Записки старого капитана

Как отмечалось в сводках МВД, преступность в городе резко сократилась, только больницы забиты больными с черепно-мозговыми травмами и переломами рук и ног. После – шесть лет учился, и никаких нападений, все тихо. И тогда мне стало понятно, почему немцы моряков называли ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ. Дисциплина, взаимовыручка, братство, самоотдача, надо выполнить и довести до конца. Может, у них, моряков, это в генах?

Я понял, это мое. На первом курсе была начертательная геометрия, я сдал на пять – чертить, рисовать я умел, папа научил. Даже подрабатывал, делал чертежи старшекурсникам. Когда сдавали без замечаний, то по таксе – меня в пельменную. Первый курс – другие условия, учеба, дисциплина, все впервой, кушать хочется. Хотя столовая нормальная, но не то, я не втянулся. Пельмешки покушаешь – человек, учиться хочется. После первого курса практика на УТС1 «Байкал». По окончании приехал к родителям в Североморск 3. Приехал в форме, папа крякнул, мама промолчала. «Все правильно, сынок. Я не думала, что ты меня послушаешь. А как хотелось видеть тебя учителем».

После второго курса производственная практика, свободный выбор, хотя список, где можно устроиться, был у каждого. Я выбрал небольшую контору небольших промысловых судов. Практика три-четыре месяца, большие суда ходят шесть-девять месяцев. Захожу в контору и в кадры, там двое седых о чем-то спорят. Затихли, на меня смотрят. Доложился, кто и зачем. Один другому: «Вот смотри, готовый третий, бери». Оба смотрят, как кобра на лягушку. Я – за дверь, мне оба: «Стоять!». «Мне нужен третий помощник и боцман. Кем пойдешь? Я Старпом с ТХС2 «Бодрый». «Да я…». «Научим да покажем. Все, Митрич, пиши направление боцманом, найди третьего». Идем на судно, я пытаюсь что-то сказать, что только второй курс окончил. «Научим, не боги горшки обжигают». Зашли на судно. Вокруг трюма сидят суровые мужики, всем за сорок. Старпом: «Это боцман, как тебя, Виктор Иванович». Да, Виктор Иванович, боцман наш, поняли, ждем третьего. Мужики раздвинулись, как звать-величать слышали, и они мне спокойно все рассказали, чем занимается судно, куда ходят. Развозим снабжение, продукты по точкам, «Ну, вы поймете». Такого не может быть, я что, в другом мире? «Если что непонятно, вы спросите лучше, мы все объясним. Вот только одно, и это обязательно как молитву запомните – это УТС – учебно-тренировочное судно.

ТХС – транспортно-холодильное судно.

только у нас и никому постороннему не говори, табу». Я про себя: «Ну точно, разводят, издеваться будут. Да, посмотрим». «Когда капитан скажет приготовить якорь к отдаче, как это делать – покажем, всегда спрашивай: “Степан Николаевич, на какой якорь становиться будем, какой готовить?” Он подумает и скажет: “Сегодня на правый становиться будем”. Запомни и не спеши». «Почему?». «У нас нет левого якоря». «Как? Я шел и видел два». «Да, видел, но левый деревянный». Вот так прикол. «Запомни», – главное, серьезно и без улыбки. Мое первое знакомство с морским юмором.

Развозили снабжение, продукты по поселкам, военным точкам, гидрометстанциям. Как-то раз нас в спешном порядке загружали, привезли перед отходом офигенный торт и роскошный букет цветов – доставить через сутки, спецзадание. На гидрометстанцию, для одной пары. Как приехали во время войны, так и живут, и работают. Сын, летчик, погиб на этом мысу. Как мы бережно несли все это на берег. Женщине букет – это святое.

По поселкам был один запрет на грани уголовного закона. За продажу, обмен чего-либо на водку с местными эскимосами – статья, и карали серьезно. Продавец магазинчика – внештатный сотрудник милиции. Моряки мне подсказали, когда поняли, что я неболтливый, за литр шила3 можно получить голубого песца. В одном из поселков эскимосов, весь поселок три-четыре чума, напросились в гости. Мне было очень интересно, как там живут люди. Напросились, естественно, с шилом. Старик с ходу смекнул, что-то женщине неопределенного возраста на своем сказал, та кинулась из чума. Через минут пятнадцать мы сидим вокруг кострища, мясо варится, старик нам подал по кружке чая. Я все осматриваю, два моряка о чем-то шепчутся со стариком. Женщина дала знак, мясо готово, разлили по граммульке. Старик жадно выпил и качается из стороны в сторону, покуривая замысловатую трубку, и напевно чтото говорит. Морячки смотрят на меня, а я на мясо налегаю. По вкусу как баранина, да нет, что-то другое. Потом мне показали, что за мясо – собачатина. Я – старику и женщине: «Мясо нормальное у вас есть?» «Да, да, сейчас» – и опять что-то варится. Как меня не вывернуло, не знаю, наверное, взрослею.

Шило – издавна на русском флоте «шилом» называют чистый спирт или напиток из спирта, разведенного в произвольной пропорции водой.

Старик сидел, качался, потом встал и мне: «Пойдем». Завел в какой-то закуток и говорит: «Витя Ивановича, я старый, моя дочка молодая, корошая, работящая, мне нужно дитятка». А дочка, «красавица», эта женщина, что варила разделанную собачатину, стояла рядом. «Смотри, какая она корошая». Та с себя сняла меховое национальное изделие. Прищурившись, призывно улыбается, груди слегка отвислы, живот слегка выпирает, ноги кривоваты, и чувствовалось давно не мытое тело. «Да, да, хороша, только оденься, холодно, заболеть можно». Старик показывает на сундук, метр на полметра и высотой сантиметров семьдесят. «Возьми ее, а я тебе вот это дам», – и открывает сундук. Там сверху шкурки голубого песца, много, а под ними аккуратно уложенные пятидесятирублевые пачки. «Ты молодой, она молодая, все для вас будет». В голове у меня картина: сидит в чуме Абдурахман ибн Витя, грязная старуха, куча кричащих детей, собачье мясо, вместо музыки завывание ветра. И деньги, много денег. Прекрасная перспектива и романтика.

У меня от такой перспективы ничего не шевельнулось. «Дедушка, тут подумать надо, с кондачка не решить. Пойдем выпьем, поедим мяса, опять выпьем, подумаем. У меня много дел там, дома, с папой-мамой поговорить надо. Сам знаешь, святое – папа, мама, нельзя так быстро решать, все-таки брать в жены – это…». «Корошо, корошо, а может, попробуешь, какая моя сладкая дочка? Папе с мамой расскажешь». «Дедушка, пойдем выпьем за радостную весть. Поговорю с папой и мамой и приеду, ты только жди».

Он из сундука вытащил три огромные шкурки голубого песца. «Маме от меня, она у тебя корошая, скажет корошо, и ты приедешь». Я приобнял будущую жену, шкурки засунул под рубашку, и мы пошли к морякам. Там деду чуть больше подливали. Наелись оленины. Попрощались, ты только жди.

Практика закончилась, но меня ждал сумасшедший сюрприз. Наше государство придумало нечто от великого ума: кто дважды в один год поступал в ВУЗ – призываются в армию. Я – в деканат с повесткой. Декан Долматов посмотрел, выслушал меня, я рассказал все, как на духу. С ним – к начальнику училища, Партному. Я второй и первый курс закончил на одни пятерки, а тут… Это приветище из Ленинграда.

Я, конечно, не молил «помогите и заступитесь», глядя на меня, все и так понять можно было. «Я поступал, когда мне не было восемнадцати лет». Они нажали на свои рычаги, и этот вопрос отложили до окончания училища. Выпускались лейтенантами, и какая-то часть шла в армию служить один год.

Когда я родителям рассказывал про сватовство, все дружно расхохотались, «Повезло тебе, сынок, ой как повезло», «Мама, а тебе – с тестем», – и достаю голубого песца. Потом, через какое-то время (сразу нельзя, возникнут вопросы, где приобрели, у кого, время такое) нашли мастера, и у мамы появилась обалденная шапка. Папа: «Ну ты у нас королевна!»

Самый интересный и богатый на знания был четвертый курс, учеба по специальности. Встреча с корифеями науки, на учебниках которых учится вся страна, да и весь мир, вот они, живые, рядом. Профессор Ольховский – промысловая навигация, гений в своем деле; профессор Долматов – астрономия, навигация; профессор Логинов – теория качки; профессор Быховский – электротехника для судоводителей. Учиться было очень интересно и в то же время сложно. Добавить ко всему этому себя любимого, взрослею, гормоны играют, но успевал.

После четвертого курса – стажировка в армии и морская практика на промысловых судах. Я попал на рыболовный траулер «Гранит», чуть больше СРТМ4, угольщик. С корочками матроса I класса меня взяли на должность матроса III класса, директором ящика. Рыбу из трала выливают на палубу, огороженное место – это и есть рабочее место директора ящика. Из ящика рыбу подавать, голова к голове, на рыбодел, где матрос II класса отрубает голову рыбе своеобразным способом, туфелькой, у каждого вида рыбы своя туфелька; следующий, уже матрос I класса – шкерит (очищает от кишок) и сбрасывает в трюм. Там соленный (полковник) пересыпает солью и складывает штабелем. Последнее ОТК5, и продукция шла в Норвегию. Если что не так – берет рыбину, выползает из трюма и по роже

СРТМ – средний моторный морозильный траулер.

ОТК – Отдел технического контроля – самостоятельное подразделение производственной организации, которое осуществляет независимый контроль соответствия продукции установленным требованиям. Здесь – проверка этим отделом.

тому, кто запорол. Все молча, и все понимали – на холоде не повозникаешь, себе дороже. До сих пор отголоски – отмороженные кончики пальцев. Кто последний приходит на судно – ему место директора ящика. Голову к голове не подал – рубщик с рыбодела сбрасывает, тоже молча. А если зубатка скользкая, зубатая, метровая, бывает и больше…

На траулере делали рыбную муку, брак туда шел, рыбий жир и консервы, стоял один автоклав. На что поступал заказ, то и делали. Работа тяжелая, на морозе, палуба, открытая всем ветрам. Моряки грамм сто пятьдесят рыбьего жира выпьют, покушают и дальше работают. Мне – «Попробуй». Я-то помню рыбий жир, что в детстве мне пихали, бррр. Попробовал и я – ничего противного нет, тонизирующий только. Угля хватало на двенадцать-четырнадцать дней. В порт, заправляемся углем.

Как обычно – то двигатель не работает, то лента транспортерная порвется. Как у Райкина – кирпич есть, раствора нет. И всегда приходилось таскать вручную. Если кто помнит фильм про Максима Горького – у них было приспособление с деревянной подставкой, такое же и у нас. Таскать – бог с ним, а вот сидеть в бункере и раскидывать его – это что-то. Закидали и – в море, благо пар – всегда отмоешься. Как-то молодые кочегары укачались, матрос III класса и юнга. В топку подбрасывать уголек и следить за давлением. Пар всему голова. Пришлось песню выучить: «Не в силу я вахту стоять… сказал кочегар кочегару…»

Мурманск, 1970 год, зима, снега навалом, вьюга. На автобусной остановке скопилось ну очень много народа, как обычно, конец дня. Автобуса нет долго, народ поразному к этому относится, в основном чаша терпения переполняется. Я тоже стою и мужественно жду, от холода приплясываю, держа в руках коробку с тортом. Пригласила в гости меня девушка. Цветы не взял, денег не хватило, да и откуда у курсанта лишние деньги? На ленточку денег не хватило, но мне перевязали какой-то бечевкой.

Из пурги вывалился битком набитый автобус, отдуваясь, затих, люди посыпали оттуда. Как брать штурмом автобус, мы все помним, тем более в зимнее время. Исхитрился залезть и я, держа над головой торт.

Мы все стояли так плотно, особенно я, прижатый к молодой женщине. Мои губы касались ее лба. Я делал вид, что стараюсь отодвинуться, но мои неуклюжие попытки ни к чему не приводили. Я успокоился, ехать аж восемь остановок. Симпатичная девушка на мои попытки не реагировала, только подозрительно и очень внимательно смотрела наверх. Потом на меня и опять наверх. Ну, тоже посмотрел наверх. Блин, веревочка с одной стороны лопнула, коробка подозрительно накренилась. А этот водила, чтоб он… таксист хренов, дрова везет, болтает нас, как не знаю кого. Под мышкой у меня мельтешила усатая голова пенсионера, глаза у него выкатились, и в такт движениям коробки ходили туда-сюда. Автобус резко затормозил, нас кинуло в одну сторону, потом в другую. Веревочка лопнула, крышка отлетела, торт, переворачиваясь, упал вниз. Как я долго его выбирал, чтобы много было крема, я так его люблю… Торт упал между мной и девушкой, не забыл он задеть и пенсионера. Картина со стороны – крем на моем лице, на девушке и на усах пенсионера. Рядом дико заржал мужик, пенсионер вспомнил весь словарный запас времен гражданской войны, но сделать ничего не мог – руки заняты авоськой, только пытался длинным языком слизать крем с усов. Девушка страдальчески смотрела на меня и постоянно повторяла: «Только в креме не ходила». Наблюдая за проворным пенсионером, решил слизать крем с девушки. Торт лежал на груди у нее и в так движениям автобуса балансировал между нами. Я лизнул, она выпучила глаза и лягнула меня в то самое место. Я дернулся, торт начал скользить вниз между нами. Качка автобуса усилилась, мы его разминали своими телами, потом ощутили, что стоим на остатках этого злополучного торта. Мужик, захлебываясь: «Ой я сейчас описаюсь», ноги его, скользя по крему, поехали в сторону, и он сел на задницу. Падая, судорожно за что-то схватился, это была могучая рука дородной тетки, и вырвал у нее авоську с большой свежей рыбиной, которая пошла гулять по всему автобусу. Взбесившаяся тетка треснула мужика по темечку, есть подозрение что тот, как и обещал, описался. Тетка визгливо заорала: «Моя рыбка, где-то в автобусе!». Ктото заметил: «Ну ни хрена себе, с таким здоровьем и рыбку имеет»

Девушка: «Мальчик, ты куда ехал?». «В гости», – ответил я весь в креме, – «А сейчас никуда, выходить буду». «Я тоже». Так мы и вышли на одной остановке, а автобус, удаляясь, увозил с собой всех участников этого небольшого инцидента. Я неуклюже пытался оттереть ее снегом, но масло размазывалось по ее шубе. Я глупо спросил: «У вас есть стиральная машина? Я постираю». Почти весело она ответила: «Есть, ну пойдем». К Маринке я ходил полгода, пока не пришел ее муж.

Начало пятого курса, стажировку на правах мичманов проходили в Лиинахамари. Распределили на каждую лодку по восемь человек. Мы попали в экипаж резервной лодки. На ней годки (моряки, заканчивающие службу) балом правят, на нас наезжали. Мы решили проблему радикально – ночью тихо встали, годка – с кровати, в рот – кляп, и привязывали к кровати. И так всех. Утром подъем, а тут такое – на корточках, да всю ночь. Мы построили экипаж, нас давай распекать: «Да кто позволил?! Да мы…» Конфликта нет, все в ажуре.

Помполит попросил сделать плакат. Я сделал хорошо, спросил, может, еще что-нибудь, или ремонт какой – мы могем, нас четверо. Он узнал, говорит – надо ремонтик сделать одному офицеру. Я ему озвучил нашу таксу: покушать и пузырь. Так мы пошли по рукам. Делали качественно, покормились, выпили и на ПМ6 «Столбов», где квартировались. Нам хорошо – служба идет, и людям помогаем.

Подкатил к нам полковник, шишка по политической части, только прибыл, и надо ремонт всей квартиры. Я нагло: «Вам сказали, на каких условиях мы работаем?». «Ну да». Утром привезут, мы работаем, его жена что-то приготовит. На третий день заканчиваем, осталось пол покрасить, жена только что-то готовить, он – ей: «Я им заказал на «Столбов», им оставят». Весь день покушать нет, спиртного нет, до Столбова два километра пешком.

Жена виновато на нас смотрит, руками разводит, а этот… Ну мы им и покрасили, так, что краска не будет сохнуть. Он к нам подошел: «У вас краска не сохнет, надо доделать». Недалеко стояли офицеры, курсанты и матросы, у всех вытянулись уши в мою сторону. Мой ответ ему: «Слушай ты, козел, подождешь. Она, как у тебя совесть появится, так и высохнет. Пошел на хер, я себя на помойке не нашел. Ты нас голодных выгнал на мороз, и мы два

ПМ – плавучая мастерская.

километра шли по вьюге в темноте на «Столбов», а там никто не знал, что ты звонил, козел, оставить нам покушать. В Мурманске появишься, сволочь – отмудохаем. Ты понял, вали от сюда». И нагло на него смотрю. «Да как ты смеешь со мной так разговаривать, да я тебя…». «С козлами так и разговаривают. Я тебя предупредил. Дернешься – нас здесь сотня, не забывай. У своей женщины учись, она умнее». Больше мы никому не делали ремонт. Нас уговаривали, мы – «Нет, извините. У вас гаденыш-полковник всю нам охоту отбил. Какая вера вам?». Ему пришлось краску сдирать, сушить, потом красить.

После стажировки сходил на БМРТ7 «Компас», на юг, за кордон. Рейс был хороший, я себя хорошо зарекомендовал. Капитан сказал: «Если в Мурманске останешься, возьму тебя к себе на судно» и дал рекомендательное письмо в училище.

Пятый курс, спецпредметы, особенно качка, преподаватель – профессор Логинов. Это как надо любить свой предмет и так досконально его знать! На пальцах и всем телом нам показывал качку и попутно исписывал доску интегралами. Нам было не до смеха. Мы видели и понимали качку – какое-то волшебство. Из семидесяти билетов только семь билетов про качку, теория вероятности – не попадет, и не учил. На экзамене попалась качка. Кладу билет и ухожу, укачало. Я засел за качку, как крот грыз, я не только понял и изучил, но и разобрался с чертежом и интегралами. Я даже давал мастер-класс по качке. Пересдавал Логинову сразу, без подготовки к доске и все дела. Но это не все. На государственном экзамене мне попался убойный билет – качка фишлупа «Кальмар» (рыбопоисковый прибор с электросхемой), заумная формула по астрономии, промысловая навигация. Нехилый вопрос. Именно этот госэкзамен и назывался Ералаш. Удивительное для всех – я пошел к доске и начал сходу писать интегралы, чертеж и объяснять качку. Говорил медленно, вдумчиво. Главное – нагло показывать знание качки с ее интегралами, а там посмотрим. Ответил, перехожу к астрономии и медленно начал выводить формулу. Долматов заинтересованно смотрел. Я очень долго колдовал с математикой и все же получил нужную формулу. Долматов подошел к доске, перечеркнул на середине и говорит: «Надо было сделать

БМРТ – большой морозильный рыболовный траулер.

так, а ты пошел аж до Луны». «Скажите, в моих расчетах есть ошибки? Нет. А как я сделал – мое решение. Вы нас как учили? Главное – добиться конечного результата. Тогда зачем перечеркивать, если правильно решил?». Долматов развел руками: «Ну да, верно, но через Луну». Ответы на остальные вопросы комиссия слушала вполуха. Я сдал Ералаш, вышел, – «Где мой стакан?». Мне налили, я выпил и – портфель в окно – это такой ритуал, заведенный задолго до нас, и мы соблюдали традицию. В этот момент вышел Долматов, о традиции он знал. «Да, не ожидал такого от тебя. Я не о традиции, нет. Об экзамене. Какой умный и наглый подход! Виктор Иванович, если ты придешь и покажешь, что стал капитаном, я с тобой в ресторан схожу».

Защита диплома прошла в рабочем порядке, и я ждал распределения и ответа из Москвы, подтверждения об окончании МВИМУ и распредкомиссии. Было сказано – первая десятка по учебе остается в Мурманске. Я седьмой, но по дисциплине труба. Пока суд да дело, познакомился со смазливой девочкой, ее родственница, тетка, гнобила ее, держала за домработницу. Ее родители в деревне угорели, детей отдали в интернат. Она со временем перебралась к тетке в Мурманск, братья в деревне, а деревня в Чувашии. Такая запуганная, неустроенная, но учится на товароведа в техникуме. Мне стало ее жалко, да и красивая. Училище закончил, я все могу, я исправлю это, сделаю жизнь лучше. Никакой любви, только дурацкое чувство долга. Зачем… Даже расписались, ведь я смогу ее сделать счастливой. Сделал…

На распределении кому куда, сидел московский чин, весь такой важный. Я предоставил рекомендательное письмо капитана, сказал, что женат, да и по учебе, как говорил ранее, седьмой. Всей первой десятке – «Вы нужны на Камчатке», и мне тоже говорит. Я ему чуть ли ни матом, где видал Камчатку, «У меня законное право!..». «Вы подумайте в коридоре, мы вас пригласим». Захожу второй раз, «Ну как, согласны на Камчатке поработать?». «Нет. Значит, слушай, поеду на Сахалин, в сраную деревню Невельск, там пивзавод есть. Попью и уеду в Мурманск. С такими знаниями себе работу найду». После меня человек восемь на Сахалин пиво пить поехали. Меня и других уговаривали – может, на Черное море, Одесса, Севастополь? Нет, Сахалин. «Мне направление на хер не надо, так поеду на Сахалин». Разговор был на высоких тонах, нет авторитетов, когда такой обман.

Обрадовал Ираиду – поедем на Сахалин, мир повидаем. Сначала к твоим, в деревню, потом к моим родителям. Так и порешили. Приехали в Чебоксары, город в Чувашии, красивый, зеленый, чистый. Мощная гидроэлектростанция в Новочебоксарске. Встретили нас хорошо, но время поджимает, поехали в деревню, недалеко, в десяти километрах. Приехали, деревня большая, триста, может, больше домов, но почти все дома заколочены крест на крест досками, жилых чуть больше двадцати. По всей деревне стоят деревянные навесы высотой пять-шесть метров, длиной по двадцать метров, на них хмель вьется. Где-то читал, что самое лучшее пиво делали в Чувашии, все хвалили, вот и попробую, коль приехал. Парадокс – в десяти километрах мощная гидроэлектростанция, а в деревню свет не проведен. Жизнь в светлое время, потемнеет – керосиновая лампа, и вьется в печурке огонь, и, о чудо, увидел, как горит лучина. Я не выдумываю, да, лучина, обалдеть! Я спросил, а как пиво можно попробовать. Хозяева: «Да, конечно, сейчас все будет». Когда ехали, по пути купил две бутылки коньяка. Холодильников нет, радиоточка не работает, в печке трещат дровишки. Принесли сорокалитровый молочный бидон, на нем деревянный ковш литра на два. Мясо соленое нарезали. Чтобы не портились продукты, их солили. Сейчас бы сказали – реалити-шоу, но это настоящая жизнь в стране-победительнице. Бидон открыли, и мне, как гостю, первый ковш. В ковше что-то непонятное, желто-коричневое, молочного цвета, а запах недозревшей браги. Попробовал – как есть недозревшая брага. Спрашиваю: «А пиво где?». «Так вот же», – показывают на бидон. Тоска. Налил себе полстакана коньяка, выпил, закусил сервелатом магазинным и наблюдаю, как давно, в чуме. Полумрак, потрескивает печка, бадья с пойлом, извиняюсь, с чудесным забористым пивом, а вокруг вроде как родственники. По кругу гоняют ковш и разговаривают на своем чувашском. В доме какая-то неухоженность, можно сказать, не видно руки хозяйки. Ковшик под рукой, зачем что-то убирать? У эскимосов подметено уютно, по центру очаг, огонь, варится что-то, даже собаки. Спросил у соседа, как до туалета пройти, он мне: «Да за угол дома зайди». Зашел – там какая-то женщина сидит. Я назад, за другой угол, ищу туалет, а нет его, по чувашскому штату не положено, демократия – что хочу, то и делаю… Как мне стало противно, что я наделал, бежать, ночь на дворе, надо утром. На чем и где спали – промолчу. Слышу, коровы мычат, спросил молочка попить. Мне в ответ: «Вон ведро, сколько хочешь надои». Промолчал, помыл руки и пошел к корове. Вспомнил фильм «Когда казаки плачут», гирю не привязывал к хвосту, вымя протер и пытался за соски подергать. Эта грязная корова дергается, не понимает меня. Достало. И я со всей силы ей в лобешник, ведро пнул, злой в дом. Поехали.

Сравнить есть с чем, где ты, моя эскимоска? Думалось бросить здесь эту прелесть, которую с трудом, со скандалом заставлял подмываться, менять белье, купил все мыться, а то накрасится, а шея черная. Не было у нее ничего, все купил, деньги были, чистоту вбивал. Мысль была взять билеты на теплоход, да по Волге до Астрахани, а там до Орска. К этому времени папа закончил службу, демобилизовался. Билеты надо заказывать, заранее. Не получилось, и слава богу – тот теплоход под парами чувашского пива въехал в мостовой пролет, жертв было очень много. Не судьба.

К родителям в Орск мы приехали, мама посмотрела, пообщалась, и мне: «Ты решил, сынок? Как же тебе тяжело будет. Взялся за гуж не говори, что не дюж. На Сахалин едешь, может где и встретишь Комарову Бажену

Казимировну, может быть. Тетка наша… С АлександраСахалинского была давно весточка. Остальное как-нибудь потом, у нас еще будет время поговорить». Уезжая на Сахалин, я сделал большую глупость – взял с собой мой чемоданчик с коллекционными монетами и орденом. Папа говорил: «Оставь, сынок, целее будет». «Ну что ты, папа, у меня вроде семья, дети будут». Ну хорошо. А где было бы лучше, так и не скажешь.

Глава 3. Сахалин 1. Плавбаза

Сахалин, Сахалин, Сахалин, остров хороших, удивительных людей и не менее удивительных животных. Невельск, небольшой рыбацкий городок, где очень крупная рыбохозяйственная база тралового и рефрижераторного флота, где плавбазы, транспорт, БМРТ, траловый флот. Также в городке есть рыболовецкий совхоз чего имени, не скажу, там РС8 и хорошая ремонтная база. Градообразующие предприятия. Не забудем про пивзавод, где просто отменное пиво. Пиво варят два японца, оставшиеся после войны. Два ходовых ресторана и два пивных бара, стоящих на берегу залива.

Приехали и – в отдел кадров. С вышки, молодой, работы навалом. Только жена не вписывалась в эту радость. Жить негде. Я им на их радость и говорю: «Вы напишите на моем направлении, что не нуждаетесь в таком ценном кадре – нет жилья. Я буду вам признателен, поеду в Москву и покажу эту пропечатанную бумажку тому дерьму, которое меня помимо моей воли прислало сюда», – мило улыбаюсь. «Меня ждет капитан в Мурманске, у меня его рекомендательное письмо». Нас отправили в гостиницу для моряков. Меня на первом этаже поселили, жену на втором. Так внезапно, это временно. Месяц на разных этажах, любиться бегали в сопки. Романтика.