в персях гнездились броши, мужики применили расчески. Гостей посадили в первый ряд, управляла всем движением Мария. Она стояла в авангарде шести женщин богатой возрастной амплитуды, что, видно, являли хоровой коллектив, сбоку пристроился на стуле счастливый Терентий с заправским баяном.

– А вот, товарищи, не лыком шиты мы, и не просите, – звенела вся в прическе и подведенных глазах, за платье и не станем, Мария. – Дорогие гости в лице театральных представителей посетили. Пусть и не нарочно, и нашему Вениамину Игнатичу прямое уважение, а все отрадно. В кои веки. И ударять лицом в грязь мы отнюдь не собираемся, а покажем, на что способны.

Она приятным образом отступила в ряды певческого коллектива и здесь же полыхнул баян Терентия. Пошла «Рябина кудрявая».

Верно, женщины доводили искусство до сведения вдохновенно. Далее ступила веселенькая «Рула тэ рула» и теперь же из-за кулис выпорхнули вприсядку два мужичка и пошли залихватски куролесить коленцами. Овации на всякую выходку были пламенные. Марии с ее сольным номером «Течет река Волга», исполненном глубоким, бархатным сопрано с емким вибрато досталось сполна. Игорь Яковлевич, само собой, наяривал в ладоши зверски, собственно, рот его в период соло Маши был плотоядно приоткрыт и очки не скрывали живейший блеск глаз. Справедливо сказать, свой номер – фокусы с картами, иными доступными принадлежностями – от отчебучил ловко и отклик сорвал.

Пришел черед Владимира Семеновича. Гитара, что предварительно настроенная пряталась за кулисами, была не ахти, но все возмещал непреклонно творческий дух помещения. Впрочем, первая песня – «Старый дом», аплодисменты вызвала чуток натужные: оказывается певец до глубинки еще не совсем дошел, содержание и манера народного любимца оказалась пока специфичной, – больше дало себя знать официальное уважение. Однако «Песня про нечисть» уже проняла, люди прочувствовали сермягу. Всего артист спел три песни, «Скалолазка» очаровала совершенно. И почувствовав по поведению, что мужчина намеревается этим ограничиться, сельчане устроили зверский бис. Последовали еще три песни, «Парус», как ни странно, чуть с ума не свел, и тут не отпустили бы, но выручил председатель, выяснилось, что вопреки обещанию, он из города прибыл. Следуя чину, Аркадий Иванович выбрался на сцену и толкнул речь.

– Товарищи, а так же граждане. В государстве мы с вами живем важном и равноправие соблюдаем отнюдь. Полюбуйтесь на факт – столичные люди к нам пожаловали и запросто с нами якшаются. Что уж говорить за номера искусства. Уважаемый Владимир Семенович как коренной артист очень весьма насущного театра нашей любимой родины подтвердит, что и мы умеем изобразить. Подтверждайте Владимир Семенович, а то не выберетесь целы из нашего достойного села. – Здесь председатель несколько неспокойно загоготал, дабы гости, не приведи господь, не перепутали последние слова с чем иным кроме шутки.

Владимир Семенович шутку подтвердил, высказав следующее:

– О чем тут может идти речь, шикарные люди. Поверьте, сердечно тронуты и гостеприимством и всем остальным.

Вероятно, он намеревался добавить еще ободрительные предложения, но этого хватило, народ хлынул на сцену и принялся трепать человека рукопожатиями, прочими прикосновениями и словами. Гам случился отличный и радостный. Ильинишна, например, на правах первого угощателя доказывала:

– Мы Бобровских (соседний совхоз) обойдем, и не мечтайте. Оне на озимых прежде выезжали, а наш агроном Захар Антоныч таку передову технологию по яру вменил, что теперя нам и дождь нипочем. Опеть про черезполосицу знам, про мелиорасию единова. Эка, к примеру, какой подсолнечник вымахал.

Симпатичная Дарья бухгалтерских кровей вопреки уже знакомой словообильности, молча находилась рядом, гордо откинув голову и нахально взирая в Павла, переплясывала, притом водя по плечам распахнутым платком. Крутившаяся рядом дочка председателя все хотела предъявить некое слово, но получался кратковременный писк. Некая баба доказывала, что сын у нее в армии научился столь бойко передразнивать всю троицу (Балбес, Бывалый, Трус), что командир части выдал внеочередной отпуск, и Москве, поди, такого жанра отродясь не снилось. Разумеется, Вениамин не преминул обозначить присутствие следующей поэмой: «Сатана Вениамин, а Татьяне битамин». Впрочем, все это совершалось наперебой и вряд ли доходило до слуха приемника, пережатого разнообразием источников. Сюда же Терентий разошелся не на шутку и наяривал одну мелодию за другой, отчего вся катавасия имела характер веселый и ядреный.

Однако все это было перекрыто происшествием, что не замедлило случиться. Когда настырничанье на москвичей несколько улеглось и все заменилось прекрасными разговорами о производительности труда и прочем счастье, шатанием и общим шумом, в углу сцены произошел голос. Он сообщал следующее:

– Теперь пора ночного колдовства. Скрипят гроба, и дышит ад заразой. Сейчас я мог бы пить живую кровь и на дела способен, от которых я утром отшатнусь. Нас мать звала. Без зверства, сердце!

Подобную речь толкнул мужчина вполне чистенько одетый – правда, крой костюма был годов из предвоенных, с подложными плечами, о двух бортах и прочей атрибутике тех времен. Товарищ имел выразительное, свежевыбритое лицо, причем сработанное лезвием явно редкого применения, что утверждал изрезанный и очень светлый сравнительно с остальным смуглым лицом подбородок. Этой свежести шли печальные глаза и непослушные расческе волосы, наконец непокорный уже всякому усовершенствованию возраст. Сооружение являло Скипидарыча.

Совхозный люд заработал, верно будет сказать, несколько ошарашенный вид. Даже Терентий сомкнул в последнем аккорде меха и приобрел несколько лишних морщин на без того сетчатом лбу. А конкурент между тем вполне поставленным голосом излагал:

– Что бы ни случилось, души Нерона в грудь мне не вселяй. Я ей скажу без жалости всю правду словами, ранящими, как кинжал. Но это мать родная – и рукам я воли даже в ярости не дам.

Ей-ей, в покрытом изумленной тишиной помещении голос обрел резонанс и слова отзывали, пожалуй, магическим очарованием.

Какой черт дернул Владимира, неведомо – впрочем, догадаться можно: перед выходом Вениамин соорудил, конечно, некоторую заправку – однако он не сумел остаться в стороне.

– Теперь прощай. Пора. Смотри, светляк, встречая утро, убавляет пламя. Прощай, прощай и помни обо мне! – возразил он на речитатив соратника.

Но что вы думаете, по всей видимости, собрав в кулак все что было возможно собрать из широко мечтательной натуры, в роль вступила и Оленька, дочь председателя. Выпросталась сокровенная и много укрощаемая мечта о сцене. Девушка сделал заявление:

– А по чем я отличу вашего дружка? Плащ паломника на нем, странника клюка. Помер, леди, помер он, помер, только слег. В головах зеленый дрок, камушек у ног. Белый саван, белых роз деревцо в цвету, и лицо поднять от слез мне невмоготу.

Офелия во всей красе, будьте любезны.

После этой тирады вновь возникла изумительная тишина. Впрочем, теперь короткая. Пространство взорвалось овациями, люди всем темпераментом выражали согласие с происшествием.

Разумеется, следующие слова председателя были приняты с предельным энтузиазмом:

– Во двор, товарищи! Мы некоторое угощение за счет совхозных средств организовали. Конечно не традиционным числом, однако случай. Собственно, и дела наши доморощенные на твердом пути, так что смысл имеется. На выход, друзья!

Точно, во дворе рядом с клубом, под размашистыми тополями, славно освещенный гирляндой ламп, несомненно, привычным образом разместился длинный стол с радующим глаз наполнением.

Когда уселись, председатель обратно выдал горячую речь за успехи и жизнь, впрочем, ничего нового не сообщил, но, понятно, вооруженные наполненными стаканами люди приняли слова самым должным образом. В общем, ход вещей случился приятен душе. Небольшой сбой устроил мужчина в залихватски заломленной на затылок военной фуражке с кокардой. Впрочем, движения его были весьма расстроены и слова исполнены винного накала:

– Я вот что скажу, товарищи и женщины! Ни при каких обстоятельствах, никак нет! Собственно, ахалям-бахалям. Собственно, сэнк ю фатэншн – пич пеникал, май дарлинг.

Он, конечно, намеревался продолжить обзор, но сидящая рядом Дарья, Кокарда и явился капитаном, супругом, сильно дернула докладчика за рукав и того хорошенько на радетельницу шатнуло. Возник гомон, смех. Дядя очень невестибулярно норовил принять первую позицию, жена удерживала. Капитан горячо сетовал:

– Изыди, сатано! При живом муже. Смирно, шагом марш!

– Уймись, несчастье ходячее, – шипела Дарья, – на весь свет позоришь. Вот наказание.

Соседи усмиряли страстотерпца. Мария срочно перехватила слово:

– Нет, Аркадий Иванович, школа конечно играет сильную роль в нашей непосредственной жизни, однако на клуб я ваше внимание перемещу. Не можем приобрести современные ряды для зрителей, ограничиваемся скамейками. Это очень влияет на вокальную сторону самодеятельности. Столица при этом посещает только так. Согласитесь, Игорь Яковлевич.

– Бросается в глаза, – тотчас возник соратник. – Победы обеспечиваются тылами, доказано последними исследованиями. Аркадий Иванович, я вам пришлю специальные заключения самых маститых.

– Тылов? – подковырнул Павел.

Игорь Яковлевич заулыбался, и воодушевился Володя.

– Нет, действительно, клуб у вас солидный. Из такого сооружения можно конфету сделать минимум районного масштаба.

Верно, постройка была кондовая, обширная, внутри сразу обнаруживалась несуразная пустота. Возникли мнения. Внес голос и Скипидарыч, которого обнимал Терентий и преданно смотрел на двубортный пиджак новоявленного:

– Я всегда твердил, исподтишка-впритык, что напрасно проходим мимо Гамлета. Берусь исполнить три роли не сходя со сцены, вразнос меня не обессудь.

Ильинишна завела: «Это было давно, лет семнадцать назад…» Однако к моменту Кокарда умудрился отвязаться от лучшей половины, соответственно сбил певицу, кочетом сообщая:

– Рекогносцировка еще впереди! Пич пеникал, никак нет!

Незамедлительно развернулись прения. Суть полемики – это дошло не сразу – состояла в том, что бывший капитан войск написал письмо в правительство, где доказал с циркулем в руке, что нулевой меридиан надо срочно переносить на Урал, конкретно село сами понимаете какое, поскольку все стратегические концепции и маневры будущего исходят из различий азиатских и европейских цивилизаций, которые обнуляются именно в уральских краях. Таким образом следует строить новейшую обсерваторию, собственно, точное место уже выбрано, ибо Гринвич суть законченное недоразумение.

Был, разумеется, задан вопрос гостям, как они относятся к поставленной ребром тематике, на что Павел пылко сделал заявление:

– А почему нет! Вы напрасно робко относитесь к представителям культуры. Владимир Семенович имеет крупные достижения и даже в КГБ на примете. А насчет обнулить, тут не то что меридианы, но и параллели есть.

Сильную лепту внес Скипидарыч, процитировав доказательство:

– Слова парят, а чувства книзу гнут. А слов без чувств вверху не признают… Тудэть-сюдэть.

Володя наблюдал происходящее с поднимающимся азартом, надо думать, щипались музы. Собственно, в глотку ушел шмат живого холодца. Собственно, явно содержась мыслительно во власти одной из очередных вдохновительниц, выразил сокровенное:

– Какого рожна, кем ты рожана – порожней прожито, а рожа-то!.. – Впрочем, тут же вернулся в действительность. – Слушайте сюда, ребята, мы Гамлета соорудим нате вам. И бросьте, бросьте – дело сделано!

Игорь Яковлевич пламенно поддакнул:

– Искусство в массы, черт бы меня забодал!

Володя еще что-то говорил, но поднялся гвалт, народ отнесся к заявлению сильно воодушевленно. Оленька, например, вцепилась в папу председателя, глаза являли нечто мартеновское. Впрочем, Терентий развернул меха и обрушились танцы. Павел, например, вполне лихо отплясывал с Дарьей тогда как капитан в пустоту доказывал истину меридианов. Затем Владимир Семенович сильно пел. Подле него тщательно терлась мама Оленьки, Надежда Артемьевна, да и сама девица. В итоге артиста при доставке домой в достаточно шатком состоянии подпирали с боков – уж сложилось вовсю светло – Павел и Вениамин. Игорь Яковлевич и Мария, как вы понимаете, испарились загодя.

По утру довелось вовсю светло, хоть и несколько пасмурновато за окном. Контуры гостиной долго не могли дойти до сознания Владимира. Наконец пришел в себя, зашевелился. Он сидел на диване, неподалеку на раскладушке из-под одеяла торчала шевелюра Павла. Кто-то нездорово посапывал в углу, Володя залюбопытствовал, туго встал. Здесь на какой-то дерюжке брошенной на пол, лежал Игорь Яковлевич.

Прочную тишину странно уютно подчеркивал зуд мухи в окно. Владимир напялил штаны, вышел, окунул голову в бочку возле крыльца. Помотал, стряхивая воду и фыркая. Теперь же скрипнула дверь и на крыльце образовался Ванька.

– Чтой-то мы вчера… внештатно окунули, – несколько виновато пробормотал Володя. – Что родители?

– В поле, – бесстрастно констатировал пацан. – Завтракать – или подождете, когда другие встанут?

– А сколько, вообще говоря, на твоих золотых?

– Начало десятого.

– Пфуф! Я их разбужу, пора и честь знать… Слушай, как добрались мы, припоминаю, а вот Игорь Яковлевич – ты в курсе?

– Под утро. Тяжелый. Вы сами спросите.

Павел уже не спал, лежал на спине и лениво смотрел в потолок, скрестив на груди руки. Хмуро скосился. Володя пригладил шевелюру:

– Встаем, надо мотать удочки. Чересчур интенсивно.

Павел повел голову на нездоровый, прерывистый храп из угла. Грузно сел.

– Пожалуй.

Володя подошел, склонился к Игорю Яковлевичу, потормошил:

– Мужчина. Я пришел к тебе с приветом. Только никому об этом. Спятим вместе да ладом, и уже вдвоем в дурдом.

Коллега прекратил похрапывать, пошевелился, однако натянул накидку на голову шибче.

– Э, товарищ, вы нам писали, не отпирайтесь! – Володя распрямился, мягко пихнул тело мыском ступни.

Игорь Яковлевич закряхтел, туго зашевелился. Замер. Стащил, наконец, с головы тряпье. Володя радостно засмеялся, на левом глазу шахматиста горел отличный фонарь.

– Кто к нам прише-ел! – запел Владимир Семенович. – На лице налицо!

Игорь Яковлевич зло стащил накидку, тяжело и чертыхаясь поднялся, демонстративно развернулся во весь рост. Павел, настороженно улыбаясь, внимательно глядел. Игорь Яковлевич согнулся, всматривался в пол. Нашел очки, но принципиально сунул их в карман – он спал не раздевшись.

– Ну, поделись, – душевно ерничал Володя, – учини откровения. Снабди историческими фактами… Мужчины, заварушка приобретает пресловутый характер!

Рассекретил происшествие престидижитатор только в конце завтрака пирогами и молоком. Находились втроем, отсюда, надо полагать, не скрытничал. Начал вяло, но постепенно вошел в раж.

– Стало быть, изба. Домой привела, предполагаю. Притом ни зги. Ликую: темнота – друг влюбленных. Всей душой, тем самым – не говоря за тело. Посадила на стул, я сейчас. В окно улыбается месяц, ходики отсчитывают минуты ожидания. Трепет предчувствия… Слышу, зашуршало недалече. Иди сюда, дивный голос из соседней комнаты. Переступаю, полный очарования момента. Да, да, сюда, шепчет прелесть. Очертания ложа. Ах, милый… Самым добросовестным методом скидываю лишние конечно покровы. Пристраиваюсь всем вожделением. Любовь моя!.. Раздается вопль. Скатываюсь. Сию же минуту зажигается свет. Вообразите картину, мужики. Я в непосредственности последней, передо мной в ночной рубашке стоит патлатое, седое существо годов этак пенсионных с глазами полными ужаса. Посягательство! Мадам в порядке самообороны хватает будильник и ахает точнехонько мне в глаз… Ретировался, признаться, очень резво. Как еще одежду подобрал. Какова хохмочка!?

Володя и Павел зашлись. Игорь Яковлевич сокрушался:

– Нет, товарищи, это не сюрреализм, это метасюр. – Закруглил тонально и по-смыслу совершенно уже не рыцарски: – Королева шантеклера, в рот компот!

Павел обрадовался:

– Замечательно, значит, собираем манатки.

Игорь Яковлевич не возражал, хоть и выразил досаду:

– Черт возьми, как я покажусь в таком виде.

Сделали Ваньке поклоны за гостеприимство, как родители состоялись в отсутствии, тронулись. Если помните, авто было оставлено подле сельсовета, на подходе кажется Володя без нажима заметил относительно зайти попрощаться, например, с Ильинишной, но предусмотрительный Павел воздержал: «Отвлекать людей. Не официоз же, сугубо частное посещение».

Сели, Игорь Яковлевич угрюмо повернул ключ, агрегат несколько раз недужно фыркнул и обиженно замолк. Водитель смачно сматерился, задумался, вылез, открыл капот, хлопнул себя по ляжкам:

– Вот же я оглоед. Ну конечно!

Выяснилось, вчера днем, когда Павел и Володя отдыхали, Игорь Яковлевич посетил прекрасную Марию и даже покатал ту по окрестностям. Выйдя из машины и будучи воодушевленным изрядно, забыл снять клемму, что нужно непременно делать из-за худой цепи. Аккумулятор за ночь сел.

– С толкача? – ободрил Володя.

Павел хмуро выразил сомнение. Действительно, сзади и вокруг лежали мясистые рытвины и лужи. Игорь Яковлевич добил окончательно, махнув рукой: «Гиблое дело, у меня генератор подлый, только через акому». Товарищи взглянули с подозрением, и шофер с отчаянием повинился:

– Мужики, ей богу, никаких скрытых намерений! – красноречиво ткнул в фингал.

После прений решено было обратиться к Ильинишне. Обрадовалась:

– Терентий, за милу душу, он как раз в эмтэсе робит. Чичас я его по телефону добуду.

Добыли Терентия, конечно, не сейчас, однако и верно прибыл на телеге с неказистой, но резвой лошадкой (МТС как-никак). Между прочим, совершенно тверезый. Погрузили аккумулятор, от неприкаянности уселись все и ходко погремели в мастерские.

День выдался нынче умеренный, хорошо укутанный облаками, однако грубоватая дорога, обложенная репейником, густой крапивой и прочим плевелом, текущая в объеме могучих панорам, навевала кондовые мотивы, просторную приязнь. Володя погрузился в истому, Павел был непроницаемо отрешен, Игорь Яковлевич, чувствуя себя не в тарелке, егозлив, долго объяснял Терентию особенности своей машины. Механизатор обрадовался:

– Яковлевич, дуру не гони. Аккумулятор пустой, окисленный наглушняк, отвечаю. Пять часов гонять надо, не меньше… В общем так, я тебе танковый в багажник поставлю, за час проводку оформлю без булды. Без бензина сможешь рулить, всю жизнь будешь ездить и помнить Тереху… Вы, мужики, у нас пока чайку погоняете, а мы с Яковлевичем вашу лайбочку от нашего газика прикурим и пригоним.

Безрадостная картина станции – разбросанные небрежно остовы механизмов, мятые бочки, неказистые помещения, необоримые грязь и ржавчина – надо сказать, не поколебала витающего настроения. Терентий с Игорем Яковлевичем скрылись в неком строении, москвичей механизатор снабдил грубо сколоченным столом под открытым небом в сторонке, пообещав чая. Ну что ж, будет исполнено. Подошла неопределенных годов женщина с самоваром, дальше надлежащая посуда, кренделя. Все это в молчании, исполнительно. Женщина вразвалку удалилась.

Не успели москвичи достаточно насладиться напитком, нарисовались Терентий и Игорь Яковлевич, оба угрюмые. Игорь Яковлевич косясь на спутника не интеллигентно – после ночного приключения лоск с него зримо сошел – изрек:

– Твою же мать. Как на зло на начальника напоролись, с танковым аккумулятором прокол. Орет на Терентия, водишь, мол, тут всяких! Стало быть кучковаться здесь еще придется. В мой электролит залили, поставили на зарядку.

Володя смотрел на сельчанина:

– А прикурить – ты же грозился!

Тот хмуро пояснил:

– Я тут задвинул пару дней, начальник на меня полкана спустил. Простите мужики, пока никак, ждать придется. Я пошел, а то уволит, он у нас дюжо лютый.

Володя решительно поднялся.

– Ну-ка пойдем. Где этот начальник?

Павел тоже агрессивно встал. Терентий махнул руками, указывая куда идти, сам потрусил в другую сторону. Трое гостей широким шагом двинулись.

Начальник в своем кабинете угрюмо что-то писал. На вошедших голову не поднял, но глазами сверкнул. Володя спокойно подошел, рядом встал Павел, Игорь Яковлевич держался сзади.