Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Будьте добры передать сей пакет по указанному адресу и принять уверения в совершенном почтении, каковое я питаю к Вам наряду со всеми, кто с Вами знаком или слышал о Вас, так же, как я разделяю с Вашими друзьями нежную привязанность, внушенную Вами, и, выражая Вам оную, имею честь

Подпись: Принц де Линь.

Принц де Линь Ф. М. Гримму, Москва, 3 июля 1787 г. (н. ст.) 291

Нынче прошло два месяца с тех пор, как мы выехали из Киева, и мы все прибыли сюда в добром здравии после занимательнейшего, самого триумфального и великолепнейшего путешествия из всех когда-либо совершенных, не испытав ни малейшей неприятности и не подвергшись никакой беде. Не могу удержаться и не сказать, что газеты, благосклонно нами занимавшиеся, нас весьма повеселили. Дабы успокоить стольких доброжелателей России, скажу им, что после прелестного плавания по Борисфену мы обнаружили порты, армию и флот в самом блистательном состоянии; что Херсон и Севастополь превосходят все, что можно о них сказать, и что каждый день был отмечен каким-нибудь важным событием; то это были маневры семидесяти эскадронов регулярных и великолепных войск, превосходно атаковавших строем; то взметающие пыль казаки, упражняющиеся вокруг нас на свой манер; то китайские татары, некогда изменившие своему хану Сахин-Гирею292, который хотел заставить их вступить в военную службу, и сами составившие полки с предложением императрице взять их под свое начало. Пустынные пространства, по коим мы проезжали в течение двух-трех дней, те места, откуда Ее Императорское Величество изгнало ногайских и запорожских татар, которые всего десять лет тому назад опустошали империю или угрожали ей, были во время ужина и отхода ко сну украшены великолепными палатками, и эти лагеря азиатской пышности на воде и на земле, имевшие вид празднества, которое следовало за нами повсюду, представляли собой самое воинственное зрелище.

Пусть сии пустыни не слишком тревожат доброжелателей, подобных газетчикам Нижнего Рейна, Лейдена, «Вестника Европы»293 и т. д., вскоре их покроют всходы семян, леса и села; здесь уже построены военные поселения, где теперь вместо солдат будут жить крестьяне, привлеченные плодородной почвой. Если эти господа узнают, что в каждом губернском городе императрица оставила подарки на более чем сто тысяч экю, и что каждый день был отмечен дарами, балами, фейерверками и иллюминацией на два или три лье кругом, то их, возможно, станут беспокоить финансы империи. К сожалению, состояние финансов – самое цветущее, и национальный банк под управлением графа Андрея Шувалова, одного из самых умных и образованных людей, неиссякаемый источник для государыни и ее подданных, должен сих доброжелателей успокоить. Ежели по причине любви к человечеству они беспокоятся о счастье сих подданных, то пусть знают, что они рабы только затем, дабы не причинять зла ни себе, ни другим, но при этом вольны обогащаться, что они зачастую и делают, о чем свидетельствуют богатые костюмы жителей в тех областях, по коим мы проезжали. Что касается иностранных дел, то пусть доброжелатели положатся на саму императрицу; во время путешествия она каждый день работала, по утрам с графом Безбородко, весьма заслуженным министром294; и кроме того, пусть узнают, что князь Потемкин, редкостный гений, человек широкого ума, со всеохватным взором, в совершенстве содействует намерениям императрицы либо предупреждает их в качестве главы военной коллегии и главнокомандующего армиями или управляющего несколькими губерниями. Императрица, которая не боится обвинений в том, что кто-то ею управляет, наделяет его полнотой власти и полностью ему доверяет, как она поступает со всеми, кто ей служит; только творить зло она не позволяет никому. Она оправдывает свою щедрость тем, что раздача денег приносит ей большую прибыль и что ее долг – вознаграждать и поощрять; создание большого количества должностей в провинциях – тем, что это усиливает денежный оборот, создает состояния и заставляет дворян жить там вместо того, чтобы толпиться в Петербурге и Москве; строительство двухсот тридцати семи каменных городов – тем, что построенные из дерева села, часто горевшие, дорого ей стоили; создание великолепного флота на Черном море – тем, что Петр I весьма любил флотилии. Вот так она всегда находит скромные извинения за те великие дела, кои вершит. Невозможно вообразить счастье тех, кто следовал за ней. Утром мы проезжали пятнадцать лье; к обеду останавливались в маленьком красивом деревянном дворце, а к ужину – в другом; затем – еще пятнадцать лье, и для ночлега – еще один дворец обширнее, красивее и превосходно обставленный, если не губернский город, где у генерал-губернаторов великолепные каменные особняки с колоннадами и всяческими украшениями. Во всех городах начиная с Кременчуга, Курска, Орла и вплоть до сих мест имеются очень богатые купцы и бурная торговля, а также поразительное население, боготворящее императрицу. Его исчисляют по количеству лиц мужского пола, о чем иногда сообщается в печати, в то время как в других странах считают всех. Ежели доброжелатели (ибо я пишу только для них) опасаются, что Таврида может оказаться плохим приобретением, то пусть они утешатся, узнав, что после ряда пространств, покинутых татарскими семьями, кои ныне просят дозволения туда вернуться, начинается совершенно благоустроенная область; что горы покрыты великолепными лесами; что морское побережье украшено селами в виде амфитеатра, а все долины засажены виноградниками, гранатами, пальмами, инжиром, абрикосами и всякого рода фруктовыми деревьями и ценными растениями, весьма прибыльными. Наконец я полагаю, что недостаточно того, что мы были весьма счастливы следовать за императрицей и что счастливы также ее подданные, но надобно также, чтобы газетчики и те, кто им поверил, стали счастливы, узнав о лживости их новостей, и были нам навеки обязаны, поскольку мы их успокоили и можем обещать награду в тысячу луи тому, кто докажет ложность хотя бы одного из фактов, приведенных нами здесь из самых чистых побуждений послужить их просвещению, что должно заставить их поверить в то, что, сберегая нашу тысячу луи, мы не столь заботились о сбережении нашего времени.

Принц де Линь Ф. М. Гримму, Елисаветград, 16(27?) марта 1788 г. 295

Два слова для господина барона. Господин Баур296 уезжает. У меня нет времени болтать, но у меня всегда есть время вспоминать друга и покровителя Севера, любимца великого Фридриха и Екатерины Великого, наконец, того, коего я полюбил по рассказам еще до знакомства с ним. Надеюсь вскоре повидать Хотин вместе с австрийцами и Очаков вместе с русскими. Пьешь с одним, пьешь с другим, все перемешано, и хочется из всего этого сделать себе лавровый пучок. Но вместо этого замечаю, что несу чепуху, и заканчиваю, обязывая Вас силой оружия принять уверения в моей нежной привязанности и отнюдь в них не сомневаться.

Принц де Линь, Елисаветград, сего 16 марта

[Адрес] Милостивому государю господину барону де Гримму в Париж.

Граф Роже де Дамас (1765–1823)

В 1787 г. юный Роже де Дамас, капитан королевских гвардейцев, которыми командовал его дядя, герцог дю Шатле, дрался на дуэли из‐за маркизы де Куаньи и ранил герцога Брея. В декабре он покинул Францию, через Германию приехал в январе 1788 г. в Россию и отправился в армию Потемкина в Елисаветград. Благодаря покровительству Линя и Сегюра получил разрешение служить под командованием принца Нассау-Зигена. Отличился летом в морских сражениях и в конце года при штурме Очакова. Разозлил Суворова своим нахальством:

Проклятые волонтеры, самый проклятый Дамас <…>. Сопливец Дамас, друг его [князя Ангальтского] возомнил, что он мне равен <…>. Хотя бы Светлейший воздал по заслугам молодому человеку <…> берется в полный голос распоряжаться <…> а меж тем я, командующий, ни единого слова, кроме его приказов, услышать не могу. Я в бешенство пришел297.

Назначен адъютантом Потемкина. В 1789 г. приехал с князем в Петербург, произведен в полковники и награжден императрицей золотой шпагой с надписью «За храбрость». Вернулся в конце года на родину, но в мае 1790 г., попросив Ф. М. Гримма составить ему протекцию, отправился снова в Россию и в июне 1790 г. присоединился к русской армии в Яссах. Участвовал в штурме Измаила (декабрь 1790 г.) и получил орден Св. Георгия III степени (25 марта (5 апреля) 1791 г.). В 1791–1797 гг. служил в армии французских эмигрантов, в свите графа д’Артуа (будущего Карла Х) приехал в Россию зимой 1792–1793 гг. Затем воевал в неаполитанской армии (1798–1801, 1804–1806), жил в Вене (1801–1803, 1806–1814). Людовик XVIII произвел его в генерал-лейтенанты (1814)298.

Весной 1791 г. Дамас с братом аббатом и сестрой, госпожой де Симиан, гостил неделю в Белёе. В 1793 г. он участвовал в боевых действиях в Бельгии неподалеку от поместья принца де Линя и в сентябре снова посетил его. Возможно, что письмо, обращенное к «любезному графу» (Белёй, 27 сентября)299, адресовано ему, но мы не можем быть в этом уверены. В 1794 г. Линь навсегда покинул Белёй и переехал в Австрию.

Принц де Линь. Письма о последней войне с турками300

Вижу феномен, из Вашего края – и что еще лучше, феномен очень милый. Это француз трех веков: он имеет рыцарский дух одного, приятность другого, веселость нынешнего. Франциск I, Великий Конде и маршал Саксонский301захотели бы иметь подобного ему сына. Он ветрен, как стрекоза, в минуту самой ужасной канонады; беспрестанно шумит, безжалостный певун, всякую минуту жужжит мне на ухо лучшие арии французских опер; читает сумасшедшие стихи под сильным огнем302, и судит о вещах как невозможно лучше. Война его не восхищает, но жар его есть тот милый жар, который мы чувствуем при конце ужина, в веселом разговоре, от нескольких бутылок шампанского и мадеры, и только тогда подмешивает он воды в свое вино, когда объявляет Вам приказ, или сказывает свое маленькое мнение, или готовится что-нибудь исполнить. Он отличился на трех морских сражениях, которыми Нассау Зигер303 угостил капитан-пашу304; я видел его на всех вылазках янычар, на всех ежедневных сшибках со спагами305; он получил две раны. Будучи французом в душе, он русский по своей подчиненности и порядочному образу действия, любезен, любим306; словом, милый француз, милый и храбрый дитя307, приятный придворный Людовика XIV: все это называют у нас Рожером де Дамасом.

Мемуары графа Роже де Дамаса

Я знал принца де Линя, уже успел оценить его любезный характер, его прекрасное сердце, его рыцарский дух <…>308.

Нам понадобилось полчаса, дабы добраться до вершины горы, и наконец я вошел в крепость309; слуга ввел меня в дом, где были две плохие маленькие комнаты, изрядно грязные: я был у принца де Линя. <…> Напомним, что он никогда не забывал тех, кто напоминал ему о парижском свете, где он чувствовал себе лучше всего, и просто был рад снова меня увидать, как если бы любил до безумия. <…> Принц де Линь обнял меня, понял и одобрил прежде, чем я докончил фразу310.

<…> я хочу упомянуть лишь одно качество принца де Линя, никому не известное так хорошо, как мне, и самое редкое в свете, – всю свою жизнь, в любой момент дня и ночи, когда бы к нему ни обратились, пребывать в ровном настроении, добром расположении, быть скорым на ответ, всегда готовым перейти от забав к делам, а затем, сколько бы времени он им ни уделил, к веселью. Чтобы сохранить такую образцовую светскость, коей никто не может похвалиться, надо, полагаю, обладать его здоровьем: ни насморка, ни головной боли, ни плохого пищеварения в течение всей жизни <…>311.

Принц де Линь Роже де Дамасу [Вена, начало 1804 г.] 312

Я слишком поздно догадался, любезнейший граф, что следует быть гордым, но все же я горд тем, что рано увидел [?]313, каков есть свет, каким он может стать и что не стоит труда заботиться о нем. Мы старались заботиться. Вы летали на шаре, что удерживал канат, и возвратились домой, когда пожелали; я же поднялся на шаре ввысь безо всякой страховки, так что хоть и не рухнул, но, плавая без руля, не смог вернуться туда, где был. Увидав революцию бельгийцев, которые до того времени не ведали даже имени себе такого и устроили оную, по правде говоря, вполне невинно, даже по-ребячески, разве что отрезали голову из-за шутки над капуцином314, мы оба пожали плечами, но, увидав революцию тигров-обезьян, сбежали с театра заблуждений и ужасов. С тех пор мы были зрителями различных сцен, что разыгрывались на нем и мало-помалу превращались из трагедии в лицедейство. Уж больно это все напоминает Корнеля, притом недурно сыгранного. Мы видели завоевателей, которым нужны были лишь провинции. Но, полагаю, о великом похитителе невинности я прочел в некоей сказке315. И се мы зрим его ныне. Он лишил чести 2 отнюдь не [?] воинственных двора, один двор, который прикидывался таковым, двор, который втянул их всех в войну, 3 королевства, скроенных по его лекалам316, двор, который был его союзником, Папу Римского317, Священную Империю и Италию. Александр не лишал чести Пора318, Цезарь – Помпея, Ариовиста319, Верцингеторикса и проч. Они были всего лишь побеждены и могли оправиться от поражения. Но320 сей раз покинешь брег, пути обратно несть321.

С грустью взираем мы на то, что творится ныне: не иначе, как забавное землетрясение или салонная игра, в которой всяк ищет себе место, а не найдя, грохнется оземь. Но не все еще кончено, хоть в сей час грудная жаба стесняет нам дыхание и угнетает нас.

Мы рождены, любезнейший граф, дабы болтать и, следовательно, жить в обществе, ибо общежительность и болтовня суть одно и то же. Таково счастье, что испытываю я с душою Вашей молодости и своей старости, сохранившей глаза прекрасными, а [душу?] и здравомыслие сделавшей еще более обворожительными. Она живет этими богатствами в сей стране, будто медведь, что в зимней спячке питается жиром, слизывая его с огромных лап, только на медведя она не имеет счастья походить, ибо пользуется всеобщим вниманием. И только всеобщая любовь [?] утешает ее в необходимости покидать порой свое логово.

Логовом, коего я никогда не покидаю, мне служит семья. Литературным чтением мне служит франкфуртская газета, театром – представления наследников Ганса Вурста322, кои Вы видели здесь прежде, а правила жизни сводятся к хорошему аппетиту и крепкому сну. Мой моральный закон призывает меня не доставлять горестей своему весьма узкому и простому окружению.

Вена лежит на пути между жизнью и смертью, здесь нет ни повода, ни желания, ни случая злиться. Горечь ощущаешь, лишь пригубив австрийского вина. Так что мы, пожалуй, пребываем в чистилище, ибо совершенно невинны.

Приезжайте и живите скучно вместе с нами. Вкусите покоя, достойного ничтожеств, ибо там, где Вы есть сейчас323, его не испытать: Вы встречаете знаменитых и прославленных людей, которые замечают, что Вы рождены и для знаменитости, и для славы. Здесь в этом никто не усомнится. А там, где Вы есть сейчас, Ваша любезность, Ваши бездонные знания, Ваша обходительность в свете требуют от Вас осознавать свой долг и налагают на Вас обязательства.

Небо, что непрестанно перебивает меня, хоть я и не могу сказать о нем ничего дурного, ибо оно создало меня совершенно счастливым, отняло у меня господина де Мейяна324, который часто беседовал со мной о Вас и говорил: «Ну и болваны же вы, милостивые государи, коль не заставили такого человека приносить пользу». Он отчасти знал Вас и отчасти разгадал.

Между прочим, что сказал бы о достойном человеке Ваш батюшка325, чья голова, одна из самых светлых, что мне встречались, вмещала знания о 4 сторонах света и всех уложениях, правах, нравах и обычаях? Отчего нет астрономов, что смотрят на землю? Они высчитывают, угадывают и предсказывают небесные явления, но отнюдь не земные. Пирр с удовольствием судачил о том, говоря: «Дражайший Синеас, победой наслаждайся и благовременьем и смеху предавайся»326. Ему стоило бы ответить327, что наслаждаться нужно не откладывая. Но наш Вильгельм Оранский тоже был молчалив328. Мне от этого досадно, ибо во всей истории я не нахожу ни одного великого человека с веселым нравом.

Впрочем, мы чувствуем себя отменно. На досуге мы вспоминаем театр китайских теней: их исчезновение восхитительно, и тот, кто показывает их нам, изъясняется философически, подобно тому, как мещанин во дворянстве изъяснялся прозою, не подозревая о том329.

Коли я и признаюсь Вам, любезнейший граф, что всегда любил и высоко ценил Вас, так совершенно невзначай. Ибо не прибудь я к нашей подруге одновременно с Вашим письмом, я бы сохранил сей секрет до конца своих дней. Меж тем Вы могли и разгадать его, заметив удовольствие, с которым я всегда видел и слушал Вас.

Поскольку ради Вас, любезнейший граф, я нарушил свой обычай никогда не писать [?], находясь за пределами города, в котором живу, примите мои и т. д.

Принц де Линь Роже де Дамасу [не ранее 18 августа 1807 г.] 330

Как нравится Вам мозаика европейская? Вестфалия чересчур велика, чтоб ее король звался Жеромом мнительным331. Если бы мы вмешались в сию глупую войну, Наполеон, словно гордый Гораций, отправив на тот свет 2 Куриациев332, указал бы туда дорогу и нам, хоть мы курам не чета, а разбив на свой манер и нас, и союзников, он заключил бы не мешкая мир с Россией, которая, как видите, с великой приятностью согласилась на него333.

Отчего Россия помешала Пруссии прекрасным образом заключить мир? Ведь друзья в политике учат друг друга, а упрямцы остаются в дураках. До меня доходят здешние глупые сетования на Пруссию. Мелодия, что играл на волшебной флейте Фридрих Великий, превратилась в барабанную дробь.

Принц де Линь Роже де Дамасу [Теплице, осень 1807 г.] 334

Вот как – мать и дети335 не показывают Вам наши письма и не держат в курсе событий в Теплице! Ну и семейка у Вас! А как они обращаются с моим младшеньким336? Ваша бурная жизнь, которая мне безмерно нравилась, сменилась тихой жизнью, которая нравится мне337, к тому же двух хорошеньких женщин сменили две остроумные338, утверждающие, будто все прочие – дураки. Что ж, так тому и быть. Дрезденские девицы, словно ласточки в конце лета, возвращаются в свои места и покидают сад – пускай. Идет дождь, погода скверная – тем лучше, на прогулку мы не ходим. В замке стало меньше народу, значит, будет не так жарко. В замок часто заглядывает с поклоном ревматизм. Хорошо, мне приходится распоряжаться закрывать окна, по крайней мере в 11 часов вечера. В обществе говорят все больше по-немецки, посему услышишь меньше глупостей. Так вдруг повелось, что все самые хорошенькие женщины, самые приятные в общении мужчины могут приходить в замок на ужин всякий день. И от этого в замке водворяется чрезвычайный уют, а мы избавляемся от редких339, больших и скучных обедов, которые господин Клари340 полагал своей обязанностью давать для всех иноземцев. По вечерам он играет партию, а Кристина341 играет свою, то бишь склеивает, вырезает и рисует по своему обыкновению. В это же время юная девица Линь342 чарует своим пением. Обе они получают лестные похвалы. Приверженцы Кристины343 заказывают ей ширмы, а когда являются значительные особы, она показывает им свои покои quod libet344. Я уже подстрелил кабанчика, несколько косуль и уток, и та же причина, по которой любезнейший Роже не приезжает сюда, мешает мне поехать в Веймар, куда герцог непременно хочет меня отвезти345. Людовики, что посещали Вас, похожи на того, который гостит у нас346. К нам едва было не заглянул некий Густав Адольф347, а со дня на день, возможно, пожалует и некий Фридрих Вильгельм, ибо поговаривают, что он хочет отречься348. Увы, его горести запятнали и меня, ибо он передал мне рассказ о них через принцессу фон Сольмс349, которая так больна, что я опасаюсь, как бы она не последовала за своей несчастной сестрой350.

Я отчитываю здешних немецких разумниц и разъясняю им, что их сочинения полны всяческих преувеличений, вроде череды любовников и любовниц, покойников и покойниц, повинных в собственной смерти; что сих персонажей следует хорошенько оттаскать за волосы, дабы придать им больше правдоподобия и жизни, и что незачем следовать моде, которая требует, чтобы до самого гроба они утопали в цветах и поцелуях351.

Если удается не уступить в споре с сими притворными (на днях в беседе со мной это слово употребили вместо «придворный») личинами, можно [1 слово нрзб] и холодно произнести: «Ее душа отлетела на небеса». Мы [нрзб] род, коего нет более в природе. Кажется, рана не сквозная, но шрам от нее по-прежнему заметен, хоть внимание352 к ней прочих лиц и время позволили ей немного затянуться. Ах, Франция, Франция! Она хорошо воспитала нас и научила не выставлять напоказ ни нрав, ни характер (сказывают, что я даже [сержусь?] на солдата, коего хочу принять в свою роту, за его высокий рост). Мы обладали настоящим нравственным чувством, знали честь и изящество во всех проявлениях, а еще я очень любил то, что называется духом общества, то есть состязания в декламации зимой и в публичных выступлениях летом. Все проходимцы, набранные в рекруты на Новом мосту, из коих некоторые распевали изредка куплеты, одерживали верх в битвах с маршалом Саксонским и врагом морали и природы герцогом Вандомским353.

И чем же я плачу Вам, дорогой Роже? Рассказами, размышлениями и проч.

Вы пишете, что у княгини Багратион весело проводят время. Фердинанд354 и [Штадион?]355 уже не столь влюбчивы. Барон Биндер356 стал менее мнительным[,] [Анна-Роза?] более колкой, Генриетта Лихновская357 более бойкой. Граф C. не уступает в любезности Фонтенелю, своему земляку358. Сие означает, что только Вам и присуще это качество, но Вы полагаете, что оно присуще и прочим. Боже мой, сколь любезно359 Ваше письмо. Каждая строка, черта и линия насмешили Клари и Линей.

Прощайте, любезный граф Роже. Если Вам повстречается какой-нибудь [олух?] из Палермо с карманами, набитыми золотом, сжальтесь над своим кошельком и над нами и приезжайте сюда. Горе мне и многим прочим, если возникнет надобность прервать почтовое сообщение.

Принц де Линь Роже де Дамасу, б. г. 360

Уверяю Вас, что не осталось более361 почти ни одной роли, которую хоть кому-нибудь362 дано сыграть. Я по-прежнему раздосадован, что несмотря на все достоинства Вашего ума, Вы не обладаете тем, которое позволяет Вам наслаждаться успехами.

Лавры живут на 6 месяцев дольше роз. Сие мне ведомо. Но их нельзя оживить по желанию, а мои лавры увяли без 3 месяцев 20 лет тому назад. Ваши же даже не потускнели за прошедшие 3 года, как уж к ним прибавились новые[.] Однако Вы нарубили их такую груду, что ее достанет соорудить вокруг Вашей славы засеку, отчего она не только никогда не истреплется, но и уж тем более не увянет.

N. по-прежнему жив. Вам ведомо, что N. означает того, чье имя неизвестно. N. не может не одобрять, что я сам не одобряю собственного предпочтения363 3 привлекательным особам, о коих я скорблю в сей час. N. не близок мне, в противном случае я учуял бы запах серы364.

Княгиня Екатерина Федоровна Долгорукая (Долгорукова, 1769–1849)

Дочь обер-гофмаршала князя Ф. С. Барятинского, фрейлина императорского двора. В 1786 г. вышла замуж за князя Василия Васильевича Долгорукова (1750–1812), генерала, участника двух Русско-турецких войн, в том числе взятия Очакова. В 1790 г. она последовала за ним в армию и жила в Бендерах, где за ней ухаживал князь Г. А. Потемкин. В 1799 г. Павел I уволил В. В. Долгорукова со службы, из-то того что его тесть, Ф. С. Барятинский, участвовал в убийстве Петра III. Супруги жили в Берлине, а затем в Париже, где князь помогал барону Г. М. Спренгтпортену, посланному с дипломатической миссией (декабрь 1800 г. – январь 1801 г.). Княгиня была принята в кругу Бонапарта, первого консула; ее салон посещали видные аристократы и известные литераторы.

В 1804 г. Долгоруковы уехали в Неаполь, в 1806 г. жили в Вене. Вернулись в Россию в 1807 г. Е. Ф. Долгорукова (далее – Долгорукая) стала кавалерственной дамой (1816), затем статс-дамой (1826). В 1841 г. она получила орден Св. Екатерины большого креста. У Долгоруковых было пятеро детей: Василий (Базиль; 1788–1858), впоследствии обер-шталмейстер, Николай (1789–1872), гофмаршал, Александр (1794–1795), Екатерина365 (Катиш; 1791–1863), замужем за князем С. Н. Салтыковым, и Софья (р. и ум. 1798).

Осенью 1780 г. принц де Линь познакомился в Петербурге с отцом княгини и с ее дядей И. С. Барятинским, русским посланником в Париже, а также с ее будущим супругом366. Он уверял, что влюбился в нее в следующий приезд в Россию, в 1787 г.367 Ф. Мансел, автор лучшей биографии Линя, полагает, что страсть была платонической и принц на склоне лет всего лишь засыпал красавицу письмами368. Трудно сказать, хотя, конечно, Линь получает удовольствие от эпистолярной игры в духе «Опасных связей».

Элизабет Виже-Лебрен, придворная художница Марии-Антуанетты, подружилась с Долгорукой в Петербурге в 1795–1796 гг. Она гостила неделю в ее поместье, посещала ее салон, написала ее портрет и вспомнила о ней в мемуарах: