Кибуц Галуёт

– Смотри, Саратов, Русья, это родина моей жены! – Саша бережно открыл пачку, протянул сигарету обалдевшему от этих поисков гостю и поднес зажигалку.

Парень осторожно затянулся и сразу же резко бросил сигарету:

– Наркотик? Марихуана? Нет! Я и наркотик – нет!

И быстро заспешил к двери.

– Подожди, подожди, чудак, – закричал Саша по-русски. – Это сигареты местной саратовской фабрики. У них вкус такой!

Парень поднес к губам палец, типа «молчок, я не скажу никому, не бойся» и быстро убежал из гостеприимного русского дома.

С этого момента всегда, встречая Сашу или Женю, он подносил палец к губам, тем самым показывая, что никогда не выдаст и никому не скажет об их пристрастии к наркотикам.

Девичник

В связи с предстоящим девичником женщин охватила паника: как и чем будем угощать?

– Мне подруга в ульпане советовала, – сказала Вера, – ставить на стол только одноразовую посуду. Ведь мы с тобой кашрут не соблюдаем. Аяла не будет есть из наших тарелок.

Решено было срочно идти в магазин, расположенный в соседнем поселке. Там женщины купили деликатесы к столу: кошерную колбасу, ветчину из индейки, банки с оливками и соленьями, а также сладкий кекс к чаю.

– Главное, не купить ничего, что содержит молоко. Не нарушать кашрут, – как заклинание, твердила Лена.

К назначенному часу пришла Аяла. По русской традиции сразу же сели за стол.

– Не стесняйся, бери, что хочешь. – Лена угощала Аялу так, будто та приехала из голодного края.

– Не волнуйся, посуда одноразовая, кошерная, – успокоила подругу Вера.

– О, я не так фанатично соблюдаю кашрут, – улыбнулась Аяла. – Вот мои покойные родители, да будет светла их память, строго придерживались традиций. Они репатриировались из Польши сразу после войны и оба были из религиозных семей. А мы с сестрами, чтобы досадить им, даже однажды ели сало! А еще я со своим другом, но это было уже после армии, катались в Йом-Кипур на машине. Пол-Израиля объездили по пустым дорогам!

– Как странно… – Удивилась Лена. – Тогда почему ты ничего не берешь? – И она придвинула гостье тарелку с колбасой.

– Да я вегетарианка, – призналась Аяла. – Но оливку я возьму с удовольствием. Общение как-то не клеилось. Чтобы улучшить обстановку, Лена включила магнитофон. Она заранее нашла и вставила в него кассету с песнями сестер Берри, которую подарили ей родственники перед отъездом в Израиль.

– Что это? – поморщилась Аяла. – Идиш? Откуда это у вас? Мои родители говорили между собой на идиш. Мы с сестрами очень стеснялись этого. На автобусных остановках старались держаться от них подальше, чтобы прохожие не думали, что мы одна семья. – Погоди, – обратилась она к Лене, – и ты тоже натерпишься от своих дочек.

Кстати, – она прислушалась к разговору девочек. (К гордости Лены, они бегло говорили между собой на иврите). Почему ты разрешаешь детям произносить такие грязные ругательства? Девочкам нельзя так говорить!

– Какие ругательства? – покраснела Лена.

– Ну, то что они сейчас говорят, ты хотя бы понимаешь?

– Нет, – призналась Лена.

– Мы такие слова в ульпане не учили. И они так быстро говорят, что я ничего не разберу. А я так радовалась, что хоть у них иврит пошел.

–Беда, – сказала Аяла. – Между вами уже вырастает стена непонимания.

Посидели еще немного. Аяла съела еще одну оливку, а радостные девочки быстро опустошили все тарелки с деликатесами.

Когда по законам приличия можно было расходиться, Аяла поднялась, вежливо поблагодарила за прекрасный вечер и направилась к двери.

– Пошла вон, – громко прокричала ей Лена на иврите.

Аяла вздрогнула и обернулась.

– Почему?! Пошла вон, – уже менее уверенно повторила Лена. Ну,типа «Welcome».

– Да ты перепутала глаголы, – улыбнулась Аяла. – Надо говорить не «пошла вон», а «приходи еще».– Прости, прости, – Лена от стыда даже стала заикаться. – Конечно, «приходи еще»!

– Опозорились по полной программе, – вынесла свой вердикт Вера, когда дверь за Аялой закрылась.

– Теперь она пойдет к своим грушевым подружкам, и они от души посмеются над двумя русскими дурами.

Но Аяла не пошла к подружкам, она даже не пошла домой, где ждал ее сын.

Воспоминания душили ее. Аяле хотелось побыть одной. Опять и опять она видела перед собой своих родителей, таких странных и нелепых в израильской жизни. С их жутким акцентом, страшными ошибками в иврите. Да что там иврит! Эти постоянные запахи в кухне от тушеной капусты и других дурацких европейских блюд. Она вспоминала, как стеснялась приглашать подружек к себе домой. Как стыд сковывал ее, когда мама приходила на родительское собрание в школу. Мама так хотела понравиться учителям и от этого выглядела еще более смешной. А отец! Его постоянные ненужные подарки: какие-то старомодные платья, ленты, которые он с такой радостью приносил им в день зарплаты.

Она уже давно раскаялась в том, что жестоко смеялась над родителями. Так зачем же судьба снова свела ее с этими «русскими»?! Теперь они, как живой укор, будут каждый день маячить перед ней.«Что ж, – подумала Аяла, – видно, надо пройти и через это испытание».

Встреча Нового года

Время шло, а подружиться с местным населением так и не удавалось. Но «русские семьи» не сдавались. Они твердо решили влиться в израильское общество. А тут нашелся повод – конец декабря! И «русские» решили устроить кибуцникам праздник – настоящую встречу Нового года в лучших советских традициях. Планировалось, что это будет радостный сюрприз и поэтому все приготовления держались в строжайшем секрете. Даже дочки Лены, даже болтушка Вика, ни словом, ни намеком не обмолвились с кибуцными детьми о грядущей радости.

В тайне нарвали на пустыре и принесли, спрятанными в пакетах, ветки туи для самодельной елки. В тайне вечерами клеили с девочками елочные игрушки. В дело шло все: красочные обертки, нарядные коробочки из-под конфет и вафель, фантики, ленточки, найденные Мариной на помойке, и даже картонные рулончики от туалетной бумаги. Из шубы Лены, зачем-то привезенной с Камчатки, и ее оренбургского платка, подаренного родней во время проводов, соорудили наряд для Саши, играющего роль Деда Мороза. Роль Снегурочки захватила себе Верочка. Подходящих нарядов у нее был целый чемодан, но, по мнению Лены, она выбрала слишком короткую юбку и слишком сексуальные колготки. Но портить всем радостное настроение из-за таких мелочей Лена не стала.

Сложнее всего дело обстояло с подарками. Решили не жадничать и выделили из скудного семейного бюджета по сто двадцать шекелей. В Тверию за подарками поехали все вместе, выбирали разумно, не спеша, учитывая вкусы каждого. Потом в нескольких сумках, чтобы не вызвать подозрений у кибуцников, принесли все это богатство в дом Лены, где планировалось устроить новогодний бал. Чуть не забыли про мешок для подарков, но в последний момент приспособили для этих целей наволочку, тоже украшенную вырезанными из бумаги звездочками и снежинками. Тридцать первого декабря после обеда наглухо закрыли жалюзи, и при свете электрической лампочки украсили «залу».

Все празднично оделись. Девочек Лена нарядила в самые лучшие шелковые платья, привезенные с Камчатки и пролежавшие все это время без надобности на верхней полке шкафа. Сделала красивые прически, завязала банты и даже, пренебрегая принципами строгой матери, подкрасила девочкам губы своей помадой и подвела тушью ресницы.

В этом маленьком домике в горах, на родине Иисуса Христа, царила настоящая праздничная атмосфера Советского Нового года.

Приглашать кибуцников вызвался Женька. Остальные боялись, что сильный горячий ветер, неожиданно налетевший из пустыни в эту и так совсем неснежную новогоднюю ночь, испортит их наряды и прически.

Гостей ждали долго. Через час пришел только Женя. Из его сбивчивого рассказа трудно было что-нибудь понять.

– Нашли кого послать! Да он же иврит толком не знает, ничего объяснить не мог! – Воскликнула Лена.

– Не беда, – ответил Саша и весело подмигнул огорченным девочкам. – Если они не пришли к нам, мы сами нагрянем к ним в гости. Так даже интереснее! Он бережно вручил Жене самодельную елку, взвалил на плечи мешок с подарками, и вся нарядная компания весело двинулась в путь.

Их торжественное шествие с елкой и пением «В лесу родилась елочка» скорее напоминало крестный ход, чем детский праздник. Подошли к первому домику, постучали. В приоткрытую дверь высунулась Сарит. – Дети уже заснули, уходите, – зашептала она, хотя в глубине комнаты Саша увидел перепуганные лица детей, прижавшихся от ужаса друг к другу. Дорит успела укрепить свой дом так, будто ей угрожал погром. Дверь заперта. Жалюзи опущены. Свет выключен.Дорогу им преградил разъяренный Гарри. Он кричал, что не допустит в кибуце христианских традиций, что никто не посмеет прививать еврейским детям чуждую религию…

К Гарри подбежала Аяла. Она пыталась успокоить его, говорила о непонимании между евреями, приехавшими из разных мест, о проблеме объединения евреев «разных национальностей».Вика и Марина громко заплакали от обиды и страха.

Решено было разойтись по домам и спокойно обсудить ситуацию утром. Но больше к этой теме никто не возвращался.

Дом второй

Программа «Первый дом на Родине» подошла к концу. Но ни денег, чтобы покинуть кибуц и снять квартиру, ни конкретных планов на будущее у нас не было. И не только у нас, в таком же положении находились сотни семей, разбросанных по кибуцам с Севера до Юга страны. И тогда правительство приняло новое решение: продлить программу «Первый дом на Родине», назвав ее, недолго думая, «Второй дом на Родине». Семьям было разрешено еще на полгода остаться в кибуцах, но уже самим зарабатывать деньги, чтобы оплачивать свое проживание.

Лена и Саша

Саше посчастливилось устроиться рабочим на бетонный завод «Блокаль». Учитывая безработицу того времени, это было, действительно, счастье. Первый месяц ему давали только вторую смену, вынуждая Лену одиноко проводить ночи в холодной постели. Но по истечении четырех недель начальство сжалилось, и к великой радости Лены, вписало имя Саши в колонку дневных работ. Первый день работы при дневном свете совпал с 10-м числом, когда Саше, как и всему израильскому народу, выдали зарплату. Пришел он домой поздно, когда девочки уже спали. Торжественно вынул из кармана рабочих штанов «тлуш маскорет» (ведомость) и вручил жене.

Увидев сумму зарплаты, Лена ахнула от радости и решила подарить мужу в эту ночь самые нежные ласки. «Любимый, ты у меня герой» – она потянулась для поцелуя, но он холодно отстранил ее. «Или зарплата, или секс!» – сказал Саша и решительно раздвинул их сохнутовские кровати. Разделся, рухнул на свою постель и тут же забылся тяжелым сном труженика.

А Лена проплакала в подушку всю ночь. Но на этом неприятности не закончились. Как говорится в народе, «беда не приходит одна». В этот раз она пришла в образе Сарит. Утром, когда Саша уже ушел совершать свой трудовой подвиг, а девочки собирались в школу, Сарит заскочила попросить у Лены немного кофе. Соседка сразу заметила опухшие от слез глаза Лены. Опытным взглядом бывалой женщины она оглядела комнату, увидела две кровати, раздвинутые по разным углам. Заподозрила неладное, заглянула в комнатку девочек, но и там вместо супружеского ложа увидела две детские кровати. Забыв про кофе, Сарит бросилась сообщить кибуцу тревожную новость: у «русских» проблемы!

– Кто?! – с ужасом подумал каждый.

«Гарри завел шуры-муры с русской?» – решила его жена Яффа. «Неужели Арье? Теперь он потихоньку бегает от меня?» – вздрогнула Анат. «Женька, сволочь!» – подумала Верунчик. «Амирам!!!» – грустно решили про себя три одинокие женщины Сарит, Дорит и Аяла, поскольку каждая была тайно влюблена в него и надеялась на взаимность.

Неспокойно было и на мужской стороне: – «Неужели этот «русский» кобель после двенадцатичасовой смены еще и заглядывается на наших жен?! Но кто? Яффа? Анат? Сарит? Аяла? Верочка?» – думал каждый.

Холодная стена отчуждения и подозрения возникла между кибуцниками и несчастной «русской» супружеской парой. Каждый их шаг, вздох, взгляд, слово запоминались и анализировались. Вначале Лена очень переживала. Она решила, что женщины осуждают ее за холодное отношение к мужу. Но почему она стала вдруг ловить на себе оценивающие взгляды мужчин, как будто раздевающие ее? Неужели они думают, что она способна предать своего обожаемого Сашу в эту тяжелую для их семьи минуту? Или ей это только так кажется в силу сексуальной неудовлетворенности? Она уже была готова обратиться с этим вопросом к психоаналитику, но нашлось более удачное, а главное, дешевое решение этой проблемы.

Лена пошла убирать трехэтажные виллы в соседнем поселке – пять часов, которые экономные хозяйки оплачивали за уборку своих огромных домов. Пять часов беготни по лестницам с ведром, тряпкой, шваброй, коврами. Пять часов уборки в бешеном темпе, чтобы конкурировать с арабскими уборщицами из соседней деревни. В каждый день недели свой дом, чтобы за пять часов убрать всю недельную грязь! Пять часов в день, шесть раз в неделю – и никаких гормональных бурь и душевных терзаний!

Что же касается Саши, то он вообще ничего не замечал. Работая на заводе, он быстро пришел к выводу, что для достижения наркотического дурмана, пьянящего состояния беззаботности и бесчувственности, совсем не обязательно тратить огромные деньги на марихуану и героин. Двенадцатичасовой рабочий день на бетонном заводе «Блокаль» мог полностью заменить сильный наркотик. Поэтому на второй месяц работы Саша уже с трудом отличал день и ночь, он плохо помнил, какой сегодня день недели, и даже стал забывать месяца года, так как в Израиле всегда стояло бесконечное лето.

Женя и Вера

Женя тоже устроился поначалу на завод, но увидев страшное состояние Саши, решил, пока не поздно, соскочить с наркотической иглы и бросил беспросветную работу на бетонном заводе «Блокаль».

По нескольку дней сидел он в кибуцной столовой, обложившись русскими газетами, и карандашом подчеркивал заманчивые предложения. Потом вдруг исчезал на целый день, чтобы вернуться вечером к Верочке счастливым, вдохновленным и обязательно с букетом роз.

Из первой своей поездки он вернулся с огромным круглым значком на груди и большим красивым пакетом в руках.

– Верунчик, любовь моя, выбирай, какого цвета мерседес мы закажем? – И он выложил перед ошеломленной женой красочные проспекты фирмы «Гербалайф»!

–Сколько? – закричала Вера.

– Около 10 тысяч долларов ежемесячно! И это только в начале! Лидеры «Гербалайф» получают чеки по миллиону долларов, а Марк Хьюз…

– Сколько ты заплатил за эту гадость, спрашиваю я? – заорала Вера.

– Всего лишь девять тысяч шекелей, это начальный взнос, чтобы стать супервайзером. Я снял деньги с нашего счета, как раз вчера зашла сумма на приобретение электротоваров.

Дальше из домика «русских» слышались крики, звон посуды, рыдания.

– Если он тебя бьет, ты не скрывай, мы мигом позвоним в женскую организацию НААМАТ, это тебе не Россия, – утешали Верочку женщины кибуца.

Из следующей поездки Женя вернулся с большим красивым фотоальбомом.

–Птица моя, – ласково обратился он к жене, – выбирай, где ты хочешь провести очередной отпуск: на Мальдивах или в Рио де Жанейро? Мне предрекли большое будущее, я стану топ-моделью, на мне будут демонстрировать свои товары лучшие фирмы, выпускающие мужскую одежду и обувь. Вот снимки с первой моей фотосессии. – Женя протянул Верочке альбом.

–Сколько? – закричала Вера.

– Около тысячи долларов за один выход на подиум! И это только в начале! Раскрученные топ модели получают чеки по миллиону долларов, а…

– Сколько ты заплатил за этот альбом, спрашиваю я? – заорала Вера.

– А, всего лишь две тысячи шекелей, я снял деньги с нашего счета, как раз вчера зашел последний платеж из министерства абсорбции.

Дальше из домика «русских» слышались крики, звон посуды, рыдания.

Из третий поездки Женя вернулся с пустыми руками, но по– прежнему счастливый.

– Моя белая госпожа, – высокопарно обратился он к супруге, – теперь тебе придется научиться правильно везти себя с черной прислугой. Быть демократичной с одной стороны, но с другой держать дистанцию. Мы с тобой едем в ЮАР на поиски алмазов! Я уже сегодня подписал договор.

– Сколько? – закричала Вера.

– Около 5 тысяч долларов за каждый найденный алмаз средней величины. Но если повезет найти большой алмаз…

– Сколько ты заплатил за договор, спрашиваю я? – заорала Вера.

– Всего тысячу шекелей, осталось только купить билеты на самолет и оплатить первые дни проживания в отеле…

Дальше из домика «русских» слышались крики, звон посуды, рыдания. Невыдержавшие кибуцники вызвали полицию. Женя провел в полицейском участке несколько дней и подписал договор, что ближе, чем на пять метров к супруге не приблизится.

Женя вернулся домой тихий и грустный. Он больше не читал газет с карандашом в руках и никуда не ездил.

На целый день уходил он в соседний поселок в поисках черной работы и каждый вечер, молча, отдавал жене 150 тяжело заработанных шекелей.

Верочке удалось устроиться в гостиницу, куда только что привезли из Эфиопии темнокожих евреев. Неизвестно, чувствовала ли она себя белой госпожой, убирая за ними мусор и отмывая грязь в унитазах, но зарплата стабильно заходила на их совместный с Женей счет.

Два месяца все было чинно и благородно. За наличные деньги, которые приносил Женя, Верочка купила кое-что из одежды, обуви и посуды. Ведь людям, приехавшим в другую страну с двумя чемоданами, столько надо приобрести. Деньги с банковского счета она не снимала. Копила, чтобы расплатиться с кибуцем. И вот день расплаты настал… Утром веселая Верочка уехала в банк за деньгами, а уже днем кибуцники услышали из их домика крики, звон посуды и рыдания…

Банковский счет оказался пустым! Ежедневно Женя снимал со счета по двести шекелей.

– Ты отдавал мне только сто пятьдесят, где оставшиеся пятьдесят шекелей? – вопила обезумевшая «белая госпожа».

– На них я пил пиво и обедал, надо же мне было что-то делать весь день, – оправдывался Женя.

Новый виток напряженности

После того как Гарри перевел кибуц на йоговское питание, «русские семьи» стали получать продукты сухим пайком. В назначенный день, в назначенный час подошли Лена и Вера к продуктовому складу возле столовой и покорно сели на скамейку в ожидании Гарри. К этому времени они уже хорошо знали слова «совланут» и «леат-леат», а также народную поговорку, что израильтянин не опаздывает только тогда, когда не приходит совсем.

Чтобы скоротать время, подружки завели профессиональный разговор, обсуждая проблемы на работе.

– Моя хозяйка требует, чтоб я хлорку выливала на ершик, а потом терла им унитаз. Говорит, так экономнее, – начала Лена.

– Что за бред?! – Живо откликнулась Верочка. – Я лью хлор прямо в унитаз, а потом тру щеткой.

– Вот-вот, бред, ты правильно заметила. Она, вообще, сложный человек. Недавно протянула в спальню шланг, поливает из него пол и стены, а меня заставляет сгребать воду в специальную дырку в полу.

– Дикари! Они здесь все дикари! А помнишь, как она спрашивала тебя, есть ли у тебя высшее образование? Видите ли, у них все работники с высшим образованием, и посудомойка в их частном кафе, и рабочие в их гараже, а теперь вот и уборщица!

– А сама-то, сама! – подхватила Лена. – Села в свой мерседес за покупками ехать, штаны на коленках вытянуты, майка мятая, а на ногах, не поверишь, – шлепанцы! О прическе и макияже вообще молчу. А у нас, в совхозе «Октябрьский» на Камчатке женщины в магазин не выходили без того, чтобы губки не подкрасить. Да что там губки, на каблучках по досточкам бежали в весеннюю слякоть. А тут в шлепках на мерседесе!

– Дикари, все они здесь дикари. У меня тоже на работе весело. Вчера одну эфиопку ловили. У них традиция такая во время месячных из дома уходить, типа грязная она. Ну и убежала женщина, еще младенца своего прихватила, чтобы грудью кормить. Спряталась в зарослях между улицей Герцль и проспектом Бен-Гуриона. Еле нашли!

– Ну, а что они, вообще, за люди – эти эфиопы? – с любопытством спросила Лена.

– Да так, люди, как люди. Иврит учить не хотят. Ульпан прогуливают. В общем, нормальные люди, сидят целыми днями на полу, кофе пьют… Меня угощали, очень крепкий кофе и еда вся очень острая.

– А мне хозяйка говорит: «Делай перерыв, пей кофе, бери из холодильника и с полочек все, что хочешь». Ну, я и взяла недавно печенье к кофейку. Чувствую, странные они такие на вкус. Пригляделась к пакету, а это собачий корм. Представь!

– Это я как раз легко представляю. Я вот только не могу понять, куда это Гарри сегодня делся! Уже сорок минут его ждем. Ведь договаривались, один час в неделю без медитаций и релаксации. Где его носит, черт возьми!

И, окончательно потеряв свой «савланут», проголодавшиеся подруги пошли на поиски «кормильца» .

Кибуц жил своей обычной жизнью. Амирам подстригал розы. Бени с несколькими последователями, скрутившись в позе лотоса, пребывали в глубокой нирване. Анат и Арье любовно ворковали друг с другом, примостившись на бортике песочницы, где играла их дочка. Все три «груши», Сарит, Дорит и Аяла, сидели прямо на асфальтовой дорожке и пили кофе. Все были на своих местах, и никто не видел Гарри. Правда, Амирам с загадочной улыбкой высказал предположение, что председатель кибуца скорее всего у себя дома.

Набравшись смелости, пошли в гости к Гарри. На стук в дверь никто не откликнулся, но она была, естественно, не заперта. Из дома доносились какие-то странные звуки. Голодные женщины, набравшись наглости, зашли без приглашения…

Гарри лежал на кровати, лицо его выражало вселенское счастье, но эта была не медитация. Гарри напряженно следил за происходящим в глубине комнаты. Там, на тумбочке, бережно накрытый сверху красным знаменем, стоял телевизор. На экране двигались колонны радостных людей. Развивались красные флаги. «Мир, труд, май!» – захлебывался от счастья комментатор.

– Да сегодня же Первое Мая! – воскликнула Лена. – А мы и забыли совсем.

– Вот он, – Верочка гневно указала на лежащего Гарри. – Полюбуйся, истинный большевик. Твои голодные дети сейчас вернутся из школы, наши измученные непосильным трудом мужья придут с работы, а кормить их нечем! Потому что этот коммунист лежит себе и смотрит демонстрацию.

– А ты знаешь о преступлениях большевиков? – обратилась Вера к лежащему председателю кибуца.

Вера считала себя политически очень подкованной женщиной. В перерыве между первым и вторым замужеством, проживая с родителями в хмуром Ленинграде, без работы и без каких-либо определенных перспектив на будущее, она целыми днями читала разоблачающую советскую власть литературу и смотрела соответствующие передачи по телевизору. Ей давно хотелось поделиться своими знаниями, и тут настал подходящий момент. Перекрикивая телевизионного комментатора, на своем слабеньком иврите, употребляя глаголы в инфинитиве и начисто игнорируя предлоги, Вера произносила свою пламенную речь перед ошеломленными Леной и Гарри. Она говорила эмоционально, подражая ораторам, выступавшим на митингах во время Перестройки. Когда не хватало слов, Вера помогала себе мимикой и жестами. Она хотела открыть Гарри глаза на истинный облик коммунизма. И, действительно, после каждой фразы глаза Гарри все больше и больше расширялись от ужаса. «Прозревает», – решила Вера и еще поддала жару своим речам.

На шум сбежались «груши».

– Ма кара, ма кара (что случилось)? – закудахтали они.

– «Русские», – Гарри указал на Веру и Лену, – хотят захватить власть в кибуце! Они угрожали мне!

– Опять началось! – закричали наперебой Сарит и Дорит. – Хватит, натерпелись. Надо их было выгнать сразу же после новогодней выходки. Все ты, Аяла! Ты защищала их и взяла на поруки! Полюбуйся, теперь.

Аяла молчала. Она, действительно, пожалела русские семьи после новогоднего скандала и поручилась за них.

Поездка к врачу

Женя прогуливался по кибуцу уже третий час. Прошел столовую, детский сад, «рощу груш», домик правления, стоянку кибуцных машин, потом опять столовую и все далее по кругу. Он тщетно придумывал причину, которая помогла бы ему улизнуть от Верочки в Тверию и немного развеяться.

Верочка устроила «генеральную» уборку, вымещая всю свою злость на несчастных подушках, матрасе, швабре и щетках. Кибуцную столовую украшали к празднику Шавуот. Нет, решительно некуда было деться сегодня неприкаянному Жене, чтобы скоротать нудные, тягучие вечерние часы. От безделья он даже стал присматривать дерево, на которое привяжет веревку и все, конец! Плачущая Вера, скорбное лицо Гарри, понурые фигуры кибуцников. Хорошо бы, чтобы об этом узнала и та сволочь из Сохнута…