скачать книгу бесплатно
– До встречи с профессором Африкантовым я и представления не имел о подобных возможностях драгоценных минералов. Как это происходит?
– В двух словах не расскажешь. Если же коротко и примитивно, то драгоценный камень, особенно ограненный, имеет свойство записывать модулированное биополе, то есть поле, несущее конкретную информацию о событиях, Отдаленным аналогом тут может служить полупроводниковый кристалл. Как Вы, конечно, знаете, он записывает информацию, закодированную в электромагнитных колебаниях. Чем выше драгоценность камня, чем выше его качество, тем качественней и запись. Но камень сам по себе ничего не записывает. Он начинает работать, находясь на пальце человека. Если между человеком и камнем существуют гармония, соответствие, качество записи будет высочайшим. При воспроизведении взаимное соответствие тоже крайне желательно… Итак, любезный Александр Михайлович, Вас волнует тайна камня?! Так попробуем ее разгадать. Технические подробности узнаете в ходе сеанса…
3
Над смуглыми, мускулистыми воинами, обросшими черными, вьющимися бородами, взметнулось знамя с изображением фантастического существа. При виде его профессор Африкантов переглянулся с сидящим рядом профессором Константиновым, ассирологом.
– Ашшур, бог войны, – шепнул Иван Петрович соседу.
Тот в ответ согласно кивнул головою и в свою очередь тихо ответил гебраисту:
– Сейчас начнется новая атака.
И действительно, сначала раздалась команда по-ассирийски, потом в сторону израильтян (а именно они были обороняющейся стороною) полетели стрелы. Израильские воины тотчас подняли щиты, защищая туловище и голову.
– Артподготовка! – слегка усмехаясь, чуть слышно произнес Африкантов. – Кончат стрелять и двинутся на противника. Снова рукопашная закипит. Кстати, Сергей Васильевич, к какому году Вы бы отнесли происходящее событие?
– Полагаю, мы присутствуем при взятии Самарии ассирийским царем Саргоном. Ветхозаветные времена. Вы согласны?
– Полностью. И, стало быть, семьсот двадцать второй год до нашей эры. Падение Израильского царства. Пленение последнего израильского царя Осии. Ага, началось…
Ассирийские воины двинулись на израильтян. Было, однако, видно, что очередная атака снова закончится ничем. Наступающая сторона явно не обладала нужным превосходством в живой силе и, стало быть, не могла ни окружить отступающего противника с флангов, ни прорвать его линию обороны в центре. К тому же израильтяне защищались отчаянно – ведь они прикрывали отступление довольно большого обоза с женщинами и детьми, с имуществом и мелким рогатым скотом. Колеса повозок скрипели, ослы и мулы, запряженные в них, время от времени громко ревели, а овцы и козы жалобно блеяли.
– Любезный Иван Петрович! – сказал профессор Константинов. – Если мне не изменяет память, то ассирийцы после падения Самарии угнали в рабство более двадцати семи тысяч израильтян. Десять колен израилевых из двенадцати.
– Кому-то, похоже, удалось вырваться, – Африкантов кивнул в сторону рукопашной. Она явно складывалась не в пользу атакующей стороны. – Постойте. Кажется, жрец собрался снова заговорить.
На одной из повозок обоза полулежал древний, изможденный жрец, облаченный в белое одеяние с голубым подбоем. Рядом с повозкой шагал стройный, тонкий юноша, тоже в белом с голубым подбоем. Жрец, долгое время не подававший никаких признаков жизни, вдруг вздрогнул и приподнял правую, исхудалую руку. И тут все, присутствующие на воспроизведении биозаписи, увидели, как у левия на безымянном пальце правой руки мрачно блеснул рубин.
– Да это же…
Константинов посмотрел в сторону Лифшица, сидящего в специальном кресле и опутанного с ног до головы проводами. Рубиновый перстень на пальце у жреца был полностью идентичен перстню Александра Михайловича.
Все, присутствующие в экспериментальном зале, испытали одновременно некое чувство, очень схожее с чувством зрителей очень хорошей детективной кинокартины в тот самый момент, когда события приобретают совершенно неожиданный поворот. А вокруг людей 20-го века тенями давно ушедших из жизни людей разыгрывалась библейская драма из эпохи 8-го века до христианской эры, драма, в которой дряхлый жрец бога Яхве начал свой очередной монолог. Смысл монолога был хорошо понятен профессорам Африкантову и Константинову, двум авторитетам в истории древнего востока, владевшим древнееврейским, арамейским, древнеассирийским и в придачу древнегреческим с латынью.
– Адонай! – прошамкал жрец почти беззубым ртом. – Адонай! Страшна кара твоя за отступничество! Страшна кара твоя за поклонение Ашторет и Ваалу! Страшен гнев твой, посланный на головы сынов и дочерей израилевых за непотребства Иеровоама из дома Ефремова, за деяния гнусного царя Ахава и блудницы его Иезавели. Огонь твой испепелил Самарию, в прах обратил ты жителей столицы Израилевой!
Один из израильских воинов сказал другому:
– Шломо! Похоже, левий опять заговорил.
– Не взяли бы его с собою, не говорил бы.
– Он, говорят, пророк! Не взяли бы, а вдогонку тебе проклятья. Проклятья пророка! И тебе и потомкам твоим до седьмого колена… Нет уж…
– А что за отрок при нем?
– Внук.
– Ему бы щит в руку да копье в другую. Мы тут отбиваемся от ассирийских собак, а он около деда. Он что, тоже пророк?
Воин неприязненно посмотрел на юношу.
– Шломо! Не трогай его. Парень, говорят, мысли человеческие читать может и разговаривать с тобою мысленно. И может заставить тебя делать все что угодно. Я слышал, он с самим Всевышним общаться может. Как пророк Моисей!
– Адонай! Страшна кара твоя за отступничество..– шамкал старый жрец, указуя слабой, высохшей рукою в сторону горящей Самарии. – Страшен гнев твой за непотребства Иеровоамово из дома Ефремова…
– Шломо! Похоже, айсоры поворачивают.
– Ну и слава Богу! Чего им драться с нами и жизнью рисковать. Не ради же пергаментов, которые лежат в повозке рядом со жрецом.
– Про что в них?
– Не знаю… Ты кто? Воин? Вот и занимайся своим делом! Чтение не по нашей части.
– Шломо! Повернули! Повернули!
– Ну и слава Богу! Небось, другие уже город во всю грабят, а этим воевать. Я бы на их месте давно смотался.
– …Огонь Твой испепелил Самарию, в прах обратил Ты жителей столицы Израилевой…
– Ох, заладил!.. А перстень видел на его руке? С рубином. Говорят, он самому Соломону принадлежал. Он якобы волшебный.
– Да мало ли что говорят.
– А надпись?!
– А я такую же могу сделать вот на этом, – воин сунул под нос товарищу сердоликовый перстень, надетый на средний палец правой руки.
– А мне клялись, перстень волшебный. Наденешь его и будешь понимать язык зверей и птиц. А царь Соломон, говорят, и с божьими тварями мог разговаривать. Понимал их язык.
– Понимал, понимал… В бабах он понимал. Полстраны финикийцам продал. Оттого-то и распалось царство после его смерти. При этом дураке Ровоаме…
– Адонай! Страшна кара твоя… – слова жреца были прерваны одинокой стрелой, посланной на прощанье в стороны противника отходящими ассирийцами. – Ее острие угодило левию прямо в горло, и тут же озвученное голографическое изображение далекого прошлого померкло, а звуки стихли. Казалось, будто обоз с беженцами ушел далеко за горизонт, и вот уже не слышны причитания женщин, плач детей и блеянье овец и коз.
В экспериментальном зале зажегся свет, и лаборанты принялись снимать с Александра Михайловича Лифшица провода. Из-за пульта управления вышел Голицын, усталый и счастливый. Волосы ученого были в беспорядке, глаза лихорадочно блестели. К Павлу Николаевичу подошли восхищенные Африкантов и Константинов. Гебраист трижды расцеловался с Голицыным (они дружили с детства), а ассиролог крепко пожал биофизику руку.
– Ну, Павел! – воскликнул Африкантов. – Поздравляю! Поздравляю! Ошеломляющий успех. Не грех и выпить по маленькой!
– Выпьем. Приличный коньяк с шоколадом у меня всегда в лаборатории имеются. После сеанса полагается дать медиуму, – Голицын кивнул в сторону Лифшица, – граммов пятьдесят-семьдесят. Но для начала давайте поздравим и Александра Михайловича и, главное, поблагодарим. Главный виновник сенсации все-таки он.
Трое ученых направились к Лифшицу. Лаборанты уже почти полностью освободили его от проводов, и обладатель перстня, утомленный и расслабленный, продолжал полулежать в экспериментальном кресле.
– Александр Михайлович, – торжественно сказал Голицын. – Мы с Вами сегодня большие именинники. Полнейший успех! Сногсшибательный! Я вижу, Вы здорово устали. Петя! – окликнул завлаб сотрудника. – Александру Михайловичу положенную порцию плюс премиальные. И нам всем заодно. По маленькой.
– Будет исполнено, Пал Николаевич! – отозвался лаборант.
– Павел, – задал вопрос Африкантов, – насколько я понимаю, после смерти жреца рубин перестал записывать окружающие события.
– Да. Сегодня мы воспроизводим самую глубинную запись. В ходе следующего сеанса будем исследовать более высокий уровень.
– Но ведь у перстня, судя по всему, были владельцы и до жреца. Чуть ли не сам премудрый царь Соломон.
– Были скорей всего. Но перстень ничего не записал. Вероятно, отсутствовало соответствие между ним и его более ранним владельцем.
Раздалось мяуканье кошки. Ее звали Ксюха, и она жила в лаборатории.
– Павел Николаевич. – раздался вдруг голос Лифшица. – Павел Николаевич! Я, кажется, понял, что она сказала.
– Кто? – спросил удивленный Голицын, так как в помещении не было особ женского пола.
– Да кошка Ваша. Она только что поймала мышь и говорит: «Ну попалась наконец-то мне в лапы, голохвостая!
4
Они словно выплыли из-за горизонта – несколько повозок, запряженных ослами и мулами, женщины, дети, воины. Грязные, заросшие, усталые. Казалось, прошли годы с того времени, как беженцы ушли за горизонт, прочь от горящей Самарии. Одни успели за это время состариться, другие возмужать, третьи превратились из детей в юношей и девушек. Они не спеша двигались по пыльной дороге какой-то другой страны, которая всем присутствующим в экспериментальном зале показалась чем-то очень знакомой. Предводительствовал людьми молодой, чернобородый мужчина; в нем быстро узнавался отрок, внук жреца, убитого ассирийской стрелою.
Вот вдали показался какой-то город. Предводитель указал на него рукою и что-то сказал своим соплеменникам. Караван прибавил шаг. Но на повороте ему преградили путь воины, вооруженные щитами, мечами и копьями. Израильтяне остановились, их мужчины обнажили мечи и взяли свои копья наперевес. И тут предводитель беженцев подошел к одному из своих воинов, взял из его рук копье и воткнул его острием в землю, демонстрируя тем самым мирные намерения вновь прибывших. На безымянном пальце правой руки у предводителя в лучах заходящего солнца блеснул рубиновый перстень.
Несколько мгновений вокруг стояла тишина, прерываемая время от времени щебетом птиц. Наконец последовал вопрос со стороны предводителя военного отряда аборигенов. Африкантов с Константиновым назвали его центурионом. Вопрос этот нетрудно было понять, исходя из ситуации.
– Да это же латынь! – с удивлением воскликнул Африкантов. – И доспехи на воине римские. Неужели до Рима добрались? Вот это да!
– Сколько же лет они скитались?
– Тиши, тише! Внук жреца готовится ответить.
Предводитель израильтян действительно готовился что-то сказать и он сказал… не открывая рта, после чего глаза у командира латинян наполнились ужасом:
– Квинт! Ты слышал? – воскликнул центурион, полуобернувшись к воину, стоявшему рядом.
– Ничего я не слышал, Марцелл.
– А я слышал, клянусь Юпитером! Ответ прозвучал во мне. Бородатый сказал, мы из земли Израильской. Ассирийцы сожгли наш город Самарию, и теперь мы ищем в этом мире пристанища себе.
– Марцелл, а тебе не показалось?.. Ой!
Теперь наполнились ужасом глаза у Квинта.
– Марцелл! Я слышал. Про какой-то город Самарию и про ассирийцев. Что это за ассирийцы?
– Меркурий их знает! Про греков и луканов слыхал; этруски соседи наши. А про ассирийцев слышу в первый раз… Послушай, Квинт, а, может быть, чернобородый сам бог Меркурий, покровитель путешественников и дорог? Какие-то ассирийцы разрушили и сожгли город Самарию, где жили эти люди, и им пришлось пуститься в странствия. Меркурий сжалился над ними и решил помочь… Ты бог Меркурий?! – обратился латинянин к предводителю израильтян.
– Я такой же смертный, как и ты Марцелл! Да, Всевышний помог нам. Мы сумели вырваться из горящей Самарии. Он помог нам в наших скитаниях по земле, когда шли мы от народа к народу. Он привел нас сюда. Но имя нашего бога не Меркурий. У него другое имя, но я не смею назвать его. Обращаясь к богу нашему, мы говорим Ему: «Адонай!». Но это не имя Его. Это обращение.
Центурион медленно приходил в себя.
– Так ты не бог Меркурий? – наконец переспросил он; в голосе латинянина звучало недоверие.
– Нет, Марцелл.
– Но если ты не бог, то почему читаешь мои мысли? Как можешь ты ответы свои вкладывать в мой мозг?
– Мой бог, Марцелл, милостив ко мне. Ни я и никто из предков моих не поклонялся идолам. Ни Ашторет, ни Ваалу, ни Мардуку. Я и предки мои поклонялись только Ему. Единому. Единственному. Я и предки мои свято блюли Его заповеди. И Он послал мне дар – читать мысли людские; и Он послал мне дар открывать мысли мои другим людям без языка… Ответь мне, Марцелл, может быть, в земле вашей Единого и Единственного зовут Меркурием? Может быть, таково Его имя на вашем языке?
– Квинт! – Центурион все никак не мог в себя придти. – Квинт! Разрази меня Юпитер, если я понимаю что-нибудь!
Тут предворитель израильтян снова подал голос:
– Марцелл! Не бойся меня. Ни я, ни мой народ не сделают твоему народу ничего плохого. Марцелл! Нам надоело скитаться от страны к стране, от народа к народу. Проводи меня к царю Вашему. Я хочу поговорить с ним. Чует сердце мое, он даст нам постоянное пристанище, и твой народ воссоединится с остатками моего народа. Провижу я, высоко вознесется этот город, – внук жреца указал рукою в сторону города на горизонте. – Возвысятся потомки наши и править будут половиною мира. Марцелл! Отведи меня к царю Вашему.
Центурион принял наконец решение.
– Слушай, Квинт! – сказал он своему заместителю. – Я выполню просьбу чернобородого и отведу его к Ромулу. А ты с отрядом останешься здесь на дороге и будешь ждать решения властелина нашего. Не спускай глаз с вновь прибывших. Юпитер меня разрази, если я понимаю что-нибудь! Пошли, чернобородый!
Марцелл и израильтянин направились по пыльной дороге в сторону города, видневшегося на горизонте. Солнце склонялось к закату, духота, похоже, спала, оживились птицы; их пение и щебет усилились. Предводитель израильтян шагал впереди, центурион шел следом. Внук жреца после нескольких минут ходьбы пальцами левой руки тронул рубин перстня и зашептал молитву:
– Адонай! Господин мой! Пошли пристанище остаткам народа моего, укрепи его веру в Тебя, не дай поклоняться идолам – Ваалу, Ашторет, Мардуку…
Над головами пешеходов пролетели, щебеча, две каких-то птахи. Израильтянин на несколько мгновений прервал молитву, поднял голову и проводил птиц взглядом.
– Эй, чернобородый! – окликнул своего спутника центурион. – Может, ты и язык птиц понимаешь?
Израильтянин повернул голову к центуриону и серьезно ответил:
– Понимаю, Марцелл!
– Тогда ответь, что прощебетали птицы, пролетая над нами?
– Марцелл! Они говорили про наступающую осень. Про надвигающиеся осенние холода, про отлет в теплые южные края… Обычные птичьи разговоры в конце лета.
В этот момент очередной сеанс воспроизведения биозаписи закончился, и пространственное голографическое изображение померкло. Лаборанты в очередной раз принялись снимать с Александра Михайловича Лифшица провода и датчики; все, присутствующие в экспериментальном зале, принялись обсуждать только что увиденное. Молодежь яростно спорила – в основном по вопросу о принадлежности перстня с рубином израильскому царю Соломону. Ведь согласно преданиям, библейский мудрец понимал язык птиц, животных и гадов. Таким же даром обладал и последний владелец кольца – история с мышью и кошкой успела облететь чуть ли не полмира. Были и другие примеры аналогичных контактов с меньшими братьями у А.М.Лифшица. Сходились в одном – остатки жителей сожженной Самарии после долгих скитаний и мытарств дошли наконец до недавно основанного города, имя которому Рим и правил в котором легендарный его основатель – Ромул.
5
Дверь отворилась, и в убогую лачугу вошел предводитель израильтян. Судя по всему, прошло немало лет с того времени, как он привел остатки своего народа в Рим; в голове и бороде левия обильно серебрилась седина, лицо избороздили морщины. В лачуге было темно, и присутствующие на эксперименте не сразу разглядели в ней девушку лет пятнадцати. Она сидела на старой, брошенной на пол циновке; рядом с девушкой стояли тарелка и кувшин, покрытые белыми, чистыми лоскутами материи.
Глаза двух людей встретились; мужчина горестно покачал головою и тоном пророка возгласил:
– Да падет проклятие на их головы! Да падет проклятие на головы потомков их вплоть до седьмого колена! Плачь, Мириам, плачь! Господь карает нас за грехи наши. Он послал в наказание нам ассирийцев, он послал нас в изгнание, он повелел нам жить среди чужого народа. И они не выдержали справедливой кары, не смогли перенести наказания…
Левий подошел к погасшему очагу, зачерпнул ладонью горсть холодного пепла и посыпал им сначала голову девушки, а потом и свою. Девушка зашептала молитву. Левий встал на колени рядом с нею на циновку и тоже погрузился в молитвы.
Тут с голографическим изображением произошло нечто аналогичное киноизображению, когда немалая часть киноленты по какой-то причине вырезана – двое молящихся, не завершив своего обращения к Богу, перешли к беседе. Вероятно, запись оказалась поврежденной на воспроизводимом участке.
– Отец! – воскликнула девушка. – Что они сказали тебе?
Лицо Левия искривилось.
