Сорока на виселице

– …Если верить архивам, в предыдущую сессию подрались два известных социолога. Алгоритм случайным образом выбрал заклятых научных противников, идейных вдохновителей разных школ. И оба дали согласие на участие. Ничего хорошего из этого не получилось…

Минут через пять я стал опасаться, что Шуйский заблудился. Или что мы давно ходим по кругу – никаких признаков лифта не было, низкий потолок, прозрачный пол, бескрайний холл. Но спросить про это я не решался, Шуйский был увлечен рассказом.

– …с трудом разняли, с трудом!

А в целом члены Большого Жюри люди ответственные и доброжелательные, но встречаются и исключения. Тот же Кассини.

– Будьте с ним осторожны, – посоветовал Шуйский.

– Почему?

– Типичный advocatus diaboli. Скептик, злонастроенный и упорствующий в своих заблуждениях, энциклопедист, интриган, Совет любит присылать таких. Кассини старательно изображает из себя зануду, но далеко не так прост, уж поверьте. Он здесь несколько дней, распален и ищет интеллектуальную жертву…

Шуйский бросил на меня быстрый взгляд, словно для того, чтобы убедиться – гожусь ли на эту роль я.

– Если что, смотрите ему на лысину, – шепотом посоветовал Шуйский. – Сочувственно. Кассини явно стесняется недостатка волос, но прибегнуть к косметическим процедурам ему мешает гордость. Если смотреть на лысину, он теряется, вот так… Так вот, Кассини ищет жертву, а у нас все заняты, так что он непременно набросится на вас, будьте готовы.

– Хорошо…

– Помните – он просто так ничего не говорит, хотя старательно изображает болтуна и склочника. Не верьте ему! И не удивляйтесь… Не удивляйтесь нашим просторам и нашему малолюдью – основная команда физиков еще не прилетела…

– Вы говорили.

– Да? Возможно. Голова забита, извините… Ждем пять тысяч человек, они начнут подготовку к монтажу актуатора и прочего оборудования, а пока… Спокойно у нас.

– А зачем созывают Большое Жюри? По какому вопросу?

– Кажется, проблемы с калибровкой… Архитектура глубинных уровней не соответствует проектной топологии… это сложно объяснить неспециалисту… Хотя Уистлер, пожалуй, сможет. Завтра… или сегодня вы все узнаете. У нас здесь всегда сложности… Это вам не Земля…

Шуйский остановился.

– Кажется, пришли, – сказал он, вглядываясь в звезды под ногами. – Я сам еще не освоился, что поразительно… Ага, вот так…

Потолок вокруг потек вниз, отделяя нас от холла, золото потолка расплавилось и коснулось пола, едва коснувшись, стало втягиваться обратно, а холла вокруг больше не было, мы стояли в коридоре. В самом обычном, ничем не отличавшемся от коридоров «Тощего дрозда». Я был разочарован, поскольку ожидал чего-нибудь оригинального, но, по-видимому, оригинальность на жилых уровнях не приветствовалась.

– Девять ноль семнадцать, ваш номер, – указал Шуйский. – Впрочем, можете занимать любой, здесь никого пока нет. Вас проводить или…

– Спасибо, я справлюсь.

– Отдыхайте! Обязательно отдохните!

Шуйский еще раз пожал мне руку и быстро удалился.

В номере оказались косые полы. И окна…

Я ощутил усталость. В спине, в ногах, в голове. Усталость навалилась внезапно, видимо, гравитация. За дни перехода отвык от естественной тяжести, вот результат.

Я добрался до дивана, лег. Зачем нужны косые полы? Когда косые полы, хочется бежать, кровь…

В номер вошла Мария. Я лежал на диване, а Мария разглядывала мой номер. Быстро. Она словно ждала… наверное, ее номер рядом…

– Проснулся…

Из-под правой линзы очков в стороны – на висок, на щеку, на лоб – растекся фиолетовый синяк.

– Сразу скажу – со мной все в порядке, – недовольно буркнула Мария. – И я не намерена обсуждать свое здоровье. Ясно?

– Да… А как Уистлер?

– Его не видела. А ты… ты проспал четырнадцать часов.

– Четырнадцать?

Я огляделся. Не заметил четырнадцать часов…

– Добро пожаловать на Реген.

Мария опустилась в кресло у внешней стены.

От Марии пахло прелыми тряпками. Или сырой целлюлозой. Или грибами. Опятами. Библиотекой. И пылью, пыли было особенно много, я отвык от этого запаха. На Земле не осталось пыли, ей негде скапливаться, и она не успевает скапливаться.

А тут есть.

Ну да, синхронные физики не переносят роботов. Киберсистемы чужды синхроничности, кажется, в присутствии роботов феномен проявляет себя гораздо реже, именно поэтому в Институте Пространства робота не встретишь. Тут пыль. Прах, грибы и книгочерви.

Проспал четырнадцать часов. Я не помнил, когда вообще столько спал, может, и никогда.

– Чем занималась? – спросил я.

– Поспала… немного поспала. Потом заглянула в библиотеку.

– И как там?

– Плачевно. Грандиозно. Прекрасно. Пыльно.

Мария похлопала себя по плечам.

– Библиотека гораздо больше, чем я думала, – сказала Мария то ли озадаченно, то ли восхищенно. – Весьма затейливая архитектура, не исключено, что кто-то из учеников Шваба.

– Тут полы вроде косые, – указал я. – Покатые…

Я сел.

– Может, это и сам Шваб, – размышляла Мария. – Он любил делать такие полы… Но в библиотеке, кстати, ровные. Но неудивительно – на косых полках книги деформируются, библиотека любит порядок, а Шваб… Шваб был весьма эксцентричным человеком, даже по меркам нашего времени. Он организовал «Лигу вариативной неизбежности», ее участники каждый год на неделю выбирались в Арктику, жили под открытым небом и ждали, кого из них убьет метеоритом.

– И как?

– Однажды это почти случилось – метеорит упал рядом с помощником Шваба. Но не убил…

В номер без стука и прочего предупреждения вошел лысый человек. В сером костюме, в галстуке с тяжелой золотой булавкой. С книгой в руке. Человек увидел нас, удивился и замер, оглянулся на вход, словно перепутал номера.

– Здравствуйте, – приветствовала Мария.

Еще один в костюме. Я почувствовал себя неуютно, а что, если Большому Жюри надлежит быть в костюмах? Все в костюмах, один я в комбинезоне… Вряд ли здесь можно найти костюм, синхронные физики чужды подобных условностей. Ладно, посмотрим…

– Здравствуйте, молодые люди, – ответил человек с сожалением.

Тогда и я сказал:

– Здравствуйте.

Лысый. Скорее всего, Кассини. Злокозненный скептик.

– Кассини, – представился человек. – Рольф Кассини. А вы, наверное, Мария и Ян?

– Да… – Мария поправила очки. – Я Мария, а это Ян.

– Прекрасно… – раздраженно проскрипел Кассини. – Вы здесь, а я искал вас уровнем ниже, чудесно… Шуйский – никудшный организатор, не представляю, как они собираются работать дальше… У них явная нехватка квалифицированного персонала. Что, между прочим, удивительно – молодые ученые сюда рвутся, я это знаю наверняка, я это сам видел… Но никого нет.

– Скоро прилетят, – сказал я. – Через пару недель.

Кассини оказался не таким, как я его представлял. Невысокий, толстый, с выпуклой веной на лбу. Лицо круглое и недовольное. Я представлял, что у Кассини бородка. И трость с серебряным набалдашником. Кассини бы пошло быть членом «Лиги неизбежности», но ни бородки, ни трости.

– Не верьте Шуйскому, – посоветовал Кассини. – Он лжец, волк в овечьей шкуре, занимает чужое место. Повелитель носков с Иокасты… с Селесты… поразительно, до чего докатились синхронисты! Или еще откуда-то, забыл… Он встречает всех в холле и изводит несусветными бреднями, да… Друзья мои, я хотел у вас спросить – вы не знаете, где Рег… где Уистлер? Он ведь, надеюсь, прилетел?

– Уистлер? Да… Во всяком случае, после шестого вектора он был на борту.

Мария указала на стену. На стене появились… это чем-то напоминало жалюзи, свет пробивался сквозь еле заметные щели, иногда в них начинал ходить бронзовый отблеск от корпуса «Тощего дрозда».

– Ну конечно, нашего бесценного фокусника отправили на «Дрозде»… – Кассини указал капризным мизинцем на внешнюю стену. – Его Величество на «Дрозде», а меня на «Мыши Ахиллеса»! Разве нельзя было забросить меня на Луну?! Я бы дождался нормального корабля, но нет – они отправили меня на возмутительной «Мыши»! На восьмиместной!

Мария усмехнулась, Кассини покраснел и потрогал лысину. «Мышь Ахиллеса», а что, по мне, так хорошее название, будит фантазию.

– Согласен – это смешно, весьма смешно, Уистлер наверняка смеется, ха-ха-ха…

Кассини продолжал нервно трогать круглую лысину, потирал ее пальцем, словно обнаружил на гладкой блестящей коже невидимый, но досадный изъян.

– Давайте спустимся в бар, – предложила Мария. – Там будет удобнее разговаривать.

– В бар? – переспросил Кассини.

– Рядом с библиотекой есть бар.

– Ах да… Что ж, давайте в бар. В этом есть некая… преемственность, вы правы, там удобнее…

Пока мы добирались до бара, Кассини продолжал ругать Мировой Совет и «Мышь Ахиллеса». По его словам, Совет давно состоит из слепцов и интриганов, а «Мышь Ахиллеса» не звездолет, а старое корыто, ржавая лохань, скрипучая, громыхающая, готовая вот-вот развалиться, и, что самое удручающее, тратящая на коррекцию вектора по четыре дня! И все эти четыре дня пассажиры должны ютиться по тесным каютам, потому что кают-компания под потолок заставлена м‐блоками. Кассини ругался, Мария не слушала его, а я слушал, Кассини рассказывал смешно, с настоящей обидой, отчего становилось еще смешнее, я очень явно представлял эту несчастную «Мышь Ахиллеса», она и действительно была похожа на мышь.

Кассини ругался и быстро размахивал книгой, на обложке краснела стрелка, а название я не успевал прочитать.

– Вы представляете, там и пахло мышами! Вы знаете, как пахнут мыши?!

Мы вошли в бар, насколько я понял, он располагался рядом со столовой. И в столовой, и в баре посетители отсутствовали, мы устроились рядом с выключенным репликатором, я сел в кресло рядом с Марией, Кассини – напротив.

– Прошу меня извинить, – Кассини старался успокоиться. – Я понимаю, вы едва прибыли, а тут я… Я не хотел вас беспокоить, я намеревался поговорить с Уистлером… но не смог его найти. А сам я перенес не самое лучшее путешествие…

Кассини бросил книгу на столик.

– «Тупик и надругательство»… – Мария прочитала название. – Забавно…

Кассини протер руки салфеткой.

– В этом нет ничего забавного, – мрачно перебил Кассини. – Синхронная физика – проклятие человечества. Одно из, но, безусловно, самое разрушительное.

Кажется, он был вполне серьезен, потрогал книгу и провозгласил с отвращением:

– Синхронная физика – ярмо на шее Земли.

Мы промолчали. Я попытался представить шею Земли.

– Жарко… Пить охота… – сказала Мария.

Кассини тут же отправился к стойке, вооружился шейкером, неожиданно ловко приготовил три коктейля со льдом и арбузной мякотью, принес.

– Угощайтесь, пожалуйста, это неплохо. В этих бесконечных перелетах приходится совершенствоваться в самых разных предметах…

Коктейль оказался действительно достойным. То есть я рассчитывал на арбузный вкус, но оказалось, что от арбуза только мякоть, а вкус совершенно другой, незнакомый, я такого раньше не пробовал.

– Восхитительно! – оценила Мария. – Это что?

– Кажется, «селестин», – ответил Кассини. – Ликер с Селесты, его делают из эндемичных фруктов… что-то вроде земной папайи. Очень сложная технология, два года тончайшей ферментации.

Кассини не смотрел в глаза, я заметил это, он смотрел мимо. И говорил негромко, ровно, с легким усилием, словно у него болело горло и приходилось каждое слово выталкивать.

– Значит, тупик и надругательство, – уточнила Мария.

– Безнадежный тупик и немыслимое надругательство, – подтвердил Кассини.

Он допил коктейль и разгрыз лед.

– Многие считают иначе, – возразила Мария.

– Это и ужасно. – Кассини обмахивался салфеткой. – Синхронная физика – это катаракта на глазах человечества. Сонный паралич, от которого мы должны наконец, собравшись с силами, очнуться…

Постыдная болезнь современного общества. Уродливая мутация квантовой механики, улыбчивая юнгианская ломехуза, доппельгангер, эрзац доппельгангера. Чудовищная ошибка. Похоже, что Кассини потратил время путешествия на «Мыши Ахиллеса» не только на коктейли.

– …кривоногий шаман вторичности, виртуоз суггестивного йодля, копромонгер, шулер со степенью, фигляр, фальшивый пророк-однодневка, свидетель деградации, интеллектуальный пигмей, сеятель мракобесия…

Перечислял Кассини, иногда слегка повторяясь, не повышая голоса, словно перебирая давно отполированные четки.

Пигмей на доверии, коновал сомнительных практик, презренный тать-симулянт, роковой инкуб лженауки. «Роковой инкуб лженауки» мне особенно понравился, наверное, потому, что представить такое было трудно. Кассини ругался, как каботажный капитан.

Парализованный каботажный капитан.

Из Нантакета, вспомнил я. Здесь хорошо. Они мне нравятся.

– Мне кажется, вы несколько преувеличиваете… – сказала ошарашенная подобным натиском Мария.

Кассини ухмыльнулся.

– Я не преувеличиваю, я провожу простейший, но показательный эксперимент, – заявил Кассини. – Чтобы продемонстрировать…

Он поболтал в стакане нерастаявший лед, не удержался, закинул на язык еще кубик.

– В соответствии с постулатами науки, представляемой Уистлером и его бандой, между мной и им в данный момент должна протянуться нелокальная смысловая связь. Если эта связь физически реальна, то Уистлер должен вот-вот появиться.

– А зачем он вам? – спросила Мария.

– Зачем мне Уистлер?! Затем, что из-за него я здесь! Я работал…

Кассини поперхнулся, выплюнул кубик на пол.

Мы обернулись – со стороны холла приближался Уистлер. Бодрой походкой. Барсик плелся за ним, шагах в четырех.

– Добрый день, – приветливо сказал Уистлер. – И вам, Рольф. Вы меня что, ругали? У меня последние полчаса пренеприятнейше горели уши…

– Это что, розыгрыш?

Кассини уставился на меня.

– Не понимаю…

– Вы что, ему сообщили? – с обидой спросил Кассини.

Уистлер наблюдал.

– Я не сообщал…

Я растерялся, Мария пришла на помощь:

– Вы же сами хотели его видеть, чем вы теперь недовольны?

Кассини молчал.

Уистлер взял книгу.

– Блеф, надругательство… Рольф, гляжу, ваши литературные предпочтения не поменялись… Вот Мария, между прочим, библиотерапевт, не исключено, она может вам помочь… Вам явно нужна помощь.

Уистлер вернул книгу на стол. Кассини покраснел и принялся рвать салфетку, кидать обрывки на пол. Барсик нюхал обрывки и катал их по полу черной лапой.

– Мне не нужна помощь.

– А я могу доказать, что синхронная физика не блеф, – сказал Уистлер серьезно. – Это весьма несложно.

И принялся разминать кисти, словно собирался хорошенько Кассини врезать. А я вспомнил, что синхронные физики, среди всех остальных физиков и прочих ученых, отличаются самым необузданным образом поведения, и на всякий случай приготовился вмешаться.

– Извольте, маэстро, мы все в необычайном внимании! – Кассини сделал приглашающий жест.

Уистлер подышал в ладони, потер их о шорты и предложил:

– Подумайте об артишоках.

Кассини покивал и сложил на груди руки. На лице у него образовалось выражение снисходительного сомнения, если я правильно распознал.

– Подумайте об артишоках, – повторил Уистлер.

Я подумал. Представил себе артишок. Зеленый, колючий, похожий на переросший чертополох.

– Подумали? Теперь скажите вслух: «артишоки».

Кассини закатил глаза.

– Артишоки.

Это мы с Марией произнесли вместе, Кассини брезгливо промолчал.

– Теперь «артишоки» присутствуют во Вселенной, – сообщил Уистлер. – Не артишоки как таковые, а именно ваши – представленные вами и названные вами в день весны, двадцать четвертого июля, на экзопланете Реген, система Реи, одиннадцать часов двадцать три минуты местного времени. А теперь ответьте: идея ваших артишоков существует локально на Регене или она присутствует уже и на Земле?

Я попробовал представить. Локальные артишоки. Полет через космос. Сова.

– Если «артишоки» еще не на Земле, это значит, что они распространяются в пространстве с некоей скоростью. А если у идеи есть скорость и эта скорость ограничена, то отсюда следует, что идея, безусловно, материальна. Все развитие современной науки утверждает, что подобное невозможно.

Представленное мною было глупо. Я украдкой посмотрел на Марию. Хмурилась. Представляла. Это трудно представить.

Кассини тоже хмурился. Барсик, чавкая, тупо жевал бумагу.

– Если же ваши «артишоки» уже на Земле, то, значит, информация переносится без потери времени, мгновенно, – продолжал Уистлер. – Отсюда мы делаем вывод, что пространство не есть расстояние. О чем и пытается вам рассказать синхронная физика.

Уистлер достал папиросную машинку.

– Браво! – притворно восхитился Кассини. – Наш маэстро верен себе! Сэр Ньютон успешно ошкурен и натянут на любимый синхронистский бубен!

– Ну так опровергни меня, – попросил Уистлер, настраивая папиросницу.

– Я бы мог опровергнуть тебя двадцатью способами, – ответил Кассини. – Собственно, предъявленный тобою детский силлогизм был опровергнут неоднократно…

Артишоки существуют во Вселенной. Артишоки распространяются по Вселенной. Теперь буду про это думать. Зачем? Я и так думаю про рыжую собаку. И про «Мышь Ахиллеса».

– Я могу тебя опровергнуть, а ты меня нет, – с удовольствием сказал Уистлер и подмигнул нам, ему явно нравилось дразнить Кассини.

– Чудный пример кухонной схоластики, – выдохнул Кассини. – Парадоксы, шарады, любомудрие для всех. Маэстро, я ожидал чего-нибудь более оригинального, а не вульгарного неоплатонизма. Локальный молот нелокального Вулкана, скучно, маэстро, скучно.

Но было видно, что ему не скучно, что именно этого он хотел перед последней смертью в каюте «Мыши Ахиллеса».

– Опровергни, – повторил Уистлер.

– Дешевые трюки – верный маркер псевдонауки, – заявил Кассини. – Не думал, Уистлер, что ты докатишься до арсенала ярмарочных менталистов! Что дальше? Фокус с угадыванием чисел? Чтение мыслей?! Глоссолалия?!

– Давайте фокус! – Мария хлопнула в ладоши.

Это правильно. Надо разрядить обстановку, а то они что-то разбушевались.

– Нет, давайте глоссолалию! – передумала Мария.

Барсик выплюнул бумагу, зевнул.

– Сойер погиб, пытаясь доказать существование потока Юнга, – сказал Кассини. – И утащил за собой несколько человек. Не говоря уж о его поздних последователях – они гробили друг друга тысячами.

– Это не помешало впоследствии доказать существование потока, – иронически заметил Уистлер.

– Ваши доказательства ничтожны, – отмахнулся Кассини. – Здоровая часть научного сообщества полагает, что поток Юнга протекает лишь в головах его буйных адептов.

Уистлер почесался, Барсик почесался.

– Для этого мы здесь и собрались, – сказал Уистлер. – Представить окончательные доказательства. Чтобы даже такие, как вы, отбросили сомнения…

– И для этого вы готовы рискнуть уже миллионами, – сказал Кассини. – Готовы, я знаю… Впрочем, страшно не это…

– А что? – поинтересовалась Мария.

– Страшно то, что они смогли убедить Мировой Совет в своей правоте. Вместо того чтобы обустраивать разведанную ойкумену, обживать новые миры, ресурсы тратятся на синхронную физику. Огромные ресурсы и чудовищные усилия! А где результаты, Уистлер?

Уистлер промолчал.

– Вы до сих пор не смогли передать ни одного бита, – напомнил Кассини. – Ни одного! Вам все время что-то мешает! Вы выкручиваетесь, ловко придумываете объяснения, вы превратили науку…

Кассини закашлялся, я сбегал к барной стойке, принес бутылку с водой, Кассини стал пить.

– Да, я признаю, что наука… наука к нашему времени усложнилась настолько, что на передовых ее рубежах отличить гениальность от шарлатанства стало практически невозможно. Теоремы высшей топологии понятны двум процентам землян…

– Но этого было достаточно для разработки гиперпривода, – заметил Уистлер.

Кассини не услышал. Вернее, сделал вид.

– Синхронная физика, появившаяся как ошибка гения, давно превратилась в то, от чего каждый уважающий себя ученый должен бежать. Кухонная метафизика, антинаучные методы, сомнительные инсайты, площадные озарения…

Кассини хлопнул себя по лбу и выпучил глаза. Кажется, он все-таки разгорячился. Барсик зевнул погромче. Уистлер зевнул в ответ. Хорошо ругаются, подумал я. Не то что у нас на семнадцатой станции. Слушать приятно.

– Опомнитесь, Уистлер, эта комедия давно перестала быть смешной! – сказал Кассини. – Каждый мальчишка, закончивший физмат, мнит себя Эль Сонбати! Изнуряется депривациями сна, брейн-штурмами, читательскими марафонами и прочими духовными упражнениями! Чтобы рассчитать «сорок восьмую фазу актуатора потока Юнга»!

Кассини снова стал пить, проливая на рубашку и на пол, Барсик подполз и стал лизать. Уистлер достал из кармана проволочную головоломку Марии.

– Актуатор потока! – провозгласил Кассини. – Это даже звучит как заклинание! Вы – не наука, вы – орден! Фанатики! Секта святейшего попугая! Скажите, Уистлер, у вас нет татуировки блаженного Аллана?!

На секту святейшего попугая Уистлер, по-моему, обиделся. Сжал головоломку, смял проволоку в железный комок. Сильные пальцы.

– А у вас? – спросил в ответ Уистлер. – У вас, по случаю, нет татуировки? Шпренглер, Инцисториус… ах нет, вам по душе мессир Т?

Кассини покраснел.

Некоторое время они агрессивно молчали, Уистлер улыбнулся первым.

– Вы всерьез утверждаете, что Сойер был шарлатаном? – спросил он.

– Разумеется, нет, – неприветливо ответил Кассини. – Сойер был гений. И как всякий гений, он стремился шагнуть дальше, чем это возможно. И в попытке этого шага ступил на чрезвычайно зыбкую почву. Его фантазии дорого обошлись человечеству.

– На одной из его фантазий вы сюда прилетели…

– Перестаньте повторять, на меня не действуют ваши фокусы!

Кассини опять разнервничался. Я подумал, что он очень хочет вскочить и выбежать из бара, но Кассини взял себя в руки.

– А гравитация? – спросил Уистлер. – Гравитация есть?

– Нет! – тут же ответила Мария.

Я взял сплющенную головоломку и стал ее распутывать. Как старый североитальянский вампир.

– Прекратите! – потребовал Кассини. – Я прекрасно знаю устройство ваших волчьих ям! И на меня не действуют эти пошлые трюки!

– А вы ведь повторяетесь, Рольф. Вы склонны к синхронам…

– Отстаньте…

Кассини вытащил из кармана блокнот, принялся быстро перебирать страницы, словно пытаясь отыскать заранее приготовленный для спора аргумент.

– Я вас не пойму, – примиряюще сказал Уистлер. – Просто вам не нравится, сложно вы не понимаете. Я могу сложно, если хотите, но я сомневаюсь, что ваш…

– Кстати, что там с гравитацией? – спросила Мария. – Она все-таки есть?

Ей определенно понравился случившийся спор, и за Уистлером, и за Кассини она наблюдала с явным интересом.

И мне спор понравился. Я поднял книгу, «sf: блеф, тупик, надругательство», стал листать. Хотел проверить – потрачена ли книга червями Вильямса, но никаких следов их бесчинств и столований не обнаружил. Помял страницу. Натуральная бумага. Блеф и надругательство, похоже, были червям не по вкусу.

– Ну мы гравитацией не занимаемся… – начал было Уистлер. – Разве что в самом общем понимании. Если упрощенно…

Мария выразительно вздохнула.

– Если максимально упрощенно, – продолжил он. – Упрощенно и в качестве примитивной иллюстрации можно взять простое бозонное взаимодействие…

Мария опять вздохнула.

– Ладно, гравитация есть, – признался Уистлер.

– Клоун, – сказал Кассини.

Роковой инкуб лженауки. Барсик чихнул.

– А время? – спросила Мария. – Время есть?

Уистлер взвел папиросницу и стал сворачивать папиросу.

– Время есть понятие неквантовое, им можно пренебречь, – сказал я.

И Уистлер, и Мария дружно уставились на меня.

– Тут так написано, – я показал книгу. – На четырнадцатой странице. Вот…

Я открыл четырнадцатую страницу «блефа и надругательства» и протянул Уистлеру.

Уистлер стал читать. Мы ждали.

– Кстати, вы знаете, что официальное название планеты Regen Quelle? – спросил Уистлер, не отрываясь от текста.

– Дождливый ключ? – уточнил я.

С немецким я не в лучших отношениях.

– Не совсем… Реген открыла третья экспедиция Делеона, а он, по слухам был человек весьма эксцентричный и зачастую давал новым землям своеобразные названия…

На лице Кассини образовалось кислое выражение.

– Они приземлились к западу отсюда, и три недели шел дождь. У Делеона от сырости воспалились колени, и он, мучаясь, назвал планету Чертов Дождь, разумеется, это название не прошло через кадастровый департамент, трансформировавшись в благопристойное Regen Quelle.

– Regen Quelle лучше, чем Чертов Дождь, – заметила Мария. – Хотя, с точки зрения Гёте, игра слов определенно небезупречная.

Кислое выражение на лице Кассини утвердилось.

– Вы еще не слышали главного, – сказал он.