Развод. В вихре шторма

Но пока я не была готова. Пока мне нужно было просто научиться дышать.

Весь день я убиралась. Вымела паутину, выбросила засохшие цветы, протёрла пыль с фотографий. Нашла старый магнитофон Алисы и включила кассету с французским шансоном. Голос певицы трещал, но я подпевала, развешивая простыни на верёвке между домами. Ветер трепал ткань, а я смеялась, представляя, как Алиса кричит: «Да это не бельё, это инсталляция!»

К вечеру дом ожил. Лампы горели теплее, на столе пахло чаем с мятой, собранной у забора.

Но когда стемнело, боль вернулась. Я сидела на веранде, слушая, как где-то в посёлке играет музыка, и представляла, как Андрей укладывает руку на живот той девушке. Как целует её в макушку. Как смеётся над тем, что не смешил меня годами.

– Хватит, – прошептала я, впиваясь ногтями в ладони.

Но мысли не уходили. Они грызли, как крабы, выедая дыры в том, что я пыталась собрать.

Я вернулась в дом, надеясь забыть немногочисленными книгами. И, наверное, у меня даже почти получалось, хотя если бы спросили, о чем я прочла всего минуту назад, я бы ни за что не ответила.

Но я сумела пережить целых три ночи в таком неспешном темпе. Отгоняя черствые, режущие сердце мысли, спасаясь от ночных кошмаров, и продолжая бежать в неизвестность. Я не помнила толком, чем питалась в эти дни. Нарезая на автомате купленные по пути сюда овощи, хлеб и даже не замечая их вкуса.

Но в одно мгновенье мой маленький крошечный мир траура был нарушен стуком.

Стук раздался в три часа ночи. Громко, настойчиво, будто в дверь ломился сам хаос. Я замерла, сжимая в руке нож для масла, который до этого и держала в руке.

– Эй, прошу, откройте. Я не маньяк! Ну, почти! – голос за дверью звучал так, будто его владелец одновременно смеялся и задыхался.

Глава 3. Ночной шторм

Я приоткрыла дверь на цепочке. В свете луны стоял мужчина – босиком, в шортах и футболке с надписью «Серфинг или смерть», с ноутбуком под мышкой и пустой кофейной туркой в руке. Его волосы были спутаны, а на лбу красовался свежий пластырь, будто он только что вышел из схватки с волной. – Слава Нептуну. Я Марк. У вас есть кофе? – выпалил он, смотря на меня своими темными карими глазами.

– Сейчас… ночь, – выдавила я, пытаясь понять, это точно не сон?

– Вы правы! – он ткнул пальцем в экран ноутбука, где мигал дедлайн подачи заявки на чемпионат сегодняшним числом. – Моя команда пропустит соревнования, если я не отправлю документы до рассвета! Без кофе я не выживу. Магазин закрыт. Вы – моя последняя надежда.

Я медленно закрыла дверь, не до конца понимая, что делаю, щёлкнула замком, потом открыла снова, сняв цепочку. Он ввалился внутрь, принося с собой запах соли и мускатного ореха.

– Я не пью кофе, – сказала я, наблюдая, как он уже роется в шкафчиках, будто мы старые друзья.

Может он часто был у Алисы в гостях?

– Не любите адреналин? – он высунул голову из-за дверцы, держа в руках пачку цикория и помахав мне ею. – О, это даже лучше! Цикорий – напиток бунтарей. Капитан Кук, наверное, его пил.

– Капитан Кук открыл Австралию, а не спасал серферов с их дедлайнами, – я прошла за стол, не понимая, зачем ввязалась в этот абсурд, с интересом наблюдая, как он ставит на огонь чайник с водой.

Он резкими движениями отложил ноутбук, что-то быстро напечатав в всплывающем окне.

– Я бы не сказал, что прямо открыл, но! – Марк развернулся ко мне, подняв палец вверх. – Австралия, чемпионаты, волны… Всё связано, я могу вас в этом заверить.

Пока вода закипала, он тыкал в ноутбук, ворча на бюрократию:

– Они требуют справки, страховки, даже анализ воды! Как будто мои ребята не могут перевернуться на волне без бумажки…

Я неловко поправила халат, внезапно осознав, что под ним пижама с енотами. Марк между тем жестикулировал, рассказывая о своей команде:

– Мы два года шли к этому чемпионату. После прошлого провала… – он замолчал, потрогав пластырь на лбу. – Ладно, неважно. Сегодня всё изменится.

– Вы к чему это? – спросила я, вставая стоило чайнику засвистеть.

Марк полностью забыл о том, что он чувствовал себя хозяином этой кухни. Залив цикорий, я подала ему кружку.

– К тому, что иногда надо перестать цепляться за старые волны, – он поднял кружку в тосте. – Вперед, за новые горизонты!

Я невольно улыбнулась. А потом заметила, что он смотрит не на меня, а куда-то за спину. Обернулась – на столе лежала открытая папка с документами о разводе.

– Серферы не сдаются, – вдруг сказал Марк серьёзно. – Даже если шторм сбивает с доски.

Он допил цикорий, захлопнул ноутбук и исчез в темноте, крикнув на прощание:

– Завтра покажу, как поймать идеальную волну! Если не передумаете…

Я закрыла дверь, прислонилась к ней и рассмеялась. Впервые за месяцы – громко, до слёз, пока еноты на пижаме не заплясали.

А утром я, решив пройтись по берегу, нашла на пороге своего дома банку кофе и записку:

«На случай, если решите стать капитаном. М.».

Я покачала головой, оставив банку так и дожидаться моего возвращения и пошла к морю.

Если честно, я боялась, если вернусь в дом, то так из него и не выйду. Ночью открыв дверь незнакомцу, я будто впустила не его, а свежий морской бриз. Как можно отправившись к морю так к нему и не прийти?

Я шла вдоль кромки воды, кутаясь в теперь чистую шаль Алисы, которая не спасала от ветра, но хоть как-то прикрывала дрожь внутри. После встречи с Марком всё внутри звенело, будто я проглотила колокольчик. Его улыбка, дерзкая и бесцеремонная, въелась под кожу, как песок. Я тёрла ладони, пытаясь стереть ощущение его взгляда, но оно не уходило.

Море сегодня было сварливым, волны бились о гальку, словно ругались с небом. Я подобрала плоский камень, швырнула его вдоль воды – три прыжка. Андрей когда-то учил меня: «Смотри под углом, Вер». Теперь его уроки стали осколками, которыми я резала саму себя.

– Эй, девонька! Не топчись, всю рыбу мне спугнешь!

Голос прозвучал сзади, хриплый, как скрип старой лодки. Обернулась: из утреннего тумана выплыла фигура в резиновом фартуке, с сетью через плечо. Женщина, лет семидесяти, с лицом, вырезанным морщинами и солнцем, шагала босиком по мокрому песку.

– Я… я не видела, – пробормотала я, оглядываясь и отступая.

– Ага, вижу, – она бросила сеть на камни, вытирая руки о фартук. – Глаза-то в себя упёрты. Ты новая, да? Из того домишка Алискиного?

Я кивнула, сжимая шаль. Женщина прищурилась, изучая меня, как рыбу на рынке.

– Людмила. Зови баба Люся. Ты Вера, да? Алиса по рации трещала, что подруга с горя приедет.

– По рации? – я невольно улыбнулась.

Как-то не представляла, что у Алисы есть рация. Тем более, чтобы предупредить кого-то обо мне.

– Да, рация. Чтобы всегда на связи быть и в море, и дома. А то тут, – она махнула рукой в сторону домов, – как на краю света. Телефоны не ловят, а сплетни – всегда.

Баба Люся присела на камень, доставая из кармана кисет с табаком. Свернула цигарку ловкими движениями, прикурила и протянула мне:

– Глядишь, полегчает.

– Я не курю, – сказала я скорее автоматически.

Андрей ненавидел запах табака.

– И правильно. Лучше конфеты жуй, – она сунула руку в другой карман и вытащила мятную конфету в помятом фантике. – На.

Я послушалась. Мята взорвалась во рту холодом, и я неожиданно расслабилась.

– Спасибо.

– Не за что. У меня их, – она похлопала по карманам, – на каждый случай. Для рыбаков – табак, для баб – конфеты, для мужиков – подзатыльник.

Я рассмеялась. Неожиданно, глупо, но смех вырвался сам, как пузырь из глубины.

– Вот и хорошо, – баба Люся кивнула, выпуская дым кольцами. – А то смотришь – ходишь тут, как привидение. Муж бросил, да?

Я вздрогнула.

– Не… не совсем.

– Бросил, не бросил – какая разница? Главное – ты теперь тут. А здесь, милая, прошлое тонет быстрее, чем пиратский корабль с дырявым дном.

Она встала, отряхивая песок с фартука, успевший осесть на ее ноги, и подошла к сети, на которую я чуть была не наступила. Стала разбирать улов: ставриды и правда было много, краба, медузу, которую тут же выбросила обратно.

– Вот видишь, – ткнула она пальцем в медузу, – тоже нытица. Плывёт по течению, а потом – бац! – на камни. Ты не будь как она.

– А как? – спросила я, сама не ожидая искренности.

– Как рыба. Плыви против, если надо. Ищи, где глубже. А не найдёшь – сама себе яму вырой.

Я улыбнулась. Баба Люся повернулась, и в её глазах мелькнуло что-то мягкое, почти материнское.

– Ты думаешь, ты одна такая? – она наклонилась, подбирая краба, который пытался уползти. – Да тут каждый второй – с историей. Вот Марк, твой сосед…

– Что с Марком? – я невольно шагнула вперёд.

– Ага, оживилась, – она хмыкнула. – У него своя тьма. Но это его дело. Ты своё разгребай.

Она взвалила сеть на плечо и двинулась вдоль берега, крикнув через плечо:

– Заходи на уху! В субботу варю. А то смотрю – худая, как щепка. Не ветром же кормишься!

Я смотрела, как её фигура растворяется в тумане, и вдруг поняла, что мятный вкус во рту смешался с чем-то новым – слабым, едва уловимым, но тёплым. Надеждой.

Море, будто почувствовав это, успокоилось. Волны ласково лизали ноги, а где-то вдали кричала чайка, звеня, как колокольчик.

– Спасибо, – прошептала я ветру, не зная, кому именно.

На обратном пути заметила, что в доме Марка горит свет. Он сидел на террасе, что-то чинил, и музыка лилась из открытых окон – что-то блюзовое, томное. Я ускорила шаг, но он всё равно увидел.

– Эй, королева маяка! – крикнул он. – Баба Люся уже накормила тебя своими байками?

– Нет! – соврала я, краснея.

– Не верь ей! Она всех новеньких пугает историей про русалку-утопленницу!

Я не ответила. Просто подняла руку в нелепом приветствии и скрылась за дверью.

Дома, прислонившись к стене, я долго смотрела на конфетный фантик, оставшийся в кармане. «Не будь медузой», – сказала баба Люся.

– Хорошо, – прошептала я. – Попробую.

Но пока что попробовала только не выбросить фантик. Положила его в пустую вазу. Начало.

Глава 4. Чужая

Рынок в посёлке напоминал муравейник, который кто-то ткнул палкой. Я стояла на краю площади, сжимая авоську Алисы – ярко-розовую, с вышитыми дельфинами, – и пыталась вдохнуть поглубже. Но воздух был густым от запахов копчёной рыбы, спелых персиков и чего-то острого, пряного, от чего щипало в носу.

– Красавица! Тебе груши? Сочные, сладкие! – крикнул продавец с лотка, махая плодом перед моим лицом.

Я покачала головой, потупив взгляд. Груши Андрей не любил. Говорил, что они «пресные». Как и я, видимо.

Продвигалась вдоль рядов, будто плыла против течения. Бабушки в цветастых платках торговались за помидоры, дети тащили мороженое, обливая руки, мужчины в тельняшках смеялись у рыбного прилавка, потягивая пиво из банок. Всё вокруг кричало: “Живи!”. А я хотела одного – свернуться калачиком на диване, где пахло мятой и одиночеством.

– Девушка, попробуй чурчхелу! Свежая! – протянула мне женщина в синем фартуке нить орехов в застывшем виноградном соке.

Я машинально взяла, откусила. Сладкое, липкое. Как наши медовые месяцы, которые Андрей называл «слишком приторными».

– Ну как? – улыбнулась продавщица, и морщинки у глаз сложились в лучики.

– Хорошо, – прошептала я, сунув деньги.

Она что-то крикнула вслед, но я уже шла дальше, сжимая кулёк так, что орехи впивались в ладонь. У киоска с сырами старушка в панамке тыкала пальцем в мою сумку:

– Ты новенькая? Из Алисиного домика?

Я кивнула, не останавливаясь. Слово «новенькая» резало слух. Я не хотела быть новенькой. Хотела быть Его Верой. Женой. Даже если эта роль давно стала тесной, как старые джинсы.

У выхода с рынка наткнулась на музыкантов – парень с гитарой и девушка с бубном. Они пели про море и любовь, а туристы подпевали, обнявшись. Я зажмурилась, но образ Андрея не исчез: теперь он танцует с Ней на другой, чужой кухне, кружит её под «свою» песню, которую я ненавидела.

– Эй, осторожно! – кто-то схватил меня за локоть, уводя с пути тележки, гружённой арбузами.

Мужчина в соломенной шляпе улыбнулся, выпуская руку:

– Не гасни, красавица. У нас тут не принято хмуриться.

Я пробормотала «спасибо» и рванула к выходу. Солнце жгло спину, авоська билась о колено, а в горле стоял ком, который не получалось проглотить.

По дороге домой просматривался шумный пляж. Дети визжали, плескаясь у берега, пары целовались на лавочках, старики играли в шахматы у одной кафешки. Я ускорила шаг, но запах жареной рыбы из кафе догнал меня, вызвав тошноту. Андрей любил сибас. Заказывал его каждый раз, когда мы ездили на юг.

– Нет, – прошептала я, сворачивая в переулок. – Нет, нет, нет…

Домик Алисы сейчас выглядел как маяк, будто готовый спасти меня от моих воспоминаний. Я вбежала внутрь, захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной. Тишина оглушила. Даже чайки замолчали.

Авоська упала на пол, рассыпая чурчхелу. Я скользнула вниз, обхватив колени, и снова разрешила себе заплакать. Рыдала так, будто море выплеснулось через глаза, солёное, безжалостное. Плакала за двадцать лет, которые превратились в пыль. За детей, которых не родила. За себя, которая теперь была «новенькой» в чужой жизни.

Стук в дверь заставил вздрогнуть. Протерла лицо рукавом, встала, стараясь дышать ровно.

– Кто там?

– Сосед! – ответил знакомый голос, в нем слышалась усмешка. – Вы торт не заказывали?

Я приоткрыла дверь. На пороге стоял Марк, как всегда, с растрепанными волосами и с ужасно наглой ухмылкой.

– Ошибка, – буркнула я, пытаясь закрыться, но он подсунул ботинок в проём.

– Не бывает ошибок. Это видимо Алиса заказала. «чтобы подруга не умерла с голоду». – Он протянул коробку.

Я взяла торт, машинально кивнула. Он ждал, видимо, благодарности, но я молчала.

– Вы живая? – он наклонился, пытаясь поймать взгляд.

– Да. Спасибо.

– Тогда улыбнитесь. Вам идёт.

Он ушёл, насвистывая. Я захлопнула дверь, поставила коробку на стол. Внутри был чёрный лесной торт – мой любимый. Андрей ненавидел шоколад.

Первая ложка дрожала так, что я уронила её. Вторая – застряла в горле. Третью я швырнула в раковину вместе с тортом.

Вечером, глядя на закат, я нашла в коробке записку:

«Жизнь – как серфинг. Иногда надо упасть, чтобы понять, как круто взлететь. М.».

Я смяла бумагу, но не выбросила. Стояла напротив закрытой веранды весь вечер, пока не почувствовала, что мне срочно нужно увидеть море…

Вечернее море дышало тишиной, а волны лизали песок, словно стирая следы дня. Я шла вдоль кромки воды, заворачиваясь в тонкий кардиган, будто он мог защитить не только от ветра, но и от мыслей. «Ты не обязана никому ничего доказывать, не обязана радоваться, если не хочешь», – твердила я себе, но внутренний голос бубнил: «А если попробовать?»

Я уже собиралась повернуть назад, почувствовав себя хоть немного легче, когда услышала плеск. В лунной дорожке, рассекающей волны, метнулась тень. Человек? Акула? Нет… Это был Марк. Голый, как первый грех, он нырнул под воду, а затем вынырнул, откинув голову, чтобы стряхнуть капли с лица.

Я застыла, как чайка, застигнутая вспышкой. Повернуться? Убежать? Но ноги будто вросли в песок.

– Эй, королева маяка! – Марк вышел из воды, даже не прикрываясь, будто нагота была его униформой. – Подсматриваете за природными явлениями?

– Вы… вы сумасшедший! – я резко отвернулась, чувствуя, как жар поднимается к щекам. – Здесь люди гуляют!

– Люди? В десять вечера? – он рассмеялся, подбирая с песка шорты. – Тут только чайки да крабы.

Он подошёл ближе, и я зажмурилась, хотя краем глаза видела, что он уже одет.

– Не бойтесь, я не опасен. Если только вы не боитесь правды, – его голос звучал ближе, чем я ожидала.

– Какая правда? – я все же рискнула повернуть голову.

– Что вы хотите оказаться там, – он указал на море. – Но боитесь снять кардиган.

– Это не смешно.

– Не смешно, а честно. – Марк сел на песок, вытирая волосы футболкой. – Море не терпит фальши. Или ты ныряешь в него целиком, или остаёшься на берегу мокрым котом.

Я осторожно присела рядом, но на почтительном расстоянии.

– Вы всегда так… обнажены?

– Только когда хочу напугать чопорных дам, – он подмигнул. – Или когда хочу, чтобы кто-то перестал прятаться.

– Я не прячусь.

– Нет? – он наклонился, и капля с его волос упала мне на колено. – Тогда завтра в полночь – прилив. Приходите. Искупаемся нагишом.

– Вы с ума сошли! – его предложение было настолько диким, что захотелось его ударить.

Но взгляд, которым он прожигал даже в этой темноте, пугал еще больше, чем его слова.

– Согласен. Но безумие – это единственный способ не сойти с ума тут, – он встал, отряхивая песок. – А ещё… вы обязаны быть справедливой.

– В чём?

– Я показал вам своё безумие. – он соблазнительно ухмыльнулся, – Теперь ваша очередь.

Он ушёл, насвистывая, оставив меня сидеть с мыслями, которые бились, как рыба в садке.

***

Ночь следующего дня опустилась на побережье, как бархатный занавес, а я все стояла у окна, слушая, как море шепчет обещания, которые боялась понять. Кардиган всё ещё висел на стуле – чёрная тень на фоне лунного света. «Безумие», – повторила я про себя, но на этот раз в голосе моря послышалось что-то вроде: «Свобода».

Весь день я пыталась занять себя так, чтобы даже носа не показывать из дома. Но все падало из рук, не давая мне успокоиться и забыть о ночном приглашении. Будто мне было мало моих собственных мыслей, теперь это сумасшествие соседа тоже въелось в кожу.

Ровно в полночь я не смотря на все свои протесты вышла на пляж. Не нагишом, конечно – в старом купальнике, прикрытом парео, которое Алиса оставила здесь в шкафу. «Для романтических приключений», – смеясь всегда говорила подруга. Я едва не вернулась в дом, заметив вдали силуэт Марка, но он уже меня заметил и махал мне рукой, стоя по пояс в воде.

– Вы почти вовремя! – крикнул он. – Волны уже начали скучать без вас.

– Я не буду раздеваться, – предупредила я, останавливаясь у кромки прибоя.

– Никто и не просит, – Марк плыл на спине, разбрасывая брызги, словно ребенок. – Но знаете, что говорят серферы? «Если боишься намокнуть – не выходи из дома».

– Я не серфер. – напомнила я.

Он будто вечно забывал об этой маленькой детали, записывая меня в свои ряды с первого дня.

– А кто вы? – он внезапно подплыл ближе, и лунный свет выхватил его ухмылку. – Бывшая жена? Жертва обстоятельств? Или…

– Хватит! – я резко зашла в воду, и холодные волны обожгли лодыжки. – Вы не знаете меня.

– Потому что вы не даёте шанса, – Марк встал, вода стекала с его плеч, подчеркивая напряженные мышцы. – Вы как эта луна – светите всем, кроме себя.

Я замолчала, нахмурившись. Его слова, смешанные с шумом прибоя, ударили глубже, чем я ожидала.

– Вы не правы, – наконец ответила, отвернувшись от его пристального взгляда.

– Докажите, – он шагнул еще ближе, сокращая, итак, маленькое расстояние между нами. – Снимите парео. Хотя бы на минуту.

– Зачем?

– Чтобы понять, чего вы боитесь больше – воды или себя.

Мы замерли в паре шагов друг от друга. Я, сглотнула, чувствуя, как дрожь от холода смешивается с чем-то горячим под кожей. Рука сама потянулась к узлу парео… но в этот момент волна накрыла нас с головой.

Вынырнув, мы переглянулись и резко одновременно засмеялись. Марк выплюнул воду:

– Видите? Море всегда выбирает за нас.

– Идиот, – выдохнула я, но смех развязал что-то внутри.

Он протянул руку:

– Давайте обратно. Прежде чем вы превратитесь в сосульку.

Я взяла его ладонь – шершавую от воска для доски, тёплую вопреки ледяной воде.

Ветер, пронизывающий насквозь, заставлял съёживаться, но тепло его руки, плотно сжимающей мою, приятно согревало. Молчание между нами было не напряженным, а скорее задумчивым, наполненным тем непонятным трепетом, который возникает после пережитых вместе невзгод.

Вот только мы ничего вместе не переживали. Мы ничего не преодолевали. А тот, с кем я действительно прошла через многое с легкостью отпустил мою руку…

Я выдернула руку, прижимая ее у к холодной груди, будто обжигаясь от мыслей и его тепла.

Волны, теперь уже значительно спокойнее, ритмично накатывали на берег, шепча что-то на своем морском языке.

У порога он остановился:

– Завтра вечером – урок серфинга. Не опаздывайте.

– Я не, – начала было я, но его взгляд заставил меня остановиться на полуслове.

– Разве вам не интересно узнать, кем еще вы можете стать? – спросил он, наклоняясь ко мне и вдруг улыбнувшись.

Я выдохнула и пожала плечами, так ничего ему и не ответив, вернувшись в дом. Думая о том, что теперь я живу не только чужую жизнь, но и что сама становлюсь чужой самой себе.