скачать книгу бесплатно
– Доброе утро, граф! Как спалось?
– Прекрасно, ортсляйтер. Я видел во сне Раису Хрусталев, – фон Белов с вызовом смотрел на «Партайгеноссе».
– А я вот скверно спал. И снилось мне что-то пакостное. А вот что, не помню. Все утро силюсь вспомнить, да ничего не получается. Но вроде бы эта красотка Хрусталев тоже мне приснилась. Ладно, дьявол с нею! Так вы отправляетесь в Австрийские Альпы? – тут Шпуньке приблизил свое лицо к лицу Отто и тихо сказал доверительным тоном. – Будь вы членом партии, я бы организовал вам загранку. В наши дни без партбилета далеко не уедешь… Кстати, пансионат находится в пограничной зоне. В полиции оформите разрешение на въезд в нее… Да что же мне снилось сегодня ночью?! Ну никак не могу вспомнить!
Граф Отто еще и слова не сказал о своем согласии ехать в Австрийские Альпы, но ортсляйтер Шпуньке давно уже привык решать за других.
– После обеденного перерыва, граф, зайдите за путевкой. Без нее с вами в полиции разговаривать не станут.
– Хорошо, зайду… – эти слова Отто произнес неуверенно и тихо.
– А потом ко мне – с заявлением. Давайте я продиктую вам его содержание.
Отто положил на стол чистый лист бумаги и приготовился писать.
– В первичную организацию Национал-социалистической партии Германии, – начал диктовать Щпуньке.
Рука графа Отто, вооруженная паркеровской самопишущей ручкой, неподвижно лежала на белом листе бумаги.
– Да пишите, граф!.. А… Вспомнил! – на лице ортсляйтера изобразилось глубокое удовлетворение. – Эврика! Мне опять снилось это идиотское Дзета-пространство, вполне достойное бредней Альберта Эйнштейна. И Раиса снилась. И вы, граф! Решили дать деру через Австрийские Альпы в Швейцарию, а затем в Соединенные Штаты?!
Сдерживая нервную дрожь, Отто фон Белов твердо посмотрел в глаза Шпуньке и сказал:
– Вот видите, ортсляйтер! Мне впору покаянную писать, а не заявление в партию. Не вызвать ли вам Гестапо?!
– Ха-ха-ха!! – смех Шпуньке потряс все конструкторское бюро. Господа инженеры, впрочем, нисколечко не удивились – они давно уже привыкли к своему несколько эксцентричному ортсляйтеру. – Ха-ха-ха!! Граф! Мы ведь живем в двадцатом веке. Ну мало ли что тебе может присниться ночью. Ха-ха-ха!! Ну и шуточки у вас. Вот бы никогда не подумал. Ладно, пишите…
Граф начал писать, но тут раздался звонок местного телефона. Звонила секретарша Главного. Тот срочно вызывал к себе фон Белова и Шпуньке.
6
В роскошном кабинете Главного помимо его владельца находились еще трое – два армейских генерала в форме люфтваффе и штандартенфюрер СД. Фон Белов и Шпуньке были им представлены.
– Прошу садиться, господа! – обратился Главный ко вновь вошедшим.
Фон Белов и Шпуньке сели.
– Фон Белов, Шпуньке, – сказал Главный, – предупреждаю вас, разговор совершенно конфиденциальный. Так вот, согласно поступившим агентурным сведениям, в России начали претворять в жизнь идеи Константина Циолковского. Конструируются и испытываются ракеты. Известны конкретные конструкторы, занимающиеся проектированием и испытанием реактивных летательных аппаратов: Цандер, Королев. Господа из люфтваффе, – тут последовал кивок головой в сторону двух генералов, – очень заинтересованы полученной информацией. Мы не должны отстать от русских. Поэтому организуется специальное конструкторское бюро и опытное производство при нем. Основное их назначение – конструирование, изготовление и испытание ракет. Боевых ракет… Фон Белов! Я рекомендовал вас на пост главного конструктора. Надеюсь, ортсляйтер Шпуньке поддержит меня.
– Полностью присоединяюсь к вашему предложению, шеф, – сказал Шпуньке.
Трое военных пристально смотрели на Отто. Наконец штандартенфюрер поинтересовался:
– Фон Белов! Вы член Национал-социалистической партии?
– Так точно! – воскликнул Шпуньке и положил на стол лист бумаги, на котором рукою Отто было написано: «В первичную партийную организацию Национал-социалистической партии…».
– Что это? – спросил с удивлением штандартенфюрер.
– Господин штандартенфюрер! – торжественным голосом сказал ортсляйтер. – В тот момент, когда нас вызвали сюда, Отто фон Белов писал заявление о приеме в партию.
В разговор вступил один из генералов:
– Граф, вы имеете представление о ракетах?
Тут же в мозгу у Отто зазвучал голос Вернера: «Расскажи им все, что узнал от меня. Расскажи! Иначе не быть тебе вместе с Раисой!».
– Я в курсе дела, генерал, – сказал Отто и подробно изложил присутствующим устройство боевой ракеты.
– Прекрасно! – воскликнул Главный, когда Отто кончил рассказывать. – Фон Белов, принимайтесь за дело. Немедленно! Кстати, Шпуньке, в связи с международной обстановкой все отпуска отменяются на неопределенный срок. Не сегодня-завтра начнется война. Проведите соответствующую разъяснительную работу среди личного состава фирмы.
Отто находился почти в бессознательном состоянии. Когда заговорил штандартенфюрер, фон Белов сначала не понял, что обращаются именно к нему.
– Граф! Прошу особенно обратить внимание на секретность. Крайне желательно, чтобы официальные документы, исходящие из вашего будущего бюро, подписывались не настоящей фамилией его руководителя. Подумайте над этим.
– Хорошо, – тихо ответил Отто. Ему то мерещился генеральный конструктор Вернер из Дзета-вселенной, то почему-то родная бабушка с материнской стороны – урожденная фон Браун.
7
Граф Отто фон Белов, он же Вернер фон Браун, все же оказался в Австрийских Альпах – руководство Третьего рейха решило именно в этом месте создать ракетное конструкторское бюро вместе с испытательным полигоном вновь разрабатываемых реактивных аппаратов. Однажды молодой Генеральный конструктор бесследно исчез, и не был найден ни живым, ни мертвым… После окончания второй мировой войны он вдруг обнаружился в США.
Пи-пространство, в котором проживал Отто (вернее, Пи-минус-пространство) является зеркальным отражением Пи-плюс-пространства, в котором проживаем мы. Оба мира являются вселенными-близнецами, но близнецами зеркально отраженными. Они почти зеркально идентичны. Почти. Как известно, даже однояйцовые близнецы слегка разнятся друг от друга. Что же говорить о вселенных?!
Словом, граф Отто проживал в А Н Т И М И Р Е, где цыгане работали также и авиационными конструкторами. И, знаете, это у них неплохо получалось.
1980—1982 (2006)
Лжеученый
– Вы полагаете, что великая теорема Ферма была впервые доказана в 1993 году этим… ну как бишь его… то ли англичанином, то ли американцем? Да ничего подобного. Она уже несколько тысяч лет как доказана баобабом по имени… Господи боже мой… Склероз проклятый!
– Простите! – психотерапевт Игорь Эммануилович Ямпольский посмотрел на собеседника, седенького старикашку, такого сухонького, что ему, казалось, ничего не стоило спрятаться за кружку с «Жигулевским», стоявшую перед ним на столе. – Простите! Баобаб… Это кто?
Старикашка захихикал:
– Хе-хе-хе… Баобаб – это кто?.. Хе-хе-хе… Да вы большой шутник. Во-первых, баобаб – это что. Во-вторых, баобаб есть баобаб, дерево, то самое, которое в Африке растет, в саванне, и в обхвате имеет иногда по двадцать пять метров. У этих баобабов африканских очень большие склонности к математике, так же, как у плакучих ив – к лирической поэзии.
– А у дуба к чему склонность? – усмехнувшись, спросил Ямпольский.
– У дуба?
Старикашка отхлебнул из кружки и слегка пожал плечами.
– Дуб он и есть дуб. Тугодумы они, дубы эти. И особой склонности ни к чему не имеют. Разве что к администрированию. Дубы частоты распределяют. И могут передачи глушить на той или иной биочастоте. Если сочтут необходимым. У дубов биоэнергетика ой-ей-ей какая!
– Простите, с кем честь имею?
– Востроногов. Иван Ильич.
– А по профессии?
– В настоящее время экстрасенс-ботаник.
– А почему не зоолог?
– Потому что мой организм способен принимать биоизлучение исключительно представителей растительного царства.
– Так-так. Разрешите еще вопрос?
– Сделайте одолжение.
– А какие деревья имеют склонность к химии?
– Никакие. Химия – наука преимущественно экспериментальная, а какой эксперимент может поставить, скажем, яблоня? Разве что плод свой уронить на чью-то голову. Один такой эксперимент, кстати, был поставлен… Впрочем, таблица Менделеева им известна – они ее открыли теоретически.
– Яблони?
– Нет, секвойи. Но на этом химические успехи растений и закончились. Вот математика, теоретическая физика, поэзия, философия – это их стихия. Там, где надо размышлять. Не так давно два каштана сформулировали генную теорию живого организма. Решили оповестить весь растительный мир о своем открытии, но сородичи-каштаны не признали существование гена, дубам пожаловались, и те стали глушить передачи каштановых генетиков. Получилось что-то вроде сессии ВАСХНИЛа 1948 года.
– Понятно.
Кружка Ямпольского была уже пуста, хотелось еще одну, но еще более тянуло задавать новые вопросы.
– Иван Ильич! А ученые степени и звания у растений тоже присуждают?
– А как же. И академики у них есть, и членкоры. И иностранные члены. Иностранцами они считают представителей животного царства. Как вы понимаете… этого… А! Вайлса!.. Ну который теорему Ферма доказал… в свою академию они не выберут. Приоритет тут за баобабом. А вот Крик и Уотсон у них давно уже в иностранных членах. И человека, впервые доказавшего влияние растительного биоизлучения на возникновение паранойи, вчера вечером единогласно академиком выбрали.
– Кого?! – изумился Ямпольский.
– Да-да. Игорь Эммануилович. Отныне вы почетный академик. От имени и по поручению баобаба Авраама, нашего президента, довожу это официально до вашего сведения. Поздравляю! Вот так-то, люди не признали, более того, затравили, лжеученым объявили, а растения оценили. Никто, видно, не пророк в своем биологическом отечестве. Так что давайте закажем еще по кружке родного «Жигулевского» и отметим это событие. Кстати, у меня с собою отличная таранка.
Начало 90-х 20-го столетия (2020)
Назад к большому взрыву
Его ввели в помещение «Зала правосудия»; в тот же миг миллионы людских глаз впились в фигуру обвиняемого. И участники судебного заседания, и телезрители с ужасом и содроганием рассматривали человека, по милости которого существующая эпоха могла роковым образом необратимо трансформироваться, но… по непонятным причинам не сделала этого; а ведь Гай Рупий – так звали подсудимого – совершил непоправимый, казалось бы, поступок.
– Встать! Суд идет! – провозгласил председательствующий.
В «Зале правосудия» все встали. Потом главный судья слегка кивнул головой, давая понять тем самым, что можно сесть.
– Сегодня мы слушаем дело Гая Рупия. – сказал председательствующий суда. – Он обвиняется в тягчайшем преступлении – в преднамеренной попытке трансформировать человеческое общество вдоль временной линии, начиная от девятнадцатого и кончая нашим, двадцать девятым, столетием.
На несколько мгновений установилось гробовое… нет!.. запредельное молчание, и люди в «Зале правосудия» ужаснулись вдруг той тишине, которая воцарилась в помещении. Казалось, безликая вечность, эта стремительная птица, скользящая по временной линии и гасящая взмахом своего крыла горение целых эпох, неслышно влетела в зал и, паря, сделала по нему круг, словно раздумывая: взмахнуть крылами или нет.
– Гм, – хмыкнул председательствующий, стремясь отогнать призрак страшного видения. —Гм… Разрешите огласить состав суда…
Пока объявляли имена судей, присутствующие на процессе тихо, но оживленно переговаривались друг с другом. Они стремились снять с себя остатки недавнего оцепенения. Даже председательствующий оживился… Но вот оглашение кончилось, и Гаю Рупию был задан первый вопрос. – Обвиняемый! – Гай Рупий встал при этих словах. – Ваше имя?
– Гай Рупий.
– Год рождения?
– Две тысячи восемьсот сорок третий.
– Профессия?
– Историк-разведчик, специалист по концу второго тысячелетия христианской эры.
– Вы обвиняетесь по статье пятидесятой, пункт альфа Уголовного кодекса нашей эпохи. У вас имеются возражения против состава суда?
– Нет.
– Признаете себя виновным?
– Нет.
– Значит, вы утверждаете, что в девятнадцатом столетии не убили преднамеренно при исполнении служебных обязанностей миланского сбира Антонио Гримальди и в двадцатом столетии – нью-йоркского полицейского Джона Доджа?
– Я убил их. Джона Доджа, впрочем, непреднамеренно.
– И все же не признаете себя виновным?
– Не признаю.
– Прискорбно. Расскажите суду обстоятельства обоих убийств.
– Как вы знаете, – начал свое рассказ Гай Рупий, — после окончания исторического отделения Первого австралийского университета я был заброшен в начало девятнадцатого столетия для сбора информации о нравах и обычаях итальянского общества. Перед заброской я, как и положено, прошел полугодовой тренаж, связанный с максимально-возможным изживанием из себя привычек своего времени, после чего и был отправлен в намеченное столетие.
– Подсудимый, – перебил Рупия председательствующий (он же Верховный судья планеты). – Перед посылкой вы подписали обязательство не совершать поступков, могущих вызвать необратимую деформацию человеческого общества вдоль временной линии?
– Я подписал такое обязательство.
– Значит, вы знали про возможные последствия соответствующего поступка?
– Знал.
– А вам было известно, что убийство человека является самым страшным из криминальных деяний, ибо оно может вызвать самые необратимые изменения человеческого общества вдоль временной линии, начиная от момента его совершения и кончая эпохой, в которой родился убийца? Я не говорю уже о моральной стороне проступка.
– Да как вам сказать… – обвиняемый начал переминаться с ноги на ногу и пожимать плечами. Четкий вопрос председателя суда казался ему то ли противоестественным, то ли непонятным.
– Так вам было известно или нет? – нахмурившись, повторил свой вопрос Верховный судья.
– Было-то было, но…
– Да отвечайте, наконец! – не выдержал председатель.
Гай Рупий в отчаяньи махнул рукой и выпалил:
