скачать книгу бесплатно
– Иначе говоря, – заключил Гурни, – шесть брутальных стволов не брутальнее одного брутального ствола. Брутально, как ни крути.
Хардвик ухмыльнулся.
– И еще одно непонятно: у всех потерпевших машины были черные.
– Вроде популярный цвет у “мерседеса”?
– Примерно тридцать процентов выпуска этих моделей красят в черный цвет, еще процента три – черный металлик. Выходит, одна треть – тридцать три процента. Вот в чем странность: казалось бы, из шести машин черных должно было бы попасться штуки две, если только цвет не был решающим фактором.
– А чем может быть важен цвет?
Хардвик пожал плечами, перевернул стакан и вылил себе в рот последние капли кофе.
– Еще один хороший вопрос.
С минуту они сидели молча. Гурни попытался было выстроить “странности” в ряд, усмотреть между ними логическую связь, потом оставил эту затею. Он знал, что, прежде чем сложится весь пазл, надо узнать гораздо больше подробностей.
– А что ты знаешь о Максе Клинтере?
– Макси – особая статья. Своеобразный тип.
– В каком смысле своеобразный?
– С историей. – Хардвик задумался на мгновение, потом издал скрипучий смешок. – Вот бы свести вас вместе: Шерлок, гений дедукции, и капитан Ахав.
– А кто кит?
– А кит – Добрый Пастырь. Макси всегда это любил: вцепиться зубами и не выпускать, – но после неудачи, угробившей всю его карьеру, он стал воплощением сумасшедшего упорства. Поймать Доброго Пастыря – это была не просто главная, а вообще единственная цель его жизни. А многие люди от этой цели отступились. – Хардвик покосился на Гурни и вновь издал резкий смешок. – Занятно посмотреть, какую херню вы замутили бы с Ахавом.
– Джек, тебе никто еще не говорил, что смеешься ты, как вода в унитазе шумит?
– Никто из тех, кто просил меня помочь. – Хардвик встал и потряс стаканом из-под кофе. – Вот чудеса, как быстро организм превращает эту жидкость в мочу. – И вышел из комнаты.
Через пару минут Хардвик вернулся, примостился на подлокотнике кресла и продолжил как ни в чем не бывало:
– Раз тебя интересует Макси, начну со знаменитого случая с бандой из Буффало.
– Знаменитого?
– В нашем западном захолустье. Такой важный хрен, да из самой полиции Нью-Йорка, о нем, конечно, не слышал.
– А что там произошло?
– Да был в Буффало один главарь шайки, некий Фрэнки Бенно, организовал сбыт героина на западе штата. Все об этом знали, но он был ловкий и осторожный, к тому же его крышевала кучка политиков. Макси это все задолбало. Он решил во что бы то ни стало допросить Фрэнки, хотя формально задержать его было не за что. Задумал “достать подонка и подловить на ошибке”. Это были последние слова, которые он сказал жене перед выходом. А сам отправился в ресторан, где тусовался Фрэнки и его ребята, – в здании, которое принадлежало самому Фрэнки.
Гурни первым делом подумал: “достать подонка и подловить на ошибке” – весьма сомнительная цель. Впрочем, сразу же вспомнил, что и сам не раз так делал, только называл это “оказать давление на подозреваемого и проанализировать его реакцию”.
Хардвик продолжил:
– Приходит, значит, Макси в ресторан, одетый как бандит. Идет прямо в дальний зал, где вся шайка тусовалась, когда не мочила народ. В зале два бандита, посасывают пасту с моллюсками. Макси подходит к ним, достает пушку и “мыльницу”. Говорит, выбирайте, что снимать: или как ваши мозги разлетаются, или как вы друг другу члены сосете. Решать, мол, вам. Десять секунд на раздумье. Или хватайте друг друга за члены, или мозги размажу по стенке. Десять… девять… восемь… семь… шесть…
Хардвик наклонился к Гурни, глаза его блестели, он явно увлекся своим рассказом.
– Но только Макси близко к ним подошел… что-то близковато… один из бандитов как выхватит у него пушку. Макси отшатнулся и сел на жопу. Щас, кажется, говно из него и вытрясут, но он вдруг бросает косить под бандита и давай вопить, что он только притворяется, на самом деле он просто актер. Говорит, его подослали, и все равно никто бы не пострадал, пистолет, мол, ненастоящий. Прям плачет. Ну бандиты проверили пушку. Ясный перец, пугач. Начинают допытываться: что за хрень, кто его подослал и так далее. Макси божится, что не знает, что с тем человеком он должен был встретиться на другой день: отдать фотоаппарат и пленку с отснятым минетом и получить свои пять штук. Тут один из бандитов выходит на улицу позвонить – мобильных тогда еще не было. Возвращается и говорит Макси, мол, пойдешь с нами наверх, мистер Бенно расстроен. Макси, кажется, вот-вот обосрется, умоляет его отпустить. Но его ведут наверх. Там у них укрепленный офис. Стальные двери, замки, камеры. Сверхбезопасность. Там, наверху, поджидает Фрэнки Бенно и еще двое. Макси вводят в святая святых, и Фрэнки встречает его долгим, тяжелым взглядом. Потом мерзко улыбается – так, будто его только что осенило. “Снимай штаны”, – говорит. Макси всхлипывает, как маленький. “Снимай штаны, сука, и гони сюда камеру”, – повторяет Фрэнки. Макси отдает ему камеру, а сам жмется к стеночке, лишь бы подальше от этих парней. Снимает куртку и рубашку, потом спускает штаны. А ботинки-то не снял. Сидит, значит, на полу, пытается стащить штаны, да ногами в них запутался. Фрэнки его подгоняет. Четыре бандита усмехаются. И тут вдруг Макси как оторвет руки от штанов – и в каждой по пистолету, аккуратненькие такие “зиги” тридцать восьмого. – Хардвик сделал сценическую паузу. – Ну как, чё думаешь?
Первое, о чем подумал Гурни, была его собственная спрятанная “беретта”.
Потом он подумал о Клинтере. Тот хоть и был аферист и, похоже, чокнутый, сумел-таки придумать сложный сценарий и разыграть его в напряженной обстановке. Сумел сманипулировать импульсивными и жестокими людьми, сумел заставить их сделать как раз то, что ему нужно. Для копа под прикрытием, как и для фокусника, нет умения полезней. Но что-то такое промелькнуло в этой истории, что Гурни почуял некрасивую развязку.
Хардвик продолжал:
– То, что случилось дальше, потом тщательно расследовало ФБР. И все равно они не добыли информации, кроме слов самого Макса. А тот не мудрствуя заявил: мол, усмотрел непосредственную угрозу жизни, действовал соответствующе, применил силу, как того требовали обстоятельства. В итоге уложил пятерых бандитов и ушел – без единой царапинки. С этого дня и вплоть до той ночи, пять лет назад, когда он спустил свою карьеру в унитаз, Макса Клинтера окружала аура несокрушимости.
– Не знаешь, что он сейчас делает, чем зарабатывает на жизнь?
Хардвик ухмыльнулся.
– А как же. Оружие продает. Необычное. Коллекционное. Всякую армейскую хрень. Может, даже “дезерт-иглы”.
Глава 8
Сложный проект
Ким Коразон
В 11:15, когда Гурни вернулся от Хардвика, он увидел, что красная “миата” уже стоит у боковой двери. Гурни припарковался рядом, Ким убрала телефон и открыла окно.
– Я как раз собиралась вам звонить. Стучала в дверь – никто не открыл.
– А ты рано.
– Я всегда приезжаю заранее. Не переношу опозданий. Это у меня вроде фобии. Мы можем прямо сейчас поехать к Руди Гетцу, если только у вас нет срочных дел.
– Сейчас вернусь.
Гурни зашел в дом и направился в ванную. Потом проверил автоответчик. Ничего. Проверил почту на компьютере. Только для Мадлен.
Он снова вышел на улицу, и в нос ударил запах влажной земли. Запах этот, в свою очередь, вызвал в памяти стрелу на грядке – красные перья, черное древко, плотная бурая почва. Он отыскал глазами это место, словно ожидая…
Но на грядке ничего не было.
“Разумеется. С чего бы там что-то было? Что за дрянь со мной творится?”
Он обошел “миату” и сел на низкое пассажирское сиденье. Ким, подпрыгивая на кочках, проехала через пастбище, мимо амбара, мимо пруда, и вырулила на дорогу из грязи и гравия, которая спускалась с горы вдоль ручья. Когда они выехали на трассу и поехали на восток, Гурни поинтересовался:
– Сегодня возникли новые трудности?
Она поморщилась.
– По-моему, я становлюсь слишком нервной. Кажется, психиатры называют это сверхбдительностью?
– В смысле постоянно все проверять на случай опасности?
– Да, постоянно все проверять, так навязчиво, что угроза чудится уже везде. Как если бы пожарная сигнализация срабатывала каждый раз, когда включаешь тостер. А я правда оставила эту ручку на столе? А эту вилку я уже точно мыла? А разве этот цветок не стоял на два дюйма левее? Все в таком духе. Как вчера вечером. Я на час отлучилась, прихожу, а в ванной горит свет.
– Ты уверена, что выключила его перед уходом?
– Я всегда его выключаю. Но и это не все. Мне почудился запах мерзкого одеколона Руди. Слабенький, едва различимый. Я стала бегать по квартире и принюхиваться, на секунду показалось, что опять пахнет. – Она раздраженно выдохнула. – Понимаете? Я сама не своя. Кому-то мерещатся видения. А мне вот запахи.
Несколько миль они проехали молча. Вновь пошла морось, и Ким включила дворники. После каждого взмаха они противно скрипели. Но Ким, казалось, этого не замечала.
Гурни рассматривал ее. Одета аккуратно, неброско. Правильные черты лица, темные глаза, очаровательный рот. Блестящие каштановые волосы. Гладкая кожа отдавала средиземноморским золотом. Красивая молодая женщина – полна идей и стремлений, не зацикливается на себе. И умная. Это Гурни в ней нравилось больше всего. Но вот что странно: при ее уме связаться с таким подозрительным типом, как Робби.
– Расскажи еще что-нибудь об этом Мизе.
Он подумал было, что Ким не расслышала: так долго она не отвечала.
– Как я уже сказала, у него дома была нездоровая ситуация, он рос в нескольких приемных семьях. Для некоторых это оканчивается нормально, но для большинства – нет. Я так и не узнала подробностей. Просто он казался другим. Глубоким. Даже чуть-чуть опасным. – Она задумалась. – А еще, я думаю, меня привлекало то, что Конни его терпеть не могла.
– Поэтому он тебе понравился?
– Думаю, что она его терпеть не могла, а мне он понравился по одной и той же причине: нам обеим он напоминал моего отца. Папа был по-своему сумасброд, и у него было безумное прошлое.
Папа. Временами это слово поднимало в Гурни волну грусти. Он испытывал к отцу сложные чувства – большей частью подавленные. То же самое он чувствовал, думая о себе как об отце двух сыновей, одного живого и одного покойного. Когда волна грусти пошла на спад, Гурни поспешил отвлечься – перешел к другому вопросу, связанному с проектом Ким.
– По телефону ты начала рассказывать о Максе Клинтере, он показался тебе странным. Кажется, так ты сказала?
– Очень эмоциональный. Более чем эмоциональный.
– Более чем?
– О да. Он говорил, как параноик.
– Почему тебе так показалось?
– Его взгляд. Такой “я знаю ужасные тайны”. Все твердил, что я не понимаю, во что ввязываюсь, что я рискую жизнью, что Добрый Пастырь – само зло.
– Кажется, он тебя напугал.
– Еще как. “Само зло” звучит избито. Но он говорил это так, что воспринималось всерьез.
Через несколько миль навигатор Ким направил их с трассы 28 на съезд в Буасвиль. Они ехали вдоль белого порожистого потока, бурного из-за талой воды, потом выехали на Маунтинсайд-драйв – головокружительный серпантин среди хвойного леса. Затем свернули на улицу Фэлконс-Нест. Таблички с номерами домов здесь располагались у подъездных дорожек, а сами дома прятались за густой живой изгородью или высокими каменными стенами. Дорожки встречались нечасто: по прикидкам Гурни, не меньше четверти мили от соседа до соседа. Последним номером был “Двенадцать” – слово выгравировано рукописным шрифтом на медной табличке, прикрепленной к одной из двух каменных колонн по бокам дорожки. Каждую из колонн венчал каменный шар размером с баскетбольный мяч, а на шарах свирепо растопырили когти и крылья каменные орлы.
Ким свернула на ухоженную мощеную дорожку и медленно поехала сквозь аллею из густых рододендронов. На выезде из аллеи дорожка стала шире: они подъехали к дому Руди Гетца – угловатому сооружению из стекла и бетона, мало похожему на жилой дом.
– Ну вот, – проговорила Ким нервно и возбужденно, останавливаясь у бетонных консольных ступеней, которые вели к металлической двери.
Они вышли из машины, поднялись по ступеням и уже собирались постучать, как вдруг дверь отворилась. Навстречу им вышел невысокий коренастый человек с бледной кожей, жидкими седыми волосами и нависшими веками. Он был одет в черные джинсы, черную футболку и почти белый льняной пиджак. В руках у него был небольшой толстый стакан с бесцветной жидкостью. Гурни подумал, что он похож на продюсера порнофильмов.
– Привет, рад видеть, – обратился он к Ким с дружелюбием ленивого ящера. Потом смерил взглядом Гурни и изобразил пресную улыбку. – Вы, наверно, знаменитый детектив-консультант. Очень приятно. Входите. – Он пропустил их, стаканом указывая на вход. Затем бросил взгляд на серое небо. – Погодка-то дерьмовая.
Внутри дом оказался столь же резко современным и угловатым, как и снаружи: кожа, метал, стекло, холодные цвета, полы из белого дуба.
– Что будете пить, детектив?
– Ничего.
– Ничего. Хорошо. А вы, мисс Корасон? – Он произнес эту фамилию с таким подчеркнуто испанским акцентом, что вместе с ухмылкой это смахивало на приставание.
– Можно просто воды?
– Воды. – Он кивнул и повторил это слово, словно то была не просьба, а интересное наблюдение. – Хорошо. Входите, садитесь. – Он указал стаканом в сторону огромного, как в соборе, окна. В эту минуту в просторную комнату на удивление бесшумно въехала молодая женщина на роликах в обтягивающем черном трико – въехала и тут же исчезла за дальней дверью.
Гетц подвел их к шести креслам из матового алюминия, расставленных у овального акрилового кофейного столика. Рот его расплылся в подобии улыбки, ошеломляюще неприветливом.
Когда они уселись, через комнату вновь пронеслась девушка на роликах – и вновь скрылась за дверью.
– Клаудия, – объявил Гетц и подмигнул, словно раскрывая секрет. – Симпатичная, а?
– Кто это? – спросила Ким. Похоже, этот спектакль ее ошарашил.
– Моя племянница. Приехала в гости. Любит кататься. – Он помолчал. – Но к делу, да? – Улыбка мгновенно исчезла – видимо, время для болтовни прошло. – У меня для вас отличные новости. “Осиротевшие” заняли первое место в зрительском голосовании.
Ким, казалось, больше смутилась, чем обрадовалась.
– В голосовании? Но как вы…
Гетц ее перебил.
– У нас есть собственная система оценки предложенных программ. Мы делаем репрезентативную нарезку по материалам шоу, показываем подкаст достаточно широкой аудитории и получаем обратную связь. И суперточные прогнозы.
– Но какой материал вы использовали? Мои интервью с Рут и Джими?
– Фрагменты. Репрезентативные фрагменты. Плюс немного дополнительной информации, обозначить контекст.
– Но эти интервью я снимала на любительскую камеру. Они не предназначены…
Гетц перегнулся через стол навстречу Ким.
– Этот вот “любительский” эффект в данном случае как нельзя кстати. Иногда необработанные записи – то что нужно. Они говорят зрителю: здесь честность. И ваш вид говорит то же самое. Вдумчивая. Открытая. Молодая. Невинная. Вот что сообщили нам зрители пробного ролика. Я не должен был вам этого говорить, но скажу. Ведь я хочу, чтобы вы мне доверяли. Они в вас влюбились. Просто влюбились! Нас с вами ждет большое будущее. Что скажете?
Ким уставилась на него, приоткрыв рот.
– Не знаю. Я… то есть они видели просто отрывок интервью?
– Ну, кое-где мы упаковали его в объяснения, чтобы обозначить контекст, – мы и в передаче так сделаем. Если вам интересно, наш тестовый ролик представляет собой часовое шоу, составленное из презентаций четырех программ, по тринадцать минут каждая. То есть в него вошло ваше интервью и три другие записи. Такого рода тестовые ролики называются “В эфир или в сортир?”. Некоторым это название кажется грубым. Но мы его взяли не просто так – оно пробуждает инстинкты.
Слово “инстинкты” Гетц произнес задушевным, чуть ли не благоговейным голосом. Хотите знать, в чем секрет успеха наших новостей? Он прост. Мы будим инстинкты. Когда-то телекомпании думали, будто новости есть новости, а развлечения есть развлечения. Ну и разорялись на новостных программах. Не подозревали, какой клад тут зарыт. Воображали, что новости – это голые факты, изложенные как можно скучнее.
