Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

В 1801 г., через пять лет после кончины Екатерины IІ, Линь печатает в 22‐м томе десять писем к ней и три фрагмента. В 1809 г. «Письма и суждения маршала принца де Линя» перепечатывают их с существенными изменениями: они отредактированы, порядок следования изменен, один фрагмент снят, два других соединены вместе. Напомним, что в 1808 г. принц начал сам редактировать письма вместе с госпожой Мюррей, а уже потом Жермена де Сталь улучшила стиль.

Общее число посланий Линя к императрице, подлинных (в том числе переработанных) и сочиненных à posteriori: 39 (36 писем и три фрагмента). Их можно разделить на несколько рубрик, по наличию или отсутствию оригиналов и публикаций.

1. В библиотеках Москвы и Петербурга хранятся 29 подлинных писем принца, плюс копии, снятые в России.

1.1. Из этих 29 писем принц не опубликовал 22, а 7 напечатал, доработав.

1.2. Из семи напечатанных в семейном архиве сохранились копии двух писем (14 июля 1790 г., 26 сентября 1793 г.) с рукописной правкой принца. Она была сделана для публикации в собрании сочинений («Смесь»); затем «Письма и суждения» добавили новую. Первое письмо сильно отредактировано, но ничего не добавлено. Второе значительно изменено при переиздании и соединено с письмом от 17 марта 1792 г.

1.3. Оставшиеся пять писем, копии которых не сохранились в семейном архиве, были существенно дополнены при публикации. В письмо от 25 мая 1791 г. изменения внесены не для собрания сочинений, а позднее, для «Писем и суждений».

Некоторые дополнения превращают письма в мемуары. Подлинное письмо от 1 сентября 1791 г., отправленное Екатерине IІ через год после войны России со Швецией, кратко упоминает о встрече принца с королем Густавом IІІ. В «Смеси» дата исчезает и появляется длинный рассказ о встрече с монархом, переделанный затем в «Письмах и суждениях».

2. 39 – 29 = 10. Для оставшихся десяти посланий (семь писем и три фрагмента) нет оригиналов в русских архивах.

2.1. Пять напечатаны, но нет никакого рукописного текста в семейном архиве (ни черновика, ни правленой копии). Судя по всему, они были написаны после кончины императрицы в 1796 г., в том числе письмо от 21 февраля 1790 г., оплакивающее смерть Иосифа IІ, поскольку в подлинном письме к Екатерине IІ от 12 марта 1790 г. принц говорит, что уже полгода ей не писал. Опубликовано оно в «Смеси»; правка для «Писем и суждений» улучшает стиль, смягчает резкие выражение и убирает нестыковки.

Одинокое письмо, напечатанное в «Смеси» 1802 г., «Копия найденного письма, которое я написал императрице в Царском Селе из моей комнаты в ее», развивает мотивы «Портрета» Екатерины IІ (1797) и «Писем к маркизе де Куаньи» (1801). Фраза «Прекрасная Ваша рука электризует всех, от часового, который ее целует…» напоминает сходный эпизод из «Истории моей жизни» Джакомо Казановы, которую принц читал в рукописи (на склоне лет они жили по соседству в Теплице и дружили). Но вероятнее всего, оба вдохновились «Историей революции в России в 1762 г.» Клода Карломана де Рюльера, вышедшей в 1797 г. После кончины императрицы Казанова дополнил свои воспоминания о ней.

Один фрагмент, в котором принц пишет о Сенаке де Мейяне («Фрагмент другого письма 1792 года»), по всей видимости, сочинен для «Смеси», где он напечатан. В «Письмах и суждениях» его нет.

2.2. 10 – 5 = 5. Для двух фрагментов, опубликованных в «Смеси», сохранились автографы в семейном архиве, но это не делает их подлинными. Они написаны рукой принца на одном листе бумаги, вероятно в 1801 г., без предуведомлений, добавленных в печатном варианте. Первый фрагмент датирован 1786 г., второй 1792‐м, в нем используется письмо Линя от 15 декабря 1792 г. и ответ Екатерины IІ от 25 января (5 февраля) 1793 г. В «Письмах и суждениях» они соединяются воедино, преамбулы вычеркиваются, между двумя фрагментами вклеиваются два отрывка из подлинного письма от 26 сентября 1793 г. и ставится дата: «1793».

2.3. Три письма не напечатаны; также сохранились автографы, написанные рукой принца, но подлинность их более чем сомнительна. Первое, довольно длинное, посвящено отставке в 1787 г. министра финансов Жака Неккера, отца госпожи де Сталь. Оно наполнено пророчествами о грядущих бедах короля и королевства. Сочинив письмо, Линь послал его в 1808 г. госпоже де Сталь, сопроводив запиской:

Беру с Вас честное слово, что Вы никому не скажете об этом письме, кое я хочу добавить к остальным, ибо все, что у Вас на сердце, трогает меня.

Если откажете мне в этой милости, я все заберу назад, мой любезный издатель, которого я обожаю38.

Издательница письмо не выбрасывает, но и не печатает в «Письмах и суждениях».

Последние два письма сохранились в семейном архиве среди рукописей, собранных для посмертного издания: «Папка А. <…> 123. Пять копий писем к Екатерине IІ. <…> 128. Копия письма к Екатерине IІ»39. Среди этих шести рукописных копий, как сказано выше, четыре были изданы принцем: два подлинных письма, сильно отредактированных (15 июля 1790 г., 26 сентября 1793 г.), и два поддельных фрагмента. Два неопубликованных письма содержат примечания и преамбулы; первая прямо отсылает к посмертному изданию:

1. Среди бумаг моих, в беспорядке содержащихся, сейчас обнаружил я копию, не знаю кем сделанную, письма, которое я некогда Екатерине Великому написал. Только сейчас заметил я, что многие письма, которые я от нее получил и которые в мое посмертное издание войти должны были, утрачены. Тем хуже для потомства.

<…>

В Белёе, не знаю какого дня. Но, по всей вероятности, между Вторым и Третьим разделами Польши и до заключения трактата Базельского.

2. Копия последнего моего письма к Екатерине Великому за несколько дней до ее кончины.

<…>

Окончание письма пропало: беда небольшая.

В этих письмах нет таких очевидных анахронизмов, как в письме о Неккере; однако сочинены они задним числом. «Псевдокопии» написаны рукой принца, а не секретаря. Предуведомления показывают, что изготовлены они после кончины Екатерины IІ.

«Моя русская родина»

Поцелуи и побои

Каков был круг русских корреспондентов и знакомств принца де Линя, какую роль играл он при дворе императрицы и в русской армии? Принц де Линь и его сын Шарль-Антуан носят русский мундир, получают воинские звания и ордена. Полушутя, полусерьезно принц почитает Россию одной из своих многочисленных отчизн. Он пишет Екатерине IІ из Вены 8 мая 1793 г. о графе А. К. Разумовском: «любезнейший и превосходнейший посол моей русской родины на родине австрийской».

Пятнадцати лет от роду, году примерно в 1750‐м, Шарль-Жозеф де Линь познакомился с князем Александром Александровичем Меншиковым, сыном любимца Петра I. Князь приобщил его к любовным утехам, и подросток узнал об этом «многим более того, что желал бы знать»40. Эта сцена из «Фрагментов моей жизни» напоминает о юности Ж.-Ж. Руссо («Исповедь», кн. 2), который шестнадцати лет в приюте для новообращенных в Турине подвергся подобным домогательствам.

Десять лет спустя, во время Семилетней войны, молодой принц уже в чине полковника повстречал русских военных, товарищей по оружию. В «Дневнике Семилетней войны» он упоминает генерал-фельдмаршалов П. С. Салтыкова и А. Б. Бутурлина, генералов П. И. Панина, З. Г. Чернышева, Г. К. Г. Тотлебена, а также двух графов Шуваловых. Но отношения между союзниками были отнюдь не идиллические. 9 октября 1760 г., при взятии и разграблении Берлина, Линь вступил в ссору с «московским» генералом из‐за военных трофеев, и русские солдаты стали бить его прикладами в живот. Убежав от них, он повстречал Чернышева и Тотлебена и посетовал на то, что в товарищах согласья нет. В тот же день он приказал своим солдатам стрелять по казакам; двух или трех убили41.

В конце жизни принц Линь пишет о «недобросовестности или бездарности русских генералов, наших недругов, даже если мы союзники»42, о том, что в войнах против Турции и Миних, и Потемкин пятьдесят лет спустя подставляли австрийцев под удар и перекладывали на них все тяготы. Разумеется, русские считали ровно наоборот.

Двадцатью годами позже, в августе – октябре 1780 г., вскоре после встречи в Могилеве Иосифа IІ и Екатерины IІ, принц де Линь проводит два месяца в Петербурге вместе со своим старшим сыном. Приехали они по делам семейным: Шарль-Антуан в 1779 г. женился на польке, княгине Елене Массальской, но не получил обещанного приданого, ибо фамильные поместья находились под русским секвестром43.

Добиться денежной компенсации не удалось, но на дипломатическом поприще успех был полный. Принц очаровал князя Потемкина и императрицу и способствовал упрочению еще негласного союза между Веной и Петербургом (официально Россия была в союзе с Пруссией). Линь картежничал, ухлестывал за юной Натальей Нарышкиной «как восемнадцатилетний мушкетер»44, вел потешные дискуссии на придуманном «китайском языке» с ее отцом, Львом Нарышкиным. Он изящно выставил на посмешище своего дипломатического соперника, наследного принца Прусского (будущего короля Фридриха-Вильгельма IІ), приехавшего в Петербург.

Имперский посол принц Людвиг фон Кобенцль рассыпался в похвалах в донесениях Иосифу IІ (17 сентября 1780 г.):

Ее Величеству весьма по нраву принц де Линь, и он, сам того не ведая, затмевает принца Прусского. Спасибо Потемкину, который на диво проникся к нему дружбой. Принимают здесь принца де Линя самым изысканным манером, он приближен ко двору, всякий день составляет партию в карты императрицы. Она катается с ним на лодке, повезла его ужинать в Царское Село; его оригинальный склад ума безмерно веселит ее45.

Английский посол Джеймс Гаррис сообщил в Лондон 9 сентября 1780 г.:

У него есть дар под маской шутки говорить императрице самые важные истины <…>. Его чувство юмора и комический талант нанесли невосполнимый урон партиям прусской и французской46.

Раздосадованный французский поверенный в делах Бурре де Корберон написал в дневнике 6 октября 1780 г., после отъезда принца:

Принца Прусского так не принимали и уверяют, что именно из‐за принца де Линя ему не задавали празднеств. <…> Его шутовской тон показался русским малоприличным; граф Панин, безудержно смеясь и аплодируя, несколько раз пожимал плечами, глядя как вельможа пятидесяти четырех лет, кавалер ордена Золотого руна, забавлялся игрой «вертел-в-зад», где ему прицепляли бумажные фантики к заднице47.

Злоязычный дипломат верно определяет причину успеха: имперский князь облекается в шутовской наряд, подобно обер-егермейстеру Льву Нарышкину, придворному философу-шуту, писателю и литературному персонажу, соавтору императрицы и объекту ее насмешек.

Как известно, императрица ради красного словца не жалеет заезжих философов, будь то Ле Мерсье де ла Ривьер или Дидро, не говоря уж о прожектерах вроде барона де Билиштейна и графа фон Редерна. Она выставляет их на посмешище, превращает историю их пребывании в России в комедии48. Игровая манера поведения принца де Линя, ирония и самоирония, открывают дорогу к соавторству с августейшей сочинительницей.

С 1780 г. принц постоянно переписывается с русским двором. Князь Потемкин предлагает его сыну Шарлю-Антуану чин полковника в русской армии и обещает позаботиться о его будущем. От этого предложения нельзя отказаться, и принц де Линь в конце года через посредство фельдмаршала де Ласси обращается к императору Иосифу IІ с просьбой о дозволении принять таковое. Он рассчитывает на ежегодную ренту в три тысячи червонцев, которая будет выплачиваться сыну в качестве компенсации за приданое49. Получив высочайшее дозволение, принц де Линь тотчас пишет князю Потемкину (Брюссель, 15 февраля 1781 г.):

Итак, любезный князь, я достиг вершины своих чаяний. Его Величество Император только что согласился на то, чего я желал больше всего на свете, а именно, чтобы Шарль воспользовался Вашими милостями и получил счастье принадлежать величайшей из государынь и величайшей из империй. Потрудившись сим летом в качестве инженера на возведении наших укреплений, он отправится припасть к ногам Ее Величества императрицы и броситься в Ваши отеческие объятия: ибо Вы желаете облагодетельствовать его как истинный отец. Лишь бы только Господь уберег Вас в этот час от его длинного носа.

Если у вас случится война, то я стану его адъютантом в вашей армии, прежде чем он станет моим у нас, и мы охотно погибнем, если понадобится, по Вашему приказу и ради Вашей славы.

Через несколько лет Шарль-Антуан будет с отменной храбростью сражаться с турками в армии Потемкина и получит в 1790 г. Георгиевский крест за взятие Измаила. А позднее погибнет – от французской пули.

Вольтерьянец

Вскоре после кончины Вольтера (1778) принц де Линь следует по его стопам, очаровывая императрицу. Для многоразличных практических дел Екатерина IІ с 1774 г. постоянно переписывается с Фридрихом Мельхиором Гриммом50. Однако ей нужен и другой корреспондент, с которым можно было бы в виде литературной игры обсудить смелые политические проекты, как с фернейским старцем накануне и во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Принц де Линь ясно осознает свою миссию: «Фанфара молвы и труба Вольтера уже рассказами о здешних чудесах, Европу изумили и пленили, и мой малый флажолет, достойный, самое большее, полей и лагерей, им порою вторил» (Вена, 15 февраля 1786 г.).

С самых первых писем оба корреспондента поминают Вольтера. А когда в 1790 г. принц читает переписку философа с императрицей, изданную Бомарше, то тотчас встревает в их беседу:

<…> только сейчас прочел письма Вашего Императорского Величества господину де Вольтеру; смеялся, восхищался и притом, Государыня, как будто Вас слышал. Невозможно мне было в разговор не вмешаться, хоть и недостоин я сего и надлежало бы мне только слушать, ни единого слова не говоря: но болтает не ум, а сердце. А ум у меня по вечерам, когда спать ложиться пора, острее, чем у господина де Вольтера. Ведь он всегда газетам верил и выдумкам их, а мне, благодарение Богу, ни злодеи, ни глупцы спать не мешают (Альт-Титшейн, 14 июля 1790 г.).

С присущей ему скромностью Линь ставит себя выше Вольтера и, восхваляя царицу, не упускает случая лягнуть Фридриха IІ и его корреспондентов, литераторов и философов:

Как несхожи эти превосходные письма, меня в восторг приводящие, с письмами великого человека, у коего ум острый, но по временам тяжеловесный одни и те же философические рацеи твердит, и с письмами Жордана, Аржанса и даже д’Аламбера – корреспондентов его, у коих ум глупый, либо неповоротливый, либо многословный, либо смутный и витиеватый! (Там же).

Подобно Вольтеру, принц в первом письме уподобляет царицу Иисусу Христу («Как Вашему Величеству все на свете известно, помните Вы слова святого Симеона: ныне отпускаешь раба твоего, ибо видели очи мои спасение твое и еще увидят» [октябрь 1780 г.]51), затем обожествляет ее («Видел я своими глазами, как божество смеется», Вена, 12 февраля [1782 г.]), а после переходит к шутливому слогу. Но не столь галантному, как фернейский старец, позволявший себе эпистолярные вольности, не опасаясь, что его поймают на слове: «Упадаю к Вашим ногам и смиреннейше прошу дозволения облобызать их и даже руки ваши, краше которых, говорят, на свете нет» (Ферней, 14 января 1772 г., D17557). После кончины императрицы принц отдает дань ее красоте:

Еще шестнадцать лет назад была она очень хороша собой. Заметно было, что скорее красива она, чем миловидна; величие чела ее смягчали глаза и приятная улыбка, но чело было всего красноречивей. Не стоило Лафатером быть, чтобы на нем прочесть, точно в книге, гений, справедливость, правоту, отвагу, глубину, ровность, кротость, спокойствие и твердость; широкое сие чело обличало богатство памяти и воображения <…> («Портрет покойной государыни Ее Величества Императрицы Всероссийской» [1797]).

Шевалье де Корберон уверяет, что «принц де Линь был в более чем хороших отношениях с императрицей, коя удостаивала его приватных бесед, и что он даже оставался, как говорят, несколько раз наедине с ней до одиннадцати часов вечера»52. Но мы не обязаны ему верить.

По обыкновению, письма наполнены полунамеками, понятными лишь корреспондентам. Так, «малые колонны» обозначают великих князей Александра и Константина, «Вирвуарион» – фаворита императрицы Александра Дмитриева-Мамонова. Мы видели, что императрица сама задала шутливый тон, отправив письмо от имени Л. Нарышкина53. Опять-таки в духе Вольтера, подписывавшего свои письма литературными псевдонимами («покойный аббат Базен», 1765), отправлявшему ей послания, якобы адресованные турецкому султану (1771).

В XVIII столетии Вольтер предстает в качестве литературного божества, покровителя русских поэтов, пишущих на французском языке54. В обмене письмами и стихотворными посланиями с князем А. М. Белосельским и его дочерью княгиней З. А. Волконской, с графом А. П. Шуваловым и С. С. Уваровым принц де Линь претендует на роль его духовного наследника. В послании к графу Ф. Г. Головкину он перефразирует стихи философа, адресованные А. М. Белосельскому:

На ледяных брегах влачил Овидий дниИ повстречал там дочь Орфея;Восторгом общим пламенея,Недолго думая, в любви слились они.И вот, богов благословенье,Прекрасен, одарен, родился сын у них,Ваш предок; знайте же родителей своих:Вы – благородного рожденья55.Вольтер для русского хвалы нашел в преданье.«Овидий в Скифии, в изгнанье, – он сказал, —Отцом стал отпрыска, что род продолжил славный.Я знаю: вы – его наследник полноправный.В объятьях северных вас праотец зачал».Я б рассказал о вас намного лучше, право…56

Для С. С. Уварова Линь переиначивает поэму Вольтера «Россиянин в Париже» и пишет «Россиянина в Вене». Однако для него еще более важна другая роль Вольтера – певца императрицы и победоносных русских воинов, несущих на Восток свет Просвещения. Екатерина IІ приглашает принца поехать в 1787 г. в Крым вместе с ее двором, иностранными дипломатами и венценосцами (польский король и австрийский император участвовали в поездке инкогнито). Цель путешествия – утвердить перед лицом Европы присоединение новых земель, показать их процветание в составе России и упрочить союз с Австрией накануне войны с Турцией (1787–1791)57. Принц де Линь рассылает повсюду свое письмо из Москвы от 3 июля 1787 г., в котором рассказывает о поездке и опровергает наветы европейских газетчиков. Ф. М. Гримм переслал копии двух писем Линя (датированных одним и тем же числом) Фердинандо Гальяни, графу Н. П. Румянцеву и барону Карлу фон Дальбергу, поместил их в «Литературную корреспонденцию» (август 1787). Однако заодно он отправил Екатерине IІ свой полемический ответ на них, но государыня велела ему не склочничать понапрасну58. В 1801 г., через пять лет после кончины императрицы, принц де Линь сочинит и напечатает «Письма маркизе де Куаньи» о поездке в Крым, используя письмо, разосланное в 1787‐м59.

Екатерина IІ заранее оплатила услуги верного рыцаря, защищавшего ее репутацию. Еще в сентябре 1785 г. она пожаловала Линю земли в Крыму, выбрав символическое место: селения Партенит и Никита у подошвы горы Аю-Даг, где в античные времена стоял храм Дианы. Там происходили события трагедий «Ифигения в Тавриде» Еврипида, Расина, Гёте (1779–1781, 1786), одноименных опер Глюка (1779) и Н. Пиччинни (1781). О Тавриде Вольтер и Екатерина IІ вспоминали в своей переписке, мечтая о возрождении античной Греции. Поместье принца де Линя вписывается в «греческий проект», предусматривающий сокрушение Османской империи силами России и Австрии и создание православной державы со столицей в Константинополе. Увы, в этом столетии ничего не вышло. А принц де Линь, нуждаясь в деньгах, продал имение в 1793 г. обратно в казну за годовую ренту в 1800 австрийских гульденов (1500 рублей).

«Общество незнающих» и эрмитажный кружок

В 1787 г. принц де Линь принимает участие в создании и деятельности русско-французско-австрийского кружка (cercle), или салона. Литературного, театрального и политического, ибо хозяйкой была Екатерина IІ, а завсегдатаями – сановники, дипломаты и военные: принц де Линь, французский посол граф Луи-Филипп де Сегюр, австрийский посол граф Людвиг фон Кобенцль, принц Карл Нассау-Зиген, А. М. Дмитриев-Мамонов, И. И. Шувалов, А. С. Строганов, Л. А. Нарышкин, а также французы: актриса Эрмитажного театра Жюлиана д’Офрен и барон Анжелик-Мишель д’Эста, писатель и военный на русской службе, кабинет-секретарь императрицы60.

Он не был первым. Подобный русско-французский литературно-политический кружок возник в начале Семилетней войны и тоже объединял дипломатов и писателей, скрепляя союз двух стран. В него входили И. И. Шувалов, фаворит императрицы Елизаветы Петровны, канцлер граф М. И. Воронцов, граф А. П. Шувалов, граф А. С. Строганов, французский посол, сотрудники посольства и французские литераторы61. Великая княгиня Екатерина Алексеевна, насколько известно, в нем не состояла; однако тридцать лет спустя императрица пригласила двух членов того давнего кружка, И. И. Шувалова и А. С. Строганова, в свой литературный и театральный салон62. По всей видимости, Екатерина IІ вдохновлялась «Блистательным орденом Лантюрлю» (Sublime ordre des Lanturlus), парижским салоном маркизы де Лаферте-Имбо, высмеивающим ученые и философские рацеи. Многие годы Гримм, настоятель шутливого ордена, расхваливал его Екатерине IІ, а в 1782 г. принял в него великого князя Павла Петровича и великую княгиня Марию Федоровну, приехавших ненадолго в Париж.

Осенью 1783 г. в сотрудничестве с Л. Нарышкиным императрица (разумеется, анонимно) напечатала в 7‐м номере журнала «Собеседник любителей российского слова»63 «Общества незнающих повседневную записку», высмеивающую ученые собрания64. Ее можно истолковать как критику масонства65 и как пародию на заседания только что созданной Российской академии под руководством княгини Е. Р. Дашковой.

Путешествие в Тавриду весной и летом 1787 г., решавшее важнейшие политические задачи, проходило в атмосфере театрального праздника, карнавала. Поскольку два венценосца, австрийский и польский, путешествовали инкогнито, по велению Екатерины IІ приближенные отбросили этикет и говорили «ты» друг другу и ей самой, что вынудило принца де Линя придумать обращение «Твое Величество». 18(29) мая 1787 г. А. В. Храповицкий занес в дневник ее отзыв об Иосифе IІ:

Он много читал и имеет сведения; но будучи строг против самого себя, требует от всех неутомимости и невозможного совершенства; не знает русской пословицы: мешать дело с бездельем; двух бунтов сам был причиною. Тяжел в разговорах. P. de Ligne, cachant sous la frivolité la philosophie la plus profonde et ayant le coup d’œil juste66, его перевертывает67.

Все дружно занимались сочинительством. Тон шуткам, проказам и розыгрышам задавал Л. Нарышкин, и он же был героем литературных небылиц («Leoniana ou dits et faits de sir Léon, Grand Écuyer, recueillis par ses amis», «Relation authentique d’un voyage outre-mer que sir Léon, Grand Écuyer, entrepris par l’avis de quelques-uns de ses amis»)68.

Франсиско де Миранда, приехавший в Россию и присоединившийся ко двору в Киеве в феврале 1787 г., более чем критически отозвался в своем дневнике о тех, кто в отличие от него добился благорасположения Екатерины IІ и поехал с ней в Тавриду. Сам же он отправился в Москву, а затем в Петербург:

26 марта [1787 г.] Боже мой, до чего же низкий льстец этот Де Линь, он готов ходить на задних лапках!

22 апреля. <…> там я имел продолжительную беседу <…> с бесстыжим распутником Де Линем, который рассказывал, как предавался любовным утехам с госпожой С…б прямо на карточном столе. <…>

Я прочел шутливую эпиграмму, отпечатанную в типографии для увеселения путешествующих. Ее автор – господин Сегюр. Боже мой, каких только глупостей, вздора и лести не содержит этот листок!69

Однако императрица гордилась коллективным творчеством, рассказывала о нем в письмах Гримму и посылала ему тексты. Пользуясь наставлениями принца де Линя и графа де Сегюра, она попробовала свои силы в стихотворчестве, но смогла сочинить только две строчки буриме (о котором Линь напомнил ей в письме от 14 июля 1790 г.):

Покоясь на софе, решеткой окружен,В беседке золотой хан в думу погружен.

Было создано «Общество незнающих»; Линь, Сегюр, Кобенцль, принц Нассау-Зиген и Дмитриев-Мамонов выписали Екатерине IІ «Аттестат в незнании» и «Диплом о незнании», а та в ответ подтвердила лично свой титул «незнающей». Однако у стареющей императрицы были далеко идущие планы: занять и развлечь сочинительством своего молодого фаворита А. Дмитриева-Мамонова и заодно улучшить репертуар русского театра пьесами на французском языке. Они предназначались для Эрмитажного театра, построенного в 1785 г. Игровое сообщество сделалось литературным и театральным. Царица нашла соавторов, о которых втуне мечтала, посылая французские тексты «Наказа», а затем двух своих комедий Вольтеру, проводя часы в ежевечерних беседах с Дидро.

После возвращения из Крыма августейшая писательница велела всем засучить рукава и приниматься за дело. Она пишет Гримму 3(14) октября 1787 г., что «красный камзол» (прозвище Дмитриева-Мамонова) пошлет ему комическую «пословицу, наполовину мою, наполовину его; у нас их хоть отбавляй и мы решили, что это единственное средство вернуть добрую комедию на театр»70. Она продолжает год спустя, 3(14) октября 1788 г.: