Путешествие к центру Земли

– Как нет? – вскрикнул дядюшка.

– Мы в Исландии, – сказал я, вставая, – Ганс ошибается.

После стольких неожиданных случайностей, которыми наше путешествие было преисполнено, все-таки еще приходилось удивляться. Я ожидал увидать вершину, покрытую ослепительными снегами, среди бесплодной северной пустыни, освещенной бледными лучами полярного солнца, но вместо того, мы очутились на склоне горы до того накаленной, что нас просто пекло.

Я не хотел верить своим глазам, но пекло так, что я скоро перестал сомневаться.

Мы вышли из кратера полунагие, и солнце, которого мы не видали целые два месяца, ослепило нас своим сиянием.

Когда глаза мои попривыкли несколько к свету, я стал разглядывать, где мы.

– Не похоже на Исландию! – сказал дядюшка.

– А на остров Ян-Майен тоже не похоже? – спросил я.

– Нет, мой друг. Это вовсе не северный вулкан!

– Однако, дядюшка…

– Смотри, Аксель, смотри!

Над нашими головами, всего в пятистах, может, футах расстояния от нас, открывался кратер вулкана, из которого, через каждые четверть часа, вылетал, с сильным громом, высокий огненный столб пемзы, пепла и лавы. Я чувствовал судорожное движенье земной коры, которая дышала, словно кит и по временам выбрасывала огонь из своих огромных дыхал. Внизу, по довольно крутому скату, расстилались, на протяжении семи или восьмисот футов, изверженные материи. Высота вулкана не превышала трехсот сажень. Основание его тонуло в чаще зеленых деревьев; между этими деревьями я различил оливковые и финиковые; различил и виноградные кусты, на которых висели тяжелые розоватые кисти.

Тут, разумеется, мало было сходства с северной страной.

Когда мне удавалось взглядом проникнуть за зеленеющую цветущую стену, я видел какое-то чудесное море или озеро. Воды его со всех сторон окружали эту землю, представлявшуюся островом. К востоку виднелись домики, а за ними небольшая гавань; в этой гавани, на голубых, сверкающих волнах качались суда очень оригинальной формы. Еще далее рисовались многочисленные группы островков, похожих на обширный муравейник. На западе, на горизонте виднелись отдаленные берега; на этих берегах местами поднимались голубые горы, а еще подальше возвышался высокий, с дымящейся вершиной, конус. На севере сверкала и переливалась, под яркими лучами солнца, громаднейшая водная равнина, на которой кое-где мелькали верхушки мачт или натянутый парус.

– Где мы? Где мы? – повторял я.

Невозмутимый Ганс равнодушно закрывал глаза, а дядюшка глядел в оба и ничего, казалось, не понимал.

– Какая бы это гора ни была, – сказал наконец достопочтенный профессор, – на ней немножечко жарко. Сотрясения не уменьшаются и, по-моему, право, не стоит подставлять голову под летящие камни. Спустимся мы с горы и посмотрим, что делать и как быть. Я умираю от голода и жажды.

Спуск был очень крут, и мы катились по грудам горячего пепла, тщательно уклоняясь от потоков лавы, которые шипели и извивались, точно огненные змеи.

– Мы в Азии! – вскрикнул я, – ей Богу в Азии, на берегах Индии, на Малайских островах, в Океании! Мы прошли весь земной шар и очутились у антиподов Европы!

– Но компас? – заметил дядюшка.

– Компас? Компас, значит ошибся дядюшка! Если верить компасу, так мы все стремились к северу.

– Значит, компас ошибся, ты говоришь?

– Да, дядюшка, ошибся.

– Если только не северный полюс, Аксель?

– Полюс? Нет… Но…

Я не знал, как тут объяснять и замолк.

Мы, между тем, все приближались к равнине. Меня тоже страшно томила жажда и голод.

Наконец, после двухчасовой ходьбы, мы увидали хорошенькую деревеньку, тонувшую в оливковых и гранатных деревьях и в виноградных кустарниках.

Что за невыразимое наслаждение было поесть свежего сочного винограда!

Не вдалеке, под деревьями, журчал ручей, и мы освежили в нем руки и лицо.

Пока мы сидели, отдыхая в чаще оливковой роще, показался мальчик.

– А! вот обитатель этой блаженной страны! – вскрикнул я.

Мальчик этот был на вид нищий; одежда на нем была самая жалкая, сам он казался болезненным. Кажется, мы его порядком напугали, потому что он, увидав нас, сначала приостановился, а потом обернулся назад и кинулся бежать.

Ганс скоро догнал его и привел к нам, как он ни бился у него в руках, силясь вырваться.

Дядюшка успокоил юного незнакомца и спросил у него по-немецки:

– Как называется эта гора, дружок?

Мальчик не отвечал.

– Хорошо, сказал дядюшка, – значит мы не в Германии.

– Это и так можно угадать, дядюшка, – сказал я, – в Германии нет ни одного вулкана.

– Правда, да это я уж так, для порядка…

Он спросил то же самое по-английски.

И на английский вопрос мальчик не дал ответа.

– Ну-ка по-итальянски теперь. Dore noi siamo?

Мальчик все-таки молчал.

– Ответишь ты или нет, упрямый мальчишка? – вскрикнул дядюшка. – Ну! Come si noma questа isola?

– Stromboli, – ответил мальчик.

И с этим словом он ловко выскользнул из рук Ганса, пустился во всю прыть и скрылся за оливковыми деревьями.

Нам было не до беглеца. Стромболи! Вот тебе на! Мы были, значит, на Средиземном море, среди мифологического эолийского архипелага, в древней Стромболии, там, где Эол держал на цепи ветры и бури! А эти голубые горы, что виднелись на востоке, были, значит, горы Калабрии! А вулкан, что возвышался на южном горизонте – это, значит, Этна!

– Стромболи! Стромболи! – повторял я.

Мы позавтракали отличными фруктами, напились свежей воды и пустились к гавани Стромболи.

Мы решили ничего не рассказывать, откуда мы явились: суеверные итальянцы, пожалуй, сейчас же бы заподозрили нас за каких-нибудь чертей, вылетевших прямехонько из ада. Мы согласились назваться потерпевшими кораблекрушение. Это хоть и не окружало нас славой, да зато было побезопаснее.

Дорогой дядюшка ворчал:

– Но компас! компас показывал ведь север! Чем же это объяснить?

– Да бросьте, дядюшка! – сказал я ему. – Стоит ли об этом думать!

– Как же не думать! Ведь это просто срам, что профессор не умеет объяснить космическое явление!

Через час мы оставили за собою оливковую рощу и входили в порт Сен-Винченцо.

Тут Ганс потребовал свое жалованье за тринадцатую неделю и получил его вместе с благодарностями и крепкими рукопожатиями.

На прощанье и Ганс вышел наконец из своей обычной неподвижности. Он пожал нам руки не без волненья и улыбался.

XLV

Вот конец рассказа, которому, пожалуй, не поверят люди, даже очень легковерные.

Стромбольские рыбаки приняли нас как нельзя радушнее. Они наделили нас одеждой и съестными припасами.

Через сорок восемь часов мы отправились, 31 августа, на маленьком судне в Мессину; в Мессине отдохнули несколько дней, совершенно оправились и в пятницу, 4-го сентября, сели на французское почтовое судно «Volturve» и через три дня высадились в Марсели.

Нас озабочивал только этот проклятый компас: чего он показывал север?

9-го сентября ввечеру мы прибыли наконец в родной Гамбург.

Я не буду описывать ни изумления Марты, ни радости Гретхен.

Возвращенье профессора Лиденброка из таинственного путешествия, разумеется, наделало много шуму в Гамбурге. В честь его задали праздник. Мало-помалу разнеслось, куда и как достопочтенный профессор путешествовал, и тут-то пошли овации, споры, крики, сходки. На одном собрании ученых дядюшка рассказал все наши похождения, – умолчали только о компасе. Он передал в городской архив документ Сакнуссема, выразив при этом глубокое сожаленье о том, что непреодолимые препятствия помешали ему дойти до самого центра земли по следам великого исландского путешественника.

У него, как и следовало ожидать, явились противники, которых он усердно громил словесно и печатно.

Что до меня касается, так я сознаюсь, что и поныне мало доверяю теории Деви; я все еще верю в теорию центрального жара, не взирая ни на какие противоречащие этому обстоятельства нашего путешествия.

В самый разгар жарких споров и прений, дядюшку постигло одно огорчение: Ганс вдруг затосковал по своей родимой Исландии и ушел домой.

– Farval, – сказал он нам однажды и уехал в Рейкиавик.

Очень было нам жалко нашего верного, хладнокровного Ганса.

Наше путешествие к центру земли скоро стало известно, но, невзирая на всю эту славу, профессора Лиденброка мучило беспокойство. Случай с компасом все-таки оставался необъясненным.

Наконец, судьба над ним сжалилась.

Раз, приводя в порядок минералогическую коллекцию в его кабинете, я увидал этот знаменитый компас и стал его рассматривать:

Вдруг – вообразите себе мое изумленье!

Я вскрикнул. Прибежал дядюшка.

– Что такое, Аксель? – вскрикнул он, – что такое?

– Этот компас…

– Ну?

– Да ведь стрелка-то показывает не север, а юг!

– Что? Что ты говоришь?

– Да вы поглядите: у него полюсы переменились!

– Переменились!

Дядюшка посмотрел, посмотрел и вдруг сделал такой прыжок, от которого содрогнулся весь дом.

– Так, значит, после того, как мы достигли мыса Сакнуссема, стрелки этого проклятого компаса стали показывать юг, вместо севера!

– Разумеется, дядюшка, разумеется!

– Да, дело теперь объясняется очень просто. Но какое явление могло произвести это изменение полюсов?

– Да тоже очень простое, я полагаю.

– Говори, говори, мой друг!

– Во время бури на Лиденброкском море, помните вы тот огненный шар?

– Помню, помню!

– Ну, там он намагнетизировал железо на нашем плоту и изменил указанье компаса.

– А! так это, значит, штуки электричества! – вскрикнул профессор и покатился со смеху.

С этого достопамятного дня дядюшка сделался наисчастливейшим из ученых.

А я женился на Гретхен и тоже сделался счастливейшим – не ученым, а мужем.