На другом берегу

– Как что? Это же Скопас! Пракситель! Фидий! На них можно смотреть вечно…

– Ты знаешь Фидия? – удивлённо воззрилась на Марину девятнадцатилетняя Ника (сам–то откуда знает?)

– Конечно, знаю, я ведь искусствовед, – объяснила марина, и Ника, улыбнувшись, закончила за неё фразу:

– Искусствовед кирпичом в рюкзаке! А кирпич, наверное, из раскопок? Четырнадцатый век?

– Кирпич со стройки, – призналась Марина.

– Ах, со стройки… Ворованный? Теперь понятно, почему у нас самое дорогое в мире жильё.

Нет, всё-таки они с братом два сапога пара…

– Сейчас кофе пить будем, – буднично сообщила Марине Ника, как будто они всегда пили (на ночь глядя) кофе. Втроём. – Ты переоденешься? У нас не принято ужинать в халате, даже если он тебе идёт! – улыбнулась Ника. – Подожди, я сейчас…

– А Дима – это Деметриос? – спросила Марина Нику.

– Демосфен. Только не называй его так, он не любит.

– А он кто?

Он в турфирме работает, в Москве. А жить в Москве не хочет, говорит, здесь воздух лучше. А мы с мамой живём на Проспекте Мира. Они с Димкиной мамой родные сёстры… были. А теперь Димка один остался и живет как бирюк, а я к нему на выходные приезжаю. Здесь здорово!

– А ты чем занимаешься?

– В Инязе учусь. Окончу и пойду к Димке переводчиком, если возьмёт.

– Он переводчиком работает?

– Хозяином. Это его фирма. Ему переводчики нужны, и чтобы несколько языков знали. Он с ними не особо церемонится, сам работает как ненормальный и других заставляет. Зато зарплата на уровне и кататься можно бесплатно – по всему шарику! Димка говорит – «мотаться». А сам дотемна на лыжах бегает… Ненормальный!

– Это кто здесь ненормальный? Огласите весь список, пожалуйста. Я пока вижу только двоих! – присоединился к компании Дима. И уставился на Марину. – В шоколадных джинсах (которые – спасибо Нике! – после стирки в «Боше» приобрели удивительный цвет, здорово сели и теперь красиво облегали фигуру – и Марина с удовольствием в них влезла) и бледно–зелёном пушистом свитере (свитер выбирала Ника) Марина выглядела потрясающе. Она улыбнулась Диме – и у него захватило дух: «Да ты колдунья! Медея!

– Да ладно тебе, – отмахнулась Марина. – Я тридцать пять лет Медея, только не люблю это имя. Просто – Марина.

– Ха-ха-ха! – заливалась Ника. – Оба вы хороши! Два сапога пара! Придётся тебе, Димка, кирпич купить – и будете вместе кататься… при луне! – веселилась Ника.

– Тридцать пять? Ври больше! Да кто тебе поверит, ты в зеркало глянь! – Дима ухватил Марину за руку и поволок к зеркалу.

– Ух ты… Марина, ты с ним так не шути! Он тебя на каминную полку поставит и пыль вытирать не позволит! – Это Ника, вредная всё–таки девчонка.

…Из зеркала на Марину смотрела Медея. Лицо словно высечено из мрамора древним скульптором. Волосы бронзовыми ручьями сбегают по зелёному свитеру. В глазах застыло удивление. Медея смотрела и молчала. И вдруг сказала Марининым голосом: «Что уставился? Насмотришься ещё, успеешь…» (Господи, что она такое говорит!). Ника восторженно взвизгнула. Дима покраснел.

– Это не я, это ты уставилась. Давно не видела? – пришёл в себя Демосфен. – Кофе будешь?

– Давай!

– А тортик будешь? Ника, тащи торт!

– Буду. Я всё буду, – заверила его Марина.

– Всё – нельзя. На ночь вредно наедаться, – сообщил ей Дима.

– А тортик на ночь можно? – уточнила Марина.

– А как же тогда кофе пить? Я, знаешь, люблю кофе с пирожными. Сплю после него как убитый младенец («Про младенца – это он здорово!» – прыснула Марина).

– А я думала, ты после десяти километров как убитый спишь…

За дверью раздался короткий смешок. – Тсс-с! – Марина прижала палец к губам – Нас подслушивают… Ника была немедленно изобличена, а торт немедленно разрезан. Он оказался (как, впрочем, и кофе) удивительно вкусным

– Подожди, подожди… Ты уже второй кусок доедаешь, а я только первый. И как в тебе столько помещается? – пытался остановить Марину гостеприимный Дима. Марина смерила взглядом оставшийся кусочек торта и отправила его в рот.

– Ты сегодня сколько пробежал? Десять километров? А я тридцать пять, так что мне можно.

– Опять тридцать пять? Опять врёшь?! Боже, кого я в дом привёл… принёс. Врёт и врёт!

– А я два торта купила, – сообщила Ника. – Пойду за вторым, а то вы сейчас подерётесь. Обжоры! Куда в вас помещается, да ещё ночью… – веселилась Ника.

– А спортсмены все такие, бегемота со шкурой сожрут и не заметят.

– А ты спортсмен? – А ты?

– Я – нет. Я спортом никогда не занималась, – призналась Марина. – Только музыкой. – И опустив глаза, взяла с блюда третий кусочек торта и, облизнувшись, запустила в него ложечку.

– А ты вообще… откуда взялась? – спросил наконец Дима. Марина назвала станцию, с которой начался их сегодняшний (или уже вчерашний?) маршрут. – Ого! – присвистнул Дима. – Это ж отсюда километров сорок будет! А говоришь, спортом не занималась… Все бы так не занимались! Да ещё с кирпичом.

Пока он удивлялся и восхищался, Марина уплетала торт, запивая его чёрным кофе без сахара (она всегда пила без сахара – отец приучил) и слизывая с пальцев крем. Ника давилась смехом и сверкала зелёными глазами. Когда от второго торта осталась половина, Ника решительно убрала его со стола. – «Остановитесь! Надо на завтра оставить. Больше у нас нет».

– Сколько в ней жестокости! И это моя сестра… Поставит в холодильник, и рука не дрогнет! – пожаловался Марине Демосфен, и вся компания отправилась спать.

Марина успела ещё подумать, как приятно засыпать, напившись крепкого кофе и объевшись тортом! И уснула – мгновенно…

Глава XIX. Агапиму

Демосфен

…И так же мгновенно – проснулась.

В овальное окно маленькой спаленки светило солнце – Марина забыла опустить жалюзи. Спальня Марине нравилась – как, впрочем, весь этот большой и уютный дом. У неё никогда не будет – такого. Хозяин, наверное, миллионер.

Марина представила, как миллионер нёс её на руках через поле. И её лыжи нёс, и рюкзак с кирпичом, о котором Марина забыла, иначе бы давно от него избавилась. Получилось смешно: Дима шёл, роняя на каждом шагу – то рюкзак, то лыжи, то Марину. Может, поэтому у неё всё болит – каждая клеточка!

Миллионер Марине достался добрый. Он, похоже, не прочь оставить её у себя – дом–то вон какой большой! – судомойкой или горничной. Или любимой игрушкой. Только Марина не останется. Поиграли, и хватит. С ней уже поиграли однажды – и поставили пылиться на полку. На девять лет. А ей до сих пор больно, хотя об этом никто не догадывается.

Не повезло миллионеру: Марину ему не купить за все его миллионы.

Она спустилась по лестнице на первый этаж (сколько же в этом доме лестниц!), достала из рюкзака листок бумаги и написала хозяину дома записку: «Благодарю за приют и за кофе. Марина». Ещё из рюкзака была извлечена видавшая виды штормовка. Куртка исчезла бесследно: решительная Ника и впрямь выбросила её вместе со свитером. Ну и пусть. Ехать–то всего ничего, километров десять. Вчера Дима, уступив настойчивой просьбе Марины, подробно объяснил ей дорогу: через лесок до шоссе метров триста, если напрямик ехать, а вдоль шоссе – лыжня до самой станции. Теперь она не заблудится!

Марине неловко было увозить Никин свитер, но другого выхода не было: в штормовке без свитера ей не выжить. Деньги за свитер она оставила рядом с запиской.

Щёлкнув задвижкой, Марина открыла входную дверь – и на крыльце обнаружила свои лыжи. На правом креплении блестела новенькая дужка. – Димка починил! И когда успел? – восхитилась Марина. Неужели она его больше не увидит, как же она будет без него?

А может, ничего и не было? Может, ей всё приснилось? Этот возникший ниоткуда дом, и их ночное пиршество, и волшебное зеркало, в котором она увидела себя прежнюю, какой была когда–то … когда была счастлива. И Демосфен, который весь вечер не сводил с неё глаз…

Марина решительно закрыла за собой дверь. На лыжах она быстро доедет. Вот только с волосами – что делать? Платка у неё больше нет. Марина чуть не заплакала от досады. Ну как ей ехать с такой гривой, ведь шеи все свернут, оборачиваясь… Как вчера Дима. Недолго думая, она связала непокорные волосы бечёвкой от лыж, перехватив их в нескольких местах. Обмотала концы бечёвки вокруг головы и затянула крепким узлом. Если бы она могла посмотреть в зеркало, то увидела бы, что причёска получилась в точности как у античных красавиц, которых изображали на амфорах и кувшинах. Но зеркальце лежало в рюкзаке, и доставать его Марина не стала.

Всё. Можно ехать! – Марина встала на лыжи, но доехать ей удалось только до ворот, запертых на магнитный замок. Досадно. Но возвращаться Марина не собиралась. Она сняла лыжи и оценивающе оглядела ограду – чугунное литьё с замысловатыми завитушками. «Димка всё-таки дурак. Перелезть – минутное дело!» – подумала Марина и, прислонив к ограде лыжи, поставила ногу в лыжном ботинке на чугунный завиток…

Она была уже почти наверху, когда её схватили сильные руки и бесцеремонно стащили с ограды. – «Это что, такая утренняя гимнастика? Слинять, значит, решила? А кирпич забыла? А тортик доедать кто будет?» – обиженно спросил знакомый голос. Марина безуспешно пыталась выбраться из железного кольца рук.

– Пусти, медведь… Спину сломаешь! – Кольцо немного ослабло, но не разжалось. Демосфен стоял, прижимая к себе Марину и уткнувшись лицом в тугой узел бронзовых волос.

– И ты вот так – можешь уйти?! – голос Демосфена дрогнул. – Девочка моя! Нельзя же так, в одном свитере… Ты же замёрзнешь опять… Агапиму (греч.: любимая).

– Так уж сразу и агапиму? – сварливо возразила Марина. – Замёрзнешь… А кто мою куртку выбросил? – бурчала Марина, прижимаясь щекой к его мохнатому свитеру.

– А куртку мы с тобой купим, здесь недалеко бутик. Я тебя отвезу, у меня в гараже мерин. Но как же ты могла – вот так уйти? Как ты могла?!

– Мерин? Мы что, на лошади поедем? – удивилась Марина. И услышала в ответ: «Вот дура! Это я так мерс зову. Мерседес. Ну, пошли завтракать».

– А если я скажу – нет?

– Тогда отвезу тебя домой. Только давай сначала позавтракаем. Ты пиццу любишь? Ника её уже в микроволновку поставила и тортик нарезала.

И они отправились завтракать.

Бутик

После завтрака Дима повёз Марину домой. Ника устроилась на заднем сиденье роскошного серебристого «мерседеса» – «Я с вами!»

– Там бутик по дороге. Заедем, и отвезу тебя домой, – миролюбиво ответил Дима на безапелляционное заявление Марины: «Я домой поеду. Загостилась у вас». Как это он так быстро согласился? – удивилась про себя Марина. Демосфен явно не хотел её отпускать, и Марина об этом знала. Он и сейчас держал её за руку, а другой рукой держал руль. Марина отняла руку.

– А ты не убежишь?

– Это зависит от того, как ты будешь себя вести.

Ника, в присутствии Марины говорившая с братом по–русски, по дороге к бутику ныла на двух языках попеременно.

– Ди-иим, а ты деньги взял? (вредный Дима погремел в кармане мелочью). – Та псила? (греч.: мелкие деньги, мелочь) – поддела брата Ника. Ты же мне обеща-аал, там такая шубка!

– Я карточку взял.

– А денег хватит? У тебя там сколько?

– Не знаю, может хватит, может нет, там посмотрим, – отвечал сестре безжалостный Дима, и Ника начинала снова: «Ди-иим! А на шубку хватит? И к ней ещё сапожки, там такие сапожки! Ну, Демос! Паракало! (греч.: прошу, пожалуйста).

Ника странно произносила слова, и Марина не выдержала: «Хримата. Правильно говорить – хримата, а не кремата». (Демосфен подавил смешок).

–Это одно и тоже, – огрызнулась Ника. – У вас так говорят, а у нас так.

– У нас говорят: деревянные! – рассмеялась Марина.

– Это у неё островной диалект, – вклинился в разговор Дима. – Её на летние каникулы к бабушке отправляли, в деревню, там и набралась… Деревенская девчонка, что с неё спросишь…

Ника надулась и замолчала. Демосфен «добивал» сестру: «Ох, и достанется кому-то жена… В два счёта превратит миллиардера в миллионера, умеет это делать!»

Сзади всхлипнули. Нику надо было выручать, и Марина спросила: «Тебя уже сделала?»

– Меня она довела до порога нищеты, – серьёзно ответил Демосфен. – Мне кредит за коттедж десять лет выплачивать, плюс проценты. Мне машину новую покупать… А она на шубе этой помешалась, ей, видите ли, она к лицу! Мне, может, вилла в Ницце к лицу? Я ж не покупаю!

– Да ты уже купил… домик экономкласса, – отозвалась из угла Ника. – На сто первом километре от столицы.

Ответом было возмущенное сопение.

Когда они наконец доехали до магазинчика, Демосфен, как настоящий мужчина, молчал, Марину душил смех, и она с трудом его сдерживала, а Ника ныла и скулила, как молодой щенок. И оказалась права – песцовая шубка–свингер и впрямь была великолепной. Как и всё в этом необыкновенном бутике.

Ника схватила вожделенную шубку и исчезла в кабинке, чуть не сбив с ног девушку-консультанта.

– Здравствуйте, меня зовут Светлана. Я могу вам помочь?

Демосфен что-то тихо ей сказал, и через минуту она вынырнула откуда-то из недр магазина, держа на вытянутых руках переливчатое синее платье, на котором сверкали голубыми льдинками стразы (или это были не стразы?) Марина ахнула… Наверное, в таких одеждах танцевали феи в лунном свете.

А когда она вышла из примерочной в этом необыкновенном платье, ахнул Демосфен… А Светлана уже несла в примерочную целый ворох отобранных Демосфеном вещей. – «Мне ничего не надо, – твёрдо сказала Марина. – Я не буду это носить!». Демосфен посмотрел Марине в глаза и, взяв её за плечи, мягко подтолкнул к дверям кабинки: «Будешь. Ты будешь носить то, что я скажу». Он говорил – и улыбался. И Марина уступила. И пропала в примерочной на полчаса…

Демосфен терпеливо ждал. Запыхавшаяся Светлана сновала как челнок, перетаскивая туда-сюда вороха одежды: покупательница оказалась привередливой.

Покидая гостеприимный бутик, они уносили две объёмистые сумки. Ника прижимала к груди третью – с песцовой шубкой, по которой скулила всю дорогу.

– Песец – это для подростков, – объявил сестре безжалостный Дима. – А тебе мы подберём что-нибудь приличное, – повернулся он к Марине. Марина, уставшая ему возражать, покорно ждала. Тем более, что возражать было бесполезно…

Дима о чём-то пошептался с хозяином бутика, который вышел проводить гостей и с которым Дима целый час просидел за накрытым гостевым столиком, выпив несчётное количество кофе и выкурив дорогую сигару. От коньяка пришлось отказаться – Дима был за рулём. Он пошептался о чём–то с хозяином, и тот принёс Марине изящного покроя шубку необыкновенного голубовато-серого цвета, так подходившего к её волосам. У Марины захватило дух – голубая норка!

– Нет, нет! Не надо! – сказала Марина. – Но шуба оказалась у неё на плечах, а нетерпеливые руки Демосфена уже распустили хитрые узлы лыжной бечёвки, выпустив из плена её волосы, и завязали на талии Марины жемчужно-серый поясок. В шубе было тепло и уютно. Марина попыталась её снять и вернуть обратно в магазин: она знала цену вещам и представляла, сколько может стоить такое чудо (вернее, не представляла – цена была запредельной). Но Дима не позволил ей это сделать, железной хваткой стиснул Маринины плечи и вывел из магазина.

– Стой тут, я расплачусь, сумки возьму, потом Нику домой забросим, и к тебе» – буднично сказал Дима, словно они всегда так возвращались – втроём.

…Серебристый «мерседес» остановился у подъезда, и Марина вышла, придерживая обеими руками длинную шубу. По серому жемчугу меха рассыпались бронзовые волосы.

– Здравствуйте, Мариночка! Вас и не узнать! – приветствовали её вездесущие соседки. И долго смотрели вслед.

– Ну вот, а ты хотела – в штормовке и с кирпичом. На лошади! – напомнил Марине Демосфен, навьюченный как та самая лошадь. Через две недели – самых счастливых в жизни Марины – они переехали к Диме: в коттедже было удобнее. Во всяком случае – удобнее Демосфену, и Марина согласилась с мужем.

Демосфен готов был выполнить любое её желание, и Марина соглашалась, потому что было бесполезно возражать. Ему нравилось, что она соглашается – в противоположность упрямой и своевольной Нике, которую оба с нетерпением ждали каждую пятницу.

Через год у них родились близнецы – мальчик и девочка. Дети были здоровые и красивые. Сына они назвали Анастасом, а дочку Адрианой. Это – когда вырастут. А пока Марина звала их Стасиком и Анечкой, и Дима не возражал…

Часть вторая. На другом берегу

Глава XX. Столица нома Аттики

Другие берега

Ветер пах цветущими апельсинами и мелиссой. Марина сидела в плетёном кресле–качалке и лениво думала: чем ещё? – Анисом, розмарином, кардамоном и тмином! Марина улыбнулась: как же иначе? В их маленькой кондитерской к чаю всегда подавали выпечку – пирожки, булочки и домашнее печенье.

Пирожки здесь пекли особые – по старым, забытым рецептам, которых сегодня уже не найти в кулинарных книгах. Марин привезла с собой в Афины факсимильное издание «Записок по курсу кулинарной школы»

«Никитский бульвар, собственный дом, №13.

Типография Г.Г. Аралова, Москва, Тверская, угол Леонтьевскаго пер.» – затейливой старославянской вязью значилось на обложке.

Если бы три года назад Марине сказали, что она будет жить в собственном доме, да не где-нибудь, а в Афинах – столице нома Аттики, да не где-нибудь, а на улице Тодороса Колокотрониса, – она бы рассмеялась.

Три года назад Марина не представляла себе, что своими глазами увидит древний храм Посейдона в Сунионе, от которого сохранились огромные колонны (местные жители называли его «каво–колонес» (мыс с колоннами, греч.), будет собирать виноград в Каливатосе, а за арбузами и дынями ездить на остров Кос (они слаще даже узбекских, дыни с острова Кос!). Что побывает на многочисленных островах – Родос, Сими, Нимос, Нисирос, Крит… Что будет готовить голубцы в листьях цикламена, которые очень нравились детям ( а Марина больше любила капустные). Что будет жить в собственном доме в центре Афин – пусть и в небольшом, всего два этажа

На втором этаже располагалась квартира, выше – мансарда с крышей-террасой, где они с мужем любили сумерничать вечерами, уложив детей. Они сидели обнявшись и слушали любимые песни, а сверху их обнимало чёрное бархатное небо с голубыми сапфирами звёзд. Марина до сих пор не могла привыкнуть к тому, что оно так близко. Однажды она шутя вспрыгнула на скамью и протянула к небу руки: «Хочешь, достану тебе звезду?». Демосфен сгрёб жену в охапку и, бережно опустив на ноги, помотал головой: «Охи (нет). Уже достал». И добавил: «Ты осторожнее! Иногда звёзды падают»…

Другая жизнь

С того дня, как они переехали в Афины, всё и всегда было так, как хотела Марина. Они объездили всю страну (что оказалось нетрудно), взяв напрокат шикарные мотоциклы.

– Медовый месяц на «Ямахе» – смеялась Марина (водить она научилась ещё в России).

– Медовый месяц у нас с тобой был пять лет назад, – напомнил жене Демосфен.

–Да? – Удивилась Марина. – А мне кажется, он ещё не закончился!

Они побывали везде, где только можно было побывать. Марина своими глазами увидела древние скульптуры из Микен, Спарты, Пилоса, Фессалии, с Кикладских островов… Демосфен отовсюду увозил с собой их миниатюрные копии, и дом стал напоминать Марине второй этаж Пушкинского музея изобразительных искусств на Волхонке.

А первый этаж целиком занимала кондитерская: небольшая, всего двенадцать столиков. Торговали в кондитерской и «на вынос» – всем хотелось унести домой пакет горячих, тающих во рту пирожков, и покупателей у них хватало. Пирожки просто разлетались!

На кухне работали шестеро женщин. Марина наняла их очень простым способом: дала в местной газете объявление на русском языке (!) без перевода (!), рассудив, что русская кухня в русском исполнении только выиграет. – «Пирожки в авторской редакции!» – смеялась Марина. Демосфен ей не мешал.

На объявление откликнулись сразу же. И в просторной пекарне, оборудованной мощными вытяжками и итальянской техникой (Демосфен и не ждал, что Марина выберет греческую), журчащим ручейком лилась русская речь, и на душе у Марины теплело, стоило ей войти…

В больших жарочных шкафах пеклись воздушные заварные куличи; затейливо плетёные, облитые сладкой помадкой выборгские кренделя; сдобные колбовые пирожки с нездешними начинками: с капустой и белыми грибами, с картошкой и жареным луком, с рисом, изюмом и яйцом, а ещё морковные и яблочные…

На плите в глубоких сотейниках жарились в кипящем оливковом масле пузатые левашники (маленькие пирожки из тонкого теста на коньяке) с начинкой их абрикосового, персикового, яблочного и сливового повидла. Подавались левашники подсушенными на салфетках (чтобы стекло масло) и посыпанными сахарной пудрой.

А твёрдые витые маковники, которые так непросто разгрызть! А забавные крендельки в виде фигурок – куколки, домики, черепашки, ёлочки – которые так полюбились детям (ведь прежде чем съесть, с ними можно было поиграть!)

Пирожки расхватывали на лету, и работы на кухне хватало. Хозяйка работницам нравилась – тихая, немногословная, всегда приветливая. Но, как говорится, в тихом омуте черти водятся! Уступчивая Марина, когда дело касалось главного – то есть рецептуры пирогов и плюшек – превращалась в настоящую мегеру: топала ногами и требовала неукоснительного соблюдения каждой буквы и каждой запятой драгоценных старинных рецептов, всерьёз угрожая увольнением. Причём никогда не кричала, ледяным голосом чеканя слова.

– Шаг вправо, шаг влево – расстрел! – шутили работницы, замешивая тесто. – Впрочем, шутили они только в отсутствие Марины. А после того, как Марина уволила одну незадачливую «пирожницу», сказавшую ей: «Да сдалась мне твоя книжка, я и сама с руками, что я, пирогов не напеку?» – шутить перестали. Марина уволила работницу без сожаления, и пока не нашла замену – стояла у плиты сама: сезон в разгаре, покупатели валом валили.

Пятеро оставшихся у Марины работниц, конечно, справились бы с работой. Но пострадали бы пирожки, а этого Марина допустить не могла.

Первый раз в жизни ем пирожки, испечённые искусствоведом! – смеялась приехавшая к ним на зимние каникулы Ника, уминая за обе щеки всё, что ставила перед ней Марина. – Это круто!

Остальным, включая Марину, было тогда не до смеха. К счастью, замена нашлась быстро…

– Ешь, ешь. Похудела–то как! – Марина закармливала Нику пирожками, с удовольствием наблюдая, как она ест – жмурясь от удовольствия и облизывая пальцы. Сама Марина есть не успевала: договор с издательством не ждал, и переводить приходилось ночами, как когда–то в Москве. Благодарение богу, замена нашлась быстро…

Кормили в кондитерской по–русски: то есть брякали на стол всё сразу – и каждый выбирал, что ему нравится. У них уже появились постоянные покупатели, уносившие с собой красивые фирменные пакеты со свежей выпечкой (Демосфен их заказывал специально, с надписями на двух языках: «У самовара я и моя Маша», «Не красна изба углами – красна пирогами», «Чай пить – не дрова рубить»).

Были и завсегдатаи, любившие посидеть у Марины за чашечкой кофе или чая. Кондитерская так и называлась – «У Марины»

Кофе в кондитерской был на все вкусы: традиционный турецкий; экзотический индийский – с гвоздикой и чёрным перцем; изысканный арабский – с яичным желтком, с карамелью и много ещё с чем; мягкий, бархатный варшавский – со взбитыми сливками, и восхитительный глясе с шариком сливочного мороженого в запотевшем от холода стеклянном бокале с обязательной соломинкой – бело–голубой, в традиционных национальных цветах. – Марина была выдумщица!

На высоких табуретах красовались пушистые коврики с забавными «бомбошками», вместо традиционных ламповых плафонов и столь же традиционных свечей – с потолка свисали тканевые абажуры цвета густых сливок с золотой бахромой. На стенах висели связки баранок и сушек, и можно было брать, кому что нравится. На столике в углу – красовался пузатый ведёрный самовар с горячим чаем. Здесь же – блюдечки с листиками мелиссы, лимоном и сахаром, стаканы в затейливых железных подстаканниках. Марина привезла их из России и искренне верила, что чай в таких стаканах вкуснее.

За стойкой бара размещалась жаровня с горячим песком, в котором томились медные турки с кофе. У жаровни колдовал паренёк лет шестнадцати. Жонглируя турками с ловкостью профессионального фокусника, паренёк успевал управляться с двумя кофемашинами и улыбаться клиентам. Улыбался он так же, как варил кофе, – неотразимо.

– Где ты его нашла? Красивый, как Нарцисс, и кофе у него получается божественный! – говорили Марине соседки. Немногословная Марина пожимала плечами – «Сам пришёл, я не искала». Соседки ей, конечно же, не верили…

Глава XXI. Выдумщики

Носящий имя бога