Под небом Йокогамы

Аяко не повернулась, продолжая смотреть на замерший кадр:

– Когда я играла с Каем, мы доверяли инстинктам, а не крикам.

Тренировка началась под аккомпанемент ливня по крыше. Упражнение «5 секунд»: нужно было забить после молниеносного паса. При третьей попытке Хару рванулся к кольцу, крикнув:

– Аяко!

Она сделала вид, что не слышит, и отдала мяч Кэнто. Тот промахнулся. Хару не сдержался:

– Ты издеваешься?

– Я выбираю оптимальное решение, – она вытерла лицо полотенцем.

– Оптимальное для твоего эго!

Конфликт взорвался в раздевалке. Хару перегородил ей путь к душу:

– Думаешь, твой брат был бы горд? Ты играешь как одинокая волчица!

Аяко отшвырнула рюкзак:

– Не смей говорить о Кае! Ты понятия не имеешь, каково это – терять часть себя!

– Потому что ты никому не позволяешь стать этой частью!

Она рванула цепочку на шее – тонкое серебро со сколотым камнем. Браслет Кая.

– Вот видишь? – её голос дрогнул. – Я ношу его память, а ты ты носишь обиду, как прокладку для прыщей!

– Может, потому что ты вонзаешь в меня иглы при каждом пасе!

– А ты ведёшь себя как ребёнок, которого не взяли в игру!

Он толкнул полку с полотенцами. Металл грохнул, белая ткань укрыла пол, как саван.

– Хватит! – Кэнто встал между ними. – Вы оба ведёте себя как.

– Заткнись, Кэнто! – гаркнули они в унисон.

Аяко схватила рюкзак:

– Играй в свою командную идиллию без меня.

Дождь хлестал по крыше раздевалки, где Хару остался один. Он поднял браслет Аяко – камень выпал из оправы, оставив острый зубец. Вспомнил, как она рассказывала: Кай купил его на первую стипендию. «Защита от дураков», – шутил он. Хару сжал металл в кулаке, пока кровь не выступила на ладони.

Вечером он пришёл в кафе «Сакура», где Аяко подрабатывала. Она разносила заказы, лицо – каменная маска. Когда он сел за столик у окна, она подошла, не глядя:

– Заказ?

– Вернись.

– В команду? Или в твой спектакль «дружба»?

– Я.

– Суши-сет №2? Или пустые извинения?

Он схватил её за запястье. Она вздрогнула:

– Убирай руку.

– Верни браслет.

– Оставь себе. На память о том, как ты разбил последнее, что связывало меня с братом.

Он нашёл её у причала. Аяко сидела на мокрых досках, бросая камешки в воду.

– Кай говорил, – она не обернулась, – что ссоры – как трещины в лодке. Или заделываешь, или тонешь.

Хару сел рядом, протянул браслет с вправленным камнем:

– Я починил.

– Не всё можно починить.

– Но можно попробовать.

Она взяла браслет, но не надела:

– Я боялась, что если отдам тебе пас, а ты промажешь это будет как предать Кая снова.

– А я боялся, что твоя независимость – стена, через которую мне не пробиться.

Дождь усилился. Хару достал зонт, накрыл их обоих. Аяко вдруг рассмеялась:

– Помнишь, как ты назвал меня «волчицей»? Кай звал меня так за упрямство.

– Тогда я эволюционирую в охотника, который приносит волчице тайяки?

Она впервые за день посмотрела на него без горечи:

– Только если с ванилью.

Примирения не случилось. Когда они шли к станции, из тумана вынырнуло такси. За рулём – Такуми.

– Запрыгивай, Фудзивара. Дело на десять минут.

Аяко побледнела, но кивнула:

– Жди меня здесь.

– Что за дела? – Хару шагнул вперёд.

– Не твоё, – Такуми щёлкнул замками.

Машина растворилась в ливне, оставив Хару с зонтом и невысказанным вопросом. Он поднял с земли чек из аптеки: «Бандаж эластичный, размер M». И дата – сегодняшняя.

Дома Хару разобрал старую карту Токио. Обвёл район Сибуя, где погиб Кай. Нашел адрес клуба «Кайдзю». Позвонил Кэнто:

– Всё, что знаешь о Такуми.

– Его брат владел подпольным букмекером. После смерти Кая клуб закрыли.

– А долги?

– Говорят, Аяко взяла кредит на похороны под залог квартиры.

В полночь пришло сообщение: «Не жди завтра на тренировке». Без подписи. Хару вышел на балкон. Дождь стихал. Он бросил камень в темноту, слушая, как он тонет в луже внизу. Ссора оказалась не трещиной в лодке. Она была первым звоночком бури, где он не знал правил выживания.

Утром на пороге лежал пакет. Внутри – коробка тайяки с ванилью и записка: «Прости. А». Рядом – новый браслет: кожаный, с пластиной в виде баскетбольного кольца. На обороте гравировка: «Лучший пас – тот, в который веришь. К.».

Хару пришел в зал первым. Повесил браслет на сетку. Когда вошла Аяко с медицинским бандажём на лодыжке, он указал на подвеску:

– Кай даёт нам шанс?

– Нет, – она поправила бандаж. – Он напоминает: даже в одиночку можно забить. Но с пасом – красивее.

Она бросила ему мяч. Пас лёг в руки мягко, как признание.

7. Секреты прошлого

Дождь стучал по крыше библиотеки, как будто невидимый барабанщик отбивал такт для потерянных воспоминаний. Хару перебирал старые школьные альбомы, разыскивая фото для проекта по истории клуба, когда из потрёпанной обложки выскользнула карточка. На ней – юная Аяко в форме токийского «Кайдзю», обнимающая высокого парня с татуировкой дракона на шее. За спиной у них висели плакаты: «Финал Юниорской лиги. Против «Самураев». Сверху синим маркером: «Кай + Аяко = Непобедимые». Фото было разрезано пополам и склеено скотчем.

– Ищешь доказательства моей «лживой натуры»? – Аяко стояла в проходе между стеллажами, пальцы сжимали папку с медицинскими справками.

– Нет, – он протянул карточку. – Искал историю клуба. Нашёл твою.

Она взяла фото, лицо оставалось каменным, но уголок рта дрогнул:

– Кай заклеил его после нашей последней ссоры. Говорил: «Пока не помиримся – команда мертва».

Они сидели на пожарной лестнице, глядя, как ливень превращает школьный двор в озеро. Аяко говорила монотонно, будто читала доклад:

– Его убили за долг в 500 тысяч иен. Я взяла их у Такуми для операции матери Кая. Думала, выиграем турнир – отдам. Но Кай умер до финала.

Хару молчал, слушая, как стук дождя сливается с её голосом. Она разорвала конверт – внутри выпали счета из токийской больницы и расписка с печатью «Клуб „Оникс“».

– «Оникс» – это.

– Букмекерская контора брата Такуми. Кай поставил на наш проигрыш в полуфинале. Должен был поддать, но не смог предать команду.

– Поэтому Такуми преследует тебя?

– Он хочет свои деньги. Или мою репутацию.

Внезапно она схватила его за рукав:

– Видишь вон тот балкон? Там Кай признался мне за день до смерти: «Если проиграем – сбежим в Осаку, откроем кафе». Я назвала его трусом.

Капли дождя стекали по её щеке, смешиваясь со слезами. Хару вытер их рукавом:

– Ты не виновата.

– Тогда почему я жива вместо него? – её шёпот перекрыл гром.

На следующий день Хару принёс в зал коробку сёрфинга отца. Внутри – старые трофеи, письма, фото отца с разбитым носом после драки.

– Он бился с кредиторами, когда мама заболела, – Хару высыпал содержимое на паркет. – Думал, я не знаю.

Аяко подняла потёртый мяч с автографом: «Кай. Финал-2022».

– Почему показал это?

– Потому что ты не одна со своими скелетами в шкафу.

Они пришли в «Кайдзю» – полуразрушенный клуб на окраине Йокогамы. Граффити на стенах изображали Кая в прыжке. Аяко тронула закрашенную надпись: «Предатель».

– Это я написала после его смерти.

За спиной хрустнул битое стекло. Такуми и двое парней блокировали выход.

– Ностальгируете? – Такуми пнул банку. – Кай задолжал 700 тысяч. С процентами.

– Он мёртв! – крикнула Аяко.

– А ты жива, – он бросил на пол папку. Фото: Аяко берёт конверт у человека в чёрном. – Подстава в матче с «Самураями». Твоя подпись на договоре.

Хару шагнул вперёд:

– Фальшивка.

– Докажи, – Такуми достал телефон. – Или завтра это увидит вся лига.

Аяко вдруг рассмеялась:

– Сними видео. Скажи: «Аяко Фудзивара признаётся в подставе».

Она начала говорить, глядя в камеру:

– 15 марта 2022 года я получила 500 тысяч иен за проигрыш в полуфинале. Но – она рывком выхватила телефон и швырнула его в стену. – Кай разорвал договор в день матча!

Тишину взорвал свист полиции. Ямада вывел из машины седого мужчину в форме «Кайдзю».

– Тренер Сато? – ахнула Аяко.

– Он хранил настоящий договор, – сказал Ямада. – С подписью Кая: «Аннулировано».

В участке Такуми дал показания против брата. Выходя, Аяко спросила тренера Сато:

– Почему молчали?

– Кай просил защитить тебя. Говорил: «Она будет великой».

В кармане Хару зажужжал телефон. Мать: «Приезжай. Папа вернулся».

Дома отец сидел на кухне с чемоданом.

– Не в Осаке, – он показал на повязку на руке. – В больнице. Рак. Скрывал, чтобы не пугать.

Хару упал на колени, прижавшись к его жилету с запахом моря. За окном дождь стихал. Аяко ждала у подъезда.

– Всё кончено?

– Нет, – он взял её руку. – Теперь мы знаем, какие шрамы носить вместе.

На рассвете они поднялись на крышу школы. Аяко привязала к сетке кольца браслет Кая.

– Прощай, брат.

– Что дальше? – спросил Хару.

Она бросила ему мяч:

– Играть. Без призраков за спиной.

Когда мяч опустился в сетку, первые лучи солнца разорвали тучи. Там, где кончались тени, начиналась их общая история.

8. Огни большого города

Йокогама дышала ноябрьским холодом, выдыхая пар из вентиляционных решёток и чашек лапшичного рамена. Хару стоял под вывеской станции «Минато-Мирай», воротник куртки поднятый до ушей, и ловил взглядами прохожих – деловых людей с портфелями-невидимками, парочки в одинаковых шарфах, старушку, толкавшую тележку с бунтами редиски. Городской гул напоминал шум моря в раковине: миллионы голосов, шин, сигналов сливались в один низкий тон, под который незаметно билось сердце. Он искал в толпе чёрные волны Аяко, но вместо них увидел Такуми, выходящего из элитного джипа с тонированными стёклами.

– Ждёшь принцессу? – Такуми щёлкнул зажигалкой, прикуривая сигарету.

– Тебе какое дело?

– Предупредить: сегодня её долги выставляют на аукцион. – Он выпустил дым колечками. – Клуб «Оникс» закрывается. Брат распродаёт активы. В том числе контракт на её позор.

Аяко появилась внезапно, будто выраста из тени небоскрёба. В чёрном пальто с поднятым воротником, она казалась тенью, оторвавшейся от асфальта.

– Поехали, – сказала она, не глядя на Такуми.

– Куда? – удивился Хару.

– Туда, где свет ярче теней.

Они сели на трамвай, петляющий по набережной. Аяко молча смотрела на мост Бэй-Бридж, подвешенный на золотых нитях огней.

– Кай любил здесь гулять, – она провела пальцем по запотевшему стеклу. – Говорил, город как живой организм. Вены – дороги, свет – нейроны.

– А что сердце?

– Порт. Оттуда всё начиналось.

На рынке «Мото-Мачи» пахло жареными гребешками и имбирём. Аяко купила тайяки в форме карпа, протянула один Хару:

– Держи. Карп, преодолевший водопад, становится драконом.

– Мы драконы?

– Пока только рыбы в мутной воде.

У стен храма Сёфуку-дзи они встретили старика, писавшего иероглифы водой на камнях.

– Угадайте, что пишу? – его кисть скользила, оставляя невидимые следы.

– «Судьба», – предположил Хару.

– «Выбор», – сказала Аяко.

Старик рассмеялся, указывая на высыхающие камни:

– Оба ответа верны. Потому что следы исчезают, но камни помнят воду.

На смотровой площадке Landmark Tower ветер срывал слова с губ. Внизу город стелился ковром из рубинов и сапфиров. Аяко достала из сумки конверт:

– Документы на долг. Сегодня их продадут с молотка.

– Что будет, если не заплатим?

– Моё лицо появится на сайтах букмекеров как символ предательства.

Хару разорвал конверт, выпустив клочки в ветер:

– Пусть попробуют найти.

Они спустились в подземный переход, где уличный скрипач играл «L’amour est un oiseau reelle». Аяко остановилась, закрыв глаза:

– Мама Кая пела это, когда готовила рамен.

– Ты скучаешь по ним?

– Я скучаю по себе той. Которая верила, что свет гаснет только на рассвете.

В кафе «Red Brick» Аяко заказала два горячих шоколада с перцем.

– Кай ненавидел сладкое. Я тайком добавляла сахар в его кофе.

– Почему?

– Чтобы он узнал: жизнь не всегда горькая.

Хару взял её руку. На запястье шрам блестел под неоновой вывеской.

– Такуми сказал про аукцион.

– Знаю. Я позвонила брату Такуми. Сказала: продавай. Но пришли взглянуть в глаза тем, кто купит мой позор.

– Это безумие!

– Нет, – она коснулась его губи кончиком пальца. – Это свобода.

Клуб «Оникс» оказался дверью без вывески в переулке за рыбным рынком. Внутри пахло табаком и дорогим коньяком. За столом сидели трое мужчин в костюмах, разглядывая проекцию на стене: фото Аяко с подписью «Девушка, продавшая финал».

– Стартовая цена – 300 тысяч, – объявил аукционист.

Хару шагнул вперёд:

– 500. И требую удалить фото.

– Мальчик, тут не детский сад, – засмеялся один из покупателей.

– 700! – Аяко встала рядом. – И добавьте моё новое фото.

Она бросила на стол снимок: Кай обнимает её на подиуме после победы. На обороте – его почерк: «Честность дороже трофеев».

Тишина. Аукционист кашлянул:

– Лот снят с торгов. Архив – к уничтожению.

На крыше «Оникса» они смотрели, как грузовик с документами уезжает в ночь. Аяко достала чек на 700 тысяч:

– Деньги от продажи квартиры бабушки. Теперь я свободна.

– Что будешь делать?

– Куплю два велосипеда. Научись кататься.

Они шли к станции, когда из темноты вынырнул Такуми. В руках – бейсбольная бита.

– Брат в ярости. Вы испортили сделку.

Хару прикрыл Аяко, но она вышла вперёд:

– Ударь. Но знай: завтра я приду в школу с этим, – она показала диктофон. – Запись твоих угроз уже в облаке.

Такуми опустил биту. Впервые в его глазах мелькнуло нечто кроме злобы – усталость.

– Почему вы не боитесь?

– Потому что у нас есть свет, – Аяко указала на небоскрёб Landmark, сиявший вдали. – А ты торгуешь тьмой.

В последнем вагоне метро они сидели, прижавшись плечами. На стекле Аяко вывела иероглиф: «明» – свет.

– Кай говорил, что у каждого города есть секрет, – прошептала она.

– И у Йокогамы?

– Её огни – не для красоты. Это маяки для тех, кто заблудился в себе.

На платформе их школы Хару остановил её:

– Твой секрет?

– Я боюсь темноты. С тех пор.

– Мой тоже, – он достал брелок-фонарик в форме мяча. – Держи.

Когда фонарик вспыхнул, тень Аяко на стене превратилась в крылатую фигуру.

– Похоже на дракона, – улыбнулся Хару.

– Или на нас, – она поймала его руку. – Двух рыб, которые решили лететь.

Они шли через спящий школьный двор, и фонарик рисовал на асфальте прыгающий световой мяч. Внезапно Аяко остановилась у баскетбольной площадки:

– Стой здесь.

Она отбежала к линии трёхочковых, крикнула:

– Лови секрет!

Мяч из тьмы прилетел точно в руки Хару. На нём светящейся краской было написано: «Спасибо за свет».

Дома Хару развернул подарок Аяко – чёрную коробку. Внутри лежали ключи от велосипедного склада и записка: «Завтра в 5 утра. Порт. Научимся не падать». Он прикрепил ключи к фонарику и повесил у изголовья. За окном Йокогама мигала, словно подмигивая. Там, где кончался страх, начинался их город.

9. На грани поражения

Йокогамское утро началось с ливня, превратившего улицы в мутные реки. Хару стоял под козырьком спортзала, наблюдая, как капли выбивают ритм на асфальте – тревожный, неровный, словно сердце перед казнью. В кармане жужжал телефон: сообщение от отца «Держись» и от Аяко «Встретимся у входа в 7:30». Он сжал мяч, ощущая швы под пальцами – сегодня этот кожаный шар станет либо якорем, либо спасательным кругом.

В раздевалке витал запах лавандового геля и страха. Кэнто натирал кроссовки мелом, бормоча мантру: «Быстрее ветра, точнее лазера». Юми, обычно болтливая, молча перебирала тейп, избегая взглядов. Когда вошла Аяко, все замолчали – она несла атмосферу поля боя: в чёрной повязке на лбу, с синяком под глазом (вчерашняя тренировка с новичками), пальцы обмотаны лейкопластырем.