Если бы не ты

Vi Elan

Если бы не ты

Когда ты молчишь

Я научилась не ждать. Или, точнее, – убедительно притворяться, что не жду.

Я не пишу первой. Не проверяю телефон каждые пять минут. Не ищу его голос в каждом шорохе. Я больше не считаю «знаками судьбы» одноимённые магазины или конфеты с его именем. Уже нет той острой боли, но отголоски всё ещё живут во мне – словно отдалённый звон в ушах после слишком громкой музыки.

Когда он исчезает, всё вокруг становится… мягче. Словно меня завернули в сладкую вату. Время растекается, как патока, – день тянется, месяц раздувается в вечность. А когда мы были вместе, время ускользало, как синичка с ладони. Легко, стремительно.

Я почти научилась жить без ожиданий. Почти научилась быть целой. Но только почти.

Несмотря на всю боль, если бы мне дали возможность переписать свою жизнь, я бы не изменила ни строчки. Всё было ради этой встречи. Ради тех минут счастья, которые он мне подарил.

Никакое расставание не сотрёт того, как мы любили. По-своему. Неидеально, но искренне.

Любили, как умели.

С тех пор моя жизнь разделилась на «до» и «после». Если «ваш» человек не перевернул ваш мир вверх дном, если вы не узнали себя заново – возможно, это был не он.

Я всегда верила, что у каждого есть своя судьба и «свой» человек. Не сказочный принц и не герой. Обычный. Но мой. Со странностями, страхами, тараканами в голове. С подходящим характером и темпераментом. С голосом, который способен либо убаюкать, либо ударить током под кожей. С запахом, который становится домом. С лицом, на которое хочется смотреть по утрам, как на тёплый рассвет.

Я нашла его. Среди миллионов. И в тот день, когда мы встретились, я и представить не могла, что это он.

Позже, вспоминая те первые встречи, он сказал:

– Я и подумать не мог, что такая красивая девушка как ты вообще посмотрит на меня.

Оказалось, он давно наблюдал за мной. Ненавязчиво. Без вторжения в мою жизнь. Просто – видел. Смотрел на меня как на картину, к которой не мог прикоснуться.

Он видел, как я работаю. Как поправляю волосы перед уходом. Как улыбаюсь и смеюсь с коллегами.

А я ничего не замечала. Жила своей жизнью, в спешке, с головой в задачах. Когда ты живёшь на автомате – легко не заметить, как мимо проходит любовь.

Я и не думала, что кто-то может видеть во мне нечто особенное. Всегда считала себя обычной. Не той, на кого смотрят, затаив дыхание. Но он – смотрел.

Сегодня я проснулась раньше будильника. Как всегда, когда он исчезал. Словно тело тревожится за душу, пока разум ещё делает вид, что всё под контролем.

Я решила не убегать в мечты о будущем. Сегодня я оглядываюсь назад. Не для того, чтобы страдать, а чтобы вспомнить. Понять.

Чтобы дать этой истории дыхание.

Чтобы она стала не только болью, но и смыслом.

Чтобы хоть как-то выжить в тишине, которую он оставляет после себя.

Я стараюсь не ждать, когда станет легче. Учусь жить – по-настоящему.

Почти научилась.

Первая нить

До него моя жизнь была… ровной. Не серой, но скучной. Я жила, смеялась, строила взрослые планы на будущее. Правильные, как по учебнику. Жизнь шла по прямой – без всплесков, без искр. Как будто я жила в черновике.

Уже на протяжении семи лет я была в отношениях. Там были ссоры, крики, долгие молчания. Мы больше напоминали соседей, чем пару. Общие привычки, бытовые ритуалы, как у родителей. Так принято. Так нужно. Только внутри – глухая, вязкая тишина, от которой хотелось кричать. Тот, кто был рядом, не делал меня несчастной. Но и счастливой – тоже. Мне даже делали предложение, но время шло, а к женитьбе мы так и не пришли. Однажды прозвучала фраза: «Я поторопился». Эти слова рассекли меня изнутри – тонко, точно, без шанса на «как раньше». С тех пор я перестала ждать. Просто поняла, что это не мой человек.

А потом в моей жизни появился он.

Он тоже был в отношениях. Девушка звала его к себе, просила переехать. Это были отношения на расстоянии. Казалось, всё должно быть «правильно». Что так нужно. Но он не спешил. Всё откладывал. Как будто уже заранее знал – не получится. Он держался особняком. Казалось, он не пускал никого – ни в жизнь, ни в сердце. Даже её. В нём было что-то замкнутое, как будто внутри него – отдельная комната, в которую никто не входил.

Мы работали в одной компании, но не пересекались. Пока его не перевели в мой отдел.

Первое впечатление было… странным. Не неряшливый – скорее равнодушный к себе. Как будто жил где-то глубже. У него были длинные волосы до плеч. Абсурдная деталь, но именно она зацепилась в памяти. В остальном – спокойный, сдержанный. Даже слишком. Когда мы впервые встретились, он едва слышно поздоровался и кивнул – как будто испугался меня.

«Интроверт какой-то… чудак», – мелькнуло в голове. Но что-то в нём зацепило.

Он сидел через пару столов от меня, часто слушал музыку, будто прятался в ней.

И почему-то я чувствовала какое-то странное притяжение. Не как к мужчине, а как к кому-то важному. Необъяснимому. Разговаривал он со всеми с вызовом, но без агрессии. И у него был этот голос…Спокойный, глубокий, хрипловатый. От которого дрожь пробегает по телу. С каждым словом я будто вспоминала, как это – быть спокойной. Быть собой. Он говорил, и казалось, что слова прикасаются к коже.

Я не решилась познакомиться. Он – тем более. Даже имени его не знала. Если бы не Крис – мы бы и не заговорили.

Кристина была нашей противоположностью: лёгкая, бесстыдно дружелюбная, со способностью заводить знакомства с кем угодно. Она устроила нам «тёплое знакомство». Расспрашивала, шутила, цеплялась за любую тему.

Так мы узнали – у нас одно имя на двоих. Виктор и Виктория. Как будто судьба заранее решила сыграть в симметрию. В тот день, через неё, мы говорили словно между делом – о работе, музыке, книгах. Просто касались друг друга словами.

Мы виделись на работе ещё несколько дней. В один день он ушёл пораньше. Я не рискнула спросить, почему. Да и не моё это дело. А позже услышала – он переезжает. И неожиданно для себя я написала ему: «Не уезжай. Мне было приятно с тобой работать». Мы едва знали друг друга. Но его уход казался потерей чего-то очень важного – ещё не моего, но уже близкого. Я не хотела, чтобы он исчез. Почему-то мне хотелось, чтобы он остался, был рядом.

В ответ он записал мне слова благодарности голосовым сообщением. На фоне – вокзал, объявляют поезд. В тот момент он уже уезжал.

Я сидела в машине, слушала это сообщение. Не могла уехать. В глазах стояли слёзы. Между нами не было ни флирта, ни близости. Но возникло чувство – как будто теряю кого-то родного. Всё тело подсказывало: это важно. Тогда я не понимала причину такого повышенного внимания к нему. Я не могу назвать это влюблённостью. Просто тянуло к нему – по-живому, по-настоящему. Боль была как от утраты. Хотя, объективно – между нами ничего не было.

Так он исчез. Первый раз. Без прощания. Как будто растворился – а мне вдруг стало пусто. Остался только чат и иконка на экране.

Мы с Крис продолжали работать вдвоём.

И вдруг – сообщение от него. Не мне, ей. Рабочий вопрос, ничего личного. Но в тот момент мне показалось, что тишина дала трещину.

Так я узнала, что он не стал увольняться и работает удалённо. Что-то ёкнуло. Как будто в темноте кто-то щёлкнул выключателем.

Он не исчез. Он здесь. Просто… не рядом.

Я не думала, не рассчитывала – просто сказала:

– Добавь его в наш чат. Пусть сам расскажет, в чём дело.

Не знаю, зачем. Просто… захотелось услышать его снова.

И когда я услышала его голос вновь, я вдруг почувствовала, как возвращается дыхание. Как будто до этого я держала воздух в лёгких целый месяц.

С тех пор мы начали говорить втроём. Каждый день. О задачах, дедлайнах. А между делом – о музыке, еде, кино и снах.

Медленно, неосознанно, мы стали командой. Маленькой, но очень продуктивной.

Потом Крис устала. Стала реже отвечать. Возможно, она чувствовала себя лишней. А мы с ним… продолжали. Нам было мало. Когда Крис отключалась – мы не прекращали разговор. Общались, делились, шутили, молчали, но были рядом. Темы для обсуждения стали глубже.

Мы становились ближе. Он сказал, что его тянет вернуться. И тогда я поняла – то моё сообщение было не случайностью. Между нами тянулась тонкая нить. Через города, через расстояние. И я чувствовала: она держит. Если бы кто-то тогда сказал, что это – начало самого важного, я бы только усмехнулась.

Не было вспышки. Но уже тогда внутри что-то шевельнулось – неуловимое, но живое.

Как будто душа узнала.

Нить, ставшая удавкой

Я не сразу поняла, когда всё стало по-настоящему. Мы сближались медленно, но неотвратимо. Каждый день. Онлайн.

Я просыпалась и первым делом шла к компьютеру, как к кому-то родному. Проверить: написал? что делал вечером? И рассказать своё – что-то смешное, что-то неважное, но то, что никому больше не хотелось говорить. Это стало утренним ритуалом, как кофе. Только вместо кофе – его голос.

Потом мы стали задерживаться после работы. Будто бы работа уже не имела значения. Мы делились личным. Настоящим. Историями, болью, привычками, детскими историями и мечтами. Я чувствовала, как захожу в его душу всё дальше – и как он мне это позволяет. Он не открывал дверь – просто не запирал. А я уже стояла на пороге, босиком. Мы говорили, смеялись, плакали, просто были рядом – голосом, дыханием в наушниках.

Прошло время – и остальная жизнь отступила. Я перестала отвечать друзьям. На выходных могла не выйти из дома. Мне было хорошо. Не восторженно – спокойно, глубоко, как будто кто-то впервые разрешил мне быть собой.

Мы стали друзьями. Настоящими. Работа отошла на второй план. Всё остальное – тоже. Моя жизнь постепенно сужалась до экрана с его именем.

Я рассказала о нём подруге. Она посмотрела на меня внимательно и сказала:

– Вы уже не просто приятели.

Я рассмеялась. Потом замолчала. И поняла – да, я влюблена. Не во внешность. Его образ уже начал истончаться. Я почти забыла, как он выглядит. Были фото, были редкие видеозвонки, но я помнила не это. Я влюбилась в его душу. В его голос. В его манеру думать, молчать, произносить слова. В его привычки, которыми он делился.

Я испугалась. И предприняла нелепую попытку сбежать. Предложила подругам поехать за город, сменить обстановку. Холод, серое небо, ветер – всё было как надо, чтобы остудить чувства. Но не получилось. Я вернулась, села в машину, уехала снова – одна. Просто каталась, как будто можно было уехать от себя.

Остановилась на набережной. Ветер выдувал мысли, но не те. Я шла вдоль воды, пока не замёрзла до дрожи. Я гуляла по промозглой пустоте, и тишина в голове была громче, чем крики.

Я не выдержала. Нашла его номер. Позвонила.

– Алло. Привет. Что-то случилось? – в голосе его была тревога.

Только тогда поняла – уже вечер, поздно. Бестактно. Но я не была тактичной. Я была сломанной.

– Я… хотела поговорить. Мне нужно тебе кое-что рассказать. Но… сложно собраться. Это важно.

– Говори. Я буду внимательно слушать. – Его голос был мягкий. Почти нежный.

И стало тепло. И стало невыносимо.

– Ты нравишься мне как мужчина. Всё это… наше общение… оно стало другим. Это неправильно. Мы должны прекратить его. Полностью.

Душа кричала: нет, не надо! Мы же только начинаем!

Он молчал. Долго.

– Ты хочешь совсем прекратить общение?

– Да, совсем, – соврала я.

На другой стороне повисла пауза. А потом – он засмеялся. Тихо, сдавленно, почти беззвучно. Но я услышала.

Когда-то, в одном из наших душевных разговоров, он признался:

“Ты знаешь, у меня странная реакция на боль. Там, где нужно плакать – я смеюсь. Смех – это моя броня, когда внутри всё рушится.”

И в ту секунду я поняла, что он смеётся не потому, что ему смешно. А потому, что больно.

– А дружить?.. хотя бы? – спросил он всё тем же голосом, но этот смех всё ещё эхом бился в моей голове.

Я почти сорвалась. Но:

– Нет. Друзьями мы быть не можем – сказала я и почувствовала, как голос предаёт меня.

Я попрощалась и повесила трубку.

Он не перезвонил. Он никогда не нарушал чужих границ – даже когда хотелось.

Я сидела в машине и рыдала. Глупо, по-детски, как отломанный кусок чего-то важного.

Я наказала себя за чувства. За привязанность. За то, что позволила себе лишнее.

Возможно я просто ждала, что он не отпустит. Что позвонит. Напишет. Но он не написал. Он уважал моё «нет». Даже если оно звучало, как просьба: останови меня.

Прошёл месяц. А легче не стало.

Я жалела, что выговорилась. Мы могли бы продолжать общение, держать всё под замком, сублимировать чувства в дружбу. Но я не выдержала.

На рабочих созвонах он теперь молчал. Иногда включал камеру, и я ловила его взгляд – грустный, сосредоточенный, уставший. Как будто он тоже не спит. Иногда он и вовсе не показывался. Мы сидели в одном звонке, но молчали так, будто нас разделяла вечность.

Коллеги всё замечали.

– Вы что, поругались? – спрашивали те, кто раньше слышал наш смех, подколы, сплочённость. Мы были искрой. А теперь – дым.

А потом наступило лето. Люди радовались солнцу, теплу – а у меня внутри по-прежнему метель. Колкая, режущая.

Я пыталась жить, как будто ничего не было. Как будто не держала его голос в ладонях. Как будто не дышала им месяцами.

Я читала в его глазах вопросы, но молчала. А он – уважал. Это было его проклятие.

И с тех пор я падала. Тихо. Не в драме, а в быту. Сквозь фильмы без смысла, книги, которые не спасают. Сквозь встречи, где я делала вид, что живу. Сквозь дни, в которых не было его.

Теперь я знала, как выглядит человек, который становится тебе домом.

И каково – добровольно сжечь этот дом дотла. Ради «правильно». Ради того, чего больше не чувствовала.

Жизнь стала прежней.

Только теперь я знала, какой она могла бы быть – с ним.

И всё, что осталось – это тишина.

А что если?

Тишина между нами не стала легче. Она не рассосалась, не превратилась в равнодушие. Она лежала внутри, как бетонная плита, перекрывая дыхание. Я терпела. Молчала. Притворялась.

Боль росла, как иней по стеклу – невидимо, но неумолимо, пока всё внутри не стало ломким. И я поняла: не могу больше притворяться. Стыдно. Невыносимо.

Я написала ему первой. Без плана, без оглядки. Тихо, неловко, осторожно, будто прикосновение к клавишам могло разбудить вулкан. Просто взяла и открылась. Извинения – за чувства, за признание, за то, что не смогла исчезнуть, как обещала. Я извинялась за то, что не отпустила, не стерла, не остыла.

Он ответил почти сразу:

– Всё взаимно. Жаль, что всё так вышло. Но извиняться здесь не за что.

Невозможно объяснить, какой оглушающей была эта простая фраза. Как будто во мне открыли окно, и воздух ворвался с холодом, с болью, с жизнью. Он всё чувствовал. Он понимал. Мои чувства были взаимными.

Но я, как всегда, не могла остановиться. Мне нужно было знать больше. Нужно было докопаться до сути – даже если там окажется пустота. Писала дальше – глупо, искренне, с этой моей ужасной привычкой задавать вопросы, на которые не готова услышать ответ.

– Если бы ты мог выбрать – без обязательств, без рамок – ты бы выбрал меня? Или я просто была красивой иллюзией?

Я была готова услышать всё, лишь бы знать правду.

Пауза. Она была долгой, слишком долгой. Я представляла, как он сидит, уставившись в экран, не зная, с чего начать. Может, нервно теребит что-то в руках.

А потом – ответ. Нечёткий, неуверенный. Такой живой.

– Ты молодец, что решилась это спросить. Это восхищает. Я и сам хотел, но не хватило смелости. Мы тогда говорили, и я дрожал – не уверен, от холода ли или от смятения.

Он печатает следующее сообщение. Экран замирает, будто сам затаил дыхание. Только теперь дрожу я – не от холода, а от страха, что правда окажется жёстче, чем тишина между нами.

– В голове были не только дружеские мысли. Да, ты мне нравилась. Очень. Но я убедил себя, что не могу тебе подойти. Что я тебе не нужен. В голове у меня был свой иллюзорный мир, где я спрашивал себя: «А что если?»

Экран поплыл перед глазами – сначала от мелькания букв, потом от слёз. Не от радости. Не от надежды. От всего, что могло быть – и не стало. От слов, которые греют, но не приближают. От того, что он чувствовал тоже. Я сжалась в комок на диване, обхватив себя руками, как будто могла сдержать эту бурю внутри. Он был рядом. В своём мире. Я – в своём. И между нами – всё то, что могло бы быть, если бы…

Не знаю, сколько я просидела так, обхватив себя, уткнувшись лбом в колени. В какой-то момент телефон снова загорелся. Новый ответ. Я моргнула сквозь слёзы, как сквозь дождь, всматриваясь в экран.

– Я не имею права. Даже если бы очень хотел. Когда приходит время решать, я обычно бегу. Бегу сам от себя. Потому что если тянуть эту нить слишком долго – она порвётся и ударит по пальцам. Мне жаль. Прости меня, если сможешь.

Эти слова, может, и были осторожны, но внутри них – пульс. Я чувствовала его почти физически. Не «нет». Не «да». А живая боль между ними. Настоящая. Он не отверг. Но и не приблизился. Просто остался там – в шаге от границы, на которой мы оба дрожим.

Я не одна в этой безумной истории. Не сошла с ума в одиночку. Я была не одна в этом сне. Он – тоже видел его. Только проснуться – оказалось страшнее.

Я перечитывала его слова снова и снова, будто между строчек могло прятаться хоть что-то ещё – ключ, зацепка, ориентир. Но всё, что я находила – это он. Такой, какой есть. Искренний. Непростой. Ломкий и сильный одновременно. Он не отказывал. Но и не делал шаг навстречу.

Я сидела в темноте, с телефоном в руках, и думала, что делать с этим знанием. Оно было будто тёплый камень в ладони – тяжёлое, но родное. Оно не давало опоры, но и не позволяло упасть. Я знала: он чувствует. Не так уж я ошиблась. Но что теперь? Я – та, от кого ждут утончённости. Не предложений, а ожидания. Но чего ждать? Он уже сказал всё, что мог. Он обозначил и боль, и страх. Но не дал хода. А мне хотелось – без стыда, без вечного анализа – просто шагнуть к нему. Сказать: давай попробуем, даже если боимся. Но вместо этого во мне разрастался стыд. За свои слова, за свою надежду, за свою неосторожную любовь.

Я чувствовала, как внутри поднимается волна – не паники, нет. А какой-то невозможной растерянности. Как будто я попала в место, где нет карты. И мне никто не скажет, куда идти.

Всё, что оставалось – это быть. Дышать. Не бежать от чувств, как он. И ждать. Не в привычном женском «пусть он решит», а в человеческом: пусть мы оба поймём, куда хотим прийти.

Пальцы скользнули по экрану. Я набрала:

– Может, тогда просто оставим всё как было? Без ожиданий. А дальше… как будет. Или ты уже сыт? Не хочется стать для тебя ношей.

Я долго смотрела на эти слова перед тем, как отправить. Внутри гудело чувство обречённости – не тревожное, а почти примирённое. Будто всё уже где-то записано, спрятано в петлях времени. Всё предопределено. Мы просто идём туда, куда уже повернута стрелка. И это немного облегчало – как будто выбор больше не на мне. Как будто остаётся только прожить.

Ответ пришёл быстро:

– Я вообще никогда не бываю сыт – особенно если вспомнить мой аппетит. Давай оставим всё как было.

Я улыбнулась сквозь слёзы. Глупо, нежно, будто снова было шестнадцать. Как будто и не было этого разрыва. И не было той бездны, в которую я падала.

И хоть ничего не решилось, а путь впереди оставался туманным – нить между нами всё ещё тянулась. Живая. Дрожащая. Упрямая, как мы сами. И, может быть, она всё ещё душит меня. Но я впервые не хочу её обрывать.

Потому что она держит меня там, где я ещё жива.

Точка перегиба

Мы стали говорить чаще. Почти каждый вечер я выходила из дома под предлогом прогулки, чтобы просто услышать его голос. Мы бродили каждый по своим улицам, но казалось, будто он рядом. Мы вместе смотрели фильмы, обсуждали музыку, вникали в жизни друг друга. Иногда мне казалось, что я знаю его уже слишком хорошо – но нет, он продолжал открываться новыми слоями. Особенно болезненными были его воспоминания о детстве. Они отзывались во мне, как чужая боль, которую невозможно вылечить – только быть рядом, чтобы стало хоть немного легче.

Иногда мне хотелось просто обнять его. Без слов. Без объяснений. Только тепло, как щит.

Он был сломан слишком рано, слишком глубоко. Я чувствовала это в каждой его паузе. Хотелось защитить, прижать к себе, забрать назад всё, через что он прошёл. Его доверие было подарком – редким, хрупким. И когда он говорил, я слушала всем телом, будто удерживала руками его ускользающее “я”, стараясь не спугнуть.

Самым трепетным жестом стало то, как мы обменялись плейлистами. Я ловила его музыкальные обновления, искала в них настроения, дыхание, чувства. Слушала, как будто подглядывала за мыслями. Он делал то же. Мы уже не прятались за эвфемизмами. "Скучаю", "хочу увидеться" – звучали всё чаще. Казалось, между нами росло что-то настоящее.

И всё равно он вдруг исчез.

Несколько дней – ни звука. Ни строки. Ни голоса. Я боялась спрашивать. Боялась быть навязчивой. И всё же, когда он написал, я почти физически ощутила, как долго он подбирал слова. Представляла, как он стирал написанное, начинал заново, борясь с собой.

Он написал, что пытался совладать с чувствами. Что не хочет причинять боль, но любое движение всё равно становится болью. Он чувствовал, что во мне видел свет, а сам – полон тьмы и противоречий. Описал себя как чужака: без цели, без стабильности, без надежды. И одновременно – тёплого, деликатного, доброго. Он пытался объяснить, что чувствует себя «не тем». Не тем, чтобы любить меня. В этих словах была уязвимость. Он не убегал – он тонул. Не тем, чтобы быть рядом. Не тем, кого я могла бы выбрать. А я уже давно видела другого Виктора. Настоящего. Сломленного – но живого.

Он рассказал, как однажды раскрылся перед девушкой, с которой был тогда рядом, и как это расковыряло в нём старую рану – страх быть отвергнутым, страх быть разоблаченным. В нём всё ещё жил тот самый мальчик, который боится сказать правду, боится показаться неудобным. И когда в её глазах мелькнула тень разочарования, он снова провалился в свою детскую пустоту.

Он сказал, что не испытывал любви. Что его чувства – всего лишь тревожная привязанность.

Я читала это письмо с нарастающим глухим гневом. Не на него – на бессилие. На то, как он сам себя отверг. Как из-за неуверенности лишает нас даже попытки. Моё сердце разрывалось.

Я не написала сразу. Легла. Подумала. А утром проснулась с ясной, острой решимостью.

Слова "тревожная привязанность" не выходили из головы. Этот диагноз прилип, как невидимый клей. Как жить рядом с человеком, который боится любви и одновременно жаждет её? Кто боится быть отвергнутым – и именно этим страхом отталкивает? Что значит для нас это ярмо – быть всё время на краю, где каждое прикосновение может стать последним?

Мои мысли закручивались в бесконечные петли: может, если я буду терпеливей, если полюблю сильнее его страхов, он откроется? Или это иллюзия, и мы вместе тонем в болоте его внутренних демонов? Я сомневалась, что эта тревожность, эта неуверенность, это вечное “то ближе, то дальше” – не вылечатся. Что я навсегда останусь пленницей его качелей, где он исчезает, оставляя меня.

Я опасалась, что мы станем клеткой друг для друга. Не защитой – а ловушкой. Что он, будучи таким ранимым, будет тянуть меня вниз, выжимать мои силы, а я – терять себя, пытаясь удержать нас обоих. Боялась, что однажды проснусь и пойму: я не живу, а выживаю рядом с человеком, который не умеет любить так, как я этого заслуживаю.

Отторжение пробиралось, как холодный ветер – не от него, а от самой мысли, что мне придется принять его боязнь, его боль и сделать их частью своей жизни. Казалось, я становлюсь заложницей чужой раны, теряю свободу, исчезаю в его драме. Мне хотелось любить – не спасать. И каждый раз, когда он замолкал, моё сердце кричало: «Почему я?» – но ответа не было. Только тишина, в которую не вставишь ни одного слова.

Я понимала: нужно выбирать. Либо принять его таким, либо отпустить – и дать себе шанс на что-то спокойное, живое. Но как отпустить того, кто стал частью тебя, пусть даже такой хрупкой, неустойчивой? Мысли метались между надеждой и страхом, между любовью и ясностью. Это была самая страшная битва – с самой собой. Между тем, кем я хотела быть, и тем, кем была на самом деле.

Я сказала, что это – перелом. Теперь всё делится на "до" и "после". Что я дошла до грани, где душа уже не выдерживает и трещит по швам. Любовь – не всегда лекарство, а порой яд, если её подают глотками, с перерывами. Я описала, как чувствую себя на этих качелях: то на вершине, то внизу, без взаимности, без опоры. Я не могла больше держаться за ниточку, которую он то натягивал, то отпускал. Мне было важно сказать: я не злюсь. Я не мщу. Но я должна сохранить себя. Если он захочет вернуться – он знает, где меня искать. Но теперь я не побегу первой. Я не буду первой. Я не обвиняла. Я защищалась. За гневом стояла любовь, за силой – изнеможение. Я ушла. Закрылась. И это было самое тяжёлое.