Загадка Троянской войны

«А кто ты такая? А куда ты держишь путь? А можно мне с тобой? Ну пожалуйста!» – сразу после благодарности за спасение от девушки посыпались вопросы и просьбы. Елена, поначалу намеренная жестко отказать Нестре, глядя на ее жалобную «мордочку» (да-да, именно «мордочку», потому что ей девушка напоминала скулящего щеночка), не смогла устоять. Она внесла небольшое изменение в свою легенду, и девушки продолжили путешествие вместе.

Когда же они добрались до Спарты, им улыбнулась неслыханная удача: цари были оба в отъезде вместе с основной охраной и разведчиками, и добраться до Леды не составило Елене и Нестре труда. Они «поймали» ту, когда женщина вышла на свою привычную прогулку в близлежащий лес, пособирать диких ягод. Леда оказалась доброй и мягкосердечной, и, выслушав, какой долгий путь проделали девушки, и на какие жертвы пошли (особенно ее восхитила смелость Елены, которая умудрилась ограбить Одиссея), не смогла им отказать в просьбе.

Кроме того, царская жена не понаслышке знала, что такое жизнь в угнетении, потому как ей не повезло самой не повезло родиться и вырасти в другом полисе, небольшом и очень жестким в порядках, пусть и в состоятельной семье. Женщины там и вовсе считались не умнее домашнего скота, а потому Леда была сказочно рада вырваться оттуда в пятнадцать лет и выйти замуж за Тиндарея.

«Но будьте готовы, – предупредила тогда их женщина. – Что ваши трудности могут прийти с возрастом замужества. Очень возможно, что Тиндарей будет выдавать вас за царей других полисов из соображений дружбы с ними».

И Елена, и Нестра понимали, на что идут. Только Нестре, в отличие от Елены, было совершенно неважно, за кого выйти замуж. Любовь как чувство ее не сильно интересовало, девушке очень хотелось попросту жить в роскоши и растить своих детей в полной противоположности тому, как растили ее.

Елена же, напротив, только и делала, что думала о своих чувствах, и терзалась природой их неблагородства. Со дня встречи с будущим царем Итаки она не переставала думать о том, как поступила с ним. И самым горьким для нее было то, что, как ей казалось, Одиссей ее возненавидел. А как же иначе, казалось девушке, могло быть? Однако извиниться перед ним Елена не могла, потому как выезд из Спарты был строго запрещен.

«А самое ужасное, помимо этой моей вины в том, – думалось ей. – Что я, кажется, остаюсь неравнодушной к нему. Что-то в нем, в его образе такое было… Какие-то более высокие мысли читались во взгляде этого Одиссея. Ни у кого из спартанцев я такого не замечала».

Несмотря на то, что Елена очень хотела, чтобы Одиссей был в числе ее женихов, она понимала, что это на вряд ли возможно. Девушке лишь оставалось лелеять надежду на то, что он не догадается о том, что той самой «спартанской невестой» окажется именно та Елена, что встретилась ему в парнасских горах. А помимо надежды, она жила реальной жизнью, в которой за ней уже начинали ухаживать молодые люди. Одним из них был Менелай, юноша ее возраста, сын другого спартанского царя. Находя его наиболее подходящим для роли мужа, она отвечала ему как бы взаимностью уже несколько месяцев.

В тайне от всех они гуляли поздними вечерами; Менелай нередко делал ей подарки, рассказывал истории о своих, казалось бы, насыщенных днях… Но Елене было скучно, нестерпимо скучно с этим человеком. Она понимала, что никогда не сможет полюбить этого ограниченного, приземленного юношу, и в то же время не прекращала его ухаживания. Менелай был самым подходящим, самым ненавязчивым из всех претендентов на ее руку, особенно, если сравнивать с большинством прибывших теперь с других полисов.

И вот, боги смиловались, послав Одиссея в Спарту. Взглянув на него, Елена сразу же поняла, что никогда не сможет отдать свое сердце никому, кроме него. Девушка не знала, как именно можно было объяснить это осознание… А, может, его вовсе и не нужно было объяснять?

– Легко тебе сказать, – продолжала Елена, делая небольшие глотки из чаши. – Ведь ты хоть сейчас готова выйти за первого встречного, лишь бы он был богач!

Нестра положила ей руку на плечо и улыбнулась. Ее совершенно не задела колкость Елены.

– Я просто не делаю из брака такой великой вещи, как ты. Если честно, ты вообще слишком серьезно относишься ко многому. Мне кажется, не стоит строить свое счастье на основе любви или нелюбви к какому-то мужчине. Они все равно жили и живут в своем мире. В нем царят война, хаос, кровь, политика, страсти, в том числе и к другим женщинам. Или ты свято веришь, что твой мужчина всегда будет только твой?

– Я верю, что это возможно, – слабо возразила Елена. – Но ведь, в любом случае, дитя, рожденное не в любви…

– Живет и растет, как большинство других детей. Любовь и брак, ты сама знаешь, очень большая редкость. Брак и уважение – вещь иная, более реальная. Менелай тебя уважает, и ты сама говорила, что он не так уж сильно тебя раздражает. Если все же Тиндарей позволит тебе самой сделать выбор, и ты выйдешь за него, вы не будете друг другу мешать. А захочешь взять себе любовника – с твоей внешностью и богатством это совершенно не составит проблем.

– Но Одиссей… Я тебе не так много про него рассказывала, и все же…

– Я все прекрасно поняла, когда увидела ваши взгляды на друг друга, – рассмеялась Нестра. – Как от такого огня не сгорел весь сад, осталось для меня загадкой! И его-то ты как раз и сделаешь своим любовником.

– Нет, – покачала уверенно головой Елена. – Он никогда не пойдет на такое. Я либо буду его, либо ничьей. Если он меня вообще простит… То я выберу его, и никого другого.

– Тогда тебе придется уехать, – вздохнула Нестра. Грустно посмотрев на Елену, она положила свою руку на ее.

«Ты действительно ко мне привязалась, девочка?» – подумала Елена.

В свою очередь, такого чувства у нее не было ни к компаньонке, ни к Спарте. От полиса она ожидала гораздо большего, как и от людей в нем. Да, тут было, несомненно, намного больше свободы, но в то же время Елена поняла, что, будучи женой царя, она в любом места будет относительно свободна. Тем более, что это чувство уже жило у нее в душе, и никто теперь не мог его отнять. А люди, ее «семья», Нестра не были ей близки по духу.

«Может, этим кем-то близким мне станет Одиссей? – с надеждой думалось девушке. – И Итака примет меня? Стоит увидеться с ним до пира и поговорить, извиниться».

– Да, придется, – Елена погладила девушку по рыжим пышным волосам в ответ и, привстав с ложа, поцеловала ее в макушку. – Отдыхай, пей вино. Мне надо ненадолго отлучиться.

Нестра снова испустила вздох, но промолчала. Елена, в душе благодарная подруге за то, что та ее выслушала, действительно чувствовала себя более спокойной, выходя из комнаты.

– Отец! – позвала она Тиндарея, завидев его, выходящего из своих покоев.

– Дочь? – улыбнулся Тиндарей, обернувшись. Елена побежала к нему, как можно более ласково улыбаясь в ответ.

– Я хотела спросить, на счет сегодняшнего пира с женихами… – она не знала, как подступиться к нему, однако он царь понял, о чем Елена хотела его спросить.

– Один из твоих женихов уговорил меня, чтобы ты сама сделала выбор. Думаю, ты догадаешься, кто это был. И надеюсь, будешь к нему благосклонна.

Морщинки вокруг его глаз оживились. Тиндарею, видимо, искренне понравился Одиссей, что не могло не радовать Елену.

– Да, да, конечно! – оживленно защебетала девушка, расцеловав царя. Она крепко обняла его, а затем, спросив, где находятся покои Одиссея, направилась к ним.

«Но что теперь? Как мне поговорить с царем Итаки, не вызвав подозрений у других претендентов? Ведь на сегодняшнем пиру мне нужно будет сделать вид, будто я едва ли знаю каждого из них» – вдруг посетили Елену тревожные мысли.

Одиссей неожиданно вышел из-за колонны во дворе. Девушка замерла, не зная, что делать дальше и чего ожидать от него. Будет ли он злиться? Обругает ли самыми последними словами?

Подойдя, мужчина мягко взял ее за руку, точь-в-точь, как она сделала десять лет назад в парнасском лесу. Оглянувшись, чтобы их не преследовали пары лишних глаз и ушей, Одиссей повел ее за собой через вход, ведущий к аллее на заднем дворе царского дома. Молча они шли к одному из самых дальних деревьев. Сердце Елены стучало так бешено, что девушка, казалось, слышала этот стук отчетливее всех звуков в мире. Наконец, когда они остановились, скрывшись в листве, Одиссей развернул ее лицом к себе и строго посмотрел на нее.

– Мне жаль, мне правда жаль, – забормотала Елена, забыв про всю свою гордость, опустив глаза в пол. – Я до сих пор не могу себе этого…

– Да плевать, – вдруг выпалил Одиссей и, мягко взяв за подбородок, повернул ее голову к себе. – Ты понимаешь, что мне уже совершенно плевать? Но почему нельзя было раньше сообщить, что ты жива, почему нужно было столько терзать меня?

Елена рассмеялась. Она никак не ожидала такой реакции.

– То есть, ты даже не зол на меня? – подозрительно спросила девушка. В глазах мужчины Елена и правда не видела гнева.

– Я не знаю, я до сих пор в смятении, – нахмурился Одиссей. – А даже если и зол, то это не имеет такого значения, как то, что ты жива, и что мы можем стать мужем и женой. Не знаю, как тебе дались эти десять лет, но я… В общем, честно скажу, мои чувства, родившись в душе юнца под тем дубом, так и не угасли до конца. И я обещаю сделать все, что в моих силах, для твоего счастья, если ты…

Елена не дала ему закончить фразу, быстрым, но нежным поцелуем закрыв его губы.

– Да.

Ни Одиссей, ни Елена, хотя и будучи одними из самых умнейших людей того времени, не могли дать отчета своим чувствам. Они видели друг друга так, как не видели никого прежде. Каждый виделся другому как нечто неземное, даже Елена, которая считала себя особенно скупой на чувства, не могла не испытывать к Одиссею нежность. Она понимала, что если упустит его, если не даст своему сердцу возможность полюбить этого человека, то пожалеет об этом.

Конечно, оба они были едва знакомы. Но это ничуть не мешало разгораться тому пламени в их сердцах, и влюбленные не могли сопротивляться его природе.

– То есть, на сегодняшнем пиру ты возложишь венок на меня? – улыбнувшись, взял ее за руки Одиссей. Елена застенчиво посмотрела на их переплетенные пальцы.

– Возложу, если меня не разразит молния Зевса, – усмехнулась девушка.

– А как же другие женихи, ты им вообще не дашь шанса покорить себя?

– Я не думаю, что буду способна их увидеть, – прошептала Елена.

Одиссей притянул ее к себе, и какое-то время они просто стояли в объятьях друг друга. Затем, отстранившись, Елена сказала:

– Мне надо идти, готовиться к вечеру. Надо выглядеть подобающе.

– Но ведь ты знаешь, что всегда так выглядишь? – с недоумением спросил Одиссей, помнивший Прекрасную в самом неряшливом ее образе, который все равно не мог скрыть природную красоту девушки.

– Нет, – слукавила Елена. Она, конечно же, по достоинству могла оценить себя, но выказывать такое считала глупым.

– Эх, – вздохнул Одиссей, выпуская ее руку. – В таком случае, я тебя отпущу на несколько часов. Надеюсь, они не превратятся для меня в вечность.

– Как и для меня, – улыбнулась Елена, медленно удаляясь от него. Она шла боком до самого конца аллеи, так, чтобы их взгляды не отрывались друг от друга.

Заходя в арку, девушка все еще продолжала мечтательно улыбаться. Однако, завидев человека, ожидавшего ее возле фонтанчика, лицо Прекрасной омрачилось. Это был Менелай, с укором смотревший на нее.

– Я знаю, что ты была не одна в аллее, – резко сообщил он. – Мне рассказали о прибывшем новом женихе. Одиссей, так? Мудрейший из царей, как его окрестили. И его в назначенных ему покоях я не нашел…

– Мы только поговорили, – Елена почувствовала, как заливается румянцем. – Просто… Познакомились.

– Как же, – хмыкнул Менелай. – И со многими еще ты планируешь знакомиться? Ты – моя, не забывай это.

Елена была ошарашена этими словами и тоном, каким мужчина говорил теперь с ней. Никогда прежде он подобных заявлений не делал, вел себя кротко и скорее умилял ее.

– С чего ты это взял? – раздраженно спросила девушка. – Я ничего и никогда тебе не обещала.

– А взял с того, что мне стала известна твоя истинная история. На днях мы с Климнестрой распили вина, и я уговорил рассказать ее, как дело было на самом деле. Не думай, что я так же глуп, как и твой названый папаша, Тиндарей. Я никогда не верил в сказку про лебедя-Зевса и яйцо.

Елена приоткрыла рот от удивления. Она не могла поверить, что Нестра могла так просто выдать их с потрохами. С другой стороны, чего можно еще было ожидать от такой глупой, как Нестра? Тем более, «сестра» никогда не умела себя контролировать, если выпьет лишнего.

– Молчишь, – Менелай снова ухмыльнулся.

Его мальчишеское, не подходящее возрасту лицо, стало теперь совсем скверным, даже уродливым. Елена всегда считала это лицо слишком круглым, каким-то до мерзости «молочным», лишенным всяких очертаний. Но только в тот момент, в момент этой дурацкой ухмылки, она поняла, что ненавидит и презирает Менелая всей душой.

– Молчишь, – продолжал мужчина, смотря как бы сквозь нее. – Потому что знаешь, что виновна.

– Перед тобой я не виновна ни в чем, – заявила Елена, вздернув голову. Она с вызовом посмотрела ему в глаза. – Если я и буду перед кем отвечать за свои проступки, так это перед богами… И перед царем Итаки, которого я выберу в мужья.

Она тут же поняла, что совершила оплошность, упомянув Одиссея. Но желание сделать неприятно Менелаю было так сильно, что в ту секунду девушка не смогла удержаться.

– Пифия, ох, пифия, – вздохнул Менелай, посерьезнев. – Скажи мне, правда ли ты способна заглянуть в будущее?

– Я никакая не пифия! – возразила Елена, отойдя назад на несколько шагов.

– Хм, а я слышал иначе, – покачал головой мужчина, медленно приближаясь к ней. – А еще я слышал, что спартанцы очень жестоко карают за ложь всякого. Как ты думаешь, какую часть тела тебе отрубят, услышав правду? Или их будет несколько? И останешься ли ты вообще в живых после такой потери крови?

Лицо Елены залилось слезами.

– Пожалуйста, – пробормотала она, чувствуя поражение. – Пожалуйста, не говори никому!

Менелай подошел к ней совсем близко и обхватил прекрасное лицо своими нелепыми большими руками.

– Что ты, что ты, – ласково сказал он, заглядывая в ее заплаканные глаза своими болотно-зелеными, пустыми очами. – Я не собирался никому рассказывать тайну происхождения своей жены. Как я понимаю, Тиндарей даст тебе право выбора на сегодняшнем пиру?

Елена лишь закивала в ответ, от страха не в силах что-либо произнести.

– Так вот, слушай меня, и тогда ты с твоими секретами будешь в целости и сохранности, – снова перешел на грубость Менелай. – Ты возложишь венок на меня, и мы поженимся. Останемся жить здесь, в Спарте, и вскоре ты родишь мне наследника. Если будет дочь, то имей ввиду, место ей будет у подножья скалы.

Елена была в ужасе.

– Неужели все то, что было прежде, было враньем?! – воскликнула она в отчаянье. – Наши прогулки, твои якобы чувства ко мне? И на деле ты такой…

– Жестокий, да? – Менелай нахмурился, опустив руки. – А ты не была жестокой, скрывая все это время правду, обманывая меня? Поверь, Елена, ты заплатишь Менелаю за свои пороки, как заплатит всякий, кто будет играть со мной в игры. Но цена эта будет намного меньше, чем если бы ты была уродиной. Тебя и впрямь спасает только твоя красота.

Девушка не знала, что ответить на такую триаду. Конечно, она поступала с Менелаем нечестно, но это было несравнимо с тем, каким негодяем оказался он. Ультиматум был поставлен, и если она не согласилась бы на условия царского сына, то ее ждала бы верная гибель.

– Я… – с трудом выдавила из себя Елена. – Я сделаю все, как ты сказал.

«А может, ну его, такую жизнь? – пронеслось вдруг у нее в голове. – Может, я успею покончить с собой до этого пира?». Но Менелай как будто прочитал ее мысли:

– Сделаешь, – довольно кивнул головой он. – А если не сделаешь, и попробуешь хоть что-нибудь учудить… Под присмотром моей охраны твоя «сестричка» Нестра и Одиссей. Под присмотром, граничащим в любой момент с несчастным случаем.

Елена была окончательно повержена. Выхода не было, и она чувствовала, как над ее вот-вот начавшей расцветать жизнью нависла грозовая туча.

– А теперь, иди, готовься к ужину, – слегка подтолкнул ее в сторону покоев Менелай. – И не смей являться на него с опухшим лицом. Ты должна быть красивой. Поняла? Красивой.

И Елена появилась на вечернем пире с женихами такой же прекрасной, как и всегда. На нее смотрели с восхищением и надеждой все, но особенно был взволнован Одиссей, который был уверен в своем счастье. С горечью же девушка возложила венок на голову ненавистного Менелая перед наступлением ночи, и это, казалось, стало крахом для любви Одиссея и Елены. В последний раз, перед тем как она удалилась с пира со своим избранником, их взгляды встретились, и каждый понял, что сердца обоих никогда не смогут исцелиться от нанесенных ран.

Побег с Парисом

Одиссею в тот же вечер была предложена рука племянницы Тиндарея, Пенелопы. Она оказалась милой, кроткой девушкой, лишенной, однако, какого-то особенного очарования. Ей было около семнадцати лет, и возраст этот, пожалуй, был самым главным достоинством новоиспеченной невесты. Он ей очень шел, от Пенелопы так и веяло этой еще девичьей свежестью, наивностью. У нее была, в отличии от практически всех спартанских девушек, светлая нежная кожа, что также не могло не привлекать. Черты лица были мягкими, а улыбка придавала ему еще большую беспечность.

Многие из женихов позавидовали Одиссею, узнав, что Пенелопа была обещана ему. Но сам царь Итаки не видел в девушке ничего, кроме симпатичной оболочки. Она была «пустышкой», именно таким осталось первое впечатление о ней у Одиссея. Особенно на контрасте с Еленой жалко смотрелась эта девочка, этот невинный цветочек. Елена разжигала в его сердце огонь, а от Пенелопы клонило в сон. И все же он согласился взять ее в жены, потому как партия лучше на вряд ли в скором времени ему бы предвиделась.

– В таком случае, – поздравлял Тиндарей мужчину. – Ты уедешь отсюда все равно что победителем. Поверь мне, однажды за руку моей племянницы съехалось бы не меньше женихов! Вот увидишь, она будет славной женой.

Одиссей лишь слабо улыбнулся в ответ. Утешительный приз его мало устраивал.

– Как-нибудь мы навестим вас в Итаке, и я уверен, что окажусь прав! – продолжал Тиндарей. – Ведь теперь наши полисы станут дружны, не так ли? И гостить друг у друга нужно будет как можно чаще. Я уже говорю: через год приезжайте с малюткой в Спарту! К этому времени, не сомневаюсь, у вас с Пенелопой уже родится наследник.

Одиссей слушал царя вполуха, думая лишь про себя: «Истинный политик, уже говорит о союзе городов… А я никуда не поеду, и жену не пущу. Не смогу я видеть Елены с другим… О боги, Тиндарей говорит о ребенке?! Да ведь у них тоже будут дети. Дети, у нее… И не от меня!».

В нем вскипела ярость. Он поставил пустую чашу, что держал в руках, на стол с такой силой, что, будь столешница чуть более хилой, проделал бы в ней дыру.

– Чувства, ох чувства! – приняв этот жест за выплеск эмоций, усмехнулся спартанский царь. – Но не забывай и о другом из них, о чувстве долга. Ты же договорился с остальными женихами о том, что Менелай не должен подвергаться опасности со стороны кого бы то ни было из вас?

Одиссей мрачно кивнул. Он уже сильно сожалел об этом договоре и о своем обещании.

– И в случае чего, – дополнил Одиссей. – Мы объединимся и вместе встанем на защиту Менелая, если тому будет что-то угрожать.

– Отлично! – в восторге воскликнул Тиндарей. Он был переполнен радостью и вином в тот вечер донельзя, а потому чувства никак не стремился сдержать. – В таком случае, позволь мне еще раз тебя поздравить, и, пожалуй, я пойду, потолкую с молодыми.

Они обнялись, после чего Тиндарей удалился, оставив Одиссея смотреть на свою будущую бестолковую жену, которая оживленно щебетала со своими служанками о том, какие вещи нужно бы начать укладывать в Итаку. Пенелопа была тенью, милой тенью истинной женщины.

– Кажется, – пробормотал себе под нос Одиссей. – Мне действительно пора привыкать к тому, что вся моя жизнь станет теперь тенью.

И после этих слов мужчина напился практически до беспамятства.

На следующее утро он уехал в Итаку с будущей женой, не надеясь более никогда встретиться с Прекрасной. Но судьба распорядилась иначе.

***

Прошло около года, и у Одиссея с Пенелопой, как и предрекал Тиндарей, действительно родился наследник. Темноволосый младенец с большими серыми глазами был самим очарованием, и Одиссей, который так и не смог найти удовольствия в общении с женой, не смог устоять перед обаянием этого мальчика. Сына он обожал, и проводил с ним все свободное время. Пенелопа же была счастлива, обретя, помимо радости материнства, множество таких же пустых, красивых подруг, с которыми коротала вечера.

По правде говоря, их обоих такое положение дел устраивало. Они не мешали друг другу в быту, никто из них не возмущался и не отравлял жизнь супругу. Каждый проводил время на своей половине, за завтраком и ужином они обменивались парой фраз, и несколько раз в месяц Пенелопа с Одиссеем делили постель. На этом все и заканчивалось.

– И кто сказал, что мне нужно семейное счастье? – вопрошал себя царь, засиживаясь на руках с сыном до самой темноты. – Вот оно, мое настоящее счастье! Моя плоть и кровь, мой будущий самый верный друг. Я не дам этим женщинам опорочить твой ум, не бойся, приятель! Когда ты немного подрастешь, я найму тебе лучших учителей!..

Он понимал, что сын был чистым листом, был его шансом оставить в мире даже не что-то, но кого-то, и это наполняло сердце молодого отца радостью.

Так и проходили дни царской четы – в заботах о ребенке и о государстве. И, действительно, Одиссей уже начинал чувствовать, как становится счастливым в этом своем мире. Но в один вечер пришла страшная весть, переданная ему секретно.

Царь Итаки возвращался тогда через сад с прогулки к ужину, и мысленно представлял себе то, что разделение хлеба с женой заканчивается как можно быстрее, и он уходит в детскую, повозиться с сыном. Вдруг справа от него, за одним из кустов, раздался шелест. Одиссей нахмурился и продолжил путь, решив, что это, должно быть, просто ветер. тут же, однако из-за куста этого раздался негромкий голос:

– Одиссей!

Царь потянулся за кинжалом, который на всякий случай всегда носил при себе и медленно начал приближаться к кусту.

– Кто там? – так же негромко в ответ прошипел он.

– Я – посланник Елены. Елены Прекрасной, из Спарты. У нее для Вас сообщение. Только не медлите, у нас мало времени.

Несмотря на то, что это могло оказаться ловушкой, Одиссей сделал два уверенных шага и раздвинул листву. В ней он обнаружил сидящим мужчину, который никак не походил на спартанца. Выглядел тот грязным, совсем бедно одетым. Курчавые черные, как смоль, волосы грязными патлами свисали на его лицо, которое, однако, было очень красивым. Образ незнакомца был таким несуразным, что привел царя Итаки в замешательство на долю секунды.

– Я безоружен, – поднял руки на уровень головы посланник. – Вы можете меня обыскать, если хотите. Только уберите, пожалуйста, это оружие. Всю жизнь я наблюдаю его у своего лица… Меня угрожали изуродовать или убить в любую секунду.

Брови мужчины соединились в подобие домика, что не могло не вызывать жалость на таком миловидном лице.

– Так ты – илот? – догадался Одиссей, с осторожностью убирая оружие в ножны. – Илот, служащий Елене?

– Именно так, – кивнул с облечением незнакомец. – И меня обещали освободить, если я выполню свое поручение.

– Тогда переходи к делу. Тем более, ты сам сказал, что времени у нас нет.

– Хорошо, – илот с тревогой посмотрел на Одиссея. – Елене угрожает опасность со стороны ее мужа. Она… Беременна.

В момент Одиссея пронзили тысяча самых острых орудий. Однако мужество не покинуло его, и, сглотнув, он ответил:

– И что же? Я очень рад за нее. Что может грозить ей теперь?

– Елена чувствует, что ребенок окажется девочкой, – покачал головой илот. – А в этом случае Менелай обещал сбросить младенца со скалы.

Одиссей пришел в ужас. Он слышал, что в Спарте иногда избавлялись от больных или от «лишних» девочек, но и предполагать не мог, что в семье спартанской элиты может случиться подобное.

– Но за что такая жестокость? Ведь это их первое дитя.

– Менелай узнал правду про Елену, – пожал плечами илот. – Я не знаю, какую именно, но она попросила меня передать это вам. И поэтому он ее держит возле себя только для того, чтобы она родила ему сильного наследника. Больше Елена ему ни для чего не нужна.

Одиссей даже не нашелся, что ответить. Менелай, с которым он встретился на пиру год тому назад, никак не показался ему таким человеком.