Любовь падшего ангела

Дмитрий Вектор

Любовь падшего ангела

Глава I. Цвет забвения.

Туман над Темзой в тот октябрьский вечер 1887 года был особенно густым – не обычным лондонским смогом, а чем-то более плотным, почти осязаемым, словно сама память города материализовалась в воздухе. Элиза Торнфилд знала такие ночи. В такие ночи к ней приходили самые сложные случаи.

Она стояла у окна своей мастерской на Блумсбери-стрит, наблюдая, как газовые фонари превращаются в размытые золотые пятна в молочной дымке. Её пальцы машинально перебирали флаконы с эфирными маслами на подоконнике – лаванда для успокоения разорванных нервов, розмарин для восстановления утраченных воспоминаний, вербена для изгнания кошмаров. Каждый аромат был инструментом в её необычном ремесле.

Элиза Торнфилд была реставратором душ.

В отличие от обычных реставраторов, работавших с холстами и красками, она имела дело с гораздо более хрупким материалом – человеческими душами, повреждёнными горем, потерями, предательством или просто жестокостью мира. Её мастерская напоминала одновременно художественную студию и алхимическую лабораторию: здесь соседствовали тончайшие кисти из соболиного волоса с колбами, наполненными переливающимися эссенциями эмоций, а мольберты стояли рядом с витринами, где в хрустальных флаконах хранились дистиллированные воспоминания.

Стены были увешаны необычными "картинами" – это были не изображения, а заключённые в рамы фрагменты исцелённых душ, каждый светился собственным внутренним светом. Золотистое сияние радости соседствовало с серебристыми нитями надежды, а глубокие фиолетовые оттенки мудрости переплетались с нежно-розовыми завитками новой любви. Это была галерея человеческого опыта, преображённого из боли в красоту.

Элиза провела пальцем по корешкам кожаных томов на полке – «Анатомия печали» Мерлина Ашворта, «Трактат о восстановлении разбитых сердец» леди Моргвет, «Алхимия забвения» неизвестного автора. Каждая книга была написана кровью сердца – в буквальном смысле, ведь только так можно было передать истинную суть работы с душами.

Часы на каминной полке пробили девять. Элиза ожидала прибытия последнего клиента дня – молодой вдовы, чья душа была изъедена не только горем по умершему мужу, но и чувством вины за то, что она всё ещё жива. Случай непростой, но типичный для её практики. Элиза уже приготовила специальные пигменты: лунный серебряный для работы с утратой и оттенок рассвета для пробуждения воли к жизни.

Но вместо тихого стука в дверь, который она ожидала, раздался звук разбитого стекла.

Элиза обернулась и увидела, что одна из её самых ценных эссенций – флакон с концентратом забвения – лежит на полу в осколках, а его содержимое растекается серебристой лужицей. Но разбить его было невозможно – флакон был заговорён против любых повреждений. Это могло означать только одно: в мастерскую проникла сила, способная разрушать магические защиты.

– Простите за беспокойство, – раздался голос за её спиной.

Элиза медленно повернулась. В центре мастерской стоял мужчина – высокий, одетый в безупречный чёрный костюм, который, казалось, поглощал свет. Его лицо было аристократически бледным, с резко очерченными скулами и губами, которые, вероятно, забыли, как улыбаться. Но больше всего поражали глаза – они были цвета бури, серо-синие, с серебристыми искрами, и в них была такая боль, что у Элизы на мгновение перехватило дыхание.

– Как вы попали сюда? – спросила она, инстинктивно отступив к столу с инструментами. – Дверь заперта, и на ней защитные заклинания.

– Я пришёл не через дверь, – ответил незнакомец. Его голос был низким, бархатистым, но в нём слышались какие-то неземные обертоны, как эхо грозы в далёких горах. – И ваши заклинания не действуют на таких, как я.

– На таких, как вы?

Мужчина сделал шаг вперёд, и Элиза заметила, что он не отбрасывает тени. В мерцающем свете газовых ламп это было особенно заметно – все предметы в мастерской имели чёткие тени, но он словно существовал в другом измерении света.

– Меня зовут Габриэль, – сказал он. – И мне нужна ваша помощь, мисс Торнфилд.

– Откуда вы знаете моё имя? – Элиза почувствовала, как магические защиты мастерской начинают реагировать на присутствие незваного гостя. Воздух становился плотнее, наполняясь невидимыми искрами.

– Я много знаю о вас. Знаю, что вы единственная в Лондоне – возможно, в мире – кто умеет восстанавливать повреждённые души. Знаю, что ваш дар передаётся по женской линии уже семь поколений. Знаю, что ваша прабабушка лечила самого короля Георга от меланхолии, а ваша мать.

– Не смейте упоминать мою мать! – резко оборвала его Элиза.

Воспоминания о матери были для неё болезненной темой. Изабелла Торнфилд была великолепным реставратором, но её последняя работа – попытка исцелить душу серийного убийцы – закончилась трагедией. Зло, с которым она столкнулась, оказалось слишком сильным и поглотило её саму. Элиза нашла её тело в этой же мастерской семь лет назад. С тех пор она никогда не брала случаи, связанные с настоящим, первобытным злом.

– Прошу прощения, – голос Габриэля стал мягче. – Я не хотел причинить вам боль. Но вы должны понять – я пришёл к вам, потому что больше некуда идти. То, что произошло со мной это невозможно исцелить обычными методами.

Элиза внимательно посмотрела на него. Её обученный глаз видел то, что скрыто от обычного взгляда – ауру человека, состояние его души. То, что она увидела вокруг Габриэля, заставило её отступить ещё на шаг.

Его аура была разорвана.

Не просто повреждена или омрачена – разорвана на части, как картина, разрезанная острым ножом. Но разрывы эти были не хаотичными – в них угадывался странный узор, почти как как будто кто-то намеренно отрезал определённые части его сущности. И в местах разрывов виднелся не мрак, как обычно бывает у повреждённых душ, а ослепительно белый свет, который причинял боль даже через магическое зрение.

– Боже мой, – прошептала она. – Что с вами случилось?

– Я пал, – просто ответил Габриэль.

И тут Элиза поняла, почему он не отбрасывал тень, почему её защитные заклинания не действовали на него, почему в его голосе слышались неземные ноты. Перед ней стоял не человек.

– Вы ангел? – слова давались с трудом.

– Был ангелом, – поправил он. – Теперь я изгнанник. И разрывы в моей душе – это не повреждения от боли или горя, как у ваших обычных клиентов. Это следы от оторванных крыльев.

Элиза опустилась на стул. За двадцать лет практики она видела многое, но это превосходило все её представления о возможном. Ангелы для неё были скорее теоретическим понятием – упоминались в древних трактатах о магии души, но живого ангела она представить не могла.

– Что вы сделали? – спросила она. – За что вас изгнали?

Габриэль подошёл к окну, посмотрел на туман, окутавший город.

– Я попытался изменить судьбу смертного, – сказал он тихо. – Это запрещено нашими законами. Мы можем направлять, можем вдохновлять, но не имеем права прямо вмешиваться в человеческую жизнь.

– И ради кого вы пошли на это?

– Ради девушки. Её звали Серафина. – Голос Габриэля стал почти неслышным. – Она была особенной. Художницей. Она рисовала то, чего не могла видеть – ангелов, небесные города, сады рая. Словно её душа помнила что-то из прошлых жизней. Я был послан охранять её, но влюбился.

Элиза почувствовала странный укол в груди. Ревность? Но это было смешно – она едва знала этого человека этого ангела.

– Серафина заболела чахоткой, – продолжал Габриэль. – По законам судьбы, ей суждено было умереть в двадцать три года. Но я не мог этого допустить. Я использовал свою силу, чтобы исцелить её, нарушив божественный план. За это меня лишили крыльев, изгнали из рая и обрекли на вечное скитание среди смертных.

– И где она сейчас? Серафина?

Габриэль повернулся к ней, и в его глазах был такой мрак, что Элиза поёжилась.

– Мертва. Через месяц после того, как я её исцелил, она погибла в пожаре. Оказалось, что судьба – это не предложение, а неизбежность. Можно отсрочить её исполнение, но нельзя изменить. Я потерял всё ради любви, которая всё равно была обречена.

Молчание затянулось. Элиза пыталась осмыслить услышанное. История Габриэля была трагичной, но она не понимала, чем может ему помочь.

– Мои методы работают с человеческими душами, – сказала она наконец. – То, что у вас это совершенно другая природа повреждений. Я даже не знаю, с чего начать.

– Но вы попробуете?

Что-то в его голосе, в том, как он смотрел на неё, заставило сердце Элизы биться быстрее. Это был взгляд человека – ангела – который потерял всё и держался лишь за последнюю соломинку надежды.

– Прежде чем я соглашусь, мне нужно знать: что именно вы хотите восстановить? Вернуть крылья невозможно – это было божественным наказанием. Но если речь идёт о душевных ранах, о боли утраты.

– Я хочу вспомнить рай, – прервал её Габриэль. – После падения моя память о небесах была стёрта. Я помню лишь обрывки – запах небесных садов, звук ангельского хора, ощущение полёта. Но всё остальное исчезло. И это хуже всех физических мук. Я не помню, каким был до падения. Не помню своих братьев-ангелов, не помню лицо Всевышнего. Это как жить с половиной души.

Элиза поднялась и подошла к своей рабочей витрине. Среди флаконов с эссенциями она нашла один особенный – в нём хранилась субстанция цвета утренней зари с золотистыми искрами. Эссенция воспоминаний – самое сложное в изготовлении и самое опасное в применении вещество из всего её арсенала.

– Работа с памятью – это очень рискованно, – сказала она, не оборачиваясь. – Особенно с такими глубинными воспоминаниями, как ваши. Если что-то пойдёт не так, вы можете потерять не только память о рае, но и всё остальное. Превратиться в в пустую оболочку.

– Риск меня не пугает. Жизнь без воспоминаний о том, кем я был, не жизнь, а медленная смерть.

Элиза повернулась к нему. В свете газовых ламп его лицо казалось высеченным из мрамора – красивым, но бесконечно печальным. И в этот момент она поняла, что согласится. Не только потому, что его случай был уникальным вызовом её способностям, но и потому, что что-то внутри неё откликалось на его боль.

– Хорошо, – сказала она. – Но у меня есть условия. Во-первых, мы начинаем с самых поверхностных слоёв памяти и двигаемся постепенно. Во-вторых, при малейшем признаке того, что процесс выходит из-под контроля, мы останавливаемся. И в-третьих.

Она замолчала, не зная, как сформулировать своё последнее условие.

– В-третьих?

– Мне нужна полная честность. Если в процессе реставрации всплывут воспоминания, которые могут быть опасными для меня или для других людей, вы должны мне об этом сказать.

Габриэль кивнул.

– Согласен. Когда мы можем начать?

Элиза взглянула на часы. До полуночи оставалось меньше трёх часов, а именно в полночь магические силы были наиболее сильными.

– Сейчас, – сказала она. – Но сначала мне нужно подготовить мастерскую. Работа с ангельской душой потребует особых мер предосторожности.

Пока Габриэль ждал в кресле у камина, Элиза начала приготовления. Она зажгла свечи из освящённого воска по периметру комнаты, начертила на полу защитные символы серебряным порошком, смешанным с солью из Мёртвого моря, и приготовила специальные пигменты, которые никогда раньше не использовала – те, что предназначались для работы с нечеловеческими сущностями.

Лазурный небесный – для воссоздания воспоминаний о рае.

Золото херувимов – для восстановления связи с божественным.

Серебро архангельских труб – для пробуждения спящих участков памяти.

Каждый пигмент стоил целое состояние и был получен алхимическим путём из компонентов, которые простые смертные считали мифическими – пыли от крыльев серафимов, росы с древа жизни, света утренней звезды. Элиза никогда не думала, что ей понадобится их использовать.

– Готово, – сказала она наконец. – Располагайтесь на кушетке.

Габриэль лёг на бархатную кушетку в центре магического круга. В свете свечей его лицо казалось ещё более неземным – слишком совершенным для смертного, но и слишком печальным для ангела.

– Что вы чувствуете, когда пытаетесь вспомнить рай? – спросила Элиза, приступая к работе.

– Пустоту, – ответил он, закрыв глаза. – Как будто в моей памяти есть огромная белая стена, за которой что-то скрыто. Иногда сквозь неё проникают обрывки – мелодия, запах, ощущение света. Но как только я пытаюсь сосредоточиться, всё исчезает.

Элиза обмакнула кисть в лазурную краску и осторожно коснулась её кончиком виска Габриэля. Эффект был мгновенным – по его телу прошла дрожь, а из-под сомкнутых век потекли слёзы.

– Что вы видите?

– Свет, – прошептал он. – Такой яркий, что должен бы ослеплять, но не ослепляет. И музыка боже, какая музыка. Как будто поёт сама вселенная.

Элиза продолжала работу, осторожно нанося штрихи краски на определённые точки – виски, лоб, запястья. Каждое прикосновение пробуждало новые фрагменты воспоминаний, и Габриэль рассказывал о том, что видит:

– Сады там растут цветы, которых нет на земле. Они поют, когда дует ветер. И библиотека огромная библиотека, где хранятся все когда-либо написанные истории, все несбывшиеся мечты, все непрочитанные стихи.

– А люди? Других ангелов вы видите?

– Смутно. Силуэты в золотистом сиянии. Кто-то из них был мне дорог братом, возможно. Михаилом? Или Рафаилом? Не могу разобрать лица.

Внезапно Габриэль дёрнулся, как от удара, и его глаза распахнулись.

– Стойте! – воскликнул он. – Там кто-то есть.

– В видениях?

– Нет, здесь. В мастерской. – Он сел на кушетке, напряжённо вглядываясь в тени. – Мы не одни.

Элиза оглядела мастерскую. Свечи горели ровно, защитные символы светились привычным серебристым светом, всё казалось нормальным. Но её обострённые магические чувства тоже уловили что-то неладное – словно воздух стал плотнее, а тени глубже.

– Покажись, – произнёс Габриэль, и в его голосе прозвучали отголоски небесной власти.

Из самой тёмной тени в углу мастерской выступила фигура в сером плаще с капюшоном. Лицо было скрыто, но от фигуры исходило ощущение древности и власти.

– Габриэль, – голос пришельца был как шелест осенних листьев. – Ты всегда был слишком импульсивен.

– Азраил? – Габриэль поднялся с кушетки. – Что ты здесь делаешь?

Элиза почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Азраил. Ангел смерти. Имя, которое даже в кругах практикующих магию произносилось шёпотом.

– Я пришёл остановить то, что здесь происходит, – сказал Азраил, откидывая капюшон и обнажая лицо удивительной, холодной красоты. – Твоя память была стёрта не случайно, брат. В ней сокрыты знания, которые могут разрушить равновесие между мирами.

– Какие знания? – Элиза шагнула вперёд, защищая Габриэля. – Он помнит только рай.

– О, дитя, – Азраил посмотрел на неё с чем-то похожим на жалость. – Ты не понимаешь, с чем играешь. Габриэль был не простым ангелом-хранителем. Он был Летописцем, хранителем самых сокровенных тайн небес. В его памяти – истинные имена архангелов, слова силы, способные повелевать стихиями, и самое главное – пророчество о конце времён.

– Пророчество? – переспросил Габриэль.

– То самое, из-за которого ты пал. Ты прочёл в книге судеб, что твоя Серафина сыграет ключевую роль в грядущих событиях. Её смерть должна была запустить цепь событий, ведущих к последней битве между светом и тьмой. Когда ты спас её, ты не просто нарушил один человеческий жребий – ты едва не разрушил весь божественный план.

Мастерскую заполнила оглушающая тишина. Элиза смотрела на Габриэля, пытаясь осознать масштаб того, во что ввязалась.

– Но она всё равно умерла, – сказал наконец Габриэль.

– Да. Но с опозданием на месяц. И этого хватило, чтобы нарушить пророчество. Теперь никто не знает, когда и как наступит конец времён. Равновесие нарушено, и Совет архангелов в смятении.

Азраил сделал шаг к Элизе, и она почувствовала, как холод окутывает её тело.

– Девочка, ты должна прекратить реставрацию. Если Габриэль вспомнит всё, это может привести к катастрофе. Есть силы – как светлые, так и тёмные – которые будут готовы на всё, чтобы заполучить эти знания.

– Но без воспоминаний он живёт в муках, – возразила Элиза.

– Лучше страдания одного, чем гибель миров.

Габриэль вдруг рассмеялся – звук был горьким, полным отчаяния.

– Как знакомо. Всё та же логика, которая привела к моему падению. Принести в жертву одного ради многих. Но знаешь что, старый друг? Я устал быть жертвой небесной политики.

Он повернулся к Элизе, и в его глазах вспыхнул решительный огонь.

– Продолжайте. Что бы ни случилось – я хочу знать, кем был.

– Габриэль, – голос Азраила стал предостерегающим. – Не заставляй меня применить силу.

– Попробуй.

Напряжение в воздухе стало почти физически ощутимым. Элиза поняла, что стоит между двумя древними силами, готовыми к схватке. И выбор – продолжать работу или остановиться – был за ней.

Она взглянула на Габриэля, на его лицо, искажённое болью и надеждой, затем на Азраила с его холодной уверенностью в правоте.

И приняла решение, которое изменит всё.

– Ложитесь обратно, – сказала она Габриэлю, взяв кисть. – Мы продолжаем.

Азраил вздохнул, как ветер в заброшенном склепе.

– Тогда да будет на твоей совести то, что последует, дитя смертных.

Он растворился в тенях, но его последние слова ещё долго эхом звучали в мастерской:

– Они идут за вами. И время у вас есть только до рассвета.

За окном ветер усилился, и туман над Лондоном приобрёл зловещий красноватый оттенок. Элиза поняла – её жизнь только что кардинально изменилась. Но пути назад уже не было.

Она обмакнула кисть в золотую краску и коснулась лба Габриэля.

– Расскажите мне о небесных библиотеках, – шепнула она. – И пусть весь мир подождёт до утра.

Глава II. Первый сеанс.

Золотая краска легла на кожу Габриэля, словно расплавленный свет, и мастерская мгновенно наполнилась энергией, от которой у Элизы перехватило дыхание. Воздух вокруг них начал мерцать, как над нагретым асфальтом, и она почувствовала, что прикасается к чему-то бесконечно древнему и могущественному.

– Вижу – прошептал Габриэль, и его голос изменился, стал многослойным, как хор, поющий в разных тональностях. – Кристальные спиры они поднимаются к самому престолу а между ними летают создания из чистого света.

Элиза осторожно добавила штрих серебряной краской у его левого виска. Техника работы с ангельскими воспоминаниями кардинально отличалась от человеческих – там где обычно она погружалась в глубины подсознания постепенно, здесь каждое прикосновение кисти открывало целые пласты опыта.

– Опишите, что видите, – попросила она, одновременно наблюдая за его аурой. Разрывы в ней начинали затягиваться золотистыми нитями, но процесс шёл неравномерно – некоторые участки сопротивлялись восстановлению.

– Сад Эдема но не тот, что описан в ваших книгах. Настоящий. Там растут деревья высотой с ваши соборы, а их листья каждый лист хранит историю одной человеческой души. Когда ветер шелестит ими, слышны голоса – молитвы, мечты, последние слова умирающих.

Габриэль внезапно дёрнулся, его лицо исказилось болью.

– Что происходит? – Элиза тут же убрала кисть.

– Память сопротивляется. Как будто – он застонал, – как будто кто-то установил барьеры не только снаружи, но и внутри моего сознания. Каждый раз, когда я пытаюсь увидеть лица других ангелов, боль становится невыносимой.

Элиза нахмурилась. За годы практики она встречала различные виды магических блокировок памяти, но это было что-то новое. Словно сама структура воспоминаний была переплетена с нитями агонии.

– Попробуем другой подход, – сказала она, отложив кисть с золотой краской и взяв флакон с эссенцией рассвета. – Вместо прямого восстановления попытаемся обойти блокировки. Расскажите мне о самом раннем воспоминании, которое у вас есть – не о рае, а о времени после падения.

Габриэль закрыл глаза, и по его лицу пробежала тень.

– Я очнулся в поле под Лондоном. Была зима, шёл снег. Я лежал голый в сугробе, но холода не чувствовал – только пустоту там, где раньше были крылья. И боль. Такую боль, словно из меня вырвали часть души.

Элиза осторожно нанесла каплю эссенции рассвета на его запястье. Жидкость впиталась в кожу, оставив едва заметный серебристый след.

– Продолжайте.

– Я не помнил, кто я такой. Знал только, что потерял что-то невероятно важное. Пошёл к огням города, инстинктивно понимая, что там найду людей. Первым, кого встретил, был старик-нищий у моста Ватерлоо. Он дал мне свой плащ и кусок хлеба, хотя сам голодал.

– И тогда вы поняли, что такое человеческая доброта?

– Нет. – Габриэль открыл глаза и посмотрел на неё с удивительной нежностью. – Я понял, что такое человеческое сострадание. И это было прекраснее всего, что я помнил из из того места, откуда пришёл.

Между ними повисла тишина, наполненная каким-то особым напряжением. Элиза поймала себя на том, что изучает черты его лица – точёные скулы, полные губы, длинные тёмные ресницы. Даже лишённый крыльев и божественной силы, он оставался существом неземной красоты.

– Мисс Торнфилд? – голос Габриэля заставил её вздрогнуть.

– Да, простите. Продолжим. – Она торопливо взяла другую кисть. – Попробуем восстановить воспоминания о ваших способностях. Что вы умели до падения?

– Я мог видеть души людей. Не так, как видите вы – поверхностно, их состояние и повреждения. Я видел их полностью – все жизни, которые они прожили, все выборы, которые сделают в будущем. Мог читать книгу судьбы каждого смертного.

Элиза замерла, кисть застыла в воздухе.

– Все жизни? Вы говорите о реинкарнации?

– Конечно. Разве вы не знали? Души бессмертны, они лишь меняют оболочки. Ваша душа, например – он пристально посмотрел на неё, – очень древняя. Я не могу разглядеть детали, но чувствую вы жили много раз. И всегда были связаны с магией.

– Это невозможно определить без специальных ритуалов.

– Для людей – да. Но я до сих пор различаю отблески прошлых воплощений. Хотите знать, кем были в предыдущей жизни?

Элиза колебалась. Знание прошлых жизней могло быть как благословением, так и проклятием. Но любопытство взяло верх.

– Расскажите.

– Жрицей Исиды в Александрии. Третий век нашей эры. Вас звали Клеопатра – не царица, другая. Вы владели искусством исцеления душ уже тогда, работали в храме, куда приводили людей, одержимых демонами или сломленных горем. И погибли, защищая свиток с древними заклинаниями от римских солдат.

По спине Элизы пробежал холод. Она никому не рассказывала, но с детства видела сны об Александрии, о храме с колоннами из чёрного мрамора, о свитках папируса, покрытых странными символами. Всегда думала, что это просто плод воображения.

– А ещё раньше? – спросила она, не совсем понимая, зачем.

– Друидесса в Британии. До прихода римлян. Тогда вас звали Моргейн, и вы могли говорить с духами леса. Но это было – он нахмурился, – около двух тысяч лет назад. Дальше я не вижу. Что-то блокирует мой дар.

Элиза с трудом сосредоточилась на работе. Информация о прошлых жизнях кружила у неё в голове, но нужно было продолжать сеанс. Она смешала три разные эссенции – памяти, истины и небесного света – и получившийся состав имел цвет расплавленного золота с серебристыми искрами.

– Это будет болезненно, – предупредила она. – Я попытаюсь прорваться через магические блокировки, но.

– Делайте, – твёрдо сказал Габриэль. – Я должен знать.

Элиза нанесла смесь на его лоб, виски и сердце. Эффект был мгновенным и ошеломляющим. Габриэль выгнулся дугой, из его горла вырвался крик, который был одновременно человеческим и ангельским – звуки такой красоты и боли, что у Элизы навернулись слёзы.

Но вместе с криком из него хлынул поток света – не видимого глазу, но ощутимого каждой клеточкой тела. Мастерская наполнилась присутствием чего-то неизмеримо великого, и Элиза поняла, что на мгновение прикоснулась к подлинной природе ангела.

– Вижу! – Габриэль резко сел на кушетке, его глаза светились внутренним огнём. – Вижу всё!

– Что? Расскажите!

– Небесный совет. Я стою перед престолами архангелов Михаила, Рафаила, Уриила – голос его дрожал от восторга и ужаса. – Они выносят приговор. Но не только за Серафину. Есть что-то ещё.

Внезапно его лицо исказилось гневом.

– Они лгали! Все эти годы лгали! Серафина не была обычной смертной. Она была боже, как я мог забыть она была Нефилим. Потомок ангела и человека. В её жилах текла небесная кровь!

Элиза отступила. Нефилимы упоминались в самых древних текстах как существа, рождённые от связи ангелов с земными женщинами. Согласно легендам, все они были уничтожены во времена Великого Потопа.