Семиречинская академия: наследство бабки Авдотьи

– Эти из центра вряд ли бросили бы гуманоидов так надолго одних, не имея мысли поселить их тут навеки. И они так думают, но надеются, что про нас вспомнят – Машка вчера сказала. Их вообще в лесу оставили. И никаких стражей у них сроду не было, они в школах все это изучают.

– Мы тут подыхаем, а тем гадам, которые нас сюда засунули, хоть бы что! – бросил Макс с раздражением.

– Зато теперь знаем, что Семиречинская академия – межзвездное учреждение. Вряд ли там есть место человеколюбию. Правильными, мля, еще себя считают.

– Интересно, сколько нас таких? – Макс озабоченно взглянул вдаль, под своды сумрачных джунглей. – Чего доброго, перебьем друг друга, – и смачно выругался, сплюнув. В этих местах даже намека не было, что кто-то в какие-то времена тут жил. Зато змеи водились в изобилии. В последнее время приноровились их ловить, снимать шкуру и жарить колбаски. Ядовитые или нет, проверяли на зелененьких. В этом плане им цены не было.

– Матом не крой, вдруг прослушивают, – предостерег Кирилл. – Маленькие еще.

– Если телепаты, что им мат… Ишь, как стараются контакт наладить, нечета нам, оболтусам, – с иронией оскалился Макс. – Ладно, пошли хворост собирать!

– Слышь, я не понял, а мы куда ползем? – шагая за сосредоточено-задумчивым другом, поинтересовался Кирилл. – Что ищем-то?

– Стороны света… – с досадой бросил Макс, остановившись у свежей навозной кучки. – Тебе ж сказали… смысл! Вот и ищу! Ну-ка, помоги ловушку поставить. Повезет, вечером будет жарить шашлык. Эх, еще бы кетчуп с майонезом! – тоскливо вспомнил он.

– Зато сивухи у нас – пей не хочу, – усмехнулся Кирилл.

– Вот-вот! Как бы с этими зелеными алкашом не стать! Для нас с тобой отрава, а для них… горючее и есть!

Это да! Самогон зелененькие точили с дерева без названия, добывая смолянистый сок. Дерево, не мучаясь изысками, так и назвали: камрад бодяжный. Сначала вытекал сладковато-пьянящий сок, а если упаривать на медленном огне через крышку с трубчатой пружиной, то на конце вытекал самый настоящий спирт, а на дне оставалась сладкая патока, которую использовали вместо сахара.

Не сказать, чтобы зелененькие пили много – пары глотков на день им хватало. Обычно котелок под деревьями оставляли на ночь, рано утром, когда кто-то поднимался готовить для всех завтрак, начинали упаривать. Часа четыре – и фляжки полные. Зелененькие горючку берегли, но, обрабатывая рану Кирилла, не экономили. Зажила она быстро, напоминая о себе лишь шрамом. Как-то слишком быстро, к утру осталась лишь розовая полоска. Гуманоиды то и дело прикладывали руку к ране, втирая сальные выделения, которые кроме всего прочего содержали какой-то природный универсальный антибиотик.

Вообще к зелененьким привыкли подозрительно быстро. Но временами вспоминали, что между ними и людьми пропасть. Им, троим, вся их жизнь была в диковинку и в то, что они о себе рассказали, верилось с трудом. Наверное, их рассказы о себе, уложилось в голове только у Машки. Кирилл и Макс из всего этого поняли, что закрой зелененьких в закрытой банке – не пропадут. Их кожа имела пигмент, подобный хлорофиллу, который усваивал углекислый газ, и вырабатывал кислород, регенерируя поврежденные клетки. На свету в листве они были менее заметны, а в темноте бледнели. Молодые гуманоиды имели окрас салатовый, старики с возрастом становились буро-зелеными с желтоватым или красноватым оттенком, как вся растительность по осени. В организме их жила какая-то микроскопическая хрень, усваивая тот самый углекислый газ и освобождая кислород. Она-то и светилась, когда зелененькие были перевозбуждены или чем-то взволнованы, и именно ее они подсеивали в рану.

И гордились.

Их симбиотический дружок пользовался в галактике огромной популярностью, как наилучший медицинский препарат от всех хворей. В человеческом организме зелень в большинстве своем через какое-то время погибала, но что-то оставалось и дремало до тех пор, пока организму не требовалась помощь. Стоило спорам попасть в то место, где начиналось омертвение тканей, как бактерии тут же брались за дело, образуя нечто вроде смолы, которая становилась тканью в соответствии с генетическим кодом.

Жизнь их у себя дома была не сахар. Планета то и дело впадала из крайности в крайность, вращаясь на орбите двойных звезд. То она оказывалась между двумя солнечными дисками, когда вскипали океаны и пересыхали реки, то до обеих звезд было так далеко, что оставалось впасть в спячку, как впадают в спячку лягушки, змеи, и прочие холоднокровные. Снежные зимы укрывали планету многометровым слоем снега, скрывая под собой самые высокие деревья и огромных животных, подобных стотонному маменхизавру. Вся планета впадала в зимнюю спячку. У них даже рыбы умудрялись зарыться в песок куда поглубже, чтобы пережить тяжелые времена, или замерзала во льдах, не пугаясь, что ее раздавит. Зато в периоды, когда планета была сбоку от звезды, все живое плодилось и размножалось в пышном великолепии, о котором другие планеты могли лишь мечтать.

И еще одна особенность: живность и растительность с их планеты легко приживалась в любом месте, не теряя своей жизнеспособности даже в открытом космосе, тогда как завезенная извне вымирала в тот же год, который был равен примерно десяти земным годам. Так и жили: восемь земных лет благоденствия, полтора года арктической зимы и полгода знойной засухи.

Сами по себе зелененькие были всеядны, используя в пищу все, что имели под рукой. Не боялись потерять конечность – калеками они оставались недолго. Жили долго, восемьсот земных лет, но плодились редко. Сначала женщина откладывала священное оплодотворенное яйцо с живым зародышем, в котором просматривались ручки и ножки, потом отец и мать по очереди вынашивали яйцо в кожистой сумке, с первых дней прививая зародышу правильное мышление. Следующий несколько лет заботливые родители обучали его всем премудростям выживания. Еще столько же он постигал науки и философию, оставаясь при родителях. И только через сто пятьдесят земных лет его считали совершеннолетним, когда он мог самостоятельно принимать решения. Умереть они не боялись, считая, что смерть освобождает их из телесной темницы.

В общем, жили зелененькие в согласии с собой, природой и космосом. Поверить, что им по сто пятьдесят лет, опять смогла только Машка. Судя по наивной доверчивости и простодушию, жизни их никто не учил, или развитие шло каким-то другим заторможенным путем.

– Что ж вас сюда-то занесло? – размечтался о долголетии Макс, исследуя занозу в пальце, с удовольствием подставив оный под плевок. – Жили бы у себя в раю!

– Природа человека так устроена, что он ищет и отдает, – завел один из зелененьких философскую муть. – Цивилизация – это не красивые дома, напичканные техникой, а люди, которые испытывают потребность творить и делиться творениями с себе подобными. Художник, который пишет картину порывом, не будет полностью удовлетворен, если оставит ее себе. И поэт, и изобретатель. И нам, построившим свою цивилизацию, хочется дарить ее вселенной. Мы отдаем и получаем, рассматривая другие цивилизации, как творения искусства. Но, чтобы понять творение иного разума и оценить по достоинству, нужно научиться чувствовать глубину и красоту так же, как те, что ее построили. Мы коллекционируем цивилизации, собирая их достижения. Но одно дело смотреть на заставшее творение, а другое – видеть, как она живет, дышит, поднимается и падает, и эпохи, в отличии от порядка на нашей планете, сменяют одна другую.

Глубокая философия. Крыть было нечем. У этих зелененьких ни войн, ни революций, никаких потрясений, а гости и колонизаторы выметывались самой природой.

Наверное, такой взгляд был правильным, но мысли землян не привыкли летать так высоко. В самой постановке ответа вроде бы ничего нового, но не часть тебя, и хоть ты тресни.

Хотя…

Если раньше казалось, что стоит выйти в гуманоиды, как вот они – широкие перспективы. Но после бесед с зелененькими все трое вдруг почувствовали какую-то ответственность.

Умели они убеждать…

И не лишним оказалось узнать о космических порядках.

Оказывается, чтобы прилететь на обитаемую планету, кроме прививок, требовалось разрешение. Получить его можно было лишь после сдачи экзамена по культуре и праву. Само разрешение проставлялось в специальном чипе-паспорте, который должен был иметь всякий, собирающийся куда-то лететь. Каждая планета жила своей особенной жизнью, стараясь сохранить индивидуальность, чтобы оставаться интересной для галактики.

Земля, и еще сотня подобных ей закрытых планет, пользовались особой обратной популярностью – как не надо жить. Весь мир, миллионы лет бороздивший просторы космоса, дивился стремлению землян выйти в этот самый космос, после того, как отказался радоваться ему, как все нормальные абстрактномыслящие. И весь мир, живя в согласии с Законом, пытался понять, откуда у землян такая идея-фикс построить светлое радостное будущее для всех и для каждого, после того, как сам закон мирового порядка, и тот, кто его установил, были объявлены вне закона.

– Значит, Страж был прав, – помянул кота Кирилл. – Он то же самое сказал.

– Ну, понятно, – согласился Макс. – А как долго нас будут здесь держать?

– Пока не найдем смысл, – ответил один из зелененьких. Это четверо, хоть и допускали мысль, что их тут бросили плодиться и размножаться, все же надеялись, что это испытание для абитуриентов.

– Какой смысл? – тупанул Макс, обретая второе дыхание.

– Смысл, для чего нам это нужно. Или наоборот, не нужно.

– Раньше мы думали стать искателями, собирать новое, – добавил второй зелененький. – А теперь, когда встретили вас, жить в мире, стать частью культуры вселенной, подняться в глазах других народов. По нам будут судить о нашем народе.

– Высокой целью задались, благородной, – согласился Макс.

– Кир, а у нас с тобой какой смысл? – подивился Макс.

– Выйду в люди, там посмотрю… Я все что угодно могу думать. Но какая бы цель не была, если с матерью по моей вине что-то случилось, я себе никогда не прощу!

– Внук есть – есть и смысл, – похлопал его Макс по спине. – Поверь, переживут твою потерю!

От разговора остался осадок незаконченности. Мысли Кирилла то и дело возвращались к нему, расстраивая. За две последующие недели бесцельных блужданий даже зелененькие скисли, избегая философских измышлений. День рождение Макса пришлось как нельзя, кстати, чтобы разрядить обстановку.

Гуманоиды подошли к делу ответственно, расчистив на берегу площадку и построив нечто вроде навеса, чтобы дожди, которые здесь были нередкими и всегда внезапными, не испортил праздник. Машка назидала за женщинами зеленых, которые строгали овощи, фрукты, грибы, чистили рыбу. А Макс и Кирилл, не расставаясь с пушками, в надежде добыть мясо, пока двое гуманоидов-мужчин добывали патоку и спирт, дегустируя натуральный продукт и к обеду повеселев, болтались от одной ловушки к другой, в которой так ничего и не обнаружили. Рыбу наловили еще ночью, поставив остроги, но рыба и змеи уже всем надоели до чертиков.

Наконец, решили побродить по окрестности, увидев в кучке навоза добрый знак. Следы были, но съедобные животные, которые более или менее походили на коров, кабанов, коз и овец, с нестрашными для нападения на них размерами, словно сговорившись, обходили людей и гуманоидов стороной, спасаясь от хищников и человека в многочисленных стадах со свирепыми бронированными, вооруженными острыми рогами и копытами животными по другую сторону реки. Если верить Машке, то от платибелодона и альтикамелуса до игуанодона и зауропода, словно кто-то специально собирал животных из разных периодов земли. Тут были животные, вымершие и десять, и двадцать и шестьдесят пять миллионов лет назад, но, тьфу, тьфу, тьфу, лишь те виды, которым человек мог противостоять. Даже хищники боялись соваться к таким стадам, довольствуясь теми, которые отстали или пали по естественным причинам. Звероящеры были, и во множестве, но мирные или добрые. Главное не бежать от него, а постоять, пока не отвалит. Жертву они ловили, когда она со всех ног пускалась наутек. Бегали быстро и долго не выдыхались.

– Дураки мы, – разрешился от сомнений Макс, – если крокодилье мясо похоже на курицу, значит, все динозавры съедобны. Я по телевизору смотрел, как его готовить. В реке крокодилов тьма-тьмущая.

– А ты в курсе, что у варана такая зараза во рту, не захочешь, а сдохнешь? – передернулся Кирилл. – Я пробовать древних бронированных тварей отказываюсь. Тем более крокодилов, которые питаются падалью.

– Тогда надо искать мелкотравчатого…

– Согласен, надо перебраться на ту сторону, в долину. Там место открытое и пастбища сочнее. А кто останется лагерь охранять? – спохватился Кирилл.

– А чего его охранять? – беззаботно пожал плечами Макс. – Мы тут давно всех распугали! Если что, запалят костер. Машка в курсе техники безопасности. Увидим дым, вернемся.

Поднялись на вершину скалы, осматривая окрестности в бинокль. Стадных животных в долине было немного. Заметив одно такое сборное стадо, Кирилл и Макс пересекли лог, перебрались на другую сторону реки по валунам, не рискуя сунуться в воду, в которой мог обитать какой угодно зверь. По пологому берегу спустились ниже по течению к устью, где заметили животных.

– Смотри, кладка… сырая еще, только что вылупились, – Кирилл остановился возле ямы, изучая остатки не склеванной птицами скорлупы.

– Значит, дальше можем столкнуться с какими угодно динозаврами? – насторожился Макс.

– И, кстати, шестьдесят пять миллионов лет назад млекопитающие вполне могли уживаться с динозаврами, существуя параллельно! Машке это будет интересно.

– Надо что-то небольшое, не тяжелое, но чтобы шашлыка всем хватило, – Макс, залег в траве, приценился к стаду, высматривая самку с несколькими детенышами, чтобы потеря одного не стала для нее трагедией.

– Блин, я кажется кинжал оставил, – Кирилл недовольно взглянул в сторону лагеря, который остался вне пределов видимости – и вздрогнул, резко хватая Макса за рукав, дернул, развернув и ткнув в сторону лагеря рукой.

Над лесом поднимался черный дым – кто-то жег сырые хвойные ветви.

С минуту молча смотрели, пытаясь сообразить, случайно или преднамеренно посылают сигнал.

– Нас, наверное, потеряли, – предположил Макс, слегка успокоившись. – Мы ж не сказали, куда пошли. Что могло случиться? Я Машку знаю, она так и поступит, если ее разозлить, сто пудов не пойдет искать!

– Точно! – согласился с ним Кирилл. – Зеленые в лесу, как у себя дома…

– Ну, задам я ей! – пригрозил Макс, приметив неподалеку подходящего детеныша. Мать, похожая на страуса, двух метров ростом, но не в перьях, а покрытая густой длинной шерстью, прикрывающей сильные голые ноги с мощными когтями, с выводком из четырех цыплят возвращалась с водопоя. – Зацени! Я наброшу лассо на последнего, а ты отсеки ему башку, чтобы не пикнул. Возьми мой нож. Лишь бы мамаша не поняла, что случилось. Я топил щенков, знаю. Если услышит, будет искать, тогда нам не поздоровится. Она нас ногами запинает.

Провернули операцию ловко. Оттащили добычу в кусты, а когда мамаша с выводком скрылась, вернулись к переправе, выбравшись по скальной круче на другой берег.

Первым забрался на скалы Макс, сбрасывая лассо, чтобы Кирилл привязал тушку птицы. Следом поднялся Кирилл, подталкивая тушу снизу. Потом еще пару раз проделали операцию, чтобы преодолеть всю кручу. До лагеря добирались почти бегом – дым стал еще гуще.

– Нет, наверное, что-то случилось… – встревожился Макс, заторопившись. – Я Машку знаю, пошутила бы и успокоилась… Кир, я пойду вперед, а ты дотащишь?

– Само собой, – кивнул Кирилл. Тушка была килограмм на пятьдесят, но до лагеря оставалось рукой подать.

– Если что, кричи, – Макс бросился бежать.

Минут через пятнадцать Кирилл успокоился. Макс уже, несомненно, был в лагере и пока не позвал его. Он сбавил шаг, позволив себе передохнуть. С тем, что дотащит тушу без помощи – это он поторопился. Но мысли о шашлыке не позволили ему бросит ее на полдороге. Дотащил дичь до опушки, возле которой разбили лагерь, и застыл, как вкопанный.

Машка плакала. Макс ходил по лагерю в нервном расстройстве, ругаясь матом, на чем свет стоит, переворачивая то, что осталось нетронутым. В центре поляны – разваленный навес и перевернутый стол со всеми наготовленными для пиршества продуктами, и смятые шалаши, словно по ним прошлись великаны. Машкина пушка лежала у нее на коленях, согнутая рогаликом, а сама она, красная и опухшая прижимала к глазу носовой платок, макая его в ведро с водой.

– Маш… Че случилось? – Кирилл в ужасе взглянул на взбешенного Макса, речь которого понять было сложно. – Макс?

Машка едва качнула отрицательно головой, всхлипнув громче.

– Зелененьких… зелененьких украли! – в голос завыла она.

– Как украли? Кто украл? – опешил Кирилл.

– Не знаю… Звери… – Машка, очевидно, рассказывала уже не в первый раз. Убрала платок с глаза, который опух, заплывая синяком.

– Вот! – кивнула на пушку. – Словили и унесли!

В полном недоумении и потрясении Кирилл опустился рядом с Машкой, пытаясь осознать и поверить в сказанное.

– А че хотели-то? Съесть?

– Не знаю… Унесли… Зубами… – Машка несколько раз открыла и закрыла рот, изображая пережевывание чего-то большого.

– А че тебя оставили? – машинально спросил Кирилл, думая о своем, пытаясь представить, как это было. И, главное, кто? Кто мог схватить зеленых зубами?

– Я не знаю! – Машка утерла слезы, вдруг как-то внимательно уставившись на Кирилла. – Они налетели, когда вы ушли. Сначала тихо все было, а потом…

Машка снова завыла, видимо, передохнув и набравшись сил. Макс продолжал крыть все и всех матом и в ярости крушить все, что осталось после нападения, с каким-то непередаваемым наслаждением раздавливая сладкие дыньки, которые росли на деревьях и напоминали что-то среднее между дыней и арбузом.

– Свист, треск, дали в глаз… Когда пришла в себя, тут уже все было разрушено, а зелененькие в зубах пищали, а после повернулись и ушли…

– Охренеть! – только и смог выдавить Кирилл, осматривая лагерь и разрушения. Первое потрясение сменилось недоумением.

Какому зверю понадобились зелененькие? Сами они были не местные, про необыкновенные их качества, если на планете и был кто-то разумный, не мог знать никто. Машка не преувеличивала ничуть: на земле остались многочисленные следы огромных лапищ, которые мог оставить только двуногий динозавр. С чего бы динозаврам так выборочно подходить к пище на обед? Да еще в глаз наподдать.

– Черт! – Макс остановился рядом, пнув попавший под ноги котелок. – Справил, называется, день рождение!

– Да подожди ты! – прикрикнул на него Кирилл. – Хватит крушить! Нам и так ничего не оставили! Что-то здесь не так!

– Что ты этим хотел сказать? – сердито взглянул на него Макс.

– Первое, почему дождались, когда мы уйдем? Второе, почему Машку не тронули? Третье, кто надоумил, – Кирилл взял у Машки пушку, с любопытством повертев ее в руках, – привести в негодность оружие? Маш, у них руки были?

– Короткие… но были, – она скорчила перед собой руки, растопырив пальцы. – На динозавров похожи, но нет… – Машка покачала головой, припоминая. – Хвост короткий, и держаться почти прямо… И гибкие…. Больше на кенгуру похожи, морда приплюснутая, но челюсти… Боже! – она содрогнулась всем телом.

– Маш, припомни что-то еще…

– Они переговаривались, когда ломали тут все… Уве! Уве! Уве! – Машка сделала отвратное лицо, высунув язык, с отвращением отрыгивая.

– Может, что-то было в руках?

Машка отрицательно покачала головой.

– А зелененькие? Зелененькие как себя вели?

– Перепугались насмерть, как и я… Стояли, окруженные стаей, прижимались друг к другу спинами и глаза таращили.

– А сколько же их было? – посерел Макс, оставшись с вытянутым лицом.

Машка снова задумалась.

– Шестеро… да, шестеро.

– Как-то они странно себя повели, не находишь? – повернулся Кирилл к Максу.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Разумные звероподобные ящеры… – Кирилл сосредоточенно уставился в пустоту перед собой.

– Очень может быть, – Макс начал успокаиваться.

– Макс, мы привыкли думать, что разумность – это газеты, телевизор, туалетная бумага и одежда… А как же наши аборигены? Они истории сочиняют, живописуют, изобретают, как приготовить личинки в бамбуковой палке. Следовательно, образ жизни не есть показатель разумности или ее отсутствия. Разумность – она здесь! – Кирилл постучал пальцем по лбу. – Наличие матричной памяти и образное мышление! Вы только взгляните – они не взяли ничего, не сломали деревья вокруг, они целенаправленно уничтожили наш лагерь! – в голосе Кирилла появилась уверенность. – А Машкина пушка? Они ж вывели ее из строя! Маш, а где рюкзаки зелененьких? Они что, надели их перед нападением?

– Нет… Вспомнила! Двое… – Машка в возбуждении прикусила губу. – Двое из их шалаша что-то взяли…

– Офигеть! – похолодел Кирилл, хихикнув. – Прикинь, Макс, если это еще одна группа абитуриентов? Ничего не объяснили, выпустили на волю и оставили…

– Может, мы не на земле? – с серьезным лицом задумался Макс. Кириллу даже показалось, что он слышит, как скрипнули его извилины. – может нас через портал вообще куда-то к черту на галактические кулички отправили. А что, я слышал, что такое возможно.

– Да вы что? Луну свою не узнаете! – разозлилась Машка. – Солнце наше, луна наша… Но, если Кирилл прав, мир вывернут и имеет другой спин и орбиталь, то да – это другой мир. Даже если наш мир исчезнет – этот останется! Мы на внешней оболочке, вся дрянь с неба падает не сюда, а на нас, а тут безопасно. Потому и переселяли всю живность сюда миллионы лет, как в заповеднике.

– Ну да, – согласился Кирилл. – А если наш мир отвалится, один из этих миров станет внешним. Кот сказал, что Земля была нужна, чтобы привязать центр этого Семиречья к орбите. Солнце относительно стабильно, не пульсирует, как некоторые, не горячее и не холодное… Мы опять же привыкли думать, что мы хозяева планеты, но у нас под ногами земля, которая нам не принадлежит и вряд ли будет. По крайне мере, я не стал бы переселять туда ни одно животное – они там сразу вымрут, как уже однажды было. За рога, за копыта, за шерсть, за мясо, за вредность, за редкость, за угрозу всем нам или сельскому хозяйству, за все, что угодно! Мамонты вымерли, – Кирилл загнул палец, – слоны под угрозой, бизоны почти вымерли…

– Кир! Прекрати! Мы поняли! Что нам делать? – Машка гневно сверкнула глазами.

– Добывать зеленых! Предположим, ящеры наслышаны о нас. Мы с тобой, Макс, прохлаждаемся, они работают. У нас оружие – они безоружны. Машка тут покрикивает. Наши зелененькие – знаменитые галактические целители, из них лекарство делают! Чтобы мы подумали на их месте?

– Даже на своем, зная о нас самих! – вставила Машка. – Они наверняка насмотрелись на нас там!

– Они что, не видели, что мы жратву готовим на всех? – взревел Макс.

– Не мы, они готовили! Мы с тобой периодически использовали их продукт! – напомнил Кирилл. – Если они хоть сколько-то интересовались нашим миром, они должны знать, что алкоголь для нас – яд, отрава, а для зеленых – привычная еда! Мы их накормили – и они сделали то же самое, поделились с нами едой! По идее, как будущие студенты прославленной академии, которая открывает двери во вселенную, мы не имеем права на вредные привычки!

– Да ну ее нафиг, эту академию! – возмутился Макс.

– И получилось, что вы объели бедных зеленых человечков! – закончила Машка, снова сверкнув зло глазищами. – Какого хрена вы налакались с утра? Это ж надо было так лохануться! Где их теперь искать?

– Ну, зеленые, наверное, объяснят, что ошибка произошла, – повинился Макс. – Может… им тоже… бухла захотелось?

– Как, если язык не знают? – всплеснула Машка руками, схватившись за голову.

Сухой треск заставил всех обернуться и изумленно вскрикнуть. На поляну вышел парень лет двадцати пяти, с котомкой за спиной, озирающийся по сторонам на тот беспорядок, что устроили ящеры.

– Привет! – бросил он, едва взглянув на компанию. Его перекосило, когда он чуть не наступил на кучу, оставленную в подарок. – Тут дины не пробегали?.. – и сам ответил на свой вопрос: – Пробегали… – устало выдохнул, присаживаясь на бревно у раскуроченного костра, блаженно вытянув ноги. – Быстро бегают черти, пожалуй, не догнать… Эй, ребята, идите сюда, тут свои! – махнул он кому-то рукой.

Глава 21

На поляну вышли еще семеро – четверо людей, а трое явно не люди, но с незначительными отличиями. Оценивая причиненный ущерб, они прошли в их сторону, присаживаясь рядом.

– И? Кого у вас увели? – поинтересовался один из пришлых с мягким приятным акцентом. – Кстати, Ян, – он протянул по очереди руку Максу, Кириллу, галантно поцеловал руку Маше. – Мария? – он слегка приподнял бровь.

– Нет, Мар… – Машка запнулась, слегка покраснев. – Зовите Маша, я привыкла.