скачать книгу бесплатно
Et, corps ? corps, tissе instinct d'amour puissant!»
Et je voulais les fusionner en moi-m?me, en moi-m?me.
Elle tremblait toute; j'avais la bouche enflammеe
Collеe ? ses mains qui coulent des parfums, —
L'odeur du cumin еtait, le Baume vivant des champs;
La poitrine vierge avait un go?t amer, —
Tel est l'amande et le laurier, il est tel, Verneuil,
Lait de ch?vre de haute montagne;
J'ai pris la force de la l?vre, en riant de la rеcalcitrante,
Et un long baiser comme une еternitе еtait long,
Il a tissе dans un seul corps, il a fusionnе leur ardeur.
Se pencha, elle siffla dans la passion avide,
Et la poitrine ? l'еtroit, sous la caresse de l'impitoyable,
Avec des gеmissements sourds, elle s'est soulevеe durement.
Il y avait une joue dans le feu, et le regard еtait obscurci.
Dans la folie, les dеsirs, les l?vres, les gеmissements,
Puis le calme de la nuit, perturbant le sommeil rural,
Couper ? travers le cri de l'amour, si terrible, si fort,
Que les crapauds, engourdis, se cachaient dans les coulеes,
Chouette et caille;
Et soudain, dans le silence confus de l'univers
Le vent s'est levе et l'appel s'est figе:
Avec une menace sourde, le loup a traversе trois fois.
L'aube l'a chassеe. Et j'ai errе dans les еtendues,
O? sentait sa chair dans le souffle des champs;
Comme une ancre jetеe au fond de mon ?me,
J'еtais prisonnier de ces yeux.
La chair nous combinait et l'еvasion еtait vaine:
Ainsi encha?ne la cha?ne des deux for?ats pour toujours.
ПОХМЕЛЬЕ
Amor покинул Алексея Федоровича. Вино любви было допито до дна, и он пребывая уже в каком-то тумане, открыл глаза в комнате, где квартировал у Ширко. Было шесть утра. Жак Элизе Реклю, мирно посапывал на соседней кровати, а Алексей Федорович, повернувшись набок, вдруг обнаружил, что весьма сильно пропотел за ночь. В прочем, как он вернулся из Английского сада, его память не давала однозначного ответа. Сознание его, не окончательно приняло наступающее утро и в нем еще стойко присутствовал дух той, вчерашней волшебно-сказочной атмосферы набережной Promand du Lac.
Жак, – позвал француза Алексей Федорович. Но Реклю не отозвался. – Жак, проснитесь. Прошу вас! – повысив голос вторично позвал он.
Да. Что в самом деле? – не открывая глаза отозвался секретарь.
Дело наиправёйшей важности, от вас зависит воскресну я сегодня или нет.
То есть как воскресните? Боже. Позвольте, если вы умерли, то почему я слышу вас?
Я в Париже умер, но тело мое воскресила любовь, а вот душа моя и разум еще нет.
И что вы от меня хотите? Кстати, почему у вас голова вся мокрая. Вы где были этой ночью? Мы с Леонидом Эммануиловичем, очень, очень за вас беспокоились.
Скажите, Жак. Вы знаете Кальвина? Мне он очень нужен.
Вы имеете ввиду «Женевского папу»? Или кого-то другого?
Я не знаю, но думаю, что его. Он здесь жил?
Жил, но другим жить не давал.
Это как?
Послушайте время раннее и очень хочу еще спать. Это длинная история и не сейчас мне ее вам рассказывать.
Но, если кратко, что вы можете мне об нем сказать. Прошу мне очень надо.
Реформатор, церкви христовой. Такой ответ вас устроит?
Не совсем, где я могу познакомиться с его трудами и как его найти?
В Biblioth?que de Gen?ve, там все его сочинения, а проповедовал он в Cathеdrale Saint-Pierre de Gen?ve, но только он давно умер.
Иногда мертвые говорят больше, чем живые. Что ж мне пора. Благодарствую за открытые вами сведенья об интересующем меня лице. Без сомнения, я спасен вами и теперь буду помнить вашу снисходительность за то, что разбудил вас в столь ранний час с расспросами, а вы даже не обозлились на меня.
Да что вы. Но куда вы сейчас. Еще очень рано и к тому же вид у вас какой-то не совсем здоровый. Скажите вы хорошо себя чувствуете?
Знобит немного, а так все в порядке, спасибо за заботу, – сказал Алексей Федорович, и встал с постели.
Куда это вы, Алексей Федорович? – Вошел, неожиданно, в комнату Ширко.
Он, к Кальвину, – сказал Реклю.
Да вы весь горите. Вы больны! У вас явный жар!!! Зачем же вам, такому, к Кальвину идти? Ведь он давно умер! – Сказал удивленно Ширко.
Мне надо в Кафедральный… как его там?
Храм Святого Петра, – внес ясность Реклю.
Да! У меня там дело, – сказал Алексей Федорович.
Он мне сказал, что ему необходимо воскреснуть, – пояснил Реклю.
Я сейчас вам водки принесу, вот вы и воскресните, Алексей Федорович. И не надо в такой ранний час идти ни в какие музеи.
Нет, водка ни к чему. Я, итак, в каких-то миражах нахожусь, – ответил Алексей Федорович.
Тогда лягте и поспите еще, а я за доктором схожу, потому что у вас болезнь и это очевидно, – сказал Ширко.
Нет, не уходите! Если вы и вправду хотите мне помочь, то расскажите мне про этого Кальвина, мне учиться у него надо, – сказал Алексей Федорович.
Помилуйте, я почти ничего не знаю о нем…. Разве что… ну он основатель кальвинизма то бишь системы христианского богословия. Доктрины изобрел предопределения (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%BE%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5) и абсолютного суверенитета Бога в спасении человеческой души от смерти и вечного проклятия, в которых он развил учение Святого Августина (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%B2%D0%B3%D1%83%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BD), ну и там других христианских богословов. Вот, собственно, и все, что мне о нем известно.
Ага! Я понял, не революция, а реформация должна произойти в России. Мне нужна ручка и бумага. Я буду писать! – мгновенно воодушевился Алексей Федорович.
Через некоторое время Алексей Федорович, уже изготовившись сидел за письменным столом.
Открытое письмо к социалистическим партиям России
Кровавые январские дни в Петербурге и в остальной России поставили лицом к лицу угнетенный рабочий класс и самодержавный режим с кровопийцей-царем во главе. Великая русская реформация началась. Всем, кому действительно дорога народная свобода, необходимо победить или умереть. В сознании важности переживаемого исторического момента, при настоящем положении вещей, будучи, прежде всего, реформатором и человеком дела, я призываю все социалистические партии России, немедленно войти в соглашение между собой и приступить к делу вооруженного восстания против царизма. Все силы каждой партии должны быть мобилизованы. Боевой технический план должен быть у всех общий. Бомбы и динамит, террор единичный и массовый, – все, что может содействовать народному восстанию. Ближайшая цель – свержение самодержавия, временное правительство реформаторов, которое немедленно провозглашает амнистию всем борцам за политическую и религиозную свободу – немедленно вооружает народ и немедленно созывает Учредительное Собрание на основании всеобщего, равного, тайного и прямого избирательного права. К делу, товарищи! Вперед, на бой! Повторим же лозунг петербургских рабочих 9-го января – свобода или смерть! Теперь всякая проволочка и неурядицы – преступление перед народом, интересы которого вы защищаете. Отдав все свои силы на службу народу, из недр которого я сам вышел, – бесповоротно связав свою судьбу с борьбой против угнетателей и эксплуататоров рабочего класса, всем сердцем и всей душой буду с теми, кто займется настоящим делом настоящего освобождения пролетариата и всей трудящейся массы от капиталистического гнета и политического рабства.
Алексей Карамазов.
JEAN CALVIN
Те, чью невинность я хотел бы защитить,
сумели последовать за мной в небольшой книжице.
Пусть же, пылая ревностным и святым стремлением к познанию,
они, наконец, получат от меня эту большую книгу.
Жан Кальвин
Женева, пропитанная солнцем, запахом водорослей и странными тенистыми улочками, встретила Алексея Федоровича этим февральским днем приветливо, тепло и радужно.
Этот город, основанный римлянами на протяжении всей своей истории, всегда стремился к независимости. Но окончательное освобождение от католических епископов и савойских герцогов стало возможным с появлением проповедника протестантского толка Жана Кальвина – уроженец Нуайона в Нормандии, бежавшего из Франции в Женеву в 1536 году. Принятие протестантизма позволяло рассчитывать на свободу от могущественных католических священников, всегда стремящихся поглотить Женевскую республику. А суровая аскетичность новой доктрины, противоречащая пышности католической церкви, соответствовала настрою местной буржуазии.
Алексей Федорович ехал в санях к домашней церкви Жана Кальвина – Собору Святого Петра и часовни Маккавеев. В прошлом IV веке это была резиденцией католического епископа, а с 1160 года, при Ардусии де Фосиньи, князе-епископе Женевской епархии было начато строительство большого крестообразного собора в стиле поздней готики, лишенный сводчатой перегородки, боковых часовен и всех декоративных произведений искусства, резко контрастирующий с интерьером средневековых церквей. Его главный, неоклассический фасад был пристроен в XVIII веке, а большая боковая часовня, примыкавшая к входным дверям собора в стиле готического возрождения, построенную в XIV веке, использовали как хранилище, а после Реформации как зал для лекций. А в 1878 году она была вновь освящена и богато отреставрирована, заново в 1890 году. А в середине XV века, немецкий художник Конрад Витц (https://translated.turbopages.org/proxy_u/en-ru.ru.a8be60e4-63adadd6-6a043c0e-74722d776562/https/en.wikipedia.org/wiki/Konrad_Witz) написал для собора алтарный образ Святого Петра.
«Господи Боже, как бы тебе ни хотелось, чтобы Твое солнце светило на землю, чтобы осветить нас, пожелай ясностью Твоего Разума просветить мой разум и мое сердце, чтобы направить меня на Твой путь.
Забудь мои прошлые проступки, простив их мне по твоей бесконечной милости, как ты обещал всем, кто будет молиться тебе от всего сердца.
Увеличивай мне свою благодать каждый день, пока не приведешь меня к полному убеждению в Своем Сыне, Иисусе Христе, нашем Спасителе, который является истинным солнцем нашей жизни, сияющим днем и ночью, без конца и во веки веков; и что бы я ни делал, пусть я всегда буду смотреть на него дальше к цели, которую ты мне поставил».
Augmente-moi chaque jour ta gr?ce, jusqu’? ce que tu m’aies amenе ? la pleine conviction de ton Fils, Jеsus-Christ notre Sauveur, qui est le vrai soleil de nos vies, luisant jour et nuit, sans fin et pour toujours ; et quoi que je fasse, que je regarde toujours plus loin vers le but que tu m’as fixе.»
Эти слова ясно и четко прозвучали в сознании Алексея Федоровича, как только он вошел в Собор. Массивные двери вдруг захлопнулись, по преданию, на всех протестантских церквях в Женеве, были установлены часы и как только наступал час мессы двери их запирались, так и случилось и в этот раз. Алексей Федорович, слегка вздрогнул и прошел во внутрь.
Интерьер храма почти не имел никаких украшений. От католического "наследства" остались витражи, резные хоры, кафедра и резные капители колонн с изображением русалок и разных монстров. Здесь же находится и невысокий аскетичный "стул Кальвина". Он остановился возле него, обильный пот катился с него, все плыло перед ним и сам он находился в каком-то полубредовом состоянии.
С чем пришел? – услышал он громогласный голос.
Веру потерял, теперь не знаю, как ее обрести, – ответил Алексей Федорович.
Так стой и слушай!
Почти вся наша мудрость – во всяком случае заслуживающая наименования истинной и полной мудрости – разделяется на две части: знание о Боге и обретаемое через него знание о самих себя. Оба эти вида знания соединены друг с другом таким множеством связей, что не всегда легко отличить, который из них предшествует другому и порождает его. Во-первых, никто не может созерцать самого себя, не обратившись сразу же к созерцанию Бога, которым живёт и движется. Ведь ясно, что способности, заключающие в себе всё наше достоинство, принадлежат вовсе не нам, что всей своей силой и добродетелью мы обязаны Богу. Во-вторых, изливающиеся на нас капля за каплей небесные блага приводят нас к их неисчерпаемому источнику, подобно тому, как приводят к своему источнику малые ручейки.
Но прежде всего обращать взор к небу нас заставляет то бедственное положение, в которое вверг всех людей мятеж первого человека – и не только в ожидании благ, которых мы лишены как люди бедные, сирые и алчущие, но и для того, чтобы пробудиться от страха и таким образом научиться смирению. Ибо человек, лишившись небесных облачений, превратился в средоточие всяческой низости и вынужден с великим стыдом выносить в своей наготе столько бесчестья, что впал в совершенную растерянность. Кроме того, необходимо, чтобы сознание наших бедствий жестоко терзало нас и тем самым хоть немного приближало к познанию Бога. Именно ощущение нашего невежества, тщетности усилий, нищеты, немощи, нечестия и порочности приводит нас к осознанию того, что только в Боге можно найти свет истинной мудрости, непоколебимую добродетель, изобилие всяческих благ и неподкупную справедливость. Когда же от созерцания Божьих благ мы обращаем взор на самих себя, то испытываем потрясение при виде собственного ничтожества и не можем не преисполниться отвращения ко всему, чтобы затем сознательно устремиться к Богу. Ведь каждый человек склонен к самодовольству, пока не знает своего истинного облика. Он похваляется дарами Божьими, словно пышными церковными облачениями, не ведая о своём ничтожестве или забывая о нём. Поэтому знание о самом себе не только побуждает человека к богопознанию, но и является средством достижения знания о Боге.
Известно, что человек никогда не достигнет верного знания о себе самом, пока не увидит лика Бога и от созерцания его не обратится к созерцанию самого себя. В тебе настолько укоренилась гордыня, что ты постоянно кажешься себе праведными и непорочными, мудрыми и святыми, если только твое нечестие, безумие и нечистота не бросаются в глаза слишком явно. Но мы не сумеем увидеть наших пороков, если будем смотреть только на себя, не думая одновременно о Боге, не соотнося своих суждений с Ним как с единственным верным мерилом. Ведь все мы по природе склонны к лицемерию, и поэтому видимость правды нам приятнее самой правды. И поскольку всё, что нас окружает, полно обезображивающей нечистоты, а наш разум ограничен и зажат скверной этого мира, любая вещь, в которой хоть немного меньше низости, чем во всём остальном, уже очаровывает нас, словно воплощённая чистота. Это подобно тому, как глаз, привыкший видеть лишь чёрное, воспринимает коричневое или просто тёмное как царственную белизну. Можно привести и более убедительные примеры из области телесных ощущений, чтобы показать, насколько при оценке наших душевных сил и способностей мы склонны преувеличивать. Если мы смотрим вокруг при дневном свете, нам кажется, что наше зрение весьма остро; но стоит нам поднять глаза кверху и взглянуть на солнце, как их моментально ослепит невыносимо яркий свет. И тогда мы вынуждены признать, что наше зрение приспособлено к рассматриванию земных предметов, но его совершенно недостаточно, чтобы смотреть на солнце. То же верно и в отношении духовных благ. Пока мы глядим на землю и любуемся собственной справедливостью, мудростью и добродетелью, то испытываем полную удовлетворённость и предаёмся самообольщению вплоть до того, что почитаем себя за полубогов. Но едва мы обращаем свои помыслы к Богу и осознаём безупречное совершенство его справедливости, мудрости и добродетели, которые должны служить нам образцом, – всё тотчас меняется. То, что так нравилось нам под маской праведности, начинает издавать гнилостное зловоние нечестия; всё, что восхищало мудростью, кажется безумием; а всё, что являлось в прекрасном обличье добродетели, предстаёт просто как слабость. Таким образом, то, что кажется нам верхом совершенства, ни в малейшей степени не соответствует божественной чистоте.
Вот откуда ужас и смятение праведников, о котором говорится в Св. Писании: всякий раз, когда они ощущали присутствие Бога, их охватывали печаль и томление. Пребывая вдали от Бога, они чувствовали себя уверенно и ходили с высоко поднятой головой, но стоило Богу явить им свою славу, как они приходили в смятение и ужас, впадали в уныние, испытывали смертельный страх и едва не лишались чувств. И нам становится понятно, что людей трогает и потрясает собственное ничтожество лишь тогда, когда они сопоставляют его с величием Бога.
Узрел ли ты Бога в душе своей?
Это было в Париже…, в последний раз…, но потом один мой товарищ разубедил меня в этом на столько, что я веру потерял, – сказал Алексей Федорович.
Когда небо заволакивают тяжёлые и плотные тучи и разражается гроза, когда перед нашим взором лишь тьма, и гром гремит в ушах, и все наши чувства поражены страхом, тогда нам кажется, что всё смешалось и спуталось; однако на небесах всё остаётся мирным и спокойным. Итак, мы должны быть уверены, что когда мирская суета лишает нас способности суждения, тогда Бог, пребывающий вдали от нас, в ясности своей праведности и мудрости знает, каким способом умерить эти волнения и привести их должным порядком к должному концу. В самом деле, то, что многие позволяют себе надзирать над делами Божьими, допытываться о его тайных планах и выискивать в них ошибки, более того – спешить высказать о них своё суждение, как если бы они судили о делах смертного человека, – всё это ужасное и чудовищное безумие. Что может быть извращённее и несообразнее, нежели выказывать смирение в отношении к себе подобным, то есть предпочитать держать своё мнение при себе, чтобы не прослыть дерзким, и в то же время оскорблять непомерной дерзостью суды Божьи, которые нам неведомы и которые мы должны принимать в благоговейном восхищении.
Никто не может должным образом и с пользой для себя признать провидение Божье, если он не осознает, что имеет дело со своим Творцом и Создателем всего мира и не отнесётся к Нему с подобающим смирением. Вот почему такое множество псов набрасывается сегодня на наше учение со своими ядовитыми укусами или, по крайней мере, лает ему вслед: они желают, чтобы Богу было дозволено лишь то, что они сами в своих головах почитают разумным. Они также изрыгают всевозможные гнусности против нас и думают, что это может послужить им украшением. Так, они обвиняют нас в том, что мы недовольны предписаниями Закона, в котором выражена воля Божья, и говорим, что мир управляется тайным Божьим планом. Словно то, чему мы учим, – бред, порождённый нашим умом, а не ясное и недвусмысленное учение Св. Духа, чему имеется бесконечное множество свидетельств! Поскольку остатки стыда всё-таки удерживают их от открытой хулы против неба, то они усиленно делают вид, что нападают только на нас. Но если они не желают признать, что всё происходящее в мире направляется непостижимым божественным планом, пусть ответят: для чего тогда в Писании говорится, что суды Божьи – бездна великая? Ибо, хотя Моисей заявляет, что воля Божья не удалена от нас и не следует искать её поверх облаков или в пропастях, потому что она открыта нам в Законе, есть и другая, сокрытая воля, сравнимая с великой бездной, о которой говорит св. Павел: «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы суды Его и неисследимы пути Его! Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?»
И что же мне теперь делать? Как быть ноне?
Только верой – sola fide. Мы не учим, что вера, дающая оправдание, всегда выступает сама по себе, одна, но утверждаем, что она постоянно связана с добрыми делами. Мы только подчеркиваем, что для оправдания достаточно её одной… Мы отрицаем, что подлинная вера может быть оторвана от возрождающего Духа.
Вера предшествует покаянию. Мы сначала говорим о свойствах веры, а затем о двух скрижалях Закона. В первом случае Закон нас как бы обвиняет и ведёт к покаянию и вере; во втором случае вера порождает в нас покаяние.
Сначала мы пойдём от веры к покаянию, так как, получив твёрдое знание на этом пути, мы легко поймём, что человек оправдывается одним лишь принятием Иисуса Христа чистым сердцем и прощением грехов. И, однако от такого не заслуживаемого мнения праведности неотделима, что называется, реальная святость жизни. То есть мы не являемся праведными без добрых дел и в то же время объявлены таковыми без них. У нас не должно быть никакого сомнения в том, что покаяние не просто идёт шаг за шагом вслед за верой, а порождается ею. Прощение грехов предложено в Евангелии для того, чтобы грешник, освободившись от тирании Сатаны, ига греха и унизительного рабства у своих пороков, вошёл в Царство Божие. Поэтому никто не может принять благодать Евангелия, если не откажется от своих заблуждений, чтобы идти верным путем, и не приложит всё своё усердие к тому, чтобы изменить себя – se rйformer. Те же, кто думает, что покаяние предшествует вере, и отрицает, что оно происходит от неё, как плод от дерева, не знают свойств и природы покаяния и принимают эту фантастическую точку зрения по весьма легковесным основаниям.
Эти люди говорят, что Иисус Христос и Иоанн Креститель в своих проповедях сначала призывали людей к покаянию и лишь затем возвещали, что приблизилось Царство Небесное.
Когда Иисус Христос и Иоанн Креститель обращаются с призывом: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное», – то не видят ли они сами причину покаяния в том, что Иисус Христос предложил нам милость и спасение? Эти слова следует понимать так, как если бы они сказали: поскольку Царство Небесное приблизилось, то покайтесь. Св. Матфей, излагая проповедь Иоанна Крестителя говорит, что в ней исполнилось пророчество Исайи о гласе, вопиющего в пустыне: «Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему». Порядок изложения у пророка таков, что этот голос начинает с возвещения примирения и радостной вести. Однако, когда мы говорим, что источник покаяния – в вере, мы не имеем в виду, что для его зарождения необходимо какое-то время. Мы лишь хотим сказать, что человек не может непосредственно предать себя Богу, пока не осознает, что он принадлежит Ему. А осознать это невозможно, если прежде не познать благодать Бога.
Результат покаяния зависит от нашего возрождения. Возрождение, соединенное с верой, предшествует результату, т.е. реальности покаяния.
