Госпожа

Вернулся домой и отец Ксении, без наград, но дважды раненый и с изрядно подорванным здоровьем – нигде не умел жить Петр, ни в мирной жизни, ни на войне. Он и раньше-то к хозяйству особой рачительности не имел, а тут вообще отвык от оного. А на отхожий промысел идти у него уже и здоровья не доставало, да и желания тоже. Он вообще почему-то рассчитывал, что дальше у него получиться жить, вообще тяжело не работая. Так что по дому и на огороде по прежнему в основном пласталась мать, ибо Ксения тоже и в земле ковыряться и под корову садиться не собиралась. Она считала, что на то имеет полное моральное право, ибо в последние годы только благодаря ее помощи семья могла неплохо существовать в сравнении с односельчанами.

Незадолго до Рождества по деревне прошел слух, что сельсовет вот-вот примет решение о национализации, то бишь, об официальном разрешении на грабеж имения. Сельсоветчики боялись, что из города приедут представители новой власти, имение опечатают и заберут в казну. Сельсовет состоял в основном из сочувствующих эсерам, скептически относящихся к власти большевиков. Все понимали, что поровну разделить барское добро вряд ли получится, скорее всего каждый будет хватать как можно больше. Немецкая часть деревни к этому «мероприятию» не привлекалась. Во-первых, ещё их далекие предки «баронской палкой» были отучены брать чужое, во-вторых, то было в определенной степени справедливо, ведь немцы не воевали, не бедовали последние годы, и главное… Главное, не их предки столетиями горбатились на Римских-Корсаковых, преумножая их богатства.

Ксения в этой ситуации сориентировалась мгновенно и стала энергично озадачивать отца:

– Тятя, на послезавтра назначили имение грабить, слышал?

– Ну, слышал… и мы пойдем. Может и нам что обломиться. Да, ты и знаешь, что где там лежит, покажешь, – отец явно до конца не прочувствовал момента.

– В том-то и дело, что знаю. Как стемнеет запрягай лошадь, надо в имение ехать пока там еще все цело. Через черный ход зайдем, я знаю, как можно дверь открыть. Возьмем самое дорогое пока все не растащили.

Не сразу Ксения убедила неповоротливого отца сделать как она велит и не терять времени даром, иначе все лучшее, конечно же, достанется сельсоветчикам. Ночью, воспользовавшись вьюгой и кромешной темнотой, в санях с запряженной приведенной Ксенией из имения лошадью, она, отец и братья, подъехали к барскому дому с тыла, к черному ходу. Дверь оказалась закрыта изнутри на засов. Но Ксения знала, как пробраться в дом через крышу и чердак. Она «проинструктировала» младшего брата. Тот залез на крышу, отодрал доски которыми было забито окошко чердака и, проникнув в дом, изнутри открыл засов. Уверенно ориентируясь в хорошо знакомом ей доме, Ксения прошла в столовую, показала отцу, где надо поднять половые доски, чтобы достать оттуда серебряные ложки, вилки, подстаканники, наиболее ценную посуду. Отец с братьями носили все это в сани и аккуратно складывали, прикрывая соломой, ею же и перекладывая, чтобы дорогие хрусталь и фарфор не побились в пути. Ксения в почти полной темноте ни разу не ошиблась, когда показывала, где что брать. Брали только самое ценное и что можно было разместить в санях, чтобы увезти за один раз. Дабы не заподозрили, что кто-то здесь побывал, внешнее убранство: портьеры, занавески, картины, мебель и ковры не трогали. За всем этим строго следила Ксения, а отец и братья беспрекословно ей подчинялись. Отрезы ситца, кашемира, шевиота, гепюра, шелка, что лежали в кладовке, Ксения распорядилась забрать все. Любая мануфактура сейчас была едва ли не дороже золота. На них можно было обменять все что угодно.

Уже глубоко за полночь отец сказал, вошедшей в раж «собирательства» дочери:

– Все, сани под завязку забиты, больше ничего не влезет, разве что по мелочи.

– Хорошо, я тут все расставлю как было, следы наши, что на полу остались вытру. А вы вниз ступайте, там меня подождите.

Отец с братьями пошли к черной лестнице, а Ксения, быстро стерев следы от валенок на паркете, прошла к печке и, нащупав нужную изразцовую плитку, надавила на нее, открыла тайник, достала нелегкую коробку – все золотые оказались на месте. Она сунула коробку за пазуху, под тулуп, да так чтобы ее совсем не было видно – она не хотела, чтобы кто-то из родни узнал про эту коробку. То была ее личная добыча, ее собственность. Не то чтобы она не доверяла отцу, но зная его «хозяйскую хватку», не сомневалась, что в его руках и эти немалые деньги быстро пойдут по ветру. Уже собираясь спускаться вниз, Ксения вспомнила о книге. Тут же поднялась в библиотеку, быстро нашла нужный фолиант и побежала вниз.

– Это-то зачем, вон она какая тяжеленная, печку, что ли растапливать? – отец выразил недоумение тем, что проявив такие чудеса практичности, дочь зачем-то тащит с собой столь малополезную вещь.

– Да это так… картинки там красивые, – не стала вдаваться в подробности Ксения и тут же прервала разговор, чтобы не пояснять, что же за картинки ей там так понравились. – Федька, давай закрывай дверь как было и через чердак вылезай, да не забудь там доски на место приладь, чтобы не заметил никто…

Дома они тщательно попрятали в сараях и подполье столовые приборы, посуду, отрезы мануфактуры. Потом Ксения строго настрого наказала всем, особенно братьям нигде про их ночной «набег» не болтать. А коробку с золотом, она в тайне от всех завернула в водонепроницаемую клеенку и закопала на огороде.

Как и предполагала Ксения, честного дележа барского имущества не получилось. Членам сельсовета и их родственникам достались наиболее жирные куски, а остальным, что называется, «губы помазать». Правда кое-кто из бывшей прислуги, увидев, что отсутствует много ценных вещей, и вся мануфактура из кладовки, заподозрили, что кто-то тут побывал до дележа. Подозрение пало на сельсоветчиков. Те божились, что как при всех заперли и опечатали дом, так в него не заходили, о чем свидетельствуют неповрежденный замок и целая печать. Но им не поверили, ведь и ключи и печать хранились в сельсовете. Ксения же отвела от себя всякие подозрения тем, что одной из первых прилюдно объявила о недостаче той же мануфактуры. Впрочем, вскоре нашли вполне подходящую кандидатуру на роль потенциального расхитителя. Бывший барский конюх, который ранее забрал с барской конюшни двух лучших лошадей, как бы для сохранения. Он месяц назад запряг тех лошадей в две телеги, погрузил на них все свое имущество и вместе с семейством отбыл в неизвестном направлении. Решили, что именно он перед отъездом наведался в имение и забрал то, что пропало. Косвенным подтверждением данной версии стали кое как прилаженные братом Ксении доски на чердаке. Они и дали ответ на вопрос, как конюх проник в дом, не сломав замка и печати.

Большинство подшиваловцев остались крайне недовольны дележом барского добра и в знак восстановления справедливости стали буквально растаскивать как сам барский дом, так и другие сооружения в имении. В результате вскоре в том доме уже не было ни окон, ни дверей, ни паркета, ни большей части крыши, растащили оранжерею, а знаменитую липовую аллею, гордость Римских-Корсаковых срубили на дрова.

1918 год выдался столь же тревожным и голодным, как и предыдущий. Большинство подшиваловцев выживали, продавая в городе то, что взяли в имении. Тем же жила и семья Ксении. Они с помощью бабы Глаши и ее детей обменивали на продукты кое что из помещичьей посуды и отрезы мануфактуры. С учетом того что их «обменный фонд» оказался куда больше чем у прочих односельчан, пережили они этот год относительно безбедно.

А вокруг разгоралась Гражданская война. Большевистская советская власть в Поволжье зашаталась и ее сменил эсеровский КОМУЧ. С востока от Подшиваловки против большевиков выступили уральские и оренбургские казаки. В этой чехарде большинство подшиваловцев сидели по домам и ждали когда все более или менее успокоится. В то же время возвращения прежних порядков уже не хотел никто. Русская часть деревни, понятное дело, опасалась возвращения господ, а немцы хоть из имения ничего и не взяли, да и брать не хотели, но тоже не хотели возврата старой власти, которая их во время войны с Германией очень сильно притесняла. Все жили в надежде, что придет такая власть, которая всем будет по нраву. Когда прокатилась весть, что царь с семейством расстреляны в Екатеринбурге… то была радостная весть. Нет, никто из подшиваловцев не жаждал царской крови, просто этот расстрел восприняли как полное освобождение от ответственности перед господами за разграбление имения.

Те, кто понюхал фронта, как правило, не рвались воевать. Но молодые парни, не хлебавшие фронтового лиха… они были не прочь пострелять, на лошадке поскакать, сабелькой помахать, мир посмотреть. А так как большинство в Подшиваловке составляли бедняки, то они в основном сочувствовали большевикам. Кто-то записался в регулярные части Красной Армии, кто-то примкнул к красным партизанам. Последние не столько воевали, сколько промышляли грабежами, благо царившие вокруг беззаконие, вседозволенность и неразбериха тому способствовали. Во второй половине 1918 года красные перешли в контрнаступление и почти до самого Урала восстановили свою власть. Но не надолго, уже весной 1919 года в наступление перешли белые, которых возглавил объявивший себя верховным правителем России адмирал Колчак.

В результате наступления белых Подшиваловка оказалась как бы в расщелине между фронтами и случилось то, во что уже и не верил никто, и о том думать забыли: в деревню вошел отряд казаков и с ними приехала Ирина Николаевна со своим мужем…

1963 г.

В очередной раз «сновидение» прервало вновь усилившийся шум в доме. Это сын пришел с улицы и решил послушать новости, увеличив громкость радитрансляционного приемника. Сноха, боясь потревожить сверкровь, всегда приглушала громкость, ну а сын он и есть сын, тем более любимый. Ему Ксения Андреевна многое позволяла. По радио превозносили успехи советской космонавтики, дескать и спутник мы первыми запустили и первого космонавта и первую женщину-космонавта… Ксения Андреевна была бесконечно далека от всего этого, охватившего в последние годы страну «угара гордости». Она этого искренне не понимала, удивлялась, что все вокруг, в том числе и сын со снохой искренне радуются этим успехам, тоже гордятся. Какая гордость, если живешь плохо и эти космические успехи ни как ту жизнь не улучшают? Чему радоваться, когда все здесь, на краю света, в основном оказались не по своей воли? С чего радоваться такой жизни, только потому, что другой не видели? А вот она видела и со стороны, и сама жила по-настоящему хорошей жизнью, хоть и недолго и может сравнить. А тут все живут почти так же как жили те же крепостные крестьяне сто лет назад. Так же работают в колхозе, где господская барщина заменена государственной, а в принципе одно и тоже, так же топят печки, держат скотину, пасут, убирают за ней, доят коров, вскапывают и пропалывают огороды. Слава Богу, здесь много теплее чем в саратовских степях потому кроме картошки, лука и помидоров вырастают яблоки, груши, урюк, виноград… Да вот еще радио орет, про космос хвастает – раньше не было такого. А в целом – разве это жизнь? Разве так жили ее господа, да и она сама в недолгие годы НЕПа, когда казалось начала сбываться ее вожделенная мечта – стать госпожой?

А сейчас… Может быть самым большим начальникам счастливо и легко живется? А остальные как их предки мучились, так и они мучаются. Впрочем, то что большинство живет тяжело Ксению Андреевну не возмущало. Она давно уже осознала аксиому жизни, для того большинство тяжело работает и плохо живет, чтобы избранные, меньшинство жили легко и в удовольствие. Но вот то, что ни она, ни ее дети, несмотря на все её старания в число тех избранных так и не попали – это её угнетало даже сейчас, так сказать, на смертном одре.

Полтора года назад, тогда еще вполне здоровая Ксения Андреевна поехала проведать дочь. Дочери с учетом советских реалий сильно повезло – она вышла замуж за офицера и жила в Калининграде. Счастливчиком можно было считать и ее мужа. Зять успел только на самый конец войны и в отличие от сына Ксении Андреевны не успел нахлебаться военного лиха. Его до самого 1944 года спасала бронь, ибо он учился в техникуме. А по окончании техникума и офицерских курсов он получил лейтенантское звание и почти не воевал, ибо война к тому времени кончилась. Смекнув, что в голодной и разоренной стране в армии будет сытнее, чем на гражданке, он в оной и остался, в дальнейшем окончил академию и в общем жил не тужил.

Фактически на другой конец страны поехала Ксения Андреевна, посмотрела. Не впечатлила ее страна. Разве что после войны немного оттаяла, прибралась. А всеобщая бедность, как в России, так и в Белоруссии, она как была, так и осталась. Разве что когда проезжала через Литву, там жили явно побогаче. В доме дочери посмотрела, как живет семья советского офицера. Что такое офицеры Ксения Андреевна хорошо знала. И эталоном офицера для нее, конечно же, являлся жених, а потом муж Ирины Николаевны. Еще будучи поручиком, он произвел на тогда еще юную Ксению такое сильное впечатление. Нет, она в него не влюбилась. По большому счету Ксения ни тогда ни позже ни в кого влюбиться по настоящему не могла. Ведь ее единственной и всеобъемлющей влюбленностью была ее мечта. Но что такое офицер от бога внешне и по содержанию, это в ее сознании отпечаталось на примере того поручика, а потом ротмистра, впитавшего в себя качества многих поколений потомственных господ офицеров. Потом ей приходилось немало видеть советских офицеров и сын ее некоторое время был офицером… Ксения Андреевна имела некое чутье на человеческую породу. В зяте этой породы, которая присуща настоящим офицерам она не увидела. То был обычный без особого стержня мужичок, которому просто немного везло по жизни. А из достоинств он обладал разве что легкостью в общении и умением угодить начальству. Но для армии мирного времени то были весьма весомые достоинства и они позволяли ему относительно неплохо продвигаться по службе. Но ничего настоящего офицерского, даже можно сказать господского Ксения Андреевна в зяте не видела, ни во внешности, ни в характере. Если его поставить рядом с ротмистром, или даже с ее сыном времен войны… он рядом с ними смотрелся как мешок с отрубями рядом с бравыми гвардейцами.

Увы, не в мать пошла и дочь, особенно внешне. Ни осанистости, ни хороших женских пропорций она не унаследовала, даже одеваться со вкусом не умела, хоть и имела возможность. По советским меркам и муж ее прилично зарабатывал, и в Калиниграде, особенно по линии Военторга, имело место неплохое снабжение промтоварами. Приехав фактически от сельских условий жизни в семье сына, она ожидала увидеть значительно более высокий городской уровень жизни семьи дочери, но… Ксения Андреевна привычно стала выговаривать дочери и зятю, что не гоже так жить семье офицера, и питаются неважно и дочь свою одевают плохо, и мебель надо бы получше иметь, да и зятю брюхо подобрать не мешает, офицер как-никак…

Но занять то же положение, которое она занимала в семье сына не получилось. Зять, внешне вроде бы тюфяк тюфяком сразу дал понять, что в своем доме диктата тещи не потерпит. А дочь… дочь тоже довольно быстро устала от материнских нравоучений и на ее защиту не встала. Да, там были, так называемые, удобства, горячая вода в кране, паровое отопление, теплый сортир, мыться можно было в своей ванне, а не ходить в городскую баню, и кино можно было смотреть по телевизору не выходя из квартиры… Если бы почти все это кроме телевизора Ксения Андреевна не познала еще с юности, живя в барском доме, она бы может быть это восприняла как невиданное высшее качество жизни, тогда еще недоступному большинству советских людей даже в больших городах, не говоря уж о провинции и сельской местности… Тогда бы может она и смирила свою гордыню. Но с той же юности, являясь крестьянкой по рождению, фактически она ею уже не была. В ней уже давно созрела не сумевшая удовлетворить свои амбиции госпожа. Потому Ксения Андреевна, что называется, гневно «топнула ножкой» и поехала назад, в дом сына, туда где сноха ей не перечила, где топили печь, доили корову, где в туалет приходилось ходить на улицу. Зато там она себя ощущала, если не госпожой, то полноправной хозяйкой.

Её хоть и не ждали назад так скоро, но встретили радостно и сын и внуки… сноха смиренно восприняла это как богом ниспосланную данность – видно судьба ей такая в своем доме быть на вторых ролях. Но, скорее всего, резкие смены климата и временных поясов, переезды за несколько тысяч километров, нервные переживания… С учетом возраста все это и спровоцировало страшную болезнь вскоре уложившую ее в постель, обернулась невыносимой болью, которую приходилось глушить инъекциями морфия.

Под «аккомпанемент» радио Ксения Андреевна вновь погрузилась в забытье.

1919 г.

Когда летом 1919 года казаки нежданно нагрянули в Подшиваловку и с ними в пролетке приехала Ирина Николаевна, а рядом верхом восседал ее ротмистр… Все ожидали что деревню ожидает карательная акция. Подшиваловцы чуть не все от мала до велика стали разбегаться и прятаться: на сеновалах, в подполе, в стогах, в оврагах. Но ничего такого не случилось. Оказалось, что казаки заехали в деревню мимоходом и ненадолго, так как ротмистр уговорил командира казаков сделать крюк в десяток верст и на несколько часов заехать в имение своей жены. Остаться надолго и тем более проводить реквизицию у них не имелось времени, да и казаки не горели таковым желанием. Линия фронта проходила недалеко, так что отвлекаться на посторонние дела не было никакой возможности.

Естественно, Ирину Николаевну затрясло от гнева, когда она увидела, во что превратилось ее родовое гнездо. Но окончательно ее подкосило то, что тайник в печке, ради которого и затеяли этот «рейд», оказался пуст. Впрочем, с помощью мужа она тут же взяла себя в руки, сообразив от кого что-то можно узнать. Двух верховых казаков послали к дому Ксении. Она не последовала примеру отца, матери и братьев, которые попрятались. Ксения знала, что барыня обязательно будет ее искать и если не найдет вполне может приказать сжечь дом. Под конвоем она пошла к разграбленному барскому дому, по пути обдумывая, что будет отвечать на расспросы барыни.

Ксения застала Ирину Николаевну в склепе у могилы отца, пожалуй единственному сооружению в имении не подвергшемуся разграблению. Сильно изменилась барыня за тот год, что отсутствовала в Подшиваловке. Она еще более осунулась, черты лица ее обострились, некогда вызывающе круглящиеся под платьем формы явно уменьшились в объеме. Тем не менее, ни какие невзгоды не могли убить породы. То по-прежнему была властная и красивая госпожа, и как всегда прекрасно одетая в длинное дорожное платье и шляпу с вуалью. Все, что придумала Ксения в свое оправдание ей не понадобилось. Ирина Николаевна не собиралась ходить по избам и изымать свое имущество, его все равно не на чем было везти, да и не нужна ей была такая обуза. Она интересовалась лишь содержимым тайника: куда делись империалы, их разделили или нет? По замешательству Ксении барыня поняла, что самого страшного не произошло, золото не разделили, и оно не разошлось по рукам. Так же, хорошо зная свою горничную, она безошибочно определила – золото у неё.

– Ксения, не отпирайся, я вижу, что тайник вскрыла ты и шкатулка, что там была, у тебя.

Ксения стояла ни жива, ни мертва, не в силах произнести ни да, ни нет. Ей мерещилось, что сейчас её начнут пытать, бить плетьми. Но Ирина Николаевна нашла совсем иной выход из сложившейся ситуации. Она вдруг заговорила доверительно ласково, как никогда не говорила с ней ранее:

– Ксюша, давай с тобой договоримся. Ты оставляешь ровно половину тех денег себе, а вторую половину принесешь мне, и мы с тобой расходимся полюбовно. Согласна?

Видимо у барыни совсем не оставалось времени, чтобы силой выбивать из неё своё золото. Но Ксения того не ведала и потому искренне обрадовалась:

– А половина, значит, мне… вы мне оставляете?

– Да, конечно… только давай иди скорее, – поторопила барыня.

Назад она тоже проследовала под конвоем, но казаки, не спешиваясь, остались перед домом, предупредив, чтобы не вздумала бежать. Ксения и не думала, ведь «сделка» показалась ей выгодной. Она отсчитала ровно половину империалов и полуимпериалов и принесла коробку барыне.

– Ну, и слава Богу, – с облегчением произнесла Ирина Николаевна пересчитав монеты. – Ну что же Ксюша, прощай. Наверное, больше и не увидимся. А ты молодец, хоть и в деревне сейчас живёшь, а еще красивее стала, чем была. Видимо от женихов отбоя нет? Не сомневаюсь, что ты самого лучшего выберешь. Какого-нибудь нового начальника, туда же сейчас все больше молодые пробиваются. Глядишь, и сама тут первой дамой станешь. Я же всегда чувствовала, что ты к этому стремишься, – барыня вдруг поделилась своими догадками, тем, что сама Ксения вроде бы тщательно скрывала. – И откуда в тебе это, а Ксюша?

Ксения в растерянности переминалась с ноги на ногу, не зная, что отвечать на столь необычную откровенность барыни. Но та и не ждала ответа, по всему она просто напоследок хотела выговориться:

– А знаешь, я могу предположить, в чем тут дело. Твоих же предков сюда из-под Пензы привезли. Наверное, ещё тогда кто-то из твоих прапрабабушек согрешили с моими прапрадедушками. Ведь мы же с тобой очень похожи даже фигурами, а уж характеры, один к одному. Скорее всего, оттуда у тебя эти господские замашки, – барыня нервно рассмеялась.

Ксения плохо понимала к чему все это барыня говорит, она молча слушала, в страхе что та передумает и потребует вторую половину денег. Но тут Ирину Николаевну позвал муж, им было пора уезжать. На последок барыня даже поблагодарила:

– Спасибо тебе Ксюша, что золото сохранила. Очень я боялась, что и концов его не найдем. Мы ведь за границу уезжаем, а там без денег делать нечего. Бумажные-то все обесценились, без золота никак. И еще, хочу тебя попросить… Если сумеешь здесь за начальника выйти замуж и на что-то влиять… Не разоряйте наших могил. Покойники, они ведь никому не мешают… Ладно, поедем мы. Счастливо тебе Ксюша оставаться.

Ксения про себя облегченно вздохнула и искренне пожелала:

– И вам Ирина Николаевна, дай Бог доехать туда, куда вы собираетесь, и чтобы у вас там сложилось. А насчет могил… не знаю, если только чего смогу…

1963 г.

Под впечатлением последней встречи с барыней, Ксения Андреевна вновь вынырнула из 1919 года в середину века.. То впечатление оказалось настолько сильным, что она и въяве продолжала думать о Ирине Николаевне и ее возможной дальнейшей судьбе. Она даже решила к этому «делу» привлечь своих домашних и позвала сына:

– Володя… поди сюда!

Но её как обычно первой услышала сноха:

– Володя, тебя мама зовет.

Читающий лежа на диване сын, отложил газету и поспешил к матери:

– Что ты хотела мама?

– Помнишь, я тебе говорила, что перед тем, как через Подшиваловку чапаевцы проходили, к нам казаки наехали и с ними наша барыня приезжала. Она сказала, что за границу с мужем собралась ехать. Как думаешь, могли они тогда туда уехать, когда тут кругом такое творилось?

Ксения Андреевна, пожалуй, и сама себя не могла бы объяснить, с чего это вдруг её так сильно заинтересовала судьба ее бывшей барыни. Естественно, не понимал этого и сын. Он недоуменно пожал плечами, подумав, что ко всему у матери и с головой возникли проблемы. Тем не менее, он не мог не откликнуться на её просьбу:

– А когда это было-то, уточни? Я у Бориса спрошу, он по истории проходил Гражданскую войну.

– Летом то было, аккурат за месяц до чапаевцев. Тогда еще белые, казаки наступали.

Позвали внука. Тот недовольно ворчал себе под нос:

– А я что помню, мы Гражданскую войну в прошлом году проходили.

– Ну, так найди прошлогодний учебник и посмотри по карте, где проходили летом 19 года фронты. Давай-давай! – подогнал сын внука.

Вроде бы как обычно «вынырнув» из воспоминаний в реальность, Ксения Андреевна, на этот раз находилась в сознании все немалое время, что внук искал прошлогодний учебник, а потом атлас к нему… Наконец, он озвучил то, что ему удалось выяснить:

– В атласе есть карта положения фронтов на май 1919 года. Тогда белые почти до Волги дошли. А точнее ничего сказать не могу.

Отец отобрал у него атлас и вглядываясь в карту стал прикидывать возможности подшиваловской барыни и ее мужа выскочить из охваченной внутренней войной страны:

– В общем так мам, если тогда сразу, не дожидаясь, пока Чапаев белых погнал, они поехали на Восток, то могли успеть через Владивосток уехать. Далековато, но та часть России тогда вся под Колчаком была. А вот если задержались, то все, уже к концу лета казаков от основных сил Колчака отрезали, там уже не пробиться было. Можно было и в другую сторону, к Деникину. Туда гораздо ближе, но опасно, через Волгу переправляться надо было, а она вся красными контролировалась.