Сверхпустота

Космический корабль – это целый мир, заключенный в жестяную коробку, вроде той, куда мама раньше складывала конфеты. Да, это коробка огромная, и вместо сладостей, она перевозит людей, но суть от этого не меняется. «Легат» – настоящая страна со своими полями, лесами, башнями, замками и драконами, которые выдыхают пар и жутко воют в темных подземных тоннелях. Во всяком случае, Макс хотел так думать, пересекая один коридор за другим, как странствующий рыцарь, отправившийся на поиски приключений.

Приключений на «Легате» было немного, разве что какие-то механизмы выходили из строя или корабль сбивался с курса. Тогда повсюду выли сирены, загорались аварийные лампочки и из всех динамиков звучал голос отца, отдающего своим подчиненным приказы. В остальном – полет напоминал Максу бесконечно долгую прогулку из одного конца комнаты в другой, и обратно: какой путь не выбери, все равно придешь к началу. И так – раз за разом.

Даже космос за окном всегда одинаковый – черный, липкий, безликий и совершенно пустой. Разве что далеко-далеко мелькнет звезда, прочертив искрящийся белый след, будто живая. Почему «будто» – Макс знал отлично. В космосе нет ничего живого. Даже планета Земля, с которой стартовал «Легат» скоро умрет. Или уже умерла, пока они летят в бесконечной темноте из точки «А» в неизвестную точку «Б». Точно мог об этом сказать только папа, но сейчас ему не до разговоров. Как, впрочем, и всегда.

– Короче, все началось шесть лет назад, – пространно рассказывал Максу Феликс, потягивая газировку из жестяной банки, – Жила-была такая штука, звали ее – Земля.

– Не штука, а планета, – поправлял его педантичный Герман, поглядывая на Макса поверх очков, – Планета – это большое округлое астрономическое тело, которое не является ни звездой, ни ее остатком…

– Единственное округлое тело здесь – это ты, – перебивал Герман, отмахнувшись от него, как от сущей безделицы, – И не мешай мне просвещать мальчонку. Так вот, дружок, жила-была планета Земля. Вращалась она вокруг Солнца, имела собственную атмосферу…

– Атмосфера – это воздушная оболочка, которая окольцовывает нашу планету. Мощный слой воздуха окружает Землю, – вмешивался Герман снова, – Он сохраняет тепло на нашей планете, полученное от Солнца. Воздух необходим всему живому на Земле. Он нужен животным и людям для дыхания. Птицам и насекомым воздух нужен для полётов. Необходим он и растениям, которые тоже «дышат». Растения погибают, если воздух не поступает к их корням и листьям.

– Тебе обязательно меня перебивать? – хмурился Феликс, делая большой глоток из банки, – Я тут вообще-то делом занят. Так вот, на Земле, под колпаком воздуха, раньше жили люди. Очень много людей. Почти девять миллиардов…

– Восемь миллиардов двадцать восемь миллионов пятьсот четыре тысяч двести пятьдесят восемь человек, если брать приблизительные данные, – строго поправлял Герман.

– Вот-вот. И жили эти люди своей человеческой жизнью. Ходили в школу и на работу, лежали в больницах, влюблялись и рожали детей. Строили свою цивилизацию кирпичик за кирпичиком…

– Цивилизация – этап общественного развития, наступающий после дикости и варварства; уровень общественного развития материальной и духовной культуры. Словом, это собственно социальная организация общества, характеризующаяся всеобщей связью охватываемых ею индивидов и социальных общностей в целях воспроизводства и приумножения общественного богатства.

– Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? – хмуро спрашивал у него Феликс и тяжело вздыхал, – Так вот, дружок, жили люди на планете Земля, строили цивилизацию, развивали науку и технику, и все больше использовали природные ресурсы. Объяснишь мальчонке, что к чему?

– Совокупность объектов и систем живой и неживой природы, – с готовностью подхватывал Герман, – Компоненты природной среды, окружающие человека и используемые им в процессе общественного производства для удовлетворения материальных и культурных потребностей человека и общества.

– Короче, такие штуки, вроде камней и дерева, которых всегда мало, – продолжал Феликс, делая новый глоток, – Чем больше было людей на планете, тем больше ресурсов они использовали и потребляли, понимаешь? Вот как с этой банкой у меня в руке. Пока я ее пью один – мне хватит надолго. А если присоединится этот зануда, да еще и ты хлебнешь, банка сразу опустеет, и пить будет нечего. Ясно?

– Ясно, – подтверждал Макс, кивая головой, – И что было дальше?

– Дальше было вот что, – Феликс допил газировку, смял жестянку в руке, продемонстрировал скрученный металл на ладони, – Люди медленно, но верно истощили все природные ресурсы. Загрязнили воздух, отравили воду, вырубили леса. И Земля стала пустой, бесплодной. Как огрызок от яблока. Как фантик от конфеты. Начались катаклизмы.

– Катаклизм – резкий перелом в характере и условиях органической жизни на обширном пространстве земной поверхности под влиянием разрушительных атмосферных и вулканических процессов… – встрял было Герман, но не успел закончить.

– Короче бахнули глобальные катастрофы. Одна за одной. Смерчи, ураганы, извержения вулканов, песчаные бури, землетрясения. Страх! Эти снобы-ученые назвали этот период «Разлом». А я бы назвали это все дерьмом. Чего мудрить, когда и без умных названий все известно и понятно! Человечество доигралось, и внезапно осознало, что на Земле ему больше не рады, – торжественно закончил Феликс, потянувшись к холодильнику с напитками, – В общем, так человечеству и надо. Те еще засранцы. Но…

– Не искажай историю, – строго говорил Герман, словно учитель, который не хочет слушать историю завравшегося ученика, – Послушай, Макс, человечество столкнулась с невероятными проблемами. Голод, недостаток чистой воды, озоновые дыры…

– Земля, которую все мы знали, накрылась огромной задницей, – подвел итог Феликс, – И тогда перед людьми стал выбор: оставаться на планете и помирать, или отправляться в космос и искать себе другую Землю. Ну, или почти Землю. Что-то очень похожее на Землю, как бы это сказать…

– Мировые лидеры сошлись на альтернативном колониальном решении, – вставил ремарку Герман, – Необходимо было найти подходящую планету, пригодную для существования. С гравитацией, атмосферой и…

– Как я беру вторую банку газировки из морозилки, так люди хотят взять вторую Землю из космоса, – отсалютовал Феликс жестянкой, – И превратить ее в то же дерьмо, в какое изначально превратили родную планету. Ты хоть помнишь Землю, дружок?

– Не помню, – честно признавался Макс, – Ни капельки.

– Когда все случилось, тебе было два года, куда тебе, – вздыхал Феликс, с шипением открывая вторую банку, – Так вот, эти засранцы, которые мнили себя хозяевами Земли, провели тщательный отбор, такую глобальную чистку населения и насобирали один миллион человек. В основном, знатные шишки, богатеи и политические деятели…

– Правительство называет это «Передовой отряд», – заметил Герман, неодобрительно поморщившись, – Выдающиеся личности, если можно так выразиться. «Золотой миллион».

– Просто везунчики, которым повезло свалить из этой дыры, под названием Земля, – хмыкнул Феликс, – Их законсервировали в криокамерах…

– Криокамера, это такой сосуд или помещение, предназначенное для создания экстремально низких температур. Температура в камере переносится достаточно комфортно, в связи с низкой теплопроводностью газа.

– …и разложили эти криокамеры, по десять тысяч в каждый из ста подготовленных кораблей. Таких, как наш. У нас – «Легат 100». Есть «Легат 99», «98», «97» и так – до единицы. Снабдили каждый корабль экипажем и отправили во все стороны, бороздить космос. Авось, кому-то повезет, и он найдет подходящую планету.

– А что же с остальными людьми? Теми, кто остался на Земле? – искренне удивлялся Макс.

– Умирают, – просто отвечал Герман, пожимая плечами, – Судьба у них такая – умирать.

– Они ждут, пока за ними прилетят первопроходцы, – вздыхал Герман, но никогда не спорил, – Как только один из наших «Легатов» найдет подходящую точку, он незамедлительно даст сигнал, выгрузит пассажиров, которые займутся обустройством планеты и полетит обратно. И на эту новую Землю прибудут другие люди, в других кораблях. Эвакуация целой планеты – это не шутки, Макс. Это сложное и опасное предприятие, где нет мелочей.

– Летим себе по темноте с грузом в десять тысяч человек на плечах уже седьмой год, – говорил Феликс, – Куда? Никто не знает, кроме твоего папаши. Да и он, наверное, не шибко-то в курсе. Колониальная экспедиция – во, как это называется. И, авось, когда-нибудь прилетим. Если выживем.

– Не пугай ребенка.

– А разве мало разбилось кораблей? – огрызался Феликс, подняв бровь, – Тех «Легатов» раз-два, и обчелся уже. Корабли клепали в короткие сроки из дерьма и палок, соплей и клея…

– Из не самых качественных материалов, – поправлял его Герман, – Поэтому они иногда сбоят…

– Взрываются к чертовой матери, – вздыхал Феликс, – Где-то утечка – и полетели наши колонисты во все стороны, как огоньки от фейерверка, собирай их потом по всему космосу. Мы и сами чуть не погибли тогда, помнишь, дружок?

Первая Авария. Как такое забыть. Перед глазами Макса до сих пор стояли языки пламени и мамино лицо, искаженное болью и ужасом. В такие моменты, он крепче прижимал к себе Космического Защитника, словно искал у него поддержки.

– Вот, потому нужно помнить правила безопасности, дружок, – вздыхал Феликс, допивая банку газировки, – Если не хочешь помереть, как остальные, или остаться калекой, в лучшем случае. Мы должны запирать за собой двери и шлюзы, не заходить в те комнаты, которые кажутся нам опасными и сломанными, не соваться к механизмам и не нажимать на кнопки, если не знаем, что произойдет. Что мы делаем, если слышим тревогу, видим горящие лампочки и твой папаша начинает орать по внутренней связи, как бешенный? Ну, например, «Иерихон»?

«Иерихон». Странное звучание. Почему-то здесь, на «Легате», это слово является синонимом слова «катастрофа», «беда», и «гибель». Кажется, в библейском разрезе, все было не так.

– Узнать у экипажа распоряжения и причину поломки. Если аварию получается идентифицировать и локализовать, необходимо вернуться в свою каюту. Если нет – быстро и без паники продвигаться по пуповине к восточной стороне станции, где расположены спасательные капсулы и шлюпки, – без пауз выговаривал Макс, – Это помещение за криозалом, где находится общее хранилище колонистов.

– Все верно, – говорил Герман и трепал его по голове, – А там, внутри одной из шлюпок, ждешь взрослых. Ничего не нажимаешь, ничего не трогаешь. Мы приходим, занимаем места и – оп!

Он с ловкостью баскетболиста бросал банку в мусорное ведро, стоявшее в противоположном углу комнаты, и всегда попадал. Кто его знает, где он так наловчился. Макс смотрел на это с плохо скрываемой завистью, Герман – презрительно, словно давно разгадал секрет фокуса.

Так или иначе, но банка оказывалась в ведре, и Феликс самодовольно ухмылялся.

– И мы улетаем отсюда, и плевать нам на всех остальных, – говорил он, подмигивая, – Особенно на тех, кто сейчас отлеживается в этих криокамерах, пока мы гнем спины и пытаемся направить этот кусок металлолома к светлому будущему всего человечества. «Легатом» больше, «Легатом» меньше – какая разница? Понял, дружок?

– Понял, – всегда соглашался Макс, и постоянно спрашивал, хоть и не рассчитывал на победу, – А можно и мне газировки?

– Газировки? Тебе, газировки? Ну, конечно же, – отвечал ему Феликс с одинаковой улыбкой.

– Ну, конечно же, можно?

– Ну, конечно же, нет.

3.

Не смотря на то, что за окном всегда царила густая темнота, каждый из членов экипажа, продолжал отслеживать не только время, но и дни недели, и даже времена года. У каждого когда-то был карманный календарик, но потом о них забыли. Самый большой сейчас висит в общей комнате. Дэвид, Феликс или Герман вычеркивают дату за датой, иногда обводят числа в кружок, а иногда заштриховывают, точно ждут какого-то события.

– Еще одна неделя коту под хвост, – вздыхает иногда Дэвид.

– Неделя дерьма, – морщится Феликс.

– Всего-то семь дней, – говорит Герман, – Чего печалиться?

Это только в фантастических фильмах технологии шагнули так далеко, что превращают стены корабля в экраны, а компьютерные помощники и андроиды делают всю работу за людей – в реальности все гораздо скучнее. Экранов мало, и все они заполнены какой-то непонятной дурацкой информацией. Помощников нет, да и роботов Макс не видел вовсе. Не считать же роботом единственную кофеварку и электрочайник? Конечно, может быть, чудеса современной науки прячутся в машинном отделении или в том отсеке с двигателями, но звучит уж слишком сомнительно.

Компьютер есть в рубке отца. Макс никогда не видел его вблизи, но судя по тому, что его отец здесь главный – должна быть крутая штука. Такая мощная, что позволяет ему связываться с Землей и другими кораблями. Ведь его папа – Капитан, а Капитан не будет пользоваться всякой рухлядью.

Макс вообще мало что знал о рубке. Кажется, там большие иллюминаторы, куча кнопок и рычагов, крутящееся кресло и микрофон. Может быть, у стены стоит ящик с лазерами, а на крюке висит скафандр. Обязательно серебристый, с баллонами и шлемом. Отец пропадает в рубке целыми сутками, вглядываясь во мрак за стеклом, совсем как Космический Защитник. Наверное, продумывает подходящие пути, высчитывает траектории полета, изучает данные, которые ему высылают с Земли. Выходит он редко. Появляется, хромает в столовую, достает что-то из холодильника с напитками и снова возвращается к себе. С экипажем не разговаривает, даже не отвечает на вопросы. А если уж совсем зол, то может и прикрикнуть.

«Наверное, таким и должен быть Капитан, – рассуждал Макс про себя, – Быть строгим и серьезным. Иначе все будут делать что захотят, и никто не станет заниматься работой»

– Если бы твой папаша пил поменьше, был бы у нас хороший командир, – сказал ему как-то Феликс, после того, как отец совершил свой обычный променад из рубки в столовую и обратно, – Или хотя бы делился выпивкой с товарищами по несчастью.

– А что такое выпивка?

– Веселая водичка, которая помогает не видеть постоянное дерьмо, – не раздумывая объяснил ему Феликс и тут же добавил, – Опасная штука.

Такое объяснение Макса устроило, хотя и не внесло ясности. Вероятно, стоит поискать информацию в книгах или журналах, что остались в библиотеке, но сегодня ему точно не до того. Судя по тому, что Дэвид зачеркнул в календаре очередную цифру и даже не стал жаловаться на жизнь – а это бывает редко, сегодня суббота. Единственный день, когда экипаж «Легата» позволяет себе отдохнуть. Возможно, даже в столовой будет что-то помимо этой дурацкой каши из банки, которая стоит поперек горла. Суббота – особенный день. День фильмов с Земли, которые будут транслировать на занавешенную простыней стену через стрекочущий, как огромный кузнечик, проектор.

Конечно, в общем зале соберутся все. Ненадолго. Будут сменять друг друга. Ведь должен же кто-то стоять на посту, проверять работу механизмов и оберегать покой космонавтов – не может же станция остаться без контроля на целые три-четыре часа. Отец никогда не допустит такого. Уж кто-кто, а он точно знает цену и труду, и отдыху.

Макс думал над этим, волоча Защитника по бугристым плитам перехода между двумя модулями – от жилых помещений до столовой. Может, хоть сегодня отец посидит вместе с ним на широком диване у дальней стены, напротив импровизированного экрана. Надо же хоть иногда отвлекаться, иначе шарики за ролики заедут. Тем более, ему нужно столько всего ему рассказать.

– Солнышко, твой папа тебя очень любит! – щебетала ему как-то Лаура перед очередным киносеансом, – Просто он сам не свой, после Первой Аварии на «Легате». Мы все чуть не погибли в тот ужасный день. Папе тяжело, ты должен это понимать. Ты же уже совсем взрослый. Он обязательно придет к нам, как-нибудь, не волнуйся.

Макс не волновался. Отец не приходил.

Столовая сегодня была освещена одной единственной лампой, которая глухо гудела в грязном плафоне. Раньше ламп было три, но со временем две вышли из строя. Может быть, просто перегорели, если на космических кораблях могут перегорать лампочки, а может, что-то случилось с проводкой, которая иногда клубками свешивается со всех сторон. В любом случае, темнота подходит этому месту гораздо лучше – не видно ни пыли, ни грязи, ни сора. После Первой Аварии многие помещения «Легата» пришли в негодность, а следить за ними стало некому. Поэтому о чистоте приходилось только мечтать: в столовой куда не плюнь – везде жирные пятна, грязь, следы от кофе и пустые консервные банки. Иногда Макс сам собирает мусор в пакет и относит его в одну из пустых кают – все равно в космосе девать их некуда, кроме как перекладывать с места на место. Отец не против, Лаура хвалит, а Герман пожимает руку, как герою – так почему бы и не заняться делом?

В помещении было двадцать столов, но сейчас пользуются только двумя. После Первой Аварии они остались без повара, и теперь еда совсем не блещет разнообразием: то, что найдешь в ящиках – то твое. Конечно, нужно вносить все использованные продукты в специальный перечень, чтобы позже сосчитать, что получилось сэкономить, а что – нет. Но какая разница, если из еды только банки с консервами, хлебцы в фольге, да шоколадные батончики, которых осталось чуть больше сотни? В неделю – всего два батончика, не больше. Иначе можно получить нагоняй от Дэвида – заведующего складом. Он такого точно не потерпит.

– Вот и растягивай удовольствие, – говорил Максу Дэвид, скорчив скорбную гримасу – Новые батончики взять неоткуда. Мы в космосе, понимаешь? Ненавижу космос. Поганая дыра, где даже сигареты новые купить негде. Отправили в экспедицию, черты бы их побрал. Спасайте мир, говорили они. Будете героями, говорили они. А что дали с собой? Корм для собак? Так хоть бы корма было достаточно – нет, и его раз-два и обчелся. У нас не так много запасов, что бы ты знал. Поэтому – экономь, парень. Экономь.

Один из столов сейчас занят. Это Герман, в своих неизменных очках, замотанных на переносице куском синей изоленты. Он, как и все другие члены экипажа ест только свое. Какое-то белесое месиво, отдаленно напоминающее жидкое тесто для блинчиков. Выглядит жутко неаппетитно, если не сказать отвратительно.

– Завтрак героя,– говорит он Максу и усмехается, – В таком темпе жизни, как у нас, на полноценный прием пищи не хватает ни средств, ни времени. Вот и едим то, что попадается под руку. Феликс бы сказал, что это помогает не подохнуть, а я скажу, что даже поддерживает организм в нормальной физической форме. Здесь есть все что нужно. Два-три раза попробуешь, потом перестанешь обращать внимание на вкус. Никаких проблем.

– Ты точно не хочешь кашу с мясом или консервированные ананасы? – спросил Макс, усадив Защитника за стол рядом с собой. Он заглянул в полупустой ящик на полу, выбирая, чем бы подкрепиться, – Есть еще тушенка и сгущенное молоко…

– Нет-нет, у нас все просто. Взрослые едят свое, а дети – свое.

– Но ведь кроме меня, на «Легате», нет детей?

– Зато сколько спит в криокамерах! – говорил ему Герман, и улыбался, делая круговое движение ложкой, – Как только доберемся до места, будет тебе веселая компания. Новые друзья, новые приятели. Увидишь, Макс, это будет, и правда, весело.

Макс выбрал первую банку. Давняя забава – брать консервы из ящика не глядя. Банки перемешаны, никогда не знаешь, на какую именно ты наткнешься. Иногда бывает гречка с мясом, иногда – бобы, а порою попадаются сладости, вроде джема или варенья. Главное, не смотреть – тогда получается намного интереснее. Он нащупал жестянку, вытянул на свет лампы.

Консервированные персики. Неплохо. Что же, видимо ему сегодня, и правда, везет. И посчитал количество нулей в бесконечности и нашел банку с лакомством. Впрочем, это суббота. Волшебный день. Чему уж тут удивляться.

– Поможешь мне открыть банку? – жалобно поинтересовался он у Германа.

– Ни в коем случае, – отрезал тот, покачав головой так, что очки на переносице заходили туда-сюда, – Ты должен научиться всему сам, забыл?

– Но я никогда не смогу открывать банки ровно.

– Сможешь. Используй консервный нож.

– У нас нет консервного ножа. Он сломался три месяца назад.

– Тогда используй обычный.

– Он совсем маленький. Большой пропал.

– А я тебе кое-что расскажу. Слушай, человечеству потребовалось полвека, чтобы изобрести консервный нож. Консервная банка была запатентована в 1810 году английским изобретателем Питером Дюраном. И только в 1855 году другой англичанин Роберт Йетс создал первый когтевидный нож специально для жестяных банок. В период с 1810 по 1858 годы консервы вскрывались молотком и долотом.

– Может, молотком или долотом будет удобнее?

– Не будет, – сказал Герман, вставая из-за стола и относя миску в мойку, – Можешь мне поверить. Просто держи банку одной рукой, приложи лезвие острием к крышке, и надави. Видишь, получается? Теперь аккуратно, стараясь не поцарапаться, прорезай жесть по кругу. Вверх-вниз, вверх-вниз. Вооот, прекрасно. Сейчас аккуратно подцепи с самого краю и отогни в сторону. Осторожно – крышка очень острая. Отлично, еще немного… Ну, а ты сомневался! Умница!

Макс с восторгом и гордостью смотрел на открытую им банку. Да, не совсем безупречно. Кое-где металл прогнулся, где-то пришлось проламывать силой, но каков результат! Макс почувствовал себя необычайно важным, словно сделал какое-то невероятное научное открытие. Или вышел победителем из боя, как его Космический Защитник, неловко свешивающийся со стула.

Он и раньше мог справляться с жестянками, но так легко и просто – почти никогда.

– Ого! Здорово! Спасибо! Как думаешь, Герман, если я открою банку и отнесу папе в рубку? Он обрадуется?

Герман посмотрел на него с грустной улыбкой и покачал головой.

– Но он же должен знать, что я сильный. Что я тоже многое могу!

– Он знает. И не сомневается в тебе. Я уверен. Но твой папа слишком занят, Макс. Не стоит его отвлекать по пустякам.

Макс огорченно вздохнул, положил нож на стол, поглядел на банку с персиками. Почему-то, совсем пропал аппетит. Есть больше не хотелось.

– Не расстраивайся, Макс. Ты – молодец. Теперь, даже если что-то случится со всеми нами, я уверен, что ты не пропадешь. А еще, я уверен, что ты заслужил шоколадный батончик.

– Без записи? – шепотом уточнил Макс, выдавив улыбку.

– Без записи, – подтвердил Герман, с серьезным видом кивнул, поправил очки и вышел за дверь.

Глава 2. Железный мотылек и томатный суп

1.

Киновечер в субботу – это настоящий праздник. Что-то вроде Рождества или дня Рождения, Нового Года или Хэллоуина, только без подарков и елок. Ну и что, что нет обернутых коробок и ярких ленточек – зато киновечер бывает каждую неделю, а не раз в году, а это, безусловно, самый большой плюс, перечеркивающий все возможные минусы.

Каждый раз киновечер проходит по одному и тому же сценарию: Макс и Феликс двигают широкий диван к самому краю общей каюты, затем вместе настраивают проектор и занавешивают стену немного изодранной простыней. Ни на что другое она все равно уже не годится, но на роль белого фона вполне подходит.

Кинопроектор – настоящий раритет. Феликс говорит, что это Weimar 1950 года, и он собственноручно приволок его на корабль, чудом миновав зону досмотра.

Лаура приносит напитки для взрослых. Макс не знает, что выбирают остальные члены экипажа, но судя по всему, это то, что Феликс ласково и любовно именует выпивкой. Какие-то вытянутые прозрачные бутылочки с железными крышками. Пахнет от этих бутылок настолько противно, что даже не хочется пробовать на вкус – он приносит себе пару баночек лимонада из отдельного ящика в столовой. Дэвид говорит, что это настоящий лимонад, еще с Земли, но Макс не верит. Похоже на обычную сырую воду, в которую добавили лимонного сока, навалили сахар и, как следует, взболтали. Не сказать, что очень вкусно, но вполне терпимо. Тем более, что он уже совсем большой, и может смотреть фильмы с другими взрослыми.

Места занимают по старинке – Макс в центре, на его коленях Космический Защитник, Лаура справа, Герман слева. Феликс предпочитает сидеть на полу, вытянув ноги. Дэвид, сетуя на несправедливость судьбы, обычно приносит стул из своей комнаты или перетягивает кресло, хотя на диване поместились бы все вместе, и даже бы место осталось для остальных членов экипажа.

Когда-то на «Легате» была целая куча народу. Макс помнит их совсем смутно, но кажется, были военные, были ученые, были ребята из лабораторий. Потом грянула «Первая Авария», и этих людей не стало.

– Космос предполагает жертвенность, – говорил ему отец загадочно, – Как и спасение чужих жизней. Каждый из тех, кто поднялся на борт корабля знал, на что идет, и чем, в результате, рискует. Не думай о мертвых, Максимилиан. Думай о живых.

Когда места заняты, начинается обсуждение и выбор фильмов. Перечень картин совсем не велик – десять комедий, пять боевиков, два ужастика и три детективных сериала. Все они засмотрены до дыр, и Макс знает любую реплику каждого героя наизусть. Говорят, что до Первой Аварии на «Легате» была настоящая фильмотека. Оцифрованные копии самых знаменитых и захватывающих блокбастеров Земли, были записаны на специальные съемные носители, а теперь от них не осталось ничего. После той жуткой истории треть корабля вообще начисто перекрыта. Не то, что Макс, даже взрослые члены экипажа не рискуют туда соваться. Феликс говорил, что там прорвало обшивку, Дэвид утверждал, что произошла утечка хладагента, Герман уверял, что в тех помещениях нет ни капли кислорода, а Лаура только отчаянно качала головой и закрывала глаза. Не слишком-то много информации. Или много информации, но мало смысла – Макс еще не определился до конца, какое выражение лучше.