Веселый Роджер

Мы уже подошли к входной двери, из-за которой подозрительно громко звучала музыка, я достал ключи.

Конечно, он ожидал испортить мне вечер и расстроился, что не вышло.

– Ни за что не скажу, брат. Прости. – И я снова рассмеялся, позволив поддержать себя за плечо, так как нога почему-то немела все сильнее, и сохранять вертикальное положение становилось сложнее.

Информация о том, что Кустов чистил зубы ершиком для унитаза, будет похоронена вместе со мной. Для его же блага. Не везет ему с девушками даже больше, чем мне. Бедняга.

* * *

Я просыпаюсь в шестнадцать тридцать, на телефоне – двадцать восемь, без шуток, сообщений от Веры общим содержанием: «Ты предатель».

«Доброе утро, Вер, – пишу ей, забивая кофемашину зернами. – Как добрались? Какие новости?».

«Добрый вечер, предатель», – отвечает она.

Смеюсь. Не спрашивайте меня, что чувствую по поводу того, что скоро стану отцом. Я скажу, что ничего, кроме волнения и легкой паники, и разочарую вас, а мне этого не хочется. Когда Вера сказала, что беременна, я услышал что-то вроде: «Теперь я от тебя никуда не денусь».

Не знаю, что меня ждет и как все это будет. Это ж первый мой ребенок, никакого опыта за плечами. Но знаете что, я хочу узнать. Мы с Верой, когда встретимся, решим вместе, как перестроить наши жизни и подготовить квартиру к появлению нового человека. Спланируем каждую мелочь, как она любит. Дождаться бы.

Я пью кофе, общаюсь с друзьями. Они предлагают отметить мой успех на Фестивале, а также «помянуть» студию, собравшись вместе. И правда, сто лет не виделись, почему бы и нет. Перед смертью не надышишься, но мне действительно хочется немного отвлечься, расслабиться. Тем более я проспал до вечера, а заявляться домой к Эльдаровичу на ночь глядя не хочется. Заодно будет время подумать и решить, звать ли с собой Артёма.

* * *

Наш привычный бар, расположенный в подвальчике одного старенького дома, как и обычно в будний день, полупустой, что на руку. Джей-Ви, я, Димка, еще пара ребят потягиваем пиво, обсуждаем работу, ближайшие перспективы. Виталик напился до такого состояния, что виснет на мне и упрашивает продать «ФотоПиратов» «за любые, на хрен, деньги».

– За «на хрен деньги» хоть завтра забирай, – посмеиваюсь я, хотя мысль кажется удачной.

Материальные возможности Жоркина вполне позволяют ему подобную блажь, и мне не так жалко будет передавать Тому и свои идеи в чужие руки. Иногда смогу приходить, снимать в удовольствие… Одетых женщин. Зная, как Вера реагирует на обнаженку, воздержусь от провокационных проектов, хотя бы пока она не родит. А там видно будет, может, и удастся сохранить хобби.

Мы делимся на команды, играем в бильярд. Каким-то образом в середине вечера к нашей компании присоединяется еще одна – женская. Девчонок на одну меньше, чем нас, что однозначно к лучшему, так как я экспериментировать не намерен… хотя…

Одна из них, услышав мое имя и хвастовство Джей-Ви, что он без пяти минут владелец модных «ФотоПиратов», переключает свое внимание на меня, автора и пока еще владельца бренда. Присаживается рядом на диван, воркует, что начинающая модель и всегда мечтала попробовать себя в стиле ню. И Варечка Ради – ее кумир. Ну что ж, пожалуй, до Ради ей как до Луны, но попробовать можно. Не со мной, разумеется.

Показываю пальцем на Джей-Ви, но бородатый тощий чувак без известного имени девицу, кажется, не впечатляет. Эх, знала бы ты, сколько денег у его отца, глупая… А вот мои татуировки – очень даже. Она проводит пальцами по моей руке, через некоторое время – по лицу, и будто случайно, в эмоциональном рассказе, кладет ладонь на грудь. Ничего. Не происходит ничего. Мне похрен. Для верности прижимаю ее руку к себе сильнее, опускаю чуть ниже – девушка намек понимает, не против. Пробегает пальцами по моему животу, ремню, ширинке, чуть надавливает… А я улыбаюсь и наконец убираю ее руку в сторону.

Господи, у меня столько таблеток куплено про запас – неужели придется их выбросить? Восторг. И единственная мысль в голове: скорее позвонить Вере и поделиться, что справился, что больше можно не опасаться случайных касаний. Кажется, я победил! Не нужно за мной бегать, караулить, защищать. Заботиться теперь моя очередь.

Вовремя себя одергиваю. Вере уж точно не стоит знать, как я это проверил. Блокирую следующую попытку коснуться меня, говорю коротко: «Не хочу».

На диван, где мы сидим с начинающей моделью, подходят остальные. Кроме Димки и фанатки его бирюзовых глаз, которую он усердно учит играть в бильярд, обнимая сзади. Черт, мне ж тоже теперь так можно. Ни разу не пробовал, клянусь…

Останавливаю попытку усесться ко мне на колени, двигаясь и показывая, что места еще много.

– Вик, а ты участвуешь в Фестивале эротической прозы?

– Конечно, он участвует. Мало того, он в финале уже, – хвалит меня Жоркин, подмигивая.

Вот дурак, нужна мне эта реклама сто лет.

Жоркин протягивает свой огромный телефон и листает перед всеми финалистов. Я тоже заинтересовываюсь, беру мобильный, изучаю соперников. Разумеется, когда конкурс только запустили, я просмотрел все работы, но в основном мельком, не до этого было. А затем лишний раз заходить на сайт конкурса стыдно было. Перед Верой.

Одна фотография заставляет меня остановиться.

Передо мной будущий победитель, никаких сомнений. Тощая девушка сидит полубоком, закрывает руками лицо. Кожа белая, густо напудренная. Заметно выделяющиеся позвонки отмечены чередующимися капельками черной и красной краски, темные волосы собраны вверх в небрежный хвост, открывая вид на костлявые плечи, покрытые синяками-следами от пальцев. Девица держится уверенно, кокетничает, словно стесняется фотографа, но, впрочем, против съемки не протестует. Поза, наклон головы, руки показывают, что ей весело. Ей нравится прячущийся за камерой человек, тот самый, что оставил синяки на плечах и руках.

Я не люблю насилие, никогда не понимал, как можно получать удовольствие, доставляя или получая боль. Из-за этого испытывал некоторые проблемы со своим амплуа любителя БДСМ. Ведь смысл связывать женщину, чтобы потом только погладить?

Но не будем обо мне. Увеличиваю кадр многократно, качество отличное, позволяет. Справа на пояснице у модели крошечная татуировка – две перекрещенные кости. Вот так совпадение, рисунок полностью в моем стиле.

– О, а это ж я набивал, – тычет в телефон неожиданно оказавшийся рядом Димыч. – Узнаю! Красивые косточки.

– Тату твоей работы, что ли? Ничего, что они по моему макету? Ты не обнаглел ли? Я для себя их рисую, разрабатываю, а ты теперь всем шлепаешь без разбору, еще и денежки берешь?! Выражение «нарушение авторских прав» не слышал никогда?

Он фыркает, пожимает плечами.

– Так сеструха твоя же, с ней и разбирайся. И вообще, я не виноват, что твои бабы ко мне бегают, сам рекламу даешь. Мне что, выгонять их теперь?

Кажется, только что меня окатили ведром ледяной воды.

– В смысле моя сеструха? – Поднимаюсь с места.

Теперь мы оба стоим, смотрим друг на друга.

– О-оу, – восклицает Джей-Ви.

– Ты уверен, Дим? – спрашиваю я.

Он моргает, растерянно говорит:

– Конечно, уверен. Я свою руку ни с чьей не спутаю. Обижаешь.

– Кабздец. – Хватаю куртку и двигаюсь в направлении выхода.

Какой же я идиот, почему раньше не рассматривал конкурсные фотографии? Нет, я пролистал, конечно, все, но их было так много… И с первого взгляда не смог узнать сестру. Столько обработки, лицо закрыто, поза, ей не свойственная.

Арина женщина взрослая, может жить и фотографироваться, как хочет, но вопрос на миллион: синяки у нее настоящие?

Оказавшись на улице, я закуриваю и одновременно ищу через поисковик имя и фамилию автора. Марк Креманкин. Знакомый бренд. Популярная сволочь. Вот почему лицо сорокалетнего дядьки в окне моей машины тогда показалось смутно знакомым. Он же в Европе живет, целая серия у него выставок с участием побитых женщин. Я не слишком интересуюсь его персоной и работами, не близкий мне стиль. И вообще всегда думал, что все это грим. Но, учитывая постоянные синяки Арины, ее нелепые оправдания и в целом несвойственную ей замкнутость, худобу, стоит разобраться в ситуации.

Звоню сестре – как и обычно, не берет трубку. Дядя Коля недоволен, что беспокою, но все же отвечает, что Арина живет у подруги уже несколько дней. Конечно, пока мамы нет, ему похрен, где и что делает Аришка: старый черт занимается личной жизнью. Бесит, вы бы знали как, что он регулярно оскорбляет маму подобными поступками, но влезать – бессмысленно. Мать его снова простит, а я останусь крайним. Было уже, проходили. Вот если бы она сама попросила о помощи…

Что же делать, где искать сестру? Боюсь, одному мне не разобраться.

* * *

– Мужик как мужик этот Марк. Я и не знал, что он фотографирует кого-то, – бурчит Кустов, вручая мне одноразовый стакан с кофе.

Мы встретились в круглосуточной кафешке быстрого питания, недалеко от бара, из которого я часом ранее выбежал, как ужаленный.

К слову сказать, трубку Артём взял далеко не сразу. Обиделся, значит, что я не позвонил раньше. Только на фразу «Аришка в беде, перезвони» соблаговолил ответить на вызов.

– Кустов, он профи.

– Не помню, чтобы он сообщал, как на жизнь зарабатывает.

– А ты и не спросил?

– Да мне по хрену было. Арина приглашала выпить кофе, немного развеяться да просохнуть от виски, я и соглашался. Чувак рассказывал, что много путешествует, у него дом в Испании. Да и вообще, я его всего дважды видел! – пытается оправдаться Артём.

Это лишнее, ведь он виноват не больше меня: оба проморгали девку.

– И тебя не смутило, что лет ему в два раза больше, чем ей?

– А ты, можно подумать, через пятнадцать лет перестанешь фоткать восемнадцатилетних невинных фей голышом и переключишься исключительно на ровесниц?

– Это совсем другое.

– Разве? Так что, твой человек молчит еще? Может, позвонить ему?

– Ей. Нет, она уже выяснила, где студия Марка, и написала мне. Но что-то читать лень, вот решил кофе для начала допить! – психую я.

– Успокойся. Сейчас найдем его, потом сестру. Если это правда, ну, что он ее колотит, начистим рыло. Расскажи лучше, над чем вы с Верой смеялись тогда на концерте «Нежити». Я спать не мог, все думал, гадал. Я что, клоун вам?

Снова расплываюсь в улыбке:

– Честно, понятия не имею, о чем ты.

Артём передразнивает, но в этот момент падает сообщение в Ватсапе. Тома выяснила, что знаменитый Креманкин уже несколько месяцев снимает целую студию, правда на другом конце города. Я бы тоже мог пробить по контактам, но потратил бы на это в два раза больше времени: не слишком у меня много знакомых. Итак, едем, поглядим, что там за студия.

Глава 43

Отчеты непотопляемого пирата. Запись 23

Когда мы с Верой ездили в тот единственный раз на Красную Поляну в Сочи, то гуляли на свежем воздухе несколько часов подряд, пока девица-красавица не стерла ноги в кровь. Терпела бедняга, хорошо, что я сам заметил ее хромоту и сходил в аптеку за пластырями. Она ни разу не пикнула и не пожаловалась.

Мы много держались за руки, любовались сумасшедшими видами, стоя близко друг к другу. Обычно Вера – спереди, я – за спиной, руки на ее талии. Изредка утыкался в ее шею, пьянея от аромата кожи, улыбался от волной накатывающих воспоминаний. Хотел ее тогда до дрожи, не поверите. Впрочем, как и сейчас. Но тогда я и не надеялся, что второй раз состоится. Теперь не сомневаюсь, что все у нас получится.

Вера была серьезной. Она вообще чаще всего серьезная, даже в моих воспоминаниях всплывают прежде всего ее умные, строгие глаза, сжатые губы. Сложно было заставить ее улыбаться, не говоря уже о том, чтобы вызвать смех. Она запрещала себе радоваться, снова и снова возвращаясь к мысли о вероятности состоявшегося инфицирования. Всегда находилась в тонусе, контролировала ситуацию. Даже когда потом, спустя недели, я будил ночью, если вдруг захотелось ее, Вера обязательно следила за каждым действием, не позволяя вольностей. И мне такое поведение казалось знакомым и понятным. Мы были с ней как два контролера, преуспевших в своем деле на зависть друг другу, оба чокнутые, попробуй разберись, кто больше.

Нам было хорошо вместе с первого дня. Может, поэтому удалось так быстро привыкнуть к жизни вдвоем.

Пока Кустов ведет машину, я пишу краткое письмо своему другу, бывшему психиатру, благодарю за идею ведения отчетов. Я не знаю как, почему, но они действительно работают! С тех пор, как я начал их составлять, мне страшно везет. Есть, конечно, и неприятности, но все равно они намного лучше того, что происходило со мной из года в год ранее.

Не могу сдержаться и говорю вслух, как бы невзначай:

– Вера беременна.

– Да? – искренне удивляется Артём. – А от кого?

Я пихаю его в плечо, он начинает смеяться:

– Ни фига себе, – качает головой. – Серьезно? Не врешь? Мне можешь сказать правду.

– Я тебя убью сейчас.

Он серьезнеет:

– Ну поздравляю. Мужик ты, что еще скажешь. А кого ждете, уже известно?

– Нет, кажется. Но сам факт этого сносит крышу. Так что… я, конечно, хочу прикопать Марка за Арину, но нужно сделать это так, чтобы без исков в суде, понимаешь? У меня теперь есть люди, за которых я несу ответственность.

– Наконец-то. Ты ж этого всю жизнь хотел.

– А чего хотел ты?

– Ха. Терпеть не могу, когда кому-то от меня что-то нужно.

Кто бы сомневался. Меняю тему:

– Ты давно знаешь про мои проблемы?

– В каком плане? – Артём делает вид, что удивляется.

– Кустов, не строй из себя дурака. Ты спросил, от кого Вера беременна. Ну и до этого намекал пару раз. Что я, совсем идиот, что ли?

– Мама сказала.

– Да знаю уже.

– Почти сразу, как ты перед ней разнылся. Через пару дней мне позвонила.

– Трындец. Это ж сколько лет уже? И молчал.

– Но это хорошо, что мама мне доверилась. Потому что до этого она излила душу своим тренерам по йоге, и они ей такого насоветовали… – Он закатывает глаза. – Благо я вовремя отговорил ее действовать.

– Чего-о? – Я стону, закрывая лицо рукой.

– О да. Они ей порекомендовали позвать тебя на семинар, чтобы там обработать на тему женского начала в мужчинах.

– Не понял?

– Ну, раз из-за психотравмы бабы у тебя под запретом, почему бы не поискать родственную душу среди представителей… своего пола.

– Бл*дь. Так вот почему они так на меня смотрят, когда прихожу фотографировать их тусовки. Мама превзошла себя. Еще бы статус поставила в «Одноклассниках».

– Если тебе станет легче, то тема ВИЧ у них в последнее время самая актуальная. И мне настоятельно советовали заняться йогой. Можно подумать, сев на шпагат, я смогу победить вирус. – Артём кривит губы, отворачивается, пряча эмоции.

– Ты терапию начал?

– Нет еще.

– Надо, Артём.

– На хрена?

– Поверь мне, ублюдочная полоса когда-нибудь закончится и жить тебе захочется. И лучше, чтобы возможностей у тебя в этот момент было максимальное количество.

Он хмыкает:

– Я правда любил Веру. Может, ей моей любви оказалось мало. Или не поняла она меня. Все запуталось. Я такой, какой есть.

– Гордиться тебе нечем.

– Но я рад, что у тебя с ней все хорошо. Нет, серьезно. Будьте счастливы. Ты заслужил. Ну и она тоже, пусть будет в порядке. А я попытаюсь загнать свои чувства подальше. Будто и не было ничего. Покрестить-то ребенка позовете? Все ж я вас свел вместе, а спасибо так и не услышал.

– Иди к черту.

Артём паркует машину, и мы двигаемся к современному одноэтажному зданию, в котором и находится место Икс – студия загадочного Креманкина.

Заперто, но, побродив некоторое время вокруг строения, мы приходим к согласию насчет того, что из форточки звучит еле уловимая музыка. Стучимся настойчивее, долбимся.

В итоге нам все же открывают, и на пороге, кто бы сомневался, Арина собственной персоной. Заспанная и закутанная в одеяло. Смотрит на нас вытаращенными глазами, моргает, будто не узнает, а затем кидается и обнимает обоих, да с такой силой, что мы с Артёмом стукаемся лбами. Она виснет на наших шеях. Мы ее тут же подхватываем, тоже обнимаем.

– Помогите мне, я больше не могу, – шепчет Арина.

Я выпрямляюсь, отстраняя сестру, и, сжав кулаки, делаю шаг внутрь, но что-то, вернее кто-то, тормозит движение. Артём:

– Спокойно. Вера беременна, не забывай. А мне терять все равно нечего.

– Вера беременна! – хлопает в ладоши Арина, затем под моим строгим взглядом опускает глаза и цепляется за мое плечо.

Сначала в студию заходит Артём, затем я, следом Арина. Небольшой коридор обрывается так же резко, как и начинается, и мы попадаем в просторную круглую комнату без окон, окрашенную черной краской. И повсюду, не поверите, приколоты к стенам, развешаны на лесках, подобно выстиранному белью, фотографии сестры.

Да, в том же самом стиле, что и на Фестивале. Гребаное искусство насилия, принуждения, избиения, эротики – все переплелось, смешалось. Тошнит. Здесь столько образов, ракурсов – клянусь, хватит на полноценную выставку.

– Твою ж мать, – выдыхаю я, оглядываясь. Достаю сигареты, закуриваю.

Арина все еще держится за мое плечо, утыкается в него.

– Прости меня.

– Но зачем?! Арина, тебе действительно это нравится? Он тебя принуждал?

– Нет!

Это ответ на первый или второй вопрос? А затем она тихо добавляет:

– Поначалу было классно. Он казался интересным, умным, недосягаемым. Он фотографировал меня, и под объективом его камеры я превращалась в богиню. Марк видел меня такой, как никто и никогда! – горячо заверяет.

– А потом? – спрашивает Артём сквозь зубы.

– А потом все пошло не так. Ему нужно было больше эмоций, чем я способна показать, глубже образы, чем те, что я могу изобразить. Он художник, он так видит. А нарисованные синяки не передают и половины страсти, что была между нами.

Мы с Кустовым ругаемся, что примечательно, одними и теми же словами.

– Я не могла рассказать вам! Вы бы его убили! – кричит Арина, плача. – Или покалечили. А Марк бы вас уничтожил – после. Самой же уйти не получалось. Он как зараза. Сколько раз я рвала с ним, убегала! Помнишь тот вечер, когда ты приехал к Вере и нашел там меня якобы после ограбления? Я поклялась, что больше никогда не позволю Марку к себе прикоснуться. Он перешел все границы. Я думала, что умираю, а он скакал вокруг с камерой, как психопат. А потом… потом он приехал, и… я сама села в его машину. Понимаете, даже когда он меня бил, он всегда оставался очень нежным.

– О чем ты, черт подери? – рычит Артём.

– Утешал, обнимал, целовал. Шептал: «Потерпи, моя маленькая, моя хорошая. Немножечко осталось, ты умница, красавица, ты самая лучшая. Еще капельку, один разочек, любимая…» – Ее глаза блестят фанатизмом, от которого становится жутко.

Что-то такое я уже видел в совсем других глазах. Безумие человека, готового на все, чтобы оправдать поступки, на которые толкают внутренние демоны.

– Марк умеет так жалеть… как никто в мире. Ради того, чтобы он жалел, обнимал, шептал и любил, можно стерпеть многое.

– То есть тебе здесь хорошо? – Получается громче и грубее, чем я планировал. – Нам с Артёмом уйти, ты остаешься?

– Нет! Заберите меня, умоляю. Прекратите это. Сделайте так, чтобы он перестал мне звонить, приезжать. Пожалуйста. Я сама не справлюсь. В минуту просветления я послала фотку на Фестиваль, чтобы ты, – Арина ударяет меня по плечу, – все понял. Но ты так долго не понимал… ничего! Марк, как узнал, был в ярости, он презирает подобные конкурсы.

– Птица другого полета, еще бы.

– Но он никогда, клянусь, никогда не бил меня просто так или в наказание. Только ради искусства. В остальном он самый нежный и лучший.

– Птица какого там полета?! – орет Артём на сестру, и когда та закатывается в рыданиях, бросается на портреты и начинает их рвать.

Помешкав несколько секунд, я к нему присоединяюсь. Мы швыряем мебель, топчем фотографии, кромсаем плотную бумагу, едва отдавая себе отчет, что это бесполезно: в любой ближайшей фотомастерской можно распечатать еще тысячу снимков.

Арина тоже к нам присоединяется, схватив большие ножницы. Ее глаза снова блестят, но сейчас энтузиазмом и жаждой прекратить все это, она с остервенением режет произведения отвратительного искусства на мельчайшие кусочки, подобно шредеру. А затем начинает резать себе волосы, но тут мы с Артёмом подключаемся и забираем острый предмет из ее рук.

– Вы же мне поможете? – спрашивает она через полчаса.

Мы втроем сидим на полу в студии, пьем односолодовый виски из горла, передавая бутылку из бара Креманкина Великого по кругу.

Арина морщится, делая глоток, зажимает рот тыльной стороной запястья, кашляет, кривится. Впалые щеки тут же вспыхивают румянцем, глаза косеют. Совсем еще ребенок.

– А где вы вообще познакомились?

– Он сам нашел меня и написал первым. Понравились мои фото в соцсетях. Кстати, твоего авторства, Вик.

– Кабздец как приятно слышать.

– Но он нашел в них море ошибок. И раскритиковал каждую.

– Да куда уж мне, – киваю на горы изрезанной бумаги вокруг, – до профессионалов.

– Марк от меня не отстанет, пока не закончит свою долбаную выставку. А это еще два образа. – Арина снова начинает плакать. – Но я не выдержу! Он там такое придумал! – Она закрывает лицо ладонями. – Не смогу. Не переживу. Мне страшно от его планов.

– Никаких образов больше не будет.

– Я здесь все, на хрен, подожгу с ним вместе, если только сунется. Уж я в курсе, как это делается. Кстати, где он?

– Вик, не надо, – пораженно шепчет Арина. – Не вздумай, не связывайся с ним. Я знаю, ради меня ты и не такое сделаешь, но не подставляйся.

– Так где он, Арин? – повторяю вопрос.

– Улетел по делам в Париж. Послезавтра… – Она делает паузу, смотрит на часы, – нет, уже завтра утром вернется.

– Интересно, он когда-нибудь слышал о СПИД-терроризме? – задумчиво тянет Кустов, встречаясь со мной взглядом. – Белов, будет весело, обещаю. Не так тепло, конечно, как от горящего человека, но тоже не замерзнем.

* * *

«Конечно, родная, как только здесь закончу – сразу к тебе», – пишу Вере.

«Я очень сильно по тебе соскучилась. Мама твердит без остановки, что ты не приедешь, вовсю строит планы, как будем сами воспитывать малыша. Собирается уходить на пенсию и сидеть с ним, пока я пойду работать чуть ли не сразу после родов. И устраивать личную жизнь».

«Вер, ты же понимаешь, что я приеду?»

«Да, но ее слова тяжело игнорировать. Тем более я бы сама хотела сидеть с ребенком, хотя бы первый год. А папе ты понравился. Но он тоже считает, что больше мы тебя не увидим».

«И тем не менее я ему понравился?» – Отправляю Вере смеющийся смайлик. – «Обещаю, что как только разрулю проблемы, сразу за тобой, первым делом. Как ты себя чувствуешь?»

«Тошнит постоянно, но это неплохо. Так я точно знаю, что беременная: токсикоз во всей красе. А сегодня утром, когда проснулась без тошноты, перепугалась до смерти. Вернее, мама подлила масла в огонь, сказав, что это плохой знак. Настраивайся, дочка, на худшее. У нее так же было, и она потеряла ребенка. Но перед завтраком, к счастью, мне снова поплохело».

«Вер, блин… Все хорошо будет».

«Прости, что жалуюсь тебе на маму, это ужасно некрасиво. Да я и не жалуюсь вовсе, она замечательная. Но умеет себя накручивать с пол-оборота, да и меня заодно. Хотя я сопротивляюсь, честно».

«Сопротивляйся изо всех сил, Вер. У нас все будет прекрасно, обещаю тебе. Больше позитива. Тебе сейчас только он и нужен».

«Ты прав, милый. Но когда ты рядом, мне спокойнее».

«Я скоро буду снова. Просто подожди».

О том, что мы с Артёмом только что здоровски разукрасили физиономию – и не только ее – одному из самых известных фотографов Европы, я писать не стал. Пальцы ноют и немеют, отчего печатать сообщения сложновато, но игнорировать Верин зов о помощи нельзя. Вы же знаете, какая она. Накрутит себя до предела, потом попробуй назад раскрути, убеди, что всё в порядке. Поэтому я набираю ей сообщения, пока Креманкин отхаркивает кровь, силясь подняться на четвереньки.

Вы, возможно, думаете о нас с Артёмом как о двух отморозках, предпочитающих любой конфликт решать на кулаках. Думайте что хотите. Это наша сестра, и отвадить от нее психически нездорового козла мы обязаны. И используем тот способ, до которого додумались.

В любом случае по-хорошему Креманкин разговаривать не захотел. Мы пытались. Уверенный в себе, прилизанный гелем гад появился час назад на пороге студии и начал кричать, чтобы мы убирались с его территории куда подальше, иначе он вот сейчас же вызовет полицию. И вообще, все претензии по поводу сестры готов принять его адвокат, а сам он разговаривать с такими нищебродами не намерен.

Ну как ему было не врезать после такого, судите сами.

К слову, Арина прячется у меня дома. За прошедшие сутки мы с Артёмом впервые оставили ее без присмотра, до этого разговаривали без остановки обо всем на свете, стараясь отвлечь. Без шуток, у меня челюсть болела.