Легенда Провидца

– Так-так, а где же мои обещанные два дня на моральную подготовку? – возмутился Дэн, на самом деле обрадованный услышанным. Чем меньше своего времени он потратит на бесплодные и мрачные думы, тем лучше.

– Сплыли, дорогой мой товарищ, сплыли. Так что, пакуйте свой походный рюкзачок, скоро объявят посадку.

На кухне-столовой, когда в нее вошел Дэн, царило всеобщее оживление, что не могло не радовать. Все-таки настроение экипажа сильно влияло на него, он не мог этого не признать. У Дэна даже проснулся привычный аппетит, и поэтому свою порцию завтрака, состоящего из сублимированных сосисок и яичницы, он проглотил за несколько минут, после чего, глотнув кофе и пожелав всем хорошего рабочего дня, парень пошел в блок систем жизнеобеспечения, чтобы сделать контрольные проверки. Все оказалось в порядке, собственно, как и во все предшествующие этому дни.

У него оказалось около часа свободного времени до начала подготовительной обеденной смены, и он решил провести его на Главной палубе, что было уже, скорее, по привычке. Смотреть сейчас на приближающуюся Землю ему не очень-то, по правде говоря, хотелось, потому что она немного пугала его. Вернее, пугала не она (планета, как все, и он в том числе, успели заметить была довольно-таки красивой), а то, что могло на ней оказаться. Поэтому, вместо раздумий об окружающей обстановке, он решил отдать свои мысли недавнему сну.

Это было, несомненно, странно для него, что смерть во снах резко прекратилась, пусть и на одну ночь.

«А что, если у всех этих снов и впрямь было какое-то значение, как когда-то казалось Кэтрин, а сейчас они пропали, уступив место самым обычным фантазиям. Ведь я, наверное, просто однажды хотел бы потанцевать с Трэйси. Пусть и в другом веке и на другой планете… Так или иначе, подобный сон мог присниться любому человеку».

Сны, как ему казалось в последние четырнадцать с небольшим лет, делали его жизнь немного особенной. Но теперь эта особенность ушла? Или она уступила место чему-то другому?

Его вдруг охватило резкое чувство безразличия. Оно всегда появлялось тогда в его жизни, когда он его совсем не ждал. Как вот, к примеру, в этой ситуации. Казалось бы, ему нужно было испугаться, насторожиться, начать искать какие-то ответы… Но Дэну совершенно не хотелось этого делать. Ему просто хотелось как можно скорее прилететь на Землю, чтобы они выяснили, что же там происходит, чтобы вернулись на Цезарь с хорошими или же плохими новостями. Какая разница, будут сниться ему эти сны дальше или вновь вернутся сны-смерти?

Впервые за долгие годы Дэн смог отодвинуть свое «я», собственные проблемы на второй план. Хотя, он, конечно, знал, что после всех событий его привычные тревоги и сомнения вернутся, но не мог думать о них тогда, потому что, что есть, в сущности, проблемы каждого человека? Это мелочи, важные, но мелочи. А Дэниэл Элиенс считал себя самым обычным человеком, и, даже если в глубине души ему, как и всем, хотелось бы стать особенным, важным в истории своего вида, он признавался себе в том, что это на вряд ли возможно.

Чувство, конечно, опустошило какие-то его внутренние ресурсы, пропало вдохновение и прелесть всего происходящего начала постепенно для него угасать, приобретать все более обыденные тона.

«НАЧАЛО СМЕНЫ ЧЕРЕЗ 5 МИНУТ» – высветилось сообщение на экранчике его наручных часов. Он только недавно приспособился к ним, в отличие от других членов экипажа. Экран был сенсорным, что считалось на Цезаре довольно-таки дорогим удовольствием, которое Дэн не мог себе позволить. А в Академии, где учились когда-то все участники экспедиции, за исключением его самого, технические новинки были распространены. Сами же эти часы принадлежали Генри Мэтчерсу, но Дэн про себя надеялся, что, может, он разрешит оставить ему их как памятный сувенир после того, как все будет кончено. Разумеется, в случае если исход экспедиции будет благополучным, и они все останутся целы и невредимы.

Дэн направился на свою крайнюю смену, понимая, что за утро ему все же придется отработать вдвойне. Для высадки на Землю нужно было приготовить сухпаек для всех членов Сообщества, плюс их надо было снабдить так называемым «НЗ-3Д», что расшифровывалось как «неприкосновенный запас на три дня», комплектацию которого было необходимо перед выдачей проверить. Никто не знал, что их могло ожидать на родной, казалось бы, планете. Поэтому, на случай разделения, Дэн решил выдать каждому отдельно по коробке самого необходимого. Разумеется, он надеялся, что к ночи они все же вернутся на «Шторм», и Дэн приготовит для них ужин. Но нельзя было рассчитывать на надежды, лучше, особенно в этой ситуации, было рассчитывать на худшее.

– О, Дэниэл! Как раз Вас-то я и искал! – голос Виктора Стикса, донесшийся позади него, не на шутку его напугал. Наверное, если Дэн был бы легче, он бы подпрыгнул, но, чувствуя, как вес собственного тела уверенно держит его на ногах, парень лишь слегка вздрогнул.

– Это… Было неожиданно, – признался Дэн, остановившись и повернувшись к нему. – Даже более чем, если честно.

– Извиняюсь, если напугал, – слегка улыбнулся Виктор. – Однако у меня к Вам действительно срочное дело.

– Какое же?

– Мне нужно, чтобы Вы положили это в наши «НЗ-3Д», – он протянул Дэну шесть индивидуально упакованных маленьких таблеток. – Не беспокойтесь, в случае чего упаковки – слюнорастворимые. Только не держите их слишком долго в руках. Давайте я дам Вам пока еще общую упаковку…

– Что это? – спросил Дэн, хотя уже начал догадываться, для чего эти таблетки нужны. – Это то, о чем я думаю?

– Да, именно так, – спокойно кивнул Виктор. – Всех остальных членов экипажа я уже предупредил. Ну и Вас уже, собственно, тоже. Совместно с Генри мы приняли решение, хотя оно далось нам нелегко… При встрече с неземной цивилизацией, намерения которой враждебны или неясны, но при этом в них чувствуется некоторая угроза, в случае, если от Вас требуют описание планеты Цезарь, ее координаты, Вы не имеете права их называть. Так же, как и не имеете права открывать хоть какие-то факты о корабле, на котором мы сейчас путешествуем.

– То есть, я вот так просто должен расстаться со своей жизнью? – нахмурился Дэн. – Не сочтите это за грубость, я всего лишь – человек…

– А жизнь в рабстве у кого-то будет для Вас достойной? – вдруг резко спросил Виктор.

– В рабстве, конечно, нет, – согласился Дэн. – И тогда, в безвыходной ситуации, я, конечно, сам бы проявил инициативу в использовании этого средства. Но что, если рабство принято только у людей? Что, если другая цивилизация просто даст мне возможность жить, оставив, пусть и не все, но самые важные свободы?

По взгляду Виктора стало ясно, что об этом он не подумал. На секунду в голове у Дэна промелькнула даже мысль о легком разочаровании. Неужели он, настолько умный, казалось бы, умнее, чем Дэн, в сотни раз, не задумался даже на секунду о такой возможности? Или оборвать свою жизнь для него и впрямь так просто? Тогда что человек, который готов расстаться с ней настолько легко, делает здесь, «сражается» за несколько миллиардов других, оставшихся на Цезаре?

Поток этих вопросов захлестнул Дэна, и сам он чувствовал, как все более подозрительно смотрит на Виктора, которого привык беспрекословно уважать.

– Дэниэл, разумеется, я имею ввиду какие-то крайние случаи, когда очевидно, есть какая-то угроза… – сказал Стикс после некоторой паузы. – В общем, дело Ваше, естественно, но, повторюсь, это не моя воля. Генри Мэтчерс просил это огласить как свой приказ, а его приказы Вы обязались исполнять, судя по подписи в Вашем договоре.

– Мне все понятно, – сухо ответил Дэн, принимая у Виктора общий пакет с таблетками, любая из которых могла, вероятно, в секунды оборвать его жизнь.

– Вот и хорошо, – Виктор Стикс более не выглядел так, будто находился в хорошем расположении духа. Слова Дэна будто бы сорвали с него эту маску невозмутимой доброжелательности, уступив место усталости, которую он, вероятно, испытывал все это время.

Когда они с ним разошлись, то Дэн подумал, что, наверное, такие решения принимать действительно нелегко. Груз, который они приняли на себя, пришел он к выводу, стоил того, чтобы исполнить свой долг, когда (и если вдруг!) это будет необходимо. Удаляясь же к кухне, парень все же принял решение засунуть эти таблетки в самый крайний уголок в коробке каждого, чтобы сгоряча никто за них не хватался.

У него было предчувствие, что их не ожидали на Земле враги. Да и сами они отнюдь не были воителями, чтобы этих самых врагов иметь и опасаться. А потому глотать эти пилюли должно было стать для Сообщества самым последним делом.

***

Приземляться было решено в Западной Европе. До высадки оставалось около часа, и весь экипаж, собравшийся на Главной палубе, был вне себя от волнения. Глеб же, однако, который ранее более всех показывал эмоции, теперь казался Дэну самым невозмутимым из всех них. Он подумал, что приятель, должно быть, просто «перегорел», и теперь переживает не меньше, чем раньше, но сил у него на внешнее выражение уже не осталось. У самого же него только и вертелось в голове: «Скорей бы, скорей бы это свершилось». Страхи и сомнения были отложены у всех, находящихся на «Шторме», в сторону. Они уступили место всеобщему нетерпению.

Генри и Виктор были единственными, кто занимался посадкой. Помощь штурмана тут уже не особенно требовалась, потому как координаты, когда «Шторм» вдруг приблизился к Земле, начали автоматически определяться другим способом. Об этом сообщила Ванесса, которая была и обрадована, и напугана этой новостью одновременно:

– Не могу поверить, теперь у нас есть система координат, привязанная к самой планете… Совсем один-в-один, как при взлете с Цезаря!.. Это так странно. Как корабль может сообщаться с какими-то станциями, если мы, согласно нашим догадкам, попали в прошлое?

– Значит, наши догадки придется оставить, – подала голос Кристен. Эта женщина вообще довольно редко заявляла что-то уверенно. За время этих дней, что они провели на «Шторме», Дэн так и не успел составить о ней какое-либо впечатление как о человеке, в смысле, о личности. Собственно, как и о Денисе Новикове. Что, кстати, показалось ему неудивительным, так это то, что эти двое довольно часто переговаривались только между собой. Почти каждый день Дэн видел их улыбающимися и болтающими за чашкой кофе в столовой или на Главной палубе.

– Придется, – слегка удивленная, согласилась с ней Ванесса. Видимо, она, как и Дэн и все остальные, совсем не привыкла к такой решительности тоненького, привычно едва-едва слышного голоса.

– Будем готовиться к неизвестности, – вздохнула Кристен, отвернувшись ото всех и всмотревшись в Землю, облака на которой уже можно было различать по их типам.

Генри, разрешивший Ванессе и Глебу покинуть их пост, объявил через какое-то время всем членам экипажа, что при загорании табло «ПОСАДКА» на их часах, им всем необходимо будет пройти в отсек посадки и занять свои места, выполнив перед этим все надлежащие проверки систем корабля. Они, конечно, все были проведены заблаговременно, а потому, после высвечивания объявления члены «Сообщества» не спеша направились в отсек, находившийся в специальной противоударной капсуле, называвшийся «взлет-посадка».

Дэн, усаживаясь в свое кресло и пристегиваясь ремнем безопасности, подумал о том, как же все-таки быстро и долго одновременно тянулось это время. Его разъедали самые разные чувства, как и в течение полета, так и во время посадки, но он не мог отделаться от одного, самого главного, того, которое испытывал обычно, открывая рождественский подарок.

Всех их ждал сюрприз, причем, в отличие от рождественского подарка, неизвестно было, какого именно рода: из приятных или не из приятных. Дэн смотрел на лица членов экипажа, которые находились в такой же растерянности, и, скорее всего, вообще испытывали тоже самое, что и он сам. Но в лицах этих ученых, храбро отправившихся в путь, цепляясь за последнюю призрачную надежду для цезариан, не было ни капли трусости.

Они все, как и он, пришли на «Шторм», зная, что могут не вернуться. И в ту-то секунду, Дэн осознал, что тот героизм, о котором он когда-то грезил, начитавшись книжек еще будучи мальчишкой, проявляли сейчас ученые, самые обыкновенные, хотя и, несомненно, в то же время особенные люди, которые, казалось, были рождены совсем для другой жизни. Все они знали, что больше, кроме них, никто на это не пойдет.

Цезарь был не готов к тому, что его могло настигнуть. Но Сообщество пыталось изо всех сил забрать большую часть этой неготовности на себя. И хотя бы поэтому Дэн зауважал каждого из них впервые со времен, когда подобным образом многие годы назад осознал заслуги Кэтрин Элиенс перед ним.

Глеб смотрел на него, хотя немного уставшими, но теми же глазами с искрой, расположившей Дэна с самого дня их незнакомства к себе. И последние сомнения в том, что он существует в этой Вселенной не просто так, тратя кислород и другие химические элементы, ушли.

12

Кассиан часто задавался вопросом, зачем он, собственно, в этом мире родился и существует. Ответы, однако, в разное время его жизни были неодинаковы. Когда он спросил себя об этом впервые, а тогда ему было лет десять, в голову ничего кроме как «получать удовольствие от жизни» не пришло. Ему, мальчишке, нравилось учиться и играть в школе с другими учениками. Маленьким Кассиан едва ли чем-то отличался от остальных.

В подростковом же возрасте он начал становиться все более меланхоличным, погруженным в себя. Друзей поубавилось, как и сил и здоровья, зато прибавилось мыслей в голове молодого человека. И тогда он впервые начал говорить себе: «Мое предназначение – не иначе как совершить что-то запоминающееся и стоящее». Это-то и укоренилось в его голове, дало рост дереву, которое и давало те самые плоды, что он пожинал сейчас, когда сходил с ума от количества обязанностей, свалившихся на него.

– Какой же я дурак был! – воскликнул Кассиан тем самым утром, когда пророчество Сабины сбылось. – Нужно было ведь остановиться на том ответе, что был про получение удовольствия от жизни! Ведь какой толк от моих стараний и мучений, никто их все равно не видит и не ценит. На виду лишь изменения настолько ничтожные, что людям едва заметны.

Состояние его здоровья за последнее время усугубилось еще больше. Он предпочитал любые поверхности, которые могли что-то отразить, обходить стороной, дабы не видеть ни единой части своего тела, настолько оно казалось ему безобразным и жалким. Ромул же, который теперь был не единоличным диктатором, но соправителем Кассиана формально, только расцветал на глазах. С каждым днем молодое тело только наполнялось энергией, и ему не терпелось ее как-то потратить. Каждое его движение, взгляд, слово было исполнено силой, радостью жизни. Никто бы и не подумал, что сам Ромул тоже испытывал некоторые душевные терзания (однако, в отличие от Кассиана, волю он себе в их выражениях, как внутренних, так и внешних, практически не давал).

Мальчишки на улице играли в нового Императора, справедливого и смелого, и Максимиана, бесчестного слабака, который удирал от Ромула и его приспешников. По законам игры тот, кто по жребию становился Максимианом, должен был за сто счетов спрятаться так, чтобы его не нашли Император и его друзья. При этом, если Максимиан был найден, тот, кто нашел его, должен был первым крикнуть: «Позор Рима!», и тогда игрок должен был спрятаться заново. В противном же случае, если Максимиан закричит эту фразу первым, то «Позором Рима» становился тот, кто был среди ищущих.

Студенты не менее воодушевлялись поступком Ромула и Кассиана. Они приводили их в пример в своих сочинениях, делали театральные постановки, расписывали стены их именами. Некоторые девушки называли своих новорожденных сыновей Ромулом, и, хотя и в разы реже, Кассианом.

Те, кто когда-то состоял в рабстве возлагали большие надежды на новую власть. Они ждали перемен, они верили в улучшение жизни, хотя некоторые из них мало осознавали, что это не могло произойти мгновенно. Кассиану и Ромулу оставалось же лишь надеяться на то, что большая часть из них все-таки окажется благоразумной.

И тем не менее, все то, что происходило в Риме в те дни, мало воодушевляло Кассиана, который мечтал о том, чтобы удовлетворить свои элементарные человеческие потребности. Он просто хотел расслабиться, хотя бы на несколько часов не думать о своих обязанностях. Ему казалось, что если он заснет крепким сном, то что-то непременно случится. Римская Империя, вернее даже, сам Рим, существовавший уже столько веков, словно мог развалиться на части за минуты его сна. Во всяком случае, именно это чувство испытывал Кассиан, когда предпринимал очередную безуспешную попытку заснуть.

В утро, когда на небе, как и предрекала девушка из Храма Весты, появилась лодка, способная передвигаться не по воде, а по воздуху, Кассиану было ничуть не лучше, чем обычно. Не хотелось есть, не хотелось жить.

«Лечь бы прямо тут, на одной из лавочек в саду, и тихонечко умереть» – подумал юноша и вздохнул.

Ромул, который как попало, по утренней привычке, накинул тогу на тунику, вышел из своей спальни и направился на балкон, чтобы составить другу компанию. Он был заспанный, двигался медленнее обычного. Голова его, в отличие от Кассиана, не была чем-то более серьезным озабоченна, чем мыслью о питье и пище.

– Доброе утро, – зевая, поприветствовал он товарища и по совместительству соправителя-Императора. – Куда смотришь?

Он спросил это, потому что заметил, что Кассиан усердно вглядывался вдаль, в розоватое рассветное небо с надеждой, с какой он сам только смотрел на какую-нибудь красавицу-незнакомку, которую приглашал прогуляться.

– Пророчество, – вздохнул Кассиан. – По правде говоря, я уже жду, когда же оно, наконец, сбудется.

– Быть может, остались до него считанные часы, – с притворной надеждой в голосе предположил Ромул.

Это никогда не нравилось Кассиану, когда из сочувствия люди начинали высказывать мысли, которые им явно никогда до этого не приходили в голову, да и не пришли бы, если бы не было бы их разговора.

– Не надо… – Кассиан привстал, но тут же опустился обратно на клинию. По утрам он на ней обычно не лежал, а сидел, чтобы не клонило в сон.

– Друг мой, да у тебя же совсем не осталось сил! Тебе нужно срочно что-нибудь поесть и немедленно выйти на прогулку!

– Я не хочу… И не могу, – признался Кассиан.

– Вот именно поэтому я здесь, для того, чтобы заставить тебя это сделать. Давай-давай, – он позвал жестом одного из слуг в коридоре. К ним подошел юноша, такой же загорелый и стройный, как сам Ромул, и спросил, чего бы они желали. Ромул приказал сделать завтрак на двоих, причем самый плотный. Обычно он и сам не ел много по утрам, как это было заведено по римским порядкам, однако, видя состояние своего друга, Ромул не мог не пересилить себя.

Аппетит Кассиана появился во время еды, что порадовало их обоих, потому как это считалось хорошим признаком. Каждый из них подумал о том, что на самом-то деле Кассиан был здоров, а его состояние было вызвано усталостью и переработкой.

После трапезы они решили пройтись по улицам города. Оба молодых Императора делали это в последнее время нечасто, потому как более важные дела отнимали большую часть их дня. А к вечеру их чаще всего хватало только на то, чтобы сделать круг вблизи виллы и только.

– Неужели Рим и впрямь такой по утрам! – удивленно воскликнул Кассиан, когда они, сойдя с лошадей, зашли на первые же улицы.

Город был шумен, неопрятен, по-прежнему, как и до их правления, полон всяких разных непристойностей, разочарований для человека высокого происхождения. Некоторые люди, которые им встречались, были так же, как и прежде, озлоблены и недовольны своей жизнью, но другие же были радостны и счастливы даже самым бедным существованием.

Кассиан пришел к выводу о том, что за всю свою жизнь им не искоренить ни недовольства одних, ни счастья других. Это зависело от самих людей, а не от него, Ромула и кого бы то ни было еще. И тем не менее, кое-какие улучшения все же были заметны. Дороги в некоторых частях были выстроены заново, строились новые многоквартирные дома из дешевого, но надежного материала, так что даже самые низшие слои теперь могли позволить себе спокойно их арендовать. Одобрением проектов некоторых из этих домов занимался сам Ромул. Бедняки теперь имели намного больше комфорта, чем раньше: печей, туалетов теперь не могло не доставать.

Были отведены новые места для отдыха жителей города и приезжих. Театры, некоторые из которых давно не ставили представления, теперь были оснащены новейшими изобретениями, делающими представление более ярким. Теперь на арене будто бы из ниоткуда могли появляться артисты и предметы, все благодаря небольшим раздвигающимся дверям, которые с помощью веревок открывали люди, стоящие под сценой, а другие поднимали на платформе то или того, что нужно было.

Постановки обещали пользоваться успехом, как и «гладиаторские бои». Они назывались так, конечно, в честь тех боев, что ранее проводились на арене Колизея. В них теперь, однако, запрещалось убивать противника, даже наносить ему серьезное увечье. Все бои должны были происходить с помощью тренировочных деревянных орудий, а главной целью соперников – коснуться мечом тела противника. Для того, чтобы считать касания, выделяли каждый раз людей из толпы зрителей случайным образом, а подкупить выбирающего считалось невозможным. Кассиан, разумеется, догадывался, что их наверняка все равно подкупали, но сама идея игр, не требующих проливания крови (во всяком случае, в больших количествах) не могла его не привлекать. Как и любому мужчине, ему нравилось смотреть на состязания, на схватку, итог которой – проигрыш или выигрыш – зависел от самого человека и мог свершиться в любую секунду. И никакой ничьи, только победитель и проигравший.

«Любой настоящий римлянин не устоит перед таким зрелищем. Пусть оно будет волновать не так, как прежние бои, но оно однозначно сможет приковать к себе внимание толпы. А толпа – это наше все» – подумал Кассиан, когда ему впервые «положили на стол» эту идею.

Зайдя в одно из мест, где они часто любили завтракать, будучи студентами, молодые Императоры решили выпить по чашке чая. Это было совершенной новинкой в Риме, находка римских легионеров во время одного из военных походов крайнего столетия. Наутро перед сражением многим солдатам очень сильно хотелось спать, потому как пища, которую приходилось экономить из-за недостаточного снабжения провизией легиона, мало насыщала, и сон привыкших к более-менее сносному прежде питанию воинов сбился. Несмотря на привычное волнение перед битвой, желудки у некоторых прямо-таки сводило от голода, а на пустые похлебки смотреть им уже было тошно. Поэтому, проспав по паре часов, они проснулись на рассвете, уже обессилившие и уставшие, не годные к ожидавшей их битве.

Тогда-то двое самых находчивых из них отправились на поиски хотя бы чего-то съедобного в округе. То, что они поведали остальным, мало походило на правду, но слова их были таковы: «Девушка, один-в-один Церера, выглянула из-за деревьев. Юная, с загорелой кожей, босая и одетая в платье, сплетенное из золотистых колосьев, она явилась к нам со своими змеями, обвивавшими прекрасные руки. Церера мягко нам улыбнулась и спросила, чего мы желаем. Конечно же, мы сказали, что хотим прогнать сон. Тогда она кивнула и указала нам на кусты, что росли посреди поляны, на которой мы стояли. Мы спросили, чем же эти кусты могут помочь нам в приобретении бодрости, и Церера сказала, что листья их, заваренные в кипятке сделают нас достаточно бодрыми, чтобы победить в грядущем сражении». Разумеется, многие рассмеялись, услышав их рассказ. «Изголодались по девкам и сну, вот и все тут» – думали они. Другие же, однако, решив, что хуже уже быть и не может, поставили воду на огонь, а затем, вскипятив ее, залили ей несколько листьев с веток, что отломили легионеры.

Как только отвар попробовали несколько смельчаков, они на глазах преобразились. Взгляд их утратил вялость, движения стали более энергичными. Съев свой хлеб, они отправились разминаться перед битвой. Остальные же последовали их примеру. Поэтому во время сражения все они были бодры, несмотря на то, что физически ослабли за последнее время, и их настрой помог одержать им победу.

После возвращения в Рим легионеры смогли описать то, как выглядело то дарящее бодрость и силы растение, его смогли отыскать и начать разводить обычные граждане. В студенческих кафе чай тоже стали продавать, и многие учащиеся по сей день благодарили легионеров и Цереру, что указала им на чайное дерево.

– И все-таки мне не кажется, что им и впрямь встретилась богиня, – сказал Кассиан, вспоминая легенду. – Думаю, они просто начали жевать все, что жевалось, и, почувствовав горечь листьев, решили, что это даст им нужный эффект.

– Так или иначе, – усмехнулся Ромул, который попивал «специально остывший» чай. Он всегда заказывал только его, потому что ему почти никогда не бывало холодно, скорее наоборот, и Император не упускал возможности слегка охладиться. – Они его получили, и это главное. А как было на самом деле, меня мало интересует, по правде говоря. Но история хороша.