Аркан общемировых историй

– Как вам выставка?

– Вот, пришел о ней писать, – сказал Ростислав. – Не могу сказать, что мне нравится.

– А какому здравомыслящему человеку понравится такое? – фыркнул Август.

– Ага. Особенно плагиат, – мягко заметила Катарина.

– Это Вы про что?

– А посмотрите на картину «Распятие нового Иисуса», тогда поймете.

– Сейчас обращу внимание…

– Позволите составить компанию? – предложил Ростислав.

– Конечно. Заодно просветишь – может, я чего не пойму…

Мужчины подошли к полотну, с которого на них смотрело «распятие» некоего мальчика-подростка (а судя по росту и телосложению, это был именно подросток), чье лицо было занавешено темными волосами. Его тело скорее висело на крупном трехмерном кресте, будто прибитое пулями – всего Август насчитал шесть огнестрельных ранений: в правом боку, в обеих руках (правая, казалась, вот-вот оторвется в районе плеча), но больше всего досталось голове – во лбу зияло три дыры. Сей крест увенчивал какое-то высотное здание (были видны только два верхних этажа), а на заднем фоне виднелись небоскребы, более привычные для Нью-Йорка, чем для Уфы.

– Мне кажется, или здесь что-то от Дали? – предположил Август.

– Угадали. «Распятие или Гиперкубическое тело», – кивнул Ростислав.

– Это что, так называемый постмодернизм?

– Если этим можно прикрыть любой плагиат, тогда – да.

– Похоже, ты настроен критически в отношении работ Минны, – хохотнул Август.

– Как и Вы, судя по всему… Наша братия до сих пор помнит, как Ктория Ариманова заклевали друзья Минны. Похоже, именно об этом картина «Жертвоприношение»…

– Я тоже заметил.

– И Вы с тех пор так и не хотели вернуться в журналистику? – удивился Волжский. – Я анализировал Ваше творчество в одной из своих курсовых – у Вас явно был талант…

– Приятно слышать, – чуть улыбнулся Август, после чего, на мгновение задумавшись, произнес: – Когда у тебя есть крепкий тыл, работать всегда легко. После того, как меня поперли из журналистики, я обратился к родственникам, имевшим свой косметический бизнес. Прошло десять лет… Как видишь, не жалуюсь.

– Но меня же пока не выперли. А ведь могли, – пожал плечами Ростислав.

Козлов рассмеялся:

– Прикидываться недалеким у тебя не получается, так что брось. Все прекрасно знают, что ты близок к Кригерам – вон как свободно общаешься с Катариной… Кстати, а почему ты сегодня с ней, а не со своей Юлией Николаевной? Ревновать же явно будет…

– Юлия Николаевна уехала на очередную научную конференцию, – пояснил Ростислав. – Трагедии трагедиями, а научный процесс продолжается… Кроме того, она в курсе, что я пошел с Катариной.

– И ничего тебе не сказала?

– Абсолютно.

– Хорошо, когда тебе люди настолько доверяют… – заметил Август, посмотрев по сторонам, и внезапно застыл на месте.

Он увидел другую Минну.

Это, была, безусловно, не та Минна, что была близка к очередному художественному триумфу, но другая – удивительная похожая на ту, которую Август знал десять лет назад. Эта девушка легко двигалась меж гостей, выпивая на ходу очередной бокал шампанского и негромко смеясь при этом.

– Вы чего, Август Федорович? – заметил растерянный взгляд Августа Ростислав.

– Слава, а ты можешь мне сказать, кто эта девушка?

– Понравилась?

– Хотел бы познакомиться.

– Сказал бы, кто это, да сам не знаю. А Вы чего стесняетесь? В конце концов, сейчас Вы можете произвести впечатление на любую женщину…

– Даже на Катарину Кригер?

Ростислав захохотал:

– Этого я не знаю. Женщины рода Кригер – самые сложные головоломки в мире.

– Молод ты еще, чтоб такое говорить, – шутливо фыркнул Август, после чего покинул Ростислава, направившись к заинтересовавшей его девушке.

Она тоже обратила на него внимание.

– Здравствуйте! Меня зовут Грета, – улыбнулась она, подойдя к нему.

– Август. К счастью, не Куратов, но, к сожалению, Козлов.

Грета расхохоталась:

– Я знаю, кто Вы – все ж читаю газеты.

– А Вы? Что привело такую милую девушку на такую страшную выставку?

– Я бы не сказала, что она страшная – скорее… Необычная.

– Вы не ответили на вопрос.

– Я – студентка академии искусств. Мне интересны художники, которые работают в сюрреалистичном стиле.

– Так это – сюрреализм?

– Вся наша жизнь – сюрреализм.

Август хохотнул:

– Понятно… И какая картина Вам понравилась особенно, Грета?

– «Прозревшая Фемида»…

– Эта та, на которой Фемида закапывает в землю группу молящихся ей людей? И что в этом хорошего Вы увидели?

– Ничего хорошего. Этим и понравилась. Правда необязательно должна быть хорошей.

– Грустно Вы мыслите, однако…

– А на Вас, я так понимаю, самое большое впечатление произвело «Жертвоприношение»?

– Как Вы догадались? – удивился Козлов.

– Фигура козла плюс завод… Нетрудно сопоставить, – пожала плечами Грета.

– Действительно… – почесал за ухом Август.

– А Вы не боитесь?

– Чего?

– Оказаться на месте этого козла?

– В глазах Минны? Она б меня принесла в жертву с большим удовольствием… Кстати, Вы очень похожи на нее в молодости.

– Зря Вы так о госпоже Сорокиной, зря… Ей, между прочим, сам Сафронов предложил сотрудничество.

– Мне это ни о чем не говорит.

– Мало кто видит истинные таланты.

– Куда уж мне, отставному журналисту, посмевшему недостаточно хвалить Пикассо и да Винчи в одном флаконе…

– Смотрите! Кажется, начинается официальная часть!

И действительно – Минна, зачем-то придвинув к себе столик со странным содержанием, схватила микрофон и под немногочисленные аплодисменты начала речь:

– Я благодарна вам всем за то, что вы сегодня пришли. Сегодня вы насладитесь не только моим творчеством, но и импровизированным спектаклем, который я для вас с удовольствием сыграю. Не стоит волноваться – он не отнимет у вас приличное количество времени…

Август с ленцой слушал речь Сорокиной, не заметив, что Грета встала ровно позади него и достала из внешнего кармана сумочки складной нож. Она не стала его раскладывать – решила нанести удар в поясницу Козлову рукоятью. Вмешалась Катарина, громко крикнув:

– Август, шаг в сторону!

Тот не сразу понял, что Кригер имеет в виду – сообразила парочка гостей: первый легко перехватил нож, второй чуть оттолкнул Августа.

Грета застыла. На нее смотрело множество глаз.

– Да это – покушение на убийство Августа Козлова! – возмущенно вскрикнул Ростислав.

– Что, прям здесь, на глазах у многих? – раздался скептически настроенный голос одного из гостей. – Она что, дура конченая?

– Видимо, не такая, как я… А может, и такая, – громко сказала Минна, схватила пистолет со стола и направила его в Августа.

Козлов лишь констатировал:

– Ты всегда хотела это сделать…

– Не обольщайся, – фыркнула Минна, после чего выстрелила в голову Грете.

Пистолет оказался настоящий.

Грета свалилась на пол, будто тряпичная кукла.

– Арестовать Минну! – внезапно крикнула Катарина.

Гости, которые спасли Августа, оказались стражами порядка в штатском. Они с легкостью скрутили Минну и собрались пойти с ней к выходу, как произошло нечто странное – полотно «Жертвоприношение» стало истекать кровью.

– Это что еще за шарлатанство? – взвизгнула одна из женщин.

Катарина подошла к убитой Грете, бросила на нее косой взгляд, после чего сказала:

– Похоже, Лилианна этим явно заинтересуется. А «Жертвоприношение» нужно снять и отправить на экспертизу.

– Не нравится мне тон, с которым ты об этом говоришь… – заметил подошедший Ростислав. – Это ведь то, о чем я думаю?

– Нет, не то. Другое. Августа Козлова должны были сейчас убить.

– Кто? Она или Минна?

– А есть разница? – искренне удивилась Катарина.

– Для меня есть, – сказал Август, посмотрел на труп Греты и с грустью произнес:

– Лучше бы это сделала она.

«Шаги одиночества слышать»

My winter storm

Holding me awake,

It’s never gone,

When I walk alone…

(Мой зимний шторм

Не дает мне уснуть –

Он не успокоится,

Пока я иду одна).

Тарья Турунен, «I walk alone».

Город А́усялин в очередной раз готовился к празднованию Дня рождения Духа – изначально религиозного события, которое впоследствии приобрело более светские черты, но не растеряло прежнее значение. Через несколько дней после него начинался Новый год, а за ним тянулась череда еще нескольких праздников, в результате чего мир впадал в некое заторможенное состояние на целых полмесяца. Праздников в Суо́рии хватало и без этой зимней поры, но ни один из них не мог сравниться с ней, ибо только зимой ощущалось удивительное присутствие волшебства.

В канун Дня рождения Духа, или, как его называли в Суории, Хе́нкейва, мужчины дружно украшали деревья пряниками с черносливом, женщины готовили или поросенка, или фаршированную щуку, парни соревновались в стрельбе из лука и игре в горошины, а девушки, особенно незамужние, принимались гадать. Гаданий в Суории было распространено много, но главным продолжало оставаться зеркальное – считалось, что если девушка увидит в отражении не только себя, но и некоего мужчину, то это означало, что ее суженый находится совсем рядом, а значит, не за горами свадьба.

К этим девушкам, пытающимся найти свою судьбу, относилась и Варвара.

Безусловно, девушки находили себе мужей и без помощи гаданий, но, во-первых, это было скорее привычным ритуалом, а во-вторых, Варвара решилась погадать после долгого перерыва, связанного с тем, что ее первая любовь ухитрилась сбежать из города за три дня до свадьбы, аргументируя это тем, что «гадание обмануло». Неизвестно, что отталкивало мужчин от Варвары – может, тот факт, что она была не из богатых или родовитых семей Аусялина, а может, чем-то не устраивал голос, будучи несколько ниже, чем у среднестатистической суорянки… Но Варвара долгое время была одна, и ей это надоело.

Поздним вечером Варвара закрылась в своем небольшом доме, зажгла семь свечей, вставленные в специальный венок, и сдернула занавеску с овального зеркала в средний человеческий рост – практически единственного наследства, оставшегося ей от матери. Приготовления были почти закончены – Варвара надела белое платье в пол, подпоясалась тонкой синей лентой, прибрала волосы пшеничного цвета в такую прическу, чтобы венок со свечами не вызывал неудобств, и, наконец, надела сам венок. Эта часть гадания была самой опасной, ибо свечи могли либо опалить волосы, либо устроить пожар (а такое бывало, пусть и редко), но девушек обучали обращаться с венком с детства, и Варвара знала – если все требования безопасности выполнены, то бояться нечего.

Венок был весомым, но сильно на лоб не давил.

Осталось дело за малым – зажечь ветку еловой омелы, особого хвойного дерева, распространенного в Суории: оно пахло при зажигании так сильно, что этот запах могли чувствовать, как утверждали легенды, не только люди. К счастью, всякие странные существа в Аусялине давно не объявлялись – город был на редкость спокойным, а потому можно было особо не бояться, но стойкость запаха еловой омелы была длительной.

Ветка еловой омелы в руках Варвары зажглась быстро.

– Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный, – произнесла девушка старую, как сам Аусялин, присказку, хотя могла ничего не говорить, ибо это было для гадания необязательным.

Зеркало упорно молчало.

Свечи продолжали гореть.

Варвара подула на ветку еловой омелы – огонь мгновенно потух.

– Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный…

Ответа не было.

Варвара стала мысленно считать до ста. Она не собиралась стоять у зеркала весь вечер и всю ночь, ибо если суженый не появится сразу, то с чего бы полагать, что он появится позже? «Если будет нужно, то его увижу тут же», – справедливо полагала девушка.

Счет перевалил за пятьдесят, но ничего не менялось.

Одна из свеч на венке потухла.

«Плохой знак», – с грустью констатировала Варвара, но продолжила считать.

Когда она мысленно произнесла «девяносто один», зеркало издало странную вибрацию.

Варвара застыла на месте.

Отражение стало меняться, размываясь, а затем снова собираясь, но уже совсем в иную фигуру.

Девушка ахнула.

На нее смотрел совсем незнакомый ей молодой человек.

Он был высок, широкоплеч, имел аккуратные черты лица и был (что особенно отметила Варвара) в некоей военной форме, но она принадлежала явно не представителю войска Суории, ибо войско не одевалось в белое, предпочитая темно-синий цвет. Белоснежный расстегнутый китель молодого человека был украшен парой бордовых блестящих значков – под ним виднелась обычная однотонная темно-синяя рубашка. «Может, он и не военный», – чуть расстроилась Варвара, но виду не подала.

Молодой человек с удивлением осмотрелся по сторонам, будто попал в совершенно иное пространство, пристально вгляделся в Варвару, после чего сказал сам себе:

– А ведь предупреждали меня о последствиях заклинания Идранте́з… Видимо, это одно из них.

– Простите, Вы о чем? – напомнила о своем присутствии Варвара.

– Ай! – вздрогнул молодой человек всем телом, после чего снова вгляделся в девушку и негромко спросил: – Подождите… Вы меня понимаете?

– Понимаю. Вполне отчетливо…

– Язык, похоже, наш… Тогда просветите, пожалуйста, где я оказался?

– Я не знаю, где сейчас находитесь Вы, но я Вас вижу в своем отражении. Меня зовут Варвара… Я живу в городе Аусялин.

– Аусялин? Это в какой области?

– Вам она может быть известна как Суория.

– Что?!? – вопросил молодой человек. – Это же так далеко от Родноруси! Вот так поворот…

– Родно… Руси?!?

– Позвольте представиться – Валентин Брайтсон. Я родом из города Ро́вда. Только что я пришел домой с гостей, где дал небольшое выступление, и внезапно оказался здесь. Вы сказали, что видите меня в своем отражении – могу я предположить, что Вы меня и вызвали?

– И да, и нет… – растерялась Варвара. – Понимаете – я гадала перед зеркалом… В нем должен был отразиться мой суженый. Но я никак не ожидала, что он настолько далек от меня…

Девушка резко сняла венок, в котором осталась гореть всего одна свеча, и замахала руками:

– Нет, нет! Тут какая-то ошибка…

– Знаете – а я не совсем в этом уверен, – задумался Валентин, и его взгляд переместился не на Варвару, но на что-то иное, чего она не видела.

– Вы о чем?

Брайтсон пару раз кашлянул и стал декламировать:

Как грустно смотреть на холодные тени!

С чего бы вам прятаться далёко от всех?

Внедряетесь вы в окружения стены,

Позабыв, что вас видит словесный мой смех!

Внезапно в доме Варвары раздались чьи-то шаги.

– Кто здесь? – вопросила блондинка.

– Не беспокойтесь, – велел Валентин. – Позвольте продолжить…

Ее хватит держать в руках!

Этой зимой от своих оставь объятий…

Будут вдвоем в теплых песках

Он и она! А ты там – совсем некстати.

Варвара увидела, как на пол посыпалась какая-то странная мелкая черная крупка.

– Это что? – испугалась она.

– Я чувствую – это существо близко…

Она летала! Она пропела!

И вещала про сладкую небыль…

Вот только небыль в жизни настала –

Она пропела! Она летала!

Темное, странное существо, похожее на оживший мешок с картошкой, проявилось из ниоткуда, стало извиваться, будто змея, после чего на мгновение остановилось, почувствовало присутствие Варвары и быстро направилось к ней.

– Что это за дрянь?

– Стойте на месте, Варвара! Осталось совсем чуть-чуть…

– Для чего «чуть-чуть»?

Но Валентин ответил совершенно по-иному:

Заставить одиночкой быть – легко и просто,

Но невозможно в мире жить лишь в одиночку…

И я, голов на несколько став выше ростом,

Ставлю, одиночество, жирную я точку!

Существо, названное одиночеством, издало странный писк, заслушавшись Валентина, после чего рассыпалось, но уже более крупной крупкой.

Варвара захлопала глазами.

Валентин похлопал ладонями друг о друга, после чего уверенно произнес:

– Кажется, я понял, ради чего здесь оказался.

– Что Вы сделали? – удивилась девушка.

– Как бы Вам объяснить… Применил свои способности для того, чтобы избавить Вас… Скажем так, от сглаза.

– И что теперь?

– Я не знаю, – честно признался Валентин. – Но хотелось бы быть уверенным, что Вы будете не одна. Надеюсь, что в этом будете уверены и Вы.

– Вы думаете, причина именно в этом?

– Кто знает… – чуть улыбнулся Брайтсон, после чего огляделся и произнес: – Кажется, мне пора. Рад был познакомиться, Варвара.

– Подождите! – воскликнула девушка. – Мы с Вами еще увидимся?

– Приезжайте в Ровду – тогда увидимся. А может, я доберусь до Аусялина… После недавних событий я уже ничему не удивляюсь.

– После недавних? – переспросила Варвара, но фигура Валентина уже расплылась в нечто бесформенное. Из этого бесформенного, впрочем, вырос совсем иной человек… И вот его девушка прекрасно знала.

– Не может быть… – произнесла она, бухнув на стул. – Сва́нте… Сванте Юре́йна…

Ее лицо озарилось улыбкой.

Девушка радостно хохотнула, и в доме раздался некий громоподобный звук.

В Суории говорят, что это – знак удачи.