Лионесс. Том 2. Зеленая жемчужина. Мэдук

– Не могу ответить на эти вопросы. Мурген зовет – я должен спешить.

– Что ж, счастливого пути!

Шимрод наскоро сложил в котомку свои пожитки, расплющил конец веточки пальцами и произнес:

– Ива, ива! Судьба прихотлива – неси меня прямо, неси меня криво!

Шимрода подхватил порыв ветра – земля закружилась у него под ногами. На мгновение он заметил длинную вереницу вершин Тих-так-Тиха, тянувшуюся с юга на север в темном кудрявом окаймлении горных лесов. Но в следующий момент он уже соскользнул по пологому воздушному желобу и встал на площадке перед Свер-Смодом, каменной усадьбой Мургена.

Ему преграждала дорогу черная чугунная дверь высотой в два человеческих роста. На центральной панели выделялось рельефное изображение Древа Жизни. Железные ящерицы, прижавшиеся к стволу, шипели, быстро высовывая и пряча железные язычки, торопливо перемещались и замирали в новом положении; железные птицы перепрыгивали с ветки на ветку, поглядывая сверху на Шимрода, время от времени позвякивая, как глуховатые колокольчики, и алчно рассматривая, но не решаясь клюнуть чугунные фрукты.

Дабы умилостивить инкуба, охранявшего дверь, Шимрод произнес нараспев:

– Дверь, отворись! Дай мне пройти невредимым! – Скороговоркой он прибавил: – Причем выполняй только мои однозначно выраженные пожелания, не обращая внимания на темные капризы подсознания.

– Проходи, Шимрод! – прошептала дверь. – В подробных оговорках и примечаниях нет необходимости.

Шимрод не стал спорить и шагнул к двери – та сдвинулась в сторону, открывая проход в вестибюль, освещенный стеклянным куполом из зеленых, золотисто-желтых и карминово-красных панелей.

Повернув в один из коридоров, расходившихся из вестибюля в разные стороны, Шимрод быстро вошел в кабинет Мургена.

За тяжелым столом, протянув ноги к камину, сидел Мурген. Сегодня он явился в облике, некогда послужившем моделью Шимроду: высокий худощавый человек с продолговатым костлявым лицом, светло-коричневыми, словно пыльными волосами, язвительно кривящимся ртом и характерными жестами Шимрода.

Шимрод резко остановился:

– Зачем встречать меня в виде двойника? Это не поможет мне внимательно выслушивать инструкции – или, что еще хуже, упреки.

– Рассматривай это как оплошность с моей стороны, – ответил Мурген. – Как правило, я не стал бы заниматься глупыми шутками, но в нынешних обстоятельствах возможность услышать что-то новое от себя самого в конечном счете может оказаться полезной.

– При всем моем уважении я считаю, что это рассуждение притянуто за уши. – Шимрод сделал пару шагов вперед. – Как хочешь. Если ты не желаешь сменить облик, я буду сидеть отвернувшись.

Мурген сделал безразличный приглашающий жест рукой:

– Какая разница? Пора подкрепиться, ты не находишь? – Он щелкнул пальцами, и на столе появились фляги с медовухой и пивом, а также блюдо с нарезанным хлебом и мясными закусками.

Шимрод удовольствовался пивом, тогда как Мурген предпочел пить медовуху из высокой оловянной кружки. Мурген спросил:

– Жрецы оказали тебе должное внимание?

– Ты имеешь в виду жрецов храма Атланты? Я и не подумал их навестить, и они тоже ко мне не обращались. По-твоему, мне следовало с ними познакомиться?

– Эти блюстители древних традиций охотно рассказывают легенды. Широкие ступени, ведущие из храма в море, достойны внимания. В спокойную погоду, когда солнце уже высоко, зоркий человек может сосчитать под водой тридцать четыре ступени – остальные неразличимы в глубине. Жрецы утверждают, что число ступеней, находящихся над водой, уменьшается. По их мнению, либо суша опускается в океан, либо уровень океана поднимается.

Шимрод задумался:

– И то, и другое маловероятно. Подозреваю, что в первый раз они подсчитывали ступени во время отлива, а в следующий раз – когда уже начался прилив, что и ввело их в заблуждение.

– Вполне возможно, – признал Мурген. – Никогда нельзя пренебрегать простейшими объяснениями. – Он бросил быстрый взгляд на Шимрода: – Ты почти не пьешь. Пиво слабовато?

– Нет, все в порядке. Просто я предпочитаю сохранять ясность мышления. Было бы ни к чему, если бы мы оба напились до бесчувствия, а потом, очнувшись, не могли разобраться, кто из нас кто.

Мурген поднес ко рту оловянную кружку:

– Маловероятно.

– Верно. Тем не менее будет лучше, если я узнáю на трезвую голову, зачем ты меня вызвал в Свер-Смод.

– То есть как зачем? Мне нужна твоя помощь.

– Не могу отказать тебе в помощи – и не отказал бы, даже если бы мог.

– Прекрасно сказано! Тогда перейдем к делу. По существу, меня раздражает Тамурелло. Он неспособен к повиновению и вмешивается в мои дела. В конечном счете, разумеется, он надеется меня уничтожить. В настоящий момент его каверзы носят, казалось бы, тривиальный или даже шаловливый характер, но, если он не встретит сопротивления, его поползновения могут стать опасными. По аналогии, укус одной осы неприятен, но не опасен; нападение тысячи ос смертельно. Я не могу уделять достаточно внимания провокациям Тамурелло; это отвлекло бы меня от решения гораздо более важных задач. Поэтому я поручаю его твоему вниманию. По меньшей мере слежка с твоей стороны будет отвлекать его не меньше, чем он надеется отвлечь меня.

Шимрод хмурился, наблюдая за языками пламени в камине:

– Если он опасен, почему бы не покончить с ним раз и навсегда?

– Это легче сказать, чем сделать. Расправившись с Тамурелло, я выглядел бы тираном в глазах других чародеев; они могли бы составить заговор из соображений самозащиты – с непредсказуемыми последствиями.

– Как в таком случае я должен за ним следить? – спросил Шимрод. – И какие его действия следует прежде всего подмечать или пресекать?

– Не спеши, все по порядку. Сначала расскажи мне, как идут дела в Южной Ульфляндии.

– Рассказывать, в сущности, не о чем. Эйлас обучает армию недотеп и балбесов, в каковом предприятии он добился определенных успехов: теперь, когда он кричит «Пра-во!», большинство рекрутов поворачиваются направо. Я попытался завязать знакомство с Меланкте, но тщетно. Она считает, что я слишком умничаю. Надо полагать, я заслужил бы ее одобрение, если бы исполнял четвертый голос, участвуя в полночных репетициях ее вокального трио.

– Любопытно! Значит, Меланкте интересуется музыкой?

Шимрод рассказал о событиях предыдущей ночи.

– Меланкте никак не может разобраться в том, что она собой представляет, – заметил Мурген. – Десмёи нарочно сотворила соблазнительную пустышку, чтобы отомстить мужскому полу и посмеяться над нами.

Шимрод смотрел исподлобья в огонь:

– Я больше не хочу о ней думать – пусть делает что хочет.

– Разумное решение. А теперь займемся проказником Тамурелло…

Мурген подробно изложил свои планы, после чего Шимрод, кувыркаясь, снова совершил стремительный дугообразный полет – на этот раз на юго-восток, к Трильде, своей усадьбе на краю Тантревальского леса.

5

Древняя Старая дорога пересекала весь Лионесс от Прощального мыса на западе до Балмер-Скима на востоке. Примерно на полпути, на окраине селения Тон-Твиллет, от нее на север ответвлялась другая дорога – не более чем проселочная колея. Поднимаясь на холмы и спускаясь в долины, колея эта тянулась вдоль живых изгородей боярышника и старых каменных оград, мимо сонных ферм и, по низкому каменному мосту, через реку Сипп. Углубившись в Тантревальский лес, колея петляла еще примерно милю по солнечным полянам и тенистым рощам, после чего становилась прямой на обширном лугу Лальи, неподалеку от Трильды, усадьбы Шимрода, и кончалась у пристани на берегу пруда Лальи, где дровосеки изредка перегружали дрова с лодок на телеги.

Трильду, двухэтажный бревенчатый дом на каменном основании, с большим цветником перед входом, украшали шесть мансардных окон под крышей с высокими коньками, по два окна на каждую спальню верхнего этажа. На первом этаже размещались вестибюль, две гостиные, обеденный салон, еще четыре небольшие спальни, библиотека и кабинет-лаборатория, а также кухня с кладовой и погребом, не считая нескольких подсобных помещений. Застекленные ромбами окна четырех выступов-фонарей выходили на цветник перед усадьбой; заколдованные оконные стекла Трильды всегда оставались блестящими и прозрачными, без малейших следов грязи, пыли, паутины или мушиных точек.

Трильду проектировал Хиларио – малоизвестный чародей с причудливыми представлениями и вкусами. Усадьбу построила за одну ночь бригада гоблинов, требовавших оплаты сырами. В свое время Трильда перешла в собственность Мургена, а тот уступил ее Шимроду. Теперь в отсутствие Шимрода за цветниками и садом, а также за помещениями в усадьбе присматривала пожилая крестьянская пара; в лабораторию, однако, они не заходили и боялись даже приоткрыть ее дверь, считая, что за ней притаились демоны. Шимрод всячески культивировал в них это убеждение. На самом деле за дверью, оскалив клыки и угрожающе воздев черные лапы, стояли всего лишь безвредные фантомы.

Вернувшись в Трильду, Шимрод не нашел к чему придраться. Прислуга наводила такую чистоту, что невозможно было обнаружить даже дохлую муху на подоконнике. Навощенная, тщательно протертая мебель блестела; в комодах и стенных шкафах лежали аккуратно сложенные, накрахмаленные чистые простыни, наволочки, пижамы и халаты, слегка надушенные лавандой.

Шимрод мог пожаловаться только на чрезмерную аккуратность. Он распахнул двери и створки окон, чтобы свежий луговой воздух изгнал затхлость, неизбежную в пустовавших днем и ночью помещениях, а затем прошелся по комнатам, передвигая мебель и перекладывая предметы, тем самым нарушая безукоризненный порядок.

В кухне Шимрод разжег печку и заварил чай из придающей крепость шандры, душистой болотной мяты и острой лимонной вербены, после чего вышел с кружкой чая в дневную гостиную.

В усадьбе царило безмолвие. С луга доносился переливчатый щебет жаворонка. Когда песня жаворонка кончалась, тишина становилась еще глубже.

Шимрод прихлебывал чай. Когда-то, вспоминал он, одиночество было своего рода приключением, вызывавшим приятные ощущения. С тех пор события изменили его; он обнаружил в себе способность к любви, а в последнее время привык к веселой компании Друна и Глинет – и даже к обществу молодого короля Эйласа.

Меланкте? Шимрод неопределенно хмыкнул. В применении к Меланкте слово «любовь» звучало в высшей степени сомнительно. Красота вызывает восхищение и эротическое влечение; таковы ее естественные функции. Но сама по себе красота не порождает любовь – уверял себя Шимрод. Меланкте – лишь оболочка, пустая внутри. Меланкте – теплый, дышащий символ огромной власти, не более того. Она считает его образ мыслей чрезмерно интеллектуальным? Шимрод презрительно крякнул. По ее мнению, он не должен думать?

Шимрод продолжал пить чай. Настала пора порвать с этой одержимостью и вплотную заняться выполнением программы Мургена. Предстоявшая работа могла оказаться сложной и опасной – возможно, он еще будет с сожалением вспоминать о безмятежной, праздной тишине.

Мурген предупреждал: «Тамурелло не преминет заметить вмешательство! Ты бесцеремонно нарушишь его планы и навлечешь на себя его гнев! Не заблуждайся на этот счет – с его точки зрения, это непростительно. Он найдет способы возмездия, явные или тайные: готовься к самым неприятным неожиданностям!»

Шимрод поставил кружку и отодвинул ее – чай больше не успокаивал его. Он открыл дверь в кабинет, растворил в воздухе стражей-фантомов и зашел внутрь. Все в лаборатории взывало к вниманию, к продолжению прерванных занятий. На большом столе посреди помещения громоздилось разнообразное имущество, конфискованное в Тинцин-Фюрале: тавматургическое оборудование, магические материалы и принадлежности, книги. Все это предстояло просмотреть и классифицировать – кое-что сохранить, остальное выбросить.

Первоочередной и важнейшей задачей была подготовка предписанных Мургеном средств, позволявших вести постоянное наблюдение за Тамурелло. Эти устройства, чье воздействие Тамурелло не мог не заметить рано или поздно, должны были удерживать чародея от дерзких и вредоносных выходок. Так рассуждал Мурген; Шимрод не мог найти в его логике никаких изъянов, хотя по сути дела Мурген заставлял Шимрода играть роль блеющей овцы, привязанной в джунглях к дереву, чтобы приманить тигра.

Мурген отмахнулся от опасений Шимрода:

– Тамурелло давно пора приструнить; выполнение нашего плана произведет желаемый эффект.

Шимрод выдвинул еще одно возражение:

– Когда Тамурелло почувствует ворошту[11], он просто-напросто начнет применять другую тактику или придумает какой-нибудь изощренный способ уйти от слежки.

– Тем не менее он откажется от грандиозных предприятий – а он их замышляет, и эти замыслы создают угрозу, масштабы которой не понимает сам Тамурелло.

– Тем временем он будет развлекаться, причиняя нам как можно больше неприятностей, но так, чтобы его нельзя было поймать с поличным.

– Мы взвесим тяжесть его преступлений и подвергнем его соответствующему наказанию – после чего Тамурелло станет самым смирным из безобиднейших любителей поколдовать на досуге, вот увидишь!

– Ты сам сказал, что Тамурелло неспособен к повиновению, – ворчал Шимрод. – В отместку он поручит инкубу [12] пробраться в Трильду и напустить мне в кровать полчище жуков-оленей!

– Все возможно, – согласился Мурген. – На твоем месте я боялся бы собственной тени. Опасность, которую можно предвидеть, можно предотвратить!

Учитывая наставления Мургена, Шимрод окружил Трильду сетью чувствительных волокон, создававших какое-то подобие системы предупреждающей сигнализации. После этого, вернувшись в лабораторию, он убрал с одного из столов груду книг и магических редкостей и развернул на нем полученный от Мургена свиток пожелтевшего пергамента.

Пергамент тут же слился с поверхностью дубового стола и превратился в большую карту Старейших островов; каждое государство обозначалось тем или иным оттенком. Там, где находилась Фароли – усадьба Тамурелло, – зажегся голубой огонек, знаменовавший присутствие чародея. Куда бы ни направился Тамурелло, голубой огонек должен был прослеживать его перемещение. Шимрод убеждал Мургена в том, что полезно было бы наблюдать за передвижением нескольких других персонажей, но Мурген и слышать об этом не хотел:

– Тебе следует сосредоточить внимание на Тамурелло и забыть обо всем остальном.

Шимрод не соглашался:

– Почему не использовать все возможности инструмента? Допустим, красный огонек обозначал бы твое местопребывание. Допустим, одна из твоих любовниц заманит тебя в подземелье и ты не сможешь оттуда выйти. Карта помогла бы сразу тебя найти и освободить из темницы. Просто, легко и удобно!

– Такое развитие событий маловероятно.

Таким образом, карта позволяла определять только местонахождение Тамурелло и, судя по показаниям голубого огонька, Тамурелло продолжал оставаться в Фароли.

Проходили дни. Шимрод совершенствовал методы слежки, применяя самые ненавязчивые средства, – Тамурелло, если бы он того пожелал, мог игнорировать их, не поступаясь своим достоинством.

Тамурелло, однако, отказывался смириться с вмешательством в свои дела и попытался устроить Шимроду несколько искусных пакостей, каковые успешно предотвратила окружавшая Трильду система охраны и сигнализации. Тем временем Тамурелло делал все возможное, чтобы ослепить оптические усики Шимрода и разрушить сосредоточенными шумовыми волнами его подслушивающие раковины.

Увлеченный своей задачей, Шимрод применил новый комплект чувствительных устройств, постоянно причинявших Тамурелло неожиданные неудобства. Судя по всему, стратегия Мургена – сосредоточить энергию Тамурелло на борьбе с мелкими неприятностями – в целом оказалась успешной.

Прошел почти месяц, и в вечернем небе снова всходила тусклая половина луны – мысли Шимрода все чаще возвращались к белому дворцу на берегу моря. Он представил себе возможность повторного полночного посещения скалистого уступа, выдающегося в океан, но тут же отказался от этой мысли; тем не менее непрошеные образы и навязчивый аромат фиалок продолжали преследовать его.

Шимрод хотел изгнать свои видения:

– Прочь! Уходите! Оставьте меня! Растворитесь в пространстве, мучительные сны наяву, и никогда не возвращайтесь! Если бы я не знал, что это абсурдно, можно было бы подумать, что Тамурелло снова принялся за свое и делает со мной то, что я пытаюсь делать с ним!

Наступила ночь. Шимрод не находил покоя. Он вышел наружу – подышать свежим ветром, посмотреть на луну. Тишину темного луга нарушали только сверчки и далекое сонное кваканье лягушек. Когда Шимрод дошел до старой пристани на берегу пруда, луна уже спускалась по небосклону. Он бросил камешек в неподвижную черную воду – расходящиеся круги отливали серебром… Сигнальный усик, колебавшийся у него на шляпе, внезапно предупредил: кто-то стоит рядом. Возникла и сразу исчезла вспышка магической энергии.

Шимрод оглянулся и почти без удивления обнаружил на берегу изящную фигуру в белом платье и черном плаще: Меланкте. Она стояла, глядя на луну, и словно не замечала его.

Шимрод отвернулся и тоже игнорировал ее.

Меланкте взошла на пристань, остановилась рядом:

– Ты ожидал меня?

– Интересно, каким образом Тамурелло заставил тебя появиться?

– Это не составило труда. Я согласилась добровольно.

– Странно! В такую ночь тебе следовало бы выть с друзьями на скале.

– Я решила больше туда не ходить.

– Почему?

– Очень просто. Быть или не быть? Рано или поздно приходится отвечать на этот вопрос. Я решила быть, но в результате снова пришлось выбирать: бродить, как тень, по дворцу, а по ночам петь с отверженными на скале – или подражать человеческому поведению? Я решила измениться.

– Ты не считаешь себя человеческим существом?

– Тамурелло говорит, что я – бесстрастный апатичный мозг, вживленный в женское тело, – тихо ответила Меланкте. Она посмотрела Шимроду в глаза: – А ты как думаешь?

– Думаю, что Тамурелло нас слушает и посмеивается. – Шимрод прикоснулся к усику на шляпе: – Будь настороже, ищи повсюду – далеко и близко, высоко и низко! Кто нас подслушивает, кто за нами следит?

– Никто.

Шимрод с сомнением хмыкнул:

– Какие инструкции ты получила от Тамурелло?

– Он сказал, что люди, как правило, тупые, пошлые и развязные хамы, и что общение с тобой позволит мне в этом убедиться.

– Как-нибудь в другой раз. А теперь, Меланкте, позволь пожелать тебе спокойной ночи.

– Подожди, Шимрод! Ты уверял меня, что я красива, и даже целовал меня однажды. А сегодня, когда я сама к тебе пришла, ты не хочешь меня видеть. Любопытная непоследовательность!

– Здесь нет никакого противоречия. Я остерегаюсь подвоха. Побуждения Тамурелло очевидны; твои побуждения по меньшей мере сомнительны. У тебя сложилось преувеличенное представление о моей глупости и вульгарности. А теперь, Меланкте, с твоего позволения…

– Куда ты идешь?

– Домой, в Трильду – куда еще?

– И оставишь меня одну, в темноте?

– Тебе не привыкать к одиночеству и темноте.

– Я пойду с тобой – мне больше некуда идти. Кроме того, как я уже упомянула, я навестила тебя по собственной воле.

– В тебе не заметно признаков дружелюбия. Ты ведешь себя скорее так, словно с трудом преодолеваешь отвращение.

– Я не привыкла к общению.

Шимрод едва сдерживал раздражение:

– Я был бы скорее расположен пригласить тебя к себе домой, если бы ты не приказала служанке захлопнуть дверь у меня перед носом. Уже один этот факт заставляет меня глубоко сомневаться в твоих намерениях.

– Возможно, я дала служанке такие указания; возможно также, что ты делаешь на этом основании неправильные выводы. Учитывай, что ты вторгся в мою жизнь без приглашения и потревожил мой ум своими любезностями. Я долго думала и в конце концов склонилась к тому, чтобы признать твою правоту – и вот я здесь. Разве это не то, чего ты хотел?

– Ты здесь по приказу Тамурелло.

Меланкте улыбнулась:

– Я – это я, а ты – это ты. Какое нам дело до Тамурелло, зачем беспокоиться?

– Не притворяйся. Ты прекрасно знаешь, что у меня есть основания для беспокойства.

Меланкте смотрела на черную поверхность пруда:

– Никаких приказов Тамурелло не отдавал. Он сказал, что ты в Трильде и что ты ему осточертел. Он сказал, что, если бы не Мурген, он давно посадил бы тебя с размаху на самый острый пик с обратной стороны Луны. Сказал, что был бы рад, если бы я кружила и морочила тебе голову, пока твои глаза не выпучатся, как вареные яйца, а потом довела бы тебя до такого изнеможения, чтобы за завтраком ты храпел, уткнувшись лицом в миску с кашей. Он сказал, что у тебя низкопробный ум, что ты не способен помнить о двух вещах одновременно, что, пока я останусь в Трильде, ты перестанешь совать свой длинный сопливый нос в его дела и что такое положение вещей его более чем устраивает. Вот и все.

– Неужели? – нахмурившись, Шимрод тоже разглядывал черную гладь ночного пруда. – Интересно, какие мерзости мне пришлось бы услышать, если бы ты продолжала говорить еще пять минут.

Меланкте отступила на шаг:

– Так или иначе, я здесь. Что теперь? Если хочешь, я могу уйти. Проконсультируйся с многочисленными извилинами своего высокоразвитого мозга – может быть, они смогут о чем-нибудь договориться.

– Так и быть, – сказал Шимрод. – Ты останешься в Трильде. – Помолчав, он с мрачной убежденностью прибавил – Еще посмотрим, кто кому заморочит голову – каждое утро Тамурелло будет вскакивать с постели с ругательствами, получая от меня очередное приветствие… Луна заходит, пора возвращаться.

Не говоря больше ни слова, они направились к усадьбе. По дороге Шимроду пришла в голову новая тревожная мысль: что, если рядом под личиной Меланкте идет существо совсем иного рода, готовое разоблачить себя в самый деликатный момент – и тем самым наказать Шимрода за нахальную слежку?

В принципе, от Тамурелло вполне можно было ожидать чего-нибудь в таком роде. К счастью, у Шимрода были средства, позволявшие быстро проверить справедливость его гипотезы.

В гостиной усадьбы Шимрод снял с Меланкте плащ и наполнил два бокала гранатовым вином:

– Ароматом оно напоминает тебя – одновременно сладостное и терпкое, навязчиво непроницаемое, но при этом ни в коем случае не очевидное… Пойдем! Я покажу тебе Трильду.

Сначала Шимрод провел ее в обеденный салон («Дубовые панели вырезаны из дерева, которое росло здесь, на этом месте»), оттуда в парадную приемную («Обрати внимание на ковры между лепными орнаментами – их когда-то привезли в Рим из древней Парфии»), а затем в лабораторию. Здесь Шимрод сразу взглянул на волшебную карту. Голубой огонек продолжал мерцать в Фароли, в лесу на северной окраине Даота. Таким образом, по меньшей мере одно из подозрений не оправдалось: стоявшая перед ним женщина не могла быть воплощением чародея.

Меланкте озиралась без особого интереса. Шимрод продемонстрировал пару магических диковин, после чего подвел ее к высокому зеркалу – вся фигура Меланкте отразилась в зеркале без искажений, что избавило Шимрода от еще одного повода для беспокойства. Если бы она была на самом деле суккубом или гарпией, зеркало отразило бы ее истинное обличье.

Заметив, что Меланкте изучает свое отражение с пристальным интересом, Шимрод сказал:

– Это волшебное зеркало. Оно отражает человека таким, каким он себя представляет. Кроме того, ты можешь приказать зеркалу показать тебя такой, какой ты выглядишь в моих глазах – или в глазах Тамурелло, – и сравнить эти версии своей внешности.

Меланкте отошла в сторону, не прислушиваясь к предложениям Шимрода. Следуя за ней, Шимрод обернулся к зеркалу: «Я мог бы приказать зеркалу показать меня таким, каким я выгляжу в глазах Меланкте! Но, по правде говоря, побаиваюсь того, что могу увидеть».

– Уйдем отсюда, – предложила Меланкте. – Здесь нечем дышать от заумных рассуждений.

Они вернулись в малую гостиную. Шимрод развел огонь в камине и повернулся к Меланкте, задумчиво разглядывая ее.

Меланкте тихо спросила:

– О чем ты думаешь?

Опираясь локтем на каминную полку, Шимрод опустил голову и смотрел на языки пламени:

– Я в затруднительном положении. Желаешь меня выслушать?

– Почему нет? Говори что хочешь.

– В Иссе, всего лишь несколько недель тому назад, Шимрод нанес визит Меланкте, чтобы возобновить их знакомство, в надежде найти какое-то совпадение интересов, способное украсить их существование. В результате Меланкте презрительно захлопнула перед ним дверь.

Сегодня вечером Шимрод пошел прогуляться и любовался заходом луны на берегу тихого пруда Лальи. Появилась Меланкте – и теперь не Шимрод волочится за Меланкте, а Меланкте не отстает от Шимрода, пытаясь обворожить и одурачить его у него дома, в Трильде, чтобы он перестал надоедать ее приятелю Тамурелло.

С откровенностью, вызывающей подозрения в коварстве, она передает Шимроду не слишком лестные замечания, высказанные о нем чародеем Тамурелло, и теперь, если Шимрод подчинится инстинктам и поддастся очарованию прелестей Меланкте, он тем самым выбросит на ветер всякое уважение к себе. Если же он проявит твердость и выгонит Меланкте из усадьбы, сопровождая свои действия вполне заслуженными упреками, впоследствии он будет выглядеть в своих глазах как чопорный глупец, неспособный проявить уступчивость.