На Волге широкой

Александр Вегнер

На Волге широкой

1. Александр и Алиса

Был первый июльский день тысяча девятьсот тридцать восьмого года. В распахнутых окнах Марксштадского техникума механизации сельского хозяйства зыбился горячий воздух волжской степи, тишину аудиторий нарушали гудки пароходов.

Девятнадцатилетний Сашка Майер1 только что сдал последний экзамен по предмету «Агротехника». Всё! Теперь свободен!

– Майер, зайдите ко мне на минутку! – сказал директор техникума Гаус, выходя вслед за ним из экзаменационного зала.

В кабинете директора сидели его помощник по учебной части Шмидт, вытиравший мокрое лицо носовым платком, и секретарь Асмус, обмахивавшийся папкой с документами.

– Геноссе2 Майер! – сказал Гаус, вешая снятый пиджак на спинку стула. – Вы блестяще сдали госэкзамены! Лучше всех из вашего выпуска.

– Все на отлично! – подтвердил Асмус. – «Трактора и автомобили» – отлично, «Сельхозмашины» – отлично, «Ремонтное дело» – отлично. Сегодняшний экзамен комиссия тоже оценила на отлично. Поздравляем!

– Преддипломную практику, если не ошибаюсь, вы проходили на заводе «Коммунист»? – спросил Шмидт, заглядывая в бумаги. – Отзывы заводского руководства очень благоприятны для вас. Кем вы там работали?

– Я был чертёжником в конструкторском отделе.

– Замечательно! Какие чертежи вы делали?

– Копировал те, что мне давали.

– Понятно, – удовлетворённо сказал Гаус. – Так вот, Александр! У нас к вам предложение. Народный комиссариат земледелия выделил нашему техникуму одно место в Саратовском сельскохозяйственном институте. Без экзаменов, со стипендией и местом в общежитии! Мы решили предоставить это место вам, и не сомневаемся, что вы дадите своё согласие.

– Конечно, даю! Надо быть идиотом, чтобы отказаться от такого предложения!

– И я так думаю. Завтра на выпускном вечере мы вручим вам направление вместе с дипломом.

Сашка вылетел на улицу словно на крыльях и чуть не сбил ожидавшую его Алису.

Он подпрыгнул весёлым козлёнком, схватил её и стал кружить по площадке перед тёмно-розовым зданием, похожим на тяжёлый куб.

– Что, что!? Сдал? На отлично?! – сияя счастливыми серо-зелёными глазами, вопрошала Алиса.

– Не только сдал! Мне дали направление от Наркомзема в Саратовский сельхозинститут! Без экзаменов, со стипендией, с общежитием!

– Ой, Сашка! Как здóрово! Как я рада!

Алисе шёл семнадцатый год. У неё гибкая стройная фигура, коротко стриженные по последней моде светлые волнистые волосы, изящные бровки, румянец во всю щёку.

– Алиса! Какая ты… красивая!

– Ты только сейчас заметил?

– Нет. Но сегодня ты особенно хороша! Я будто впервые тебя вижу.

Сашка привлёк её к себе и поплыл от чистого юного запаха.

– Что ты! – вскрикнула она, отстраняясь. – Отпусти! Люди кругом!

– Слушай, пойдём на Волгу!

– Прямо так пойдёшь? В костюме и галстуке?! Да и я без купальника. Пойдём лучше ко мне с дедом, я тебя покормлю.

– Родители на работе?

– Конечно! В колхозе сенокос. Их отпустили на два дня. Они неделю как вернулись домой в Паульское3. Дедушку оставили на меня. Он один дома.

– Как он?

– Сильно сдал после смерти бабушки. Надолго его оставлять нельзя.

– Ну пойдём! У меня от сдачи экзамена аппетит разыгрался как у ста волков!

И они пошли, взявшись за руки, по жарким ослепительно-солнечным улицам Марксштадта.

– Отгадай, кто я с сегодняшнего дня?

– Инженер?

– Техник-механик по тракторам, автомобилям, сельскохозяйственным машинам и орудиям! Инженером я стану только после института.

– А знаешь, что сказал наш преподаватель Иван Егорович? «Вы, – говорит, – потомки тёмных оборванцев!» Мне даже немного обидно стало.

– Что же тут обидного, если правда? Наши предки приехали на Волгу не за богатством, не за должностями. Баронов и графов, как у прибалтийских немцев, среди них не было. После Семилетней войны они толпами бродили по дорогам Германии без крыши над головой, без клочка земли, без еды, в лохмотьях – кто ж они были? Конечно голодные одичавшие оборванцы! Абсолютно неграмотные – кто б их учил! Вдобавок к этим бедам за мужчинами охотились рекрутёры, хватали и продавали в солдаты в армии германских князьков и корольков и даже в Америку, где шла война за независимость от Британии.

– Знаю. Ведь в воскресенье мы с тобой играем в спектакле «Коварство и любовь», там об этом говорится: «Вчера семь тысяч сынов нашей родины отправлены в Америку… Там было и двое моих сыновей»4.

– Да. В то время в Германии торговля людьми была самым доходным делом. Представляешь, они даже нашего Ломоносова схватили и продали в солдаты! Приехав на Волгу, немцы элементарно спаслись от гибели! И Екатерина Вторая позвала их не потому, что соскучилась по землякам, не затем, чтобы они научили русских работать, а затем, чтобы заткнуть дыру в границе, через которую совершали набеги степные кочевники. Немецкие колонии были выгодны и немцам, и российскому правительству.

– Я к чему вспомнила, что сказал Иван Егорович? Ты техник-механик, я стану учительницей. Мой отец был так рад и горд, когда я в прошлом году поступила в педучилище. Всем встречным говорил: «А вы слышали? – Моя дочь будет учительницей!» Его прямо распирало от гордости!

– Конечно! Учитель всегда был человеком, перед которым даже седые старцы снимали шапки! Нам с тобой повезло. Мы в нашем народе первое поколение инженеров, врачей, учителей, музыкантов!

– Правда! Если бы не Советская власть, ты бы сейчас не шёл со мной с экзамена в сером костюме, белой рубашке и галстуке, а махал косой на лугу – грязный, потный и вонючий, и ждал бы, когда Лизка и Марийка принесут тебе поесть.

– Скорей всего я был бы пекарем, как мой отец.

– Твой отец был пекарем?

– Да, с десяти лет он был учеником у пекаря Ройша, а потом до четырнадцатого года работал в его пекарне… С перерывом на японскую войну.

– Я даже не знаю, кто такой Ройш.

– Пойдём, я тебе покажу – тут недалеко.

Они пришли к дому бледно-розового цвета в два этажа. Нижний, с небольшими оконными проёмами и треугольными сандриками5, казалось кряхтел под весом тяжёлого верхнего этажа с огромными светлыми окнами. К дому прижималась длинная одноэтажная, оштукатуренная и побеленная пристройка с редкими зарешеченными окнами.

– Это же контора кооператива «Пищевик»! – сказала Алиса. – А этот барак их склад.

– До революции здесь была пекарня Герхарда Ройша. Он жил с семьёй наверху, а внизу были всякие хозяйственные помещения: магазин, контора, его кабинет. А в этом бараке выпекали хлеб. Сутками дымили печи, в деревянных ларях замешивали тесто, в них оно подходило, на них же, закрыв крышки, спали рабочие – тесто ведь замешивали на ночь, чтобы к открытию булочных, в них с пылу с жару появлялись саратовские калачи и сдобные булки Ройша. Мой отец работал здесь до того, как его забрали на империалистическую войну.

– Для одной семьи огромный дом! Видно, богатый был мужик.

– Он был миллионер! Отец рассказывал, что кроме хлеба Ройш выпекал какие-то особенные пряники, рецепт которых был его священной тайной. Пряничное тесто закатывалось в дубовые бочки и выдерживалось полгода в холодном подвале при постоянной температуре, помнится, четыре градуса. Готовые пряники поставлялись к столу самого императора Николая Второго! На Ройша работало пять человек, которые заработали ему миллион рублей меньше, чем за десять лет.

– Тот ещё эксплуататор!

– Злодей! Отец уходил на работу в понедельник утром, а возвращался домой в субботу вечером. Миллионер Ройш метался, как пёс, вынюхивая, не обворовывают ли его рабочие, не едят ли тайком его хлеб, или, того страшнее, не уносят ли булки своим семьям. Чтобы люди даже видеть не могли мучного, он кормил их на завтрак кашей, на обед давал лапшу, а вечером – то, что оставалось от завтрака и обеда. От такой кормёжки и постоянного недосыпания отец перед тем, как уйти на войну, ослаб настолько, что не мог поднять мешок муки.

– А куда потом делся этот Ройш?

– Удрал за границу. Думаю, живёт сейчас в Германии. Таким как он Гитлер сильно по душе.

– Хорошо, что удрал.

– Я слышал, что рабочие искали его после революции, чтобы расстрелять.

– Зачем? Руки о таких марать! Они не достойны, чтобы помнили о них! Слава богу, что наше поколение забыло Ройшей!

– Я спрашивал отца, смог бы он расстрелять его. Он сказал, как ты – не стал бы мараться.

– И чёрт с ним! Пойдём скорее к нам, времени уже много, дедушка сидит один, мне его тоже надо покормить.

Александр с Алисой пришли к небольшому деревянному дому, двумя окнами выходившему на улицу. Высокая берёза свешивала перед ним до самой земли зелёную бахрому тонких ветвей. К углу дома примыкали высокие двустворчатые ворота с калиткой в правой створке. Ворота и фронтон дома много лет назад были выкрашены краской, настолько облезшей, что теперь невозможно было определить какого цвета она была.

Перед домом на лавочке в кружевной тени берёзы сидел старик в клетчатой рубашке с чёрной латкой на локте, серых штанах и стоптанных башмаках. На глаза был низко надвинут козырёк картуза. Корявые пальцы мелко дрожали на тросточке, которую он держал перед собой.

– Что, молодые люди, всё учитесь?

– Учимся, дядя Соломон! – ответил Майер, садясь рядом с ним.

– Умнее бога хотите быть? Нехорошо это! – огорошил дед Сашку.

– Почему нехорошо?

– Потому что всё, что положено знать человеку, он знает без всякой учёбы – его Отец небесный учит. Всё что человеку нужно, он ему даёт, а то, что человек выдумывает – это от лукавого.

– Как от лукавого? Я не понял.

– Например часы! Если бы они были от бога, то росли бы на деревьях, или лежали в шахтах, а мы их выкапывали, как уголь. А раз этого, нет, то они человеческая выдумка. Зачем тебе часы? – Смотри на небо! Встаёт заря, и ты вставай; солнце до середины неба дошло – иди обедай; солнце садится – кончай работу, иди ужинать и спать! Летом день длинный – потому что человеку надо работать, запасать еду на целый год. Зимой наоборот ночи длинные – чтобы человек отдыхал от летних трудов и набирался сил для новых – бог всё предусмотрел. А от вашей учёбы какая польза? Зачем тебе знать, Земля вокруг Солнца ходит или наоборот? Человек стал непомерно горд, хочет превзойти бога. Кончится это плохо, как строительство вавилонской башни. Тогда тоже люди возмечтали добраться до Господа.

– Дедушка, пойдёмте в дом, жарко становится, – прервала его Алиса.

Дед встал и, поддерживаемый с обеих сторон, перешагнул порог калитки.

– Вы где будете? – спросил он внучку.

– В летней кухне – приготовлю что-нибудь поесть.

– Ну и я с вами посижу.

Против крыльца дома горячий, как из печи, воздух шевелил занавеску на двери летней кухни, в которую Сашка смог войти, только сильно пригнув свою тёмно-русую голову.

Справа от входа у окна, в стёкла которого бился целый рой знойно жужжавших мух, стоял обеденный стол, за ним посудный шкаф, вдоль торцовой стены печка с уходившей в потолок цементной трубой; слева висел рукомойник с тазиком под ним, на земляном полу у левой стены лежал деревянный люк погреба.

Дед Соломон сел к столу на крашенный охрой стул, отдышался и продолжил:

– Или вот кричат: «Трактора, трактора!» Зачем нужен трактор, если бог дал коня? Паши на нём, запрягай в телегу: вози сено, снопы, в гости езди, коли делать нечего! Конь – чистое животное, ему не надо вонючего керосина, которым вы землю отравляете. Опять же, чтобы добыть керосин, надо землю изъязвить! А она живая, как мы. Её, как нас, бог создал. Чем кончится? – Через сто лет люди отравят и растерзают её! Бог отомстит им за неё: надоумит давить друг друга тракторами! Или самолёт! Привёл меня бог видеть их в Энгельсе на аэродроме семь лет назад. Смотрю: летит прямо надо мной. Я рукой от солнышка прикрылся, смотрю. На душе нехорошо стало. Вдруг выпал из него человечек, маленький как муха, и полетел вниз головой. Я испугался – разобьётся! Молится стал! Глядь, а над ним такая белая штука развернулась, и он медленно-медленно стал спускаться, будто наша собачка Муффи, когда я её на верёвке со стога спускал. Обрадовался я, конечно, что человек не убился, а потом подумал: «А что, если бы с этого самолёта не человека, а бочку пороха сбросили?» В Энгельсе все дома бы снесло! Учёные люди обезумели от гордыни: вот мы до чего додумались! Сила-то какая в нашей власти! Гордыня это. Сами не понимают, до чего они додумались и до чего ещё додумаются. Лет через двести такой порох выдумают, что весь мир снесут!

– Ты, дедушка, о какой жизни мечтаешь? Чтобы только работа, работа, работа? Ни знаний, ни развлечений, ни удовольствий! Зачем тогда и жить!?

– Живут не для удовольствий, а для счастья! А счастье – чтобы вокруг тебя всем было хорошо! Ты здоров, дети здоровы, все родные здоровы, ты наработался, сыт, одет, обут, все твои близкие ни в чём не нуждаются! Волга течёт, степь цветёт, небо синее, воздух лёгкий, сам в тебя просится… Что ещё надо?! Ходи в гости, ешь, пей вино и веселись: на качелях качайся, на санях катайся, музыку на скрипках и трумпетках играй. А главное людей люби и будешь сам ими любим!

– Чтобы все были здоровы, нужны врачи, а на врача надо выучиться, – заметил Сашка.

– Снова вы неправы, молодые люди! Болезни не от микробов, не от несчастных случаев, а от бога! Чтобы быть здоровым, надо жить так, чтобы угодить богу. А вот этому как раз в ваших училищах не учат. Всему учат, даже тому, что никогда вам не понадобится, а самому главному – нет, не учат!

– А что самое главное? Богу угождать?

– А вы не смейтесь, молодые люди! Угождать богу – это значит правильно жить. А кто знает, как правильно жить? Нет сейчас таких учителей, кто смог бы научить правильной жизни!

– Ой, дедушка! Можно подумать, что в ваше время были!

– Представь себе, были! Я учился в школе два года. Учителем, или шульмейстером, у нас был Шнипович – поляк или русский, а может еврей, но по-немецки говорил лучше нас с тобой. Он носил штаны, сшитые будто из матрасовки – в красно-белую полоску. Я был весёлый мальчишка, сильно любил смеяться и сидел на одной скамье с таким же сорванцом, как я – Фридрихом Ленком. Толкаю его и шепчу: «Смотри, Ленк, у шульмейстера сегодня штаны наизнанку». Думал, он прыснет в кулак и на этом успокоится, а он покатился со смеху. Шнипович подошёл, взял его за ухо и говорит: «Ты чего смеёшься, негодяй?» Ленк перетрусил и запищал: «Соломон сказал, что вы штаны на левую сторону надели!» Шульмейстер взял меня за шиворот, выволок к доске, зажал коленями мою голову и отстегал перед всем классом розгами. Стегал от души, изо всех сил, приговаривая: «Я тебе выверну штаны на лицевую сторону! Я тебе выдублю шкуру, коль она у тебя зудится!» Вы думаете, я обижаюсь? – Нет! Семьдесят лет прошло, а вспоминаю с благодарностью. Правильно меня отодрал! Потому что сказано в Библии: «Чти отца твоего и мать твою!» А пуще всего чти учителей своих, ибо через них ты и Господа нашего научишься чтить! Я после этого стал кротким и скромным. Урок мне пошёл на всю жизнь! Вот это были настоящие учителя – знали, чему учить и как! Мы прожили жизнь с природой и с Богом! А вы на Бога восстаёте. Плохо вам придётся!

– Мы учимся, чтобы облегчить людям жизнь, чтобы они не болели и не голодали.

– Откуда вы знаете, что облегчит людям жизнь? Для этого надо знать замысел господний? А вам его знать не дано. Нет, молодые люди! Опять в вас гордыня говорит! Будущее знает только бог! Иногда, очень редко, он открывает его избранным! Эти избранные предупреждают людей, ходят по миру с проповедями, пишут священные книги. Но чаще всего, их глас остаётся гласом вопиющего в пустыне. Простым людям дана свобода верить святым проповедникам или не верить. Верят немногие. Большинство же не узнают в их проповедях глас божий, и остаются во тьме и грехе.

– Греши, не греши, предсказание всё равно сбудется, иначе оно не предсказание, а обман.

– Нет! Ты, Алиса, не права! Грех бежит впереди предсказания, а беда, которую предсказывают пророки, следствие греха. Не греши – и не будет худых предсказаний. Если люди верят, раскаиваются, искренне молятся, зачем богу карать их!?

– Дедушка, ты говоришь странно, намекаешь на какие-то беды. Ты их знаешь? Ты избранный?

– Кто же это знает? Божье слово чувствуют не умом, а сердцем. Бог ли через меня говорит, или дьявольская гордыня во мне – сам не знаю. Но я в последнее время часто стал смотреть в небо. Не хочу, а взгляд устремляется против моей воли. И вижу я, что небо стало не таким, как раньше. Что-то произошло. Не пойму, что, но чем дольше смотрю, тем сильнее тревога! Тяжёлые времена нас ждут. Вот ты, Алиса учишься, радуешься, родители твои радуются, что дочь их станет учёной, а я не радуюсь. Лучше бы ты отцу с матерью помогала по хозяйству. Или твой двоюродный брат Андрей Юстус. На музыканта учится! Всю жизнь собирается в трумпетку дудеть! Разве это работа для мужчины?! Стыд и срам! Мужчина должен в поте лица добывать для семьи хлеб насущный. А в трумпетки дудеть или на гармошке играть надо в свободное от работы время, для развлечения. А если кто всю жизнь собирается развлекаться, ничего у него не получится, бог его накажет.

– Андрей не себя будет развлекать, а других. Музыка украшает жизнь. Андрей учится делать жизнь людей красивой и приятной.

Алиса, как белка, спустилась по лестнице в погреб и достала пузатый глиняный горшок, сразу запотевший, едва он очутился на столе; нарезала в кастрюлю зелёного лука и укропа, налила из горшка простокваши, принесла из дома хлеб.

– Что бог послал! Для такой жары лучшей еды не придумаешь, – сказал дед.

– Давай, дедушка, налью тебе в твою тарелочку. А ты, Сашка, сам наливай сколько хочешь.

– Ешь, Александр! Пока у нас нормы нет, – сказал дед, – а дальше, что бог даст. Так я к чему речь веду? Самое главное, чему надо научить человека – слышать бога. Без этого все ваши знания ничего не стоят и будут вам не во благо, а во зло.

– Дедушка, где ты таких мыслей набрался? Слушать тебя как-то странно.

– Давно живу, внучка. Много думал. Думка к думке – вот и пришло понимание.

Втроём съели каравай хлеба и выхлебали двухлитровую кастрюлю простокваши с зеленью.

– Вот видите, чем хороша простая народная еда, – сказал старый Соломон, – быстро, без выдумок, все сыты и довольны! Воистину, бог послал! Вы куда сейчас?

– На Волгу пойдём, искупаемся!

– Ну идите, а я полежу часок. Бог даст, вздремну.

Через два часа Сашка с Алисой были на небольшом мысе, огибаемом Волгой. За их спиной зелёными клубами поднимались в выгоревшее до белизны небо заросли ивы; перед ними меловыми обрывами возвышался над речной синью правый берег.

За их спиной зелёными клубами поднимались в выгоревшее до белизны небо заросли ивы; перед ними меловыми обрывами возвышался над речной синью правый берег.

Сашка, успевший заскочить домой и переодеться, в одних трусах стоял у края воды; под кустами валялись его рубашка и старые брюки. Алиса в синем купальнике сидела, опустив ноги в воду.

– Ты когда-нибудь переплывал Волгу? – спросила она.

– Первый раз три года назад с братом Фёдором, когда он женился на Ирме. Был такой же жаркий день, и он позвал меня купаться – видно кровь молодая играла: «Давай, – говорит, – братишка наперегонки!» И мы поплыли. Я не отставал. Мы так увлеклись, что не заметили, как доплыли до того берега.

– И кто победил?

– Он, конечно. Признаться, я ему поддался – не захотел огорчать брата в медовый месяц. После этого каждый год переплываю по нескольку раз.

– А ну за мной! – неожиданно вскочив, крикнула Алиса и бросилась в воду.

– Ты что! Куда, сумасшедшая!? – крикнул Сашка и прыгнул следом.

– Ух, как хорошо! – кричала Алиса в восторге. – Какая вода!

– Давай вернёмся, пока не поздно!

– Ни за что! – вопила она, смеясь.

– У тебя не хватит сил!

– Хватит! Ведь ты рядом!

– Упрямая! Держи на выступ скалы! Учитывай, что течение сносит!

– Знаю! Плавала!

– Тогда молчи, береги силы!

И они плыли долго-долго, а над ними на воздушных волнах плавали в выцветшей небесной лазури степные орлы и удивлённо смотрели на мелькавшие на невыразимо прекрасной синеве Волги малюсенькие руки отчаянных пловцов.

Чем ближе были меловые кручи нагорной стороны, тем реже становились взмахи Алисиных рук. Сашка подплыл к ней:

– Отдохни, не спеши! Представь, что ты просто купаешься. Берег близко, ничего не бойся, я рядом!

– Я выдержу. Я ничего не боюсь, – сказала она сбивающимся голосом.

– Подожди, отдохни, полежи на спине, я тебя поддержу.

– Что ты! Оставь, я не устала.

– Осталось совсем немного.

– Я вижу.

– Ещё чуть-чуть… Уже берег в воде отражается. Держись за меня!

– Я сама!

– Сейчас! Я уже достаю до дна!

– Я тоже!

– Вставай! Давай руку.

Сашка уже твёрдо стоял на ногах.

– Всё! Мы доплыли! – сказал он, вытягивая Алису из воды.

А она, едва отдышавшись, закричала:

– Ура! Я переплыла Волгу! Слышите, чайки и орлы!? Я переплыла Волгу!

И орлы отвечали ей клёкотом, и чайки счастливо смеялись, носясь над водой.

– Сашка! Я переплыла Вооолгу!

– Слыыыы-шууу!

– Я посвящаю свой заплыв тебе! Окончанию техникума!

– А я посвящаю свой тебе! Потому что я люблю тебя! Слышите вы, чайки, орлы, ястребы?! Все, кто живёт на этой земле!? Я люблю Алису!

А Алиса восторженно закричала.

– А я люблю Сашку! Завидуйте мне!

– Алиса! Будь моей женой!

– Буду! Обязательно буду!

Он обнял её и привлёк к себе.

– Пойдём к родителям и объявим.

– Не обижайся, но… Не будем торопиться… Мне только в октябре будет семнадцать. Мои родители… У них старые взгляды! Они не согласятся. Не огорчайся, ведь у нас всё впереди. Через год и три месяца я стану совершеннолетней. Ведь ты не разлюбишь меня к тому времени?

– Конечно нет! Пусть будет так, как ты хочешь.

– Господи! Какая жизнь впереди! Она будет долгой и счастливой! У нас будут дети!

– Мы будем работать!

– Ходить в кино!

– Купаться в Волге!

– Играть в народном театре!

– Жииить!

2. Надежда семьи

Дом Сашкиных родителей был обычным марксштадтским домом, то есть не утопал в зелени палисадника, а выходил торцом с синим фронтоном и двумя добрыми глазами-окнами непосредственно на улицу. Вечером окна, как веками, закрывались голубыми ставнями, и дом спал до утра. В невыносимую летнюю жару ставни оставались закрытыми и днём.

Дом прочно стоял на массивном кирпичном фундаменте, был выкрашен в тёмно-зелёный цвет, также как широкие ворота с калиткой.

Дом прочно стоял на массивном кирпичном фундаменте, был выкрашен в тёмно-зелёный цвет, также как широкие ворота с калиткой.

Когда вернулся Сашка, в доме садилась ужинать. Мать разливала по тарелкам суп со стручками молодой фасоли, загущённый подрумяненной мукой. Отец, улыбаясь в седеющие усы, вышел из комнаты и пожал руку:

– Поздравляю с окончанием техникума! Мария и Лиза уже сообщили.

Подошла и мать, поцеловала в щёку.

– Слава богу. Садись скорей к столу! Заждались тебя. Наверное, опять с Алисой гулял?

Двенадцатилетняя Лиза и десятилетняя Мария, нетерпеливо крутясь у стола, восхищённо смотрели на него.

– Мама, папа, он сдал на отлично!

– Вы уже сказали. Берите пример с брата, а то у вас одни тройки!

– Только по арифметике! – Мария скорчила обиженную рожицу.

Отец подошёл к своему месту и, сложив руки, беззвучно зашевелил губами. Все, стоя, последовали его примеру. Сашка давно был равнодушен к этой традиции, но не хотелось огорчать истово верующих родителей.

Закончив молитву и несколько секунд постояв неподвижно, отец сел, взял краюшку хлеба и зачерпнул первую ложку. За ним стало есть всё семейство.

– Я лучше всех сдал. – похвастался через несколько минут Александр. – Мне от Наркомзема дали направление в Саратовский сельскохозяйственный институт на факультет механизации! С общежитием и стипендией!

Мать вздрогнула, отложила ложку и уставилась на Сашку округлившимися серыми глазами:

– И ты согласился?

– Конечно! Завтра будет выпускной вечер, нам вручат аттестаты, а мне ещё и направление.

– И сколько будешь учиться?

– Пять лет.

– Ещё пять лет! Господи! Ждали-ждали… Думала: закончит учёбу, будет работать, нам станет полегче, и вот опять… Сначала на Фёдора надеялись, а он женился и уехал. Ты был последней надеждой…

– Мама, ну что ты! Я стану инженером, буду хорошо зарабатывать. Моя учёба оправдается!