Заклятое золото

– Феликс, скажи, что произошло между тобой и этим Раймаром?

При этом неожиданном вопросе по лицу Рональда пробежала молниеносная судорога, но уже в следующую минуту оно приняло холодное, презрительное выражение.

– Раймаром? – повторил он, как бы стараясь припомнить что-то. – Ах, да, ты говоришь о гейльсбергском нотариусе и хочешь знать, что произошло между нами? Я и сам не знаю. У меня нет ничего общего с такими ничтожными людьми. Но ты, по-видимому, готова поставить его на одну ступень со мной… право, это очень лестно для меня!

– Однако ты ведь знал его раньше, – настаивала Эдита, нисколько не смущаясь его пренебрежительного тона. – При встрече с тобой он держал себя как-то враждебно.

– Конечно, я знаю его, – и Рональд снисходительно пожал плечами. – Я начал свою коммерческую карьеру в банкирском доме его отца. Разве ты этого не знала? Да, впрочем, это и не заслуживает внимания. Он лишился состояния и общественного положения и вследствие этого, конечно, и очутился в этом благословенном Гейльсберге. Ну, а я возвысился… разумеется, это является достаточным поводом к тому, чтобы питать бессильную злобу и вражду к лицу, некогда бывшему у Раймаров в подчинении, а теперь занимающему несравнимо высокое положение. Я нахожу это вполне естественным, но не считаю эту истину достойной внимания.

– По-видимому, ты презираешь Раймара? – медленно произнесла Эдита. – Не слишком ли низко ты его ставишь? По крайней мере, в нем не видно было и следа страха перед тобой; напротив, его поведение было почти вызывающим; а ты… ты как будто считал это в порядке вещей?

Рональд быстрым взглядом окинул невесту, а затем громко рассмеялся, но каким-то нервным деланным смехом.

– У тебя пренеприятная наблюдательность! Неужели ты успела сделать такой исчерпывающий вывод в течение тех двух-трех минут, когда этот нотариус осчастливил нас своим присутствием?

– Они лишь подтвердили мне то, что я уже знала. Я слышала это из его собственных уст.

Последние слова произвели совершенно неожиданное действие. Рональд словно получил пощечину. Он вдруг схватил руку Эдиты и, почти до боли стиснув ее, крикнул:

– И он посмел сказать тебе это? И ты выслушала его? Скажи, что он говорил тебе еще? Отвечай, Эдита! На что он намекал?

Эдита энергичным движением высвободила свою руку и отошла.

– Ты не владеешь собой, Феликс! Опомнись! – воскликнула она, возмущенная его дикой выходкой.

– Ты права, я слишком раздражен. Это следствие переутомления, ведь в последнее время я вынужден был превращать ночь в день, и у меня едва было несколько часов для сна, вот теперь это и сказывается на мне. Но я хочу знать, что Раймар говорил тебе еще? Да вообще, где ты могла вести с ним подобный разговор? Ты ведь видела его здесь в первый раз?

Эти слова Рональд произнес уже спокойнее, но его глаза все еще лихорадочно блестели. Прошло несколько секунд, прежде чем Эдита ответила; какой-то внутренний голос советовал ей не говорить о встрече в лесу, и она уклонилась от прямого ответа.

– Он, конечно, не приехал бы в Гернсбах, если бы знал, что встретится с тобой, – заметила она. – Мы говорили о Штейнфельде, а в связи с этим и о владельце штейнфельдских заводов, и тут он невольно выразил свою неприязнь к тебе. Тогда он и не подозревал, в каких я с тобой отношениях.

Рональд тяжело оперся о спинку кресла, возле которого стоял, и не спускал напряженного взгляда с лица Эдиты, словно стараясь угадать ее мысли.

– Так? Следовательно, это был случайный, ничего не значащий разговор? – спросил он, наконец. – Тем не менее, прошу тебя, чтобы он не повторялся. Ты сама видишь, что тебе, как моей невесте, не следует встречаться с человеком, который откровенно сознается в своем враждебном чувстве ко мне.

– Я вижу лишь то, что ты боишься этого человека! – холодно возразила Эдита.

– Боюсь? Не я, а он должен меня бояться. Я не привык церемониться со своими врагами, а с этим Эрнстом Раймаром у меня еще старые счеты. Он тогда совершенно исчез, так что я даже не знал, где он; но теперь, если он вздумает встать у меня поперек дороги, то советую ему быть поосторожнее! Я сотру его с лица земли!

Эдиту покоробило от злобного, ледяного взгляда жениха; она почувствовала демоническую волю в человеке, которому согласилась отдать свою руку, увидела, что этот человек, действительно, безжалостно уничтожает все, что попадается ему на пути; теперь она знала его!

Молчание Эдиты напомнило Рональду, как далеко он зашел. Вынудив себя говорить обычным тоном, он спросил:

– Тебя это пугает, дитя? Конечно, ты еще не успела поглубже окунуться в жизнь и потому не знаешь о той ожесточенной борьбе, при помощи которой каждый старается завоевать себе место под солнцем, а я, я слишком хорошо ее знаю. Но теперь ты сама видишь, что не так-то легко, как ты думала, быть поверенной в моих делах.

– Да, теперь я вижу это! – еле слышно проговорила Эдита.

– Однако довольно говорить обо всех этих несносных вещах! – воскликнул Рональд. – Не понимаю, как это мы договорились сегодня до этого? Не будь такой серьезной и холодной, Эдита! Ты дала мне сегодня слово, свою руку и сердце, так позволь, наконец, хоть раз испытать истинное счастье!

Рональд в порыве страсти снова обнял невесту. Хотя Эдита молча и подчинилась его ласкам, но не ответила на них и облегченно вздохнула, когда на пороге комнаты появились ее отец и Вильма.

Наступил вечер. Помолвку решили отпраздновать в самом тесном семейном кругу, но торжественно, и Эдита под предлогом, что хочет переменить туалет, ушла к себе в комнату. Она остановилась у открытого окна и, по-видимому, вовсе не думала о туалете, а мечтательно смотрела в окутанный вечерней дымкой парк, казавшийся каким-то таинственным в тишине умирающего весеннего дня. Итак, жребий брошен, согласие дано, но на хорошеньком личике девушки не было и следа того счастья, которое, казалось, должно было сулить открывавшееся перед ней блестящее будущее. Хотя Марлов был тоже богат и занимал видное положение, но быть баронессой фон Рональд, женой человека, обладающего сказочным богатством, и играть видную роль в высшем обществе было все же слишком заманчиво! Честолюбивая мечта Эдиты Марлов осуществлялась. Она была так пламенно и страстно любима человеком, женой которого согласилась быть! Ей давалось высшее счастье… чего же еще нужно?

Вдруг в туманной дали парка сладкоголосый дрозд запел свою позднюю одинокую песнь. До Эдиты долетели тихие мелодичные звуки и вдруг стихли. После долгого майского дня маленький певец отправился на покой. А у окна на коленях стояла юная невеста и плакала так, как никогда не плакала даже в детстве. В этих горячих слезах отчаяния было ее… «пробуждение»!

8

Промчалось лето, и вместе с сентябрем в свои права начала вступать осень. Гейльсберг вел свою обычную сонливую жизнь, представляя собой полузабытый памятник исторического прошлого, но зато Нейштадт и Штейнфельд заняли во всей округе еще более видное место. Заводы и фабрики работали не переставая, а их владелец Феликс Рональд стремился образовать акционерное общество, которое должно было принять в свою собственность все движимое и недвижимое имущество Нейштадта и Штейнфельда. Планы миллионера начали осуществляться, и это событие произвело большую сенсацию в финансовом мире. Агенты Рональда сновали по всем городам и селам обширного района; газеты, поддерживаемые большими денежными субсидиями, писали впечатляющие статьи о том, как выгодно приобретать штейнфельдские акции. В столичных правительственных кругах также очень благосклонно смотрели на затею богатого Феликса Рональда, сумевшего завести солидные связи.

В это время в Гейльсберге снова появился Макс Раймар. Весной он очень недолго пробыл в родном городе, а затем внезапно уехал и вернулся только теперь; по-видимому, на этот раз он решил осчастливить Гейльсберг более длительным пребыванием. Молодой художник не страдал особенной обидчивостью; он резко поворачивался спиной только в ту сторону, откуда не мог ожидать для себя никакой выгоды. Несмотря на строгую нотацию, которую ему когда-то прочел Эрнст, обращавшийся с ним с тех пор очень холодно, Макс без всякой церемонии поселился в доме брата и был с ним особенно любезен, так как все еще полностью зависел от него материально.

Надежда молодого художника приобрести миллион женитьбой на богатой невесте рассеялась как дым; он вдруг попал к ней в немилость. В последний раз, когда он приехал в Гернсбах, его вовсе не приняли, а при встрече в Берлине Эдита так холодно отвечала на его вопросы, что у Макса не оставалось и тени сомнения в том, как ничтожны его шансы на успех. Он не имел представления о том разговоре, который произошел у Эдиты с его братом, и был убежден, что перемена в обращении с ним богатой невесты объясняется влиянием ненавистного набоба Рональда.

И действительно, с того дня, как Рональд появился в Гернсбахе, молодая девушка резко изменилась, хотя в дальнейшем поведение Марловых как будто не подтверждало предположения Макса. Большую часть лета Марлов и его дочь провели в Швейцарии, а Рональд оставался в Берлине; тем не менее, художник был убежден, что Феликс разрушил его счастье, и ненавидел «проклятого набоба» всей душой.

– Конечно, бездушную девушку ослепил блеск миллионов, и преданное сердце бедного художника втоптано в грязь! – трагически восклицал Макс, изливая свое горе перед дядей.

Последний находил, что его племянник совершенно прав, и был очень рад, что существует еще один человек, который ненавидит Рональда в такой же мере, как и он сам. Старик утешал «втоптанное в грязь сердце» тем, что ссужал его обладателя крупными суммами из своего кармана и угощал прекрасным вином в ресторане «Золотой лев». Там родственники громко бранили презренного «выскочку», закрепостившего своими миллионами Нейштадт и Штейнфельд, и старались настроить против Рональда и его предприятий все население Гейльсберга. Нотариус Трейман считал своим нравственным долгом идти против миллионера; он задался целью не допустить, чтобы хоть одна акция нового акционерного общества была приобретена кем-либо из жителей Гейльсберга. Высокомерным штейнфельдцам нужно было показать, что Гейльсберг обладает чувством собственного достоинства и не позволит поработить себя каким-то «выскочкам». Между старым и новым городами возникла страшная вражда. «Нейштадтский листок» и «Гейльсбергский вестник» изливали друг на друга потоки проклятий и предсказывали один другому самое мрачное будущее.

В саду нотариуса Раймара отцветали последние осенние розы. На скамье сидели Эрнст и майор Гартмут, который сильно загорел, но был все так же строен и элегантен, как всегда.

– Видишь, сегодня я поступил по примеру Макса и влетел в твой дом без всяких предупреждений, – смеясь, сказал он. – Но я очень доволен, что сделал тебе сюрприз; по крайней мере, по выражению твоего лица могу убедиться, что я здесь – желанный гость.

– Еще бы! – воскликнул Эрнст с сияющим лицом. – Я никак не ожидал, что ты уже вернулся с маневров.

– Да, они только что окончились. Я воспользовался своим правом на отпуск и явился к тебе в надежде, что ты меня не прогонишь.

– Я страшно рад твоему приезду. Надеюсь, ты захватил с собой парадный мундир? У нас тут будет большое торжество. Здешнее историческое общество празднует свой юбилей, и дядя Трейман вбил себе в голову, что Гейльсберг не должен ударить лицом в грязь. Будет устроен военный парад, и двинется шествие, состоящее из воинов, одетых в мундиры всех времен.

– Таким образом, я буду представителем современности! – смеясь, заметил Гартмут. – Да, кстати, парадный мундир со мной. Я захватил его на всякий случай. Однако скажи мне, Эрнст, что с тобой произошло? Ты улыбаешься, и вообще стал похож на человека.

– Вот это любезно! На кого же я был похож раньше, позволь тебя спросить? Разве не на человека?

– Конечно, нет! Ты постепенно превращался в своей конторе в мумию. Слава Богу, процесс, по-видимому, остановился, и мумия начинает оживать.

Майор был прав. Эрнст заметно изменился; его постоянная усталость исчезла, черты лица прояснились, в глазах появился блеск. От прежнего угрюмого равнодушия не осталось и следа.

– Ты очень помолодел, – продолжал Гартмут. – Что произошло? Может быть, ты избран вице-председателем исторического общества? Какие у вас вообще новости?

– Тебе прекрасно известно, что здесь, в Гейльсберге, не бывает новостей, – уклончиво ответил Эрнст. – Расскажи лучше что-нибудь про себя. Как прошли маневры?

– На этот раз мы изрядно поработали, так что я с удовольствием отдохну несколько недель, чтобы набраться сил и поправиться.

На губах Раймара появилась насмешливая улыбка.

– У тебя, действительно, такой болезненный вид, что тебе необходимо поправиться, – смеясь, заметил он, рассматривая своего друга. – По-видимому, наш Гейльсберг скоро станет настоящим курортом. Макс тоже приехал сюда подкрепить свои силы. Однако не беспокойся, мой брат тебе не помешает; он только сегодня в городе, а живет уже больше недели в Гернсбахе.

– Что же он там делает? Каким образом он попал в Гернсбах? – воскликнул майор.

– Он пишет портрет маленькой Лизбеты. Девочка слишком живого темперамента и не может долго сидеть на одном месте, а потому Вильма Мейендорф пригласила Макса погостить у нее, дабы он мог воспользоваться каждым удобным моментом для работы… Но что с тобой, Арнольд? Разве приглашение в Гернсбах представляет собой что-нибудь особенное?

– Для меня да! Послушай, Эрнст, прежде чем мы будем продолжать этот разговор, ответь мне откровенно на один вопрос. Твой дядя Трейман говорил мне весной о некоторых брачных планах, с которыми ты тогда не был согласен. Скажи мне искренне: имеешь ли ты виды на молодую вдову? Да или нет?

– Да откуда ты взял это? О моей симпатии к ней никогда не было и речи, а жениться только на деньгах я не способен. Я предпочитаю остаться на всю жизнь нотариусом в Гейльсберге, чем жить на средства богатой жены.

– Я такого же мнения, но если у моей будущей жены случайно окажется состояние, то это обстоятельство не заставит меня отказаться от брака. Я был и останусь солдатом, независимо от того, женился бы ли я на бедной или богатой. Следовательно, у тебя нет никаких видов на Вильму Мейендорф? Я чрезвычайно рад этому, так как сам хотел бы на ней жениться!

– Ты хочешь связать себя браком? – воскликнул Раймар. – Ведь ты всегда уверял, что являешься врагом семейной жизни и признаешь только холостяков.

– Ну, мало ли глупостей приходится иногда наговорить? – сердито возразил Гартмут. – Вступив в зрелый возраст, я немного поумнел. Маленькая белокурая женщина с большими детскими глазами изменила мой взгляд на брак. Я все лето не мог отделаться от мысли об этой женщине и теперь не в состоянии больше жить без нее. Как только окончились маневры, я примчался сюда. Вот тебе настоящая причина моего внезапного появления!

– От всей души желаю тебе счастья, Арнольд, – сердечно воскликнул Эрнст. – Я знаю, что молодая вдова отклонила много предложений, не желая выходить замуж из-за своей дочери, но, может быть, ты окажешься счастливее других претендентов.

– Лишь бы Макс не вздумал помешать мне! Я в любом случае вышвырну его оттуда, – задумчиво проговорил майор. – Наверное, этот «непризнанный гений» недаром гостит в Гернсбахе. По-видимому, «миллионерша» сорвалась, и он стал скромнее: согласен вместо миллионов получить хорошее поместье, приносящее крупный доход.

– Может быть, ты и прав, – заметил Эрнст. – Я до сих пор об этом не думал, но Максу нельзя доверять в этом отношении. Для него брак – прежде всего выгодное коммерческое дело.

– В таком случае нельзя терять времени, – воскликнул Арнольд. – Поедем завтра же в Гернсбах! Я прозондирую почву и если ваш «гений» действительно осмеливается ухаживать за хозяйкой дома, живо с ним расправлюсь… Решено и подписано!

В эту минуту дверь балкона открылась, и в ней показались Макс и Трейман.

– Эрнст, ты слышал новость? – еще издали закричал дядя, поспешно спускаясь с крыльца. – Нет, конечно, ты еще ничего не слышал, иначе не стоял бы так спокойно. Ах, здравствуйте, майор! Как вы очутились в Гейльсберге? Вы приехали из Берлина? Значит, вы-то знаете интересную новость; весь Берлин говорит о ней.

– Что случилось? – удивленно спросил Арнольд.

Эрнст стоял с отрешенным видом, не проявляя ни малейшего любопытства.

– Важное событие! – довольным тоном ответил Макс, который был чем-то так обрадован, что даже не выразил раздражения по поводу приезда ненавистного ему майора. – Я тоже ничего не знал и только от дяди услышал об этой интересной истории.

– Вот она, вот она! – закричал Трейман, потрясая в воздухе объемистой брошюрой. – Она называется «Заклятое золото». Теперь штейнфельдцы узнают, что за субъект их набоб, узнают, что в Гейльсберге живут порядочные люди, которые не позволят, чтобы их водил за нос какой-то бездельник. Они увидят, какую змею пригрели на своей груди.

Гартмут удивленно смотрел то на старика, то на его племянника и с недоумением качал головой.

– Уважаемый господин Трейман, скажите же, в чем дело, – обратился он к старому нотариусу, – о какой змее вы говорите? Я вижу и вы, и Макс вне себя. Объясните же нам, что случилось?

Трейман вплотную подошел к офицеру и поднес ему брошюру под самый нос.

– Вы умеете читать, майор?

– Немного умею! «Заклятое золото! Предостережение в последнюю минуту!» Кажется, я правильно прочел и все-таки ничего не понимаю.

– Дело касается Рональда! – воскликнул Макс. – В брошюре приводятся интересные факты об этом искателе приключений. Он изображен в настоящем свете. Штейнфельдцы узнают, чего стоят акции этого дутого миллионера. Эта брошюра подействует на них, как удар грома.

– Я давно предсказывал это в «Гейльсбергском вестнике», а «Нейштадтский листок» смеялся надо мной! Посмотрим теперь, до смеха ли будет господам писакам, существующим на деньги Рональда.

– Значит, эта брошюра написана против Рональда? – спросил майор. – Я ничего не знал о ней, да и понятно: я приехал сюда прямо из своего гарнизона. А ты, Эрнст, слышал что-нибудь об этом произведении?

– Нет, подождем, что будет дальше, – равнодушно пожимая плечами, ответил молодой человек и, подойдя к кусту роз, начал ощипывать пожелтевшие листья.

– Ты совсем пропащий человек! – с негодованием воскликнул Трейман. – Так равнодушно относиться к великому событию! Ведь это касается не только нас и Штейнфельда, а всего мира. Здесь затронут моральный вопрос, а ты стоишь как чурбан и спокойно цедишь сквозь зубы: «Посмотрим, что будет дальше!»

Эрнст не возразил ни слова.

Майор, перелистав брошюру, посмотрел на подпись.

– Автор неизвестен, – проговорил он, – статья подписана псевдонимом «Veritas»[3].

– Ну, мы-то узнаем, кто этот автор! – живо воскликнул нотариус. – Во всяком случае, это очень смелый человек, заслуживающий орден за храбрость! Он поражает дракона в самую пасть. Как точно подобраны слова: «Все падают ниц перед этим кумиром маммона»[4].

Услышав эту фразу, майор вздрогнул и быстрым взглядом окинул своего друга, между тем как тот продолжал стоять у роз, повернувшись спиной к собеседникам.

– Как горячо, искренне написана эта статья! – продолжал восхищаться Трейман. – Лучшие выдержки я прочел Максу, и он в полном восторге от брошюры.

– Великолепно написано! – подтвердил Макс, очень довольный тем, что изобличен «нарушитель его счастья».

– Оставьте мне на несколько часов эту книжку, – каким-то странным тоном попросил старика майор. – Я интересуюсь брошюрой больше, чем мой приятель Эрнст.

– С удовольствием, с большим удовольствием! У доктора есть еще один экземпляр, который передается из рук в руки по всему Гейльсбергу. Кроме того, я сейчас выписал из Берлина еще десяток экземпляров. Эту книгу нужно распространить среди народа, чтобы все познакомились с ее содержанием. Пойдем, Макс, и выпьем бутылочку самого лучшего вина за здоровье автора брошюры, этого смелого человека! Да здравствует автор на многие лета!

Старый нотариус сиял от счастья. Он взял под руку тоже чрезвычайно довольного Макса и направился с ним в ресторан.

В саду воцарилась полная тишина. Эрнст все еще стоял у куста роз, а майор не спускал с него пристального взгляда.

– Почему же ты не поблагодарил своего дядю? – наконец произнес он, подходя ближе к молодому человеку.

– За что? – удивленно спросил Эрнст.

– За то, что он называет тебя смельчаком, и пошел пить за твое здоровье!

– Что ты выдумываешь, Арнольд?..

– Ах, так ты и передо мной желаешь играть комедию? – перебил его майор. – «Все падают ниц перед этим кумиром маммона»! Разве это не твои собственные слова, которые ты произнес, когда мы возвращались из Гернсбаха? Так вот почему ты все время торчал то в Штейнфельде, то в Нейштадте! Ты собирал там материал для своей брошюры. А я-то оплакивал тебя, что ты превращаешься в мумию, выполняя изо дня в день неинтересную канцелярскую работу. Тебе не стыдно было скрывать от меня правду?

– Ты сегодня вечером узнал бы об этой истории, – спокойно ответил Эрнст. – Дело обстоит гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Мне придется вести борьбу с необычным противником. Я ставлю на карту вопрос жизни. Рональд пользуется громадным влиянием в тех кругах, которые здесь затронуты. Он не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить меня. Да иначе и не может быть. Если бы он пощадил мою особу, то погиб бы сам. Между нами идет борьба не на жизнь, а на смерть.

– Но ты, конечно, не начал бы этой игры, если бы в твоих руках не было всех козырей? Ведь правда на твоей стороне?

– Несомненно! Но вопрос в том, поверят ли моей правде? Рональд пустит в ход все средства, чтобы очернить меня в глазах общества. Все, что может быть для него опасно, заранее будет подкуплено или уничтожено. Если бы не безумные деньги, разве он в состоянии был бы приобрести такую власть в Штейнфельде? Там про него знают много весьма нелестных вещей, но никто не смеет громко высказать то, что ему известно.

– Да, и до меня доходили кое-какие слухи, но они скоро утихли! – подтвердил майор.

– Потому что Рональд сумел заставить молчать общественное мнение. Пока дело касалось его одного и его приятелей, – людей, таких же богатых, как и он сам, – можно было не вмешиваться, оставаться в стороне. Но теперь, когда несчастные бедняки вкладывают последние гроши в дутые предприятия Рональда, было бы преступлением не предостеречь их, дать им погибнуть! Еще весной, в то время, когда Рональд разрабатывал проект своего акционерного общества, я принялся за свою работу.

– «Заклятое золото», – прочел майор еще раз заглавие брошюры. – Уже одно это заглавие звучит обвинением. Но скажи, пожалуйста, почему ты не подписался под статьей своим именем? Ведь рано или поздно, а тебе придется открыть свой псевдоним.

– Я и не думаю скрываться! – твердо ответил Эрнст. – Неужели ты думаешь, что я способен исподтишка напасть на врага? Мне нужно было на время скрыть, кто именно автор брошюры, для того чтобы она произвела более сильное впечатление.

– Для чего же тебе понадобилась эта тайна?

– Потому что я – сын своего отца. Статья за моей подписью сразу бы потерпела поражение. Невольно возник бы вопрос: кто такой этот Эрнст Раймар? «Ах, это сын банкрота, похитившего чужие деньги и пустившего себе пулю в лоб для того, чтобы избежать правосудия! Как же он смеет проповедовать честность, как смеет обливать грязью Рональда, когда у самого имя запятнано?» Наверное, так сказала бы толпа, и никто не стал бы читать мою брошюру.

Голос Эрнста дрожал от волнения, и Арнольд не мог не согласиться, что его друг прав.

– Да, пожалуй, твое предположение верно, – тихо пробормотал он. – Ты уверен, что твоя тайна не раскроется?

– Безусловно, действие моей статьи превзошло все ожидания. Мой издатель писал мне из Берлина, что брошюра нарасхват. Ею заинтересовались и весь финансовый мир, и печать, и публика. Теперь уже ничто не может помешать ее распространению. Рональду придется защищаться, и как только он выступит открыто, я сейчас же назову себя.

– Опять на сцену всплывет несчастная история с твоим покойным отцом! – воскликнул майор. – Ты снова начнешь мучиться и волноваться. Будь уверен, что тебя не пощадят в этом отношении.

– Я знаю, – спокойно ответил Эрнст, – Рональд настроит против меня всю прессу. Память моего отца будет запятнана. Но что делать? Я все это взвесил, когда писал статью. Теперь жребий брошен – я стою на поле битвы.

Эрнст гордо выпрямился. Вся его фигура и лицо выражали непреклонную волю, безграничную энергию.

– Ну, вот, теперь ты опять стал прежним Эрнстом! – радостно заявил Гартмут, – Каким бы ни был исход борьбы, я все же благословляю ее, так как она вернула мне моего друга. Однако дай же мне твою брошюру, я горю нетерпением прочесть ее.

– Изволь, читай ее наедине, – улыбаясь, сказал Эрнст. – Я должен непременно сегодня же отправить письмо в Берлин, а потому оставляю тебя. Через час я вернусь и тогда услышу твое мнение о моей статье.