Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках

Еще одна короткая остановка, когда солнце готовилось скрыться за горизонтом. Темнело рано, поэтому после привала она по пути присматривала место для лагеря, потом ставила шалаш, рубила дрова, рыбачила, готовила ужин, а Дьявол помогал. Сказать, что она голодала, было бы неверно. На одной зимовке охотника, еще в начале октября, разжились рыбацкими приспособлениями, и, бывало, не успеет закинуть удочку, а жирная щука или здоровенный осетр уже на крючке. Иногда попадались раскидистые ели, заметенные снегом. Оставалось только вход под ель вырыть, чтобы оказаться в теплом домике. Дьявол обычно проверял дорогу, и, если впереди было такое укрытие, сообщал об этом заранее. Дым от костра в таком снежном домике улетал сквозь ветви, как в трубу, но тепло держалось, и она могла нагреть воды и помыться, а еще просушить как следует одежду.

После ужина, когда она отдохнула и все дела были сделаны, Дьявол показывал, как использовать посох, отрабатывая с ней приемы самозащиты. И было для чего. Во-первых, браконьеры давно точили на нее зуб за спасение зверей и разоренные зимовища, во-вторых, Помазанница могла послать Чрезвычайную Стражу на ее поимку за убийство своей тетушки, в-третьих, могли обычные разбойники встретиться. Так что, подготавливая ее к такой встрече, Дьявол ее не щадил и времени физподготовке после убийства Кикиморы начал уделять больше обычного. Он даже во время похода ее тренировал: то заставит бежать по снегу, то на дерево влезть, то для согрева бороться с ней начнет, и она так ловко научилась махать посохом, что самому Дьяволу порой доставалось. А если с утра метель, о чем Дьявол обычно тоже знал заранее, могли проговорить всю ночь, зная, что на следующий день она отоспится, постирает одежду, сама помоется.

В общем, один день был похож на другой, но в последнее время дорога стала опасной. Манька заметила, что их преследует стая волков, которые выли по ночам, рыси перескакивали с ветки на ветку, часто усаживаясь на деревьях и наблюдая за нею сверху. А еще медведь-шатун не отставал – она слышала, как он ревет и ломает сучья, и не раз видела его следы. И вроде не голодал, от волков ему кое-что перепадало – может, потому и шел за ними.

В один из таких вечеров стая подошла слишком близко.

Один из волков, черно-серый с подпалинами, проскользнул мимо деревьев, нырнул в сугроб и выскочил с зайцем в зубах. Заяц дернулся, отчаянно вереща, и затих.

От волчьей наглости, от близости зверей, Манька испугалась, но на этот раз быстро справилась с собой, вскочила, выхватив из костра толстый полыхающий сук, и направила его на волка, высоко подняв ветку над головой. Она не могла ни стоять, ни сесть, а только прижалась спиной к стволу, высматривая сук, чтобы забраться на ель. И вглядывалась в ночную темень, высматривая стаю, окружившую ее. Как в первую встречу с волками, сердце ушло в пятки, и каждая мысль, сменяющая одна другую, говорила о смерти – никогда в жизни она не будет слушать Дьявола!

Бежать, но куда? Догонят!

Волк, или напугавшись огня, или ее грозного вида, бросил зайца и скрылся за деревьями. Дьявол неторопливо подобрал добычу, отсек мягкую заднюю часть, переднюю часть бросил в сторону волка. После этого одним движением содрал шкуру, почистил от внутренностей и тоже отбросил в сторону волка, залегшего в сугробе.

Не обращая на нее внимания, волк приблизился, обнюхал зайца и принялся есть.

– Голодный зверь – страшный зверь, – сказал Дьявол и кинул мясо в котелок, понюхал, чем пахнет, почесал за ухом, изрек философски: – Голод не тетка!.. – заметил ее состояние и спросил с насмешкой, помешивая бульон: – Смерть – естественный процесс смертного бытия, или вечной жизни захотела?

– Если я сама умру – естественный, а если порвут – насильственный, – ответила она, со страхом глянув вниз и взбираясь на ель еще выше. Она уже решила, что с дерева ни ногой, пока волк не уйдет. – Тебе хорошо, ты бестелесный, – позавидовала она. – А меня в один присест сожрут.

– Глупо, – Дьявол посолил бульон, снял ложкой пену. – Ну, во-первых, на дереве от волка можно летом сидеть – зимой замерзнешь, во-вторых, это собака. Скоро суп будет готов, – он втянул носом пар и остался доволен. – Слазь, не смеши зверей.

Манька несмело спустилась с дерева, не выпуская палку из рук, подбросила в костер сучьев.

– Наглая какая… Собака бы мне не помешала… Крупная. Такая с волком запросто справится.

– А кормить чем будешь? – усмехнулся он. —Чтобы зверя приручить, кормить надо с руки, а есть такие, что оттяпают руку с подачкой.

– Видал, как она ловко зайца поймала? И зверей бы отпугнула.

– Эта не отпугнет. Волчьей крови в ней ровно наполовину, ни людей, ни огня не боится. Может напасть сзади и подать пример. Ей в стае хорошо, не последнее место занимает, – приценился Дьявол к красивому лоснящемуся зверю. Достал тарелки, разлил бульон, положив кусок мяса в Манькину тарелку целиком, присыпал солью: – Да разве ж это беда? Сытые волки не нападут, а они сыты. Нынче олени – легкая добыча. Даже медведь и тот набирает жирок. Твоя беда там, – кивнул он в сторону Неизведанных Гор.

С опаской поглядывая в темноту, Манька приняла тарелку из Дьявольских рук. Дьявол удобно расположился на лапнике напротив ее, неторопливо отпил бульон, одобрительно крякнул, когда ей, наконец, удалось отгрызть кусочек железа от каравая.

– Те звери, что посреди деревьев, сами по себе, их природа вынянчила, а природа не злая. Она защищаться учит, и человек в ее рационе не числится. Если, конечно, соблюдает субординацию. Но если к вампиру идешь, чего зверей бояться? – безразлично пожал он плечами. – Вот вампиры – существа поистине лютые звери. Одна у них забота – кровушкой насытиться. Но тебе, видно, сам черт не брат, раз решила сунуться в их логово.

– Не совсем же вампиры… Люди… – ответила Манька, поморщившись. Она уже привыкла, что Дьявол делил всех на условные категории: вампиры, оборотни, люди, проклятые – но такое деление ее не устраивало.

– Маня… – заметив, что она не восприняла его слова с должной серьезностью, Дьявол смешался, – я знаю, что говорю! – он перестал есть, взглянув на нее с тревогой. – А иначе, как Благодетельница летит на всех электромагнитных волнах? Ты смогла бы так? – в голосе его прозвучало осуждение. – Ты ведь, слышала, что вампиры могут манипулировать людьми на расстоянии?

Манька еще не оправилась от пережитого страха, но сама мысль, что вампиры существуют, показалась ей абсурдной.

– К вампирам? – она забыла о волке, который покончил с зайцем, а теперь принюхивался к запаху из котелка. Не в первый раз Дьявол произнес это слово, когда речь заходила о Благодетельнице.

– Вот те раз! – Дьявол потрясенно уставился на нее. – А ты разве не знала, что Помазанница моя обладает замечательными свойствами?

Манька молчала…

Внутренность заполнилась тревогой.

Она давно пыталась объяснить себе радио – и не могла. Порой она чувствовала его, как себя самою, и только Дьявол мог подсказать остановиться и взглянуть на свое состояние, и она вдруг понимала, что ею управляет нечто нематериальное, но вполне осязаемое, заполнившее ее пространство. А то вдруг мысли понесут, как необузданные кони, объявляя ее бытие несуществующим. А захоти она так же ударить Благодетельницу, ведь не получится.

А почему?

– Ты о вампирах… когда-нибудь вообще слыхала? – всполошился он.

– По телевизору… Но ведь это просто кино, – она натянуто улыбнулась, стараясь не выдать тревожное предчувствие. – Мало ли кто что придумает.

Тоскливый взгляд Дьявола устремился вдаль. Мысленно он был уже где-то далеко: его почти материальная плотность упала до призрачной, сквозь него стал виден даже снег, а на хвойном лапнике Манька не видела его совсем. Очевидно, желание бросить ее прямо сейчас боролось с чувством долга выполнить данное когда-то по глупости обещание, посмотреть, чем закончатся ее мытарства.

Не врет…

Сердце сдавило холодом.

Как выбраться из дикого, занесенного глубоким снегом леса, в котором на триста километров ни души, Манька не представляла. Последние месяцы пролетели перед ее глазами, как один миг. Дьявол кормил, согревал, объяснял, где они находятся, охранял от диких зверей, и что делать с железом – одна она с ним никогда бы не совладала.

Дьявол резко встал, отошел, вглядываясь меж деревьев, словно оценивал ее шансы выжить, постоял минуту-другую, борясь с собой, вернулся к костру, вернув плотность. Прошелся взад-вперед с заложенными за спину руками, негодуя на самого себя. Наверное, момент, когда он мог сбежать, был упущен или дружеское расположение перевесило желание оставить ее тут.

Наконец, он остановился.

– И как меня угораздило железом обмануться… – пробормотал он под нос, вскинул на нее расстроенный взгляд. – Кто тебя надоумил с железом-то идти?

– Никто… Я сама… Чтобы видели, я не просто так… Не просить… – краска залила лицо, щеки вспыхнули. Она нервно теребила рукавичку, которую Дьявол разрешал надевать, когда в руке не было посоха. – Но ведь она говорит, что она человек!

Дьявол отстраненно хмыкнул, пожал плечами, подбросил в костер хворост, помешал угли железным посохом.

– Мало ли как вампир себя назовет. Представился вампиром, а кто дверь откроет? – и, сожалея, поправился: – Пожалуй, откроют. Многие мечтают стать бессмертной нечистью. Ты ведь хотела бы стать вампиром? – он подозрительно прищурился, сдвинув брови. – Все тебя будут любить, брать равнение, каждое слово превозносить, как мудрейшее наставление.

– Я? – Манька ответила не сразу, прислушиваясь к себе, ей хотелось быть честной. – Нет! – хрипло, но твердо выдавила она.

– Хваленое геройство, – Дьявол невольно улыбнулся. – Вампиров еще нежитью зовут. Ползут к человеку и пьют кровь. Раньше по ночам только, а теперь растворились меж людей и средь бела дня обрекают человека на смерть.

– И что, у меня не получится с Ее Величеством поговорить?

Если Помазанница была вампиром, миссия становилась невыполнимой – вампиры людей не жаловали. Ни один нормальный человек не рискнул бы искать у них сочувствия и понимания. Конечно, были истории про любовь вампира и человека, но заканчивались они печально.

Все-то у нее через пень-колоду…

– Поговорить-то можно, отчего не поговорить, да только правда твоя ей даром не нужна, – отстраненно буркнул Дьявол. – Твои слезы у нее в кармане золотишком тренькают. И чем слеза глубже добыта, тем слиток увесистей. Где ты видела людей, которые бы золото на твои объяснения променяли? То-то и оно! – в голосе прозвучала гордость: – А это вампир… Да не простой, а козырный! Кощей бессмертный! И комплектация секьюрити ого-го! И оборотни, и драконы, и целый обоз свидетельствующих о праведности демонов. Любого скрутят в бараний рог. А тебя и крутить не надо, ты уже… и скрюченная, и сморщенная, и выжатая.

– Шутишь?! – Манька недоверчиво улыбнулась. Дьявол часто пугал на пустом месте.

– Такими вещами не шутят! – с тяжелым камнем в душе вздохнул Дьявол. – Мне ли не знать, что такое нечисть, если она еще при жизни становится моей разменной монетой.

– Ты ж ее любишь!

– Как торговец навозом навоз. А ты достаток не любишь? Война с Абсолютом закончилась, а галактики одна за другой рождаются – откуда? Земля – продукт вторичный, ее нельзя купить на землю, она рождается, когда умирает сознание. Посмотри на звезды – это все я, только мертвый. Я, конечно, был шокирован результатом, но новое тело мне понравилось, мне в нем комфортно. А оно, заешь ли, как всякая материя, имеет свойство изнашиваться. Слышала, наверное, что вселенная остывает? Закон сохранения энергии, когда тебя Бездна лижет, увы, не работает! А я не хочу калекой стать, когда я есть, а ума нет. Я без земли – человек в коме. Не самому же мне, ей богу, лезть в Бездну за землей, мне одного раза хватило… Ты палец поранила – болит, а это только электрический посыл, а ты мне о своих болячках… На что вы мне, если Духа моего не знаете, тело не уважаете, а все, что живым делаю, убиваете?!

– И что, много земли получается?

– С мира по нитке – голому рубаха, – Дьявол начал успокаиваться. – Маня, я не хочу тебя пугать, но твои радужные пузыри в мозгах дурно пахнут. Ты не догоняешь: твое место не здесь, оно в Царствии Небесном, где тебе отведена участь головни, и не далек тот день, когда вампиры начнут тебя искать. Я успел к тебе привязаться, и мне будет жаль, если ты умрешь без осознания, кто и за что тебя убил. На том свете понять это сложнее, для этого мозги нужны, а они здесь останутся. По крайне мере, я желал бы, чтобы на Страшном Суде ты могла хоть что-то против вампира сказать, чтобы в Бездну вы отправились на равных, не так как теперь: бог на ослице со сломанным хребтом. Говорю, как есть, без утайки, потому как хочется сделать для тебя напоследок что-то хорошее.

– Какая разница, кто на ком поедет… умирать…– при мысли о том, что вампиры существуют, настоящие, не придуманные, Маньку взяла оторопь.

Что она знала о вампирах – да ничего! Но она и о Дьяволе не помыслила бы, а вот поди ж ты… Чего только не приписывали этим кровожадным тварям: красивые, сильные, бессмертные. Умели превращаться в летучих мышей, спали в гробах… Кто-то говорил на кладбищах, кто-то наоборот, земля на кладбище святая, только там и можно спастись. Но вопрос спорный: судя по Благодетелям, которых она в лицо знала, ничего им на кладбище не делалось. А еще, что после укуса человек не то умирал, не то спал, и оживал не то вампиром, не то зомби, который был скорее мертв, чем жив. Разница между вампиром и зомби была лишь в том, что один с умом жил, притягательный внешностью своей и величием, а у второго ни ума, ни памяти, ни дома, и страшный, как покойник. И кровь обе нежити пили, потому что одному железа не хватало, а второй от голода.

А еще поговаривали, что укушенные люди слышат голос и сами приходят…

Так это радиоволну что ли?!

Ее что, вампиры покусали, раз она их слышит?!

– Дьявол, ты в своем уме?! – Манька подскочила, как ужаленная.

– В своем, в своем! – мстительно позлорадствовал он. – За утраченную идеологию, вампиры были только началом. Я не благотворительный фонд, чтобы планеты ненавистникам раздаривать. Право слово, не самому же мне тащить вас в костер или на дыбу. Для этого существуют коллективы жнецов. Всегда рады услужить, подзаработать, предотвратить перенаселение…

– Так это ты людей убиваешь?! – задохнулась она. – За что?!

– За светлое будущее, за рай, за спокойствие, за подмоченную репутацию, за поруганное достоинство, – Дьявол не спеша сбил уголь с головней, подбросил нарубленного хвороста. Закручиваясь, по земле пополз едкий дым, – погода назавтра обещала быть пасмурной. – – Устами человек у знания стоит, а не уразумеет. Вот ты, много ли знаешь, и разве это знание? – совсем успокоился он.

С мрачным видом зализывая на руке рану, Манька молча ненавидела Дьявола. Болело все тело, израненное железом и холодом, болело сердце, болела душа, болью отзывался ум. Взгляд ее невольно устремлялся в ту сторону, где остались селения. Там она была обречена на убогую беспросветную жизнь, но это все, что ей осталось, если вампиры действительно существовали и за что-то на нее ополчились. Никому не под силу изменить судьбу, говорили одни, вторые, что человек сам ее делает – хотелось бы вторым верить, но первые оказались правы. Она шла доказывать свою правду человеку, но если на том конце вампир… Она чувствовала себя раздавленной. Если в ее жизни и было что-то хорошее, то она могла бы вспомнить только Дьявола – единственный, кто отнесся по-человечески, но, по иронии судьбы, он же оказался причиной всех ее несчастий.

Дьявол бросил в котелок с кипятком смородиновые почки, плоды шиповника, кору дуба, щепоть древесной чаги, добавил корни рогоза, в простонародье называемого камышом, которые придавали чаю сладость. Мясистые корни рогоза выкапывали на берегу рек и бобровых запруд, где вода была относительно стоячей. Накрыл котелок крышкой, снял с огня, поставив с краю на угли. Дожидаясь, пока чай настоится, достал кружки, положил в каждую по чайной ложке меда.

– Ты думаешь, я с тобой счастливый, но ты не звезда, я просто любопытный, – напомнил он. – Доживала бы спокойно в своей сараюшке, и не было бы к тебе претензий. Жили-были, плодились-размножались, и на тебе – новое реалити-шоу! Люди и без вампира чужими смертями воодушевляются, а ты, нет, пожить захотела. Но с другой стороны, какой поворот! Какой сюжет! Какая фабула! От вечности хоть кто устанет, если каждый день серые будни. И вот я здесь, в заснеженном краю, твой зритель и критик. Гротескное у нас тобой кино получается. Я, честное слово, не рассчитывал, что зайдем так далеко, думал, сломаешься, едва до огорода дойдем.

Манька, безучастно седевшая на лапнике, уткнула голову в колени, вспоминала свою беспросветную жизнь. Но вспомнить оказалось нечего: не видели ее, не слышали, не помнили, ей отовсюду приходилось уходить, и никому до нее не было дела. Наверное, даже добрым словом ни разу не помянули – так ей казалось. «Разве я не красивая?» – думала она с тоской. И глаза голубые, как небо, и брови черные, как вороново крыло, и волосы как шелк, и фигура не хуже, чем у других, и хозяйственная. Кто бы еще в чистоте и уюте держал избу, которую сараем не назовешь. Скотину не держала, так ведь как ее колоть, после того как говорила ей слова ласковые? Ни словом, ни делом никого не обидела, работала, как проклятая, с самого малолетства. И читала много, и не гуляла налево и направо, все единственного ждала, любовь настоящую – не дождалась, а потом и веру потеряла.

«Что же со мной не так? Почему сторонятся меня? А кто память стер, будто я зомби… Но какая я зомби, если чувствую, думать умею, чужой подойдет, так ведь не стану слушать, подумаю прежде…»

И назад не повернешь: пока железо не сносится – проклятие не снимется.

Последняя надежда рушилась, как карточный домик. Все были правы – и кузнец Упыреев, и Дьявол, и люди, а теперь и сама она чувствовала, что голова у нее посажена криво: одна часть была как камень, а вторая превозносила Благодетельницу. Сердце не допускало, что та может оказаться кровожадной тварью, будто полжизни прожили душа в душу, будто сестра родная, которая за что-то обиделась и надо непременно искупить перед ней вину. Даже теперь, когда секрет ее знает, нет у нее дурных помышлений и зла не желает.

Дьявол, заметив, что на Манькином лице нет ни кровинки, смягчился.

– Не плотью она вампир, сущностью.

Но успокоить ее не получилось: от слов Дьявола из желудка к горлу подкатила тошнота.

Обличили бы…

А с другой стороны, кто мешал помещику усаживать на кол крепостных? И сейчас не расстраиваются, объявляя одного Благодетеля за другим то святым, то великомучеником, жалеют, что не всеми закусил. Кто стал бы смотреть историю про крепостную Маньку? Всем про доброго Благодетеля подавай, который этих Манек-злодеек в крепкой узде держит. Маньки там все завидущие, загребущие, все, как одна, козни строят. Ах, слезинка упала – и плачут, и верят, что сами они благородные Благодетели и жизнь вот-вот наладится и станет такой же, а злые Маньки будут им прислуживать.

Не налаживалась…

Не у всех.

Богатая и удачная жизнь единичных экземпляров была примером для всех: их знали в лицо и по имени отчеству, рекламировали, брали интервью, спрашивали мнение по всем вопросам – как будто стоит только захотеть, каждый мог также прославиться. А уж если Благодетель умер – вся страна в трауре. А когда соседа выносят вперед ногами, даже имя не могут вспомнить. И справедливости не было никакой: в деревне один полбуханки хлеба из пекарни вынес – десять лет прошло, а все пальцем в него тычут, а сколько бы ни хватали за руку кузнеца господина Упыреева, на следующий день опять перед всем миром чист, свят, в глазах ни тени стыда и раскаяния, и снова жизни всех учит.

А куда люди деваются, по сто тысяч в год?

А вдруг Дьявол наговаривает или преувеличивает?

Ну, не могло быть так, чтобы вампиры жили среди людей, и никто не догадался. От того, что она сейчас начнет паниковать, правление вампиров не закончится. Если дело не уладить миром, жизнь так и будет катиться под откос. Она должна воспользоваться шансом, если есть хоть один – и она верила в этот шанс.

– А раньше-то не мог предупредить? – угрюмо спросила она, проверяя, просушилась ли одежда, перевесив мокрой стороной к огню.

– Могла бы сама догадаться, когда Кикимора ее племянницей назвала, – хмыкнул Дьявол. – Надо полагать, у нечисти и потомство особенное, и, однозначно, не ангелы с неба.

– А с чего она меня невзлюбила? Она там, в столице, я на другом конце государства.

– Тебя-то она, как раз, может быть, и любит. По-своему, по-вампирски. Есть у нее в глубине подсознания страшная мыслишка, что вылезешь из заточения и разрушишь ее бесконечное полюбовное семейное счастье.

– Зачем мне разрушать ее счастье? – хмыкнула Манька с недоуменным смешком.

– Чтобы душа твоя не стала чистокровным вампиром.

– Как душа может стать вампиром отдельно от человека?

– Обыкновенно. Йеся сказал: «радуйтесь, ибо приблизилось к вам Царствие Божье – имена ваши написаны на Небесах». А написаны они могут быть лишь в одном случае: один человек, с именем души ближнего на своих скрижалях оказался в Царствии Небесном, а другой человек остался здесь, в Царстве Божьем.

Манька уставилась на Дьявола, пытаясь понять, что он имеет в виду.

– Не проще об этом сказать?

– О том, что душа твоя приглянулась? – он негромко рассмеялся.

– Нет, надо человека в тюрьму посадить, если понравился, гнать его, чтобы жизнь медом не казалась? Я бы объяснила, что женщины не в моем вкусе.

– Речь не о тебе, речь о твоей душе, – отрезвил ее Дьявол. – О том, в ком твое имя записано.

– Какая разница, душа-то моя, – Манька завернула мясо в целлофан, обтерла тарелку и ложку снегом, засунула в карман котомки, повесила котомку на сук – кусок не лез в горло. Она не знала, то ли ей обрадоваться, то ли расстроится. Интересно, чем могла приглянуться ее душа самой совершенной женщине в государстве? Может, полюбила, потому что добрая и открытая? Значит, тем более согласится ее выслушать – любимым не отказывают.

Дьявол перелил остатки бульона из котелка в бутыль, наполнил котелок углями, поставил в шалаш, втянув носом аромат настоявшегося чая, разлил по кружкам, одну протянул ей, со второй присел рядом, блаженно вытянув ноги к огню.

– Душа – это не ты, это твой ближний, в котором заключена часть твоей памяти.

– То есть? – не поняла Манька.

– Это мужчина, который должен был тебя полюбить. Слышала выражение: «живут душа в душу»? Значит, две половинки нашли друг друга. Но твой ближний решил, что ты ему не подходишь и выбрал другую, а тебя придавил, чтобы ты не лезла в их отношения и голову его своими посылами не засоряла.

– Это… Его Величество что ли? – опешила Манька. – И чем она лучше меня?

– Да ничем, но ей радио доступно, а тебе нет, – доверительно напомнил он.

– Вот мне и любопытно, как можно кричать на весь белый свет, чтоб никто ушами не слышал, а в сердце только тобой жил, – позавидовала она всем сердцем.

– Есть у нас, у нечисти, свои приемы.

– И зачем такое радио нужно? Разве нельзя сделать так, чтобы тебя просто так любили?

– Тебя за дела много кто полюбил? – ехидно поинтересовался Дьявол. – Думаешь, люди добрые дела меньше делают? И природу охраняют, и бездомных спасают, и друг другу помогают. Только никто их дела всерьез не воспринимает и воспринимать не будет. Им за их добрые дела еще с государством тяжбу вести приходится. Мое это радио, я его изобрел, оно не от мира сего, а называется – железным жезлом. И дал его пастухам, чтобы народ в узде ходил и стоило свое знал. Жизнь у Помазанников слишком коротка, чтобы исполнить желания, прописанные в договоре. А так, наобещал вампир через радио народу в три короба, народ все мои обязательства и выполнил, одаривая Благодетеля, и не понял, что его обманули. Лица не засветили, вслух ни слова не сказали. Как говорится, не пойман – не вор.

– А моя длиннее? – с сарказмом поинтересовалась Манька.

– Нет, – Дьявол не торопливо подул на кружку, отхлебнул чай. – Но ваш Бог людьми не интересуется. Он у вас Благодетель, а у Него еще Благодетель, а у того еще Благодетель.

– Я тебя Богом считала, – ответила Манька с нарастающей обидой.

– Мне, конечно, лестно, но многие твои боги сильнее моего слова, – напомнил Дьявол.

– Можно подумать, нечисть на тебя молится. Ты это разбойникам скажи, или кузнецу Упырееву, – парировала Манька. – Как можно выбирать, кому ты Бог, а кому нет, если ты Бог?

– Господи Упыреев себя Богом не называет, но он твой Бог: у него любви к тебе нет, а твоя зависимость есть. А нечисть зависит от меня. Я могу сделать так, что все, за что она душу продала, отойдет к другой нечисти, или выставить на обозрение истинную сущность бесподобного клыкастого личика – а этого они пуще огня боятся. Маня, услышь меня: договор, подписанный кровью, – это программирование на долгую счастливую жизнь. А кровь я признаю одну – ту, которой сознание обливается.