Единственные

А потом созвонились. А еще через пару дней я поняла, что жду этот чертов кофе в его компании с нетерпением!

С Ветровым было интересно просто разговаривать по телефону обо всем подряд. Слушать байки из его студенчества, которые он травил в ответ на мои жалобы из-за учебы. Илья довольно быстро просек, что мне не двадцать три – пришлось признаться, что учусь на втором курсе.

Обо всем этом я внезапно забыла, когда решила развести его на деньги в «Затмении». И испортила наше второе свидание.

– Смотри-ка, девяносто восемь! – говорит он, вырывая меня из размышлений. – Кажется, это наша победа. Где ты, говоришь, живешь?

Я называю адрес. Хочу добавить: «Пожалуйста, давай еще покатаемся. Мне очень-очень хорошо сейчас!» Но вместо этого произношу:

– Коттеджный поселок, чуть за городом. Показать в навигаторе?

– Я знаю, где это, – кивает он, перестраиваясь в левый ряд и готовясь к повороту.

Нас тормозят только светофоры, и то ненадолго. Я немного подсказываю, где лучше повернуть, чтобы ехать подольше, он слушается. Итого, со всеми моими стараниями, на дорогу уходит почти сорок минут.

– Вон тот дом. Видишь кованые ворота со львами?

Наш – через два от него.

Илья останавливает машину задолго до ворот со львами. Гасит фары. Освещение на улице скудное, поэтому становится совсем темно. Можно сказать, мы с ним оба застываем в готическом лунном свете. Он поворачивается ко мне и смотрит внимательно.

Если он снова возьмет меня за руку и нащупает венку, то нам опять придется кататься туда-сюда. Но я не хочу больше кататься. Хочу настоящее свидание с ним. Как договаривались. Мы ведь можем сделать вид, будто той дурости в «Затмении» не было? Вдруг становится все равно, что он взял деньги отца. Ну взял, ну и что? Это ведь не умаляет того подвига, что он совершил для меня.

Илья отстегивает свой ремень безопасности, потом мой.

– Больше не пей энергетики, – говорит он покровительственно. – Особенно вперемешку с водкой. Вообще забудь навсегда про любые кофесодержащие газировки. Тебе они противопоказаны.

– А сам кофе?

– Недельку пережди, потом, если сильно будет хотеться, начни по чашке в день. Маленькой. В идеале бы купить пульсоксиметр и следить за реакцией на те или иные продукты питания. – Он вздыхает: – Но ты ведь следить не будешь.

Я поджимаю губы.

Мы смотрим друг на друга. Мимо проезжает машина, краем глаза я отмечаю, что это внедорожник отца. Видимо, папа прилетел ночным рейсом. С помощью пульта он поднимает ворота и заруливает во двор, не заметив нас с Ветровым. Боже, ему даже в голову не может прийти, что дочь в машине с парнем!

Я тянусь к Илье и трогаю его цепочку, перебираю теплые крошечные звенья.

Его рука касается моего подбородка, я опускаю глаза и прикусываю губу.

«Будешь моим первым?»

«Да!!!»

Вспоминаю нашу переписку, чувствуя, как лицо заливает румянец.

Его ладонь неспешно поглаживает мою щеку, затем обхватывает затылок. И замирает. Я боюсь поднять на него глаза. Почему-то адски волнуюсь. Из-за того, что может сейчас произойти. Или не произойти.

– Если ты меня не поцелуешь, оно и правда разорвется, – говорю я не то сердито, не то жалобно.

Касаюсь рукой своей груди, будто пытаясь защитить от него свое сердце. Глупо так, наивно. Глаза все еще не поднимаю. Смотрю на его колени. В темноте джинсовая ткань кажется черной.

Илья наклоняется и целует меня. От касаний его губ вновь бросает в пот, как в том клубе. Голова начинает кружиться. Отчаянно обнимаю его за шею, чувствуя себя в полной безопасности. С ним. Он отрывается от меня, и я жалобно всхлипываю.

– Поля, Полечка, – произносит он едва слышно. – Торопыга ты, – усмехается, но в этот раз беззлобно.

– Еще, – шепчу. – Еще так же.

– Еще? – спрашивает он.

– Да, пожалуйста, – учусь просить вежливо.

Хватка его пальцев становится крепче, Илья приближает мое лицо к себе и снова целует, но уже иначе. Теперь его язык сразу проникает в рот и переплетается с моим. Его вкуса и запаха так много! Не духов или туалетной воды, а именно мужского, настоящего. И сам он такой… настоящий. Пылкий, жаждущий. Ощущений море, я нетерпеливо ёжусь в кресле. Ставлю ноги на резиновый коврик и машинально расставляю колени чуть шире – до этого сидела, закинув ногу на ногу.

Секс. Я много о нем читала и хотела бы однажды попробовать. Не просто ради галочки, а если сильно захочется близости с каким-то человеком. Той самой особенной близости. Когда сами объятия потрясающие, но их становится уже недостаточно. Когда вторжение его языка в рот ошеломительно приятно, и тело начинает нуждаться еще и в другом вторжении. Когда хочется принадлежать мужчине полностью.

Он снова отрывается, облизывает губы, я делаю то же самое. Мы дышим друг на друга, мои пальцы отчаянно гладят его шею, затем ерошат короткие волосы на затылке. Протискиваются под ткань майки, чтобы касаться лопаток.

Он легонько пробегает поцелуями по моей щеке и снова прижимается к моим губам. Я закрываю глаза и растворяюсь в его объятиях.

Это самое лучшее и самое настоящее свидание в моей жизни!

Чуть позже я откидываюсь на спинку кресла и тяну его за собой. К себе.

Боже, если мы не остановимся, мой первый раз произойдет под окнами родного дома! Под самым носом у отца. Я с ума сошла! Он целует мою щеку, переходит на шею. От касаний влажного языка все волоски на теле дыбом и так жарко. Я часто слышала грубое выражение «потекла от него» и, кажется, только сейчас поняла, что это значит.

Глажу, глажу его по лопаткам, потеряв всякий стыд. И жду, что он сделает дальше.

Глава 11

– Вау, – шепчу я ему на ухо.

Слов не осталось, да и нужны они разве?

– С тобой очень легко потерять голову, – отвечает Илья, целуя меня в висок. У него тягучий хриплый голос. – Легче легкого, мажорка.

Прыскаю в ладонь из-за этой его мажорки. Придумал тоже!

Не могу знать наверняка, но мне кажется, что он адски меня хочет. Его дыхание, движения, слова – все вместе безумно заводит. Еще заводит то, что он с собой борется и не спешит. В этом есть что-то особенное – когда мужчина проявляет волю и игнорирует желания собственного тела.

– Красивая? – шепчу еще тише, напрашиваясь на комплимент.

Декорации давно потеряли значение. Хочется прямо сейчас уехать с ним на край света.

Я лежу в его объятиях, губы зацелованы так, что не притронуться к ним. Пылают, пульсируют. Ладошки вспотевшие. Он касался языком моей шеи, плеч, кончиков пальцев. Он будто дотронулся до каждой клеточки моего тела, не прикрытого тканью откровенного платья. Пропитывая меня собой, делая ему принадлежащей.

Мы долго целовались, гладили друг друга. Я хотела стащить с него майку и провести пальцами по коже, потрогать мышцы. Возможно, тоже поцеловать торс или даже живот. Но он не разрешил. Тогда я доверчиво прижалась, а он сказал, что я во всем спешу. Пошутил, что следую за своим сердцем, которое привыкло биться впереди планеты всей. Мне очень многое хотелось ему рассказать и объяснить. Он как будто… видел меня насквозь и хотел такую, какая я есть. Он таким и был изначально – только моим незнакомцем из приложения. Моим секретом. Моим открытием. Моим будущим первым.

– Красивая, – кивает. – Вкусная красивая девочка.

Расслабленно-покровительственная манера речи больше не смущает. Не в эту минуту.

– Тебя не будут ругать, что поздно пришла домой? – спрашивает он.

– Да какая разница, – пожимаю плечами. – На мне давным-давно поставили крест.

Он улыбается.

– Это они зря, конечно. – Потом тянется к сотовому, проверяет время. – Спасибо за вечер, Полина. Мне пора ехать, уже очень поздно.

– Да, разумеется. – Я делаю паузу. Вытираю пальцами под глазами, проверяя, не осыпалась ли тушь. Хорошо, что здесь темно и он не видит. В темноте целоваться приятнее. – Ты позвонишь?

– Нет, – отвечает не раздумывая.

– Нет? – переспрашиваю.

Сначала мне кажется, что Илья шутит. А когда я пони маю, что нет, кожа начинает гореть в сто раз сильнее прежнего. И если раньше жар доставлял удовольствие, сейчас он ранит.

– Почему?.. В смысле, что-то не так? Ты из-за тех денег в «Затмении»? Да это просто шутка была! Я все верну! Хочешь, прямо сейчас верну? – Хватаюсь за телефон. – У тебя карта привязана к телефону?

– Полина. – Он берет меня за руку.

Останавливает не столько жестом, сколько тоном. Илья Ветров не тот человек, перед которым можно закатывать истерики, поэтому я молчу.

– Не нужно ничего возвращать. Я обещал тебе свидание, оно прошло хорошо. Но продолжения у наших отношений я не вижу. На этом моменте нам стоит их закончить.

– Это из-за моего отца? – спрашиваю, хмурясь.

– Из-за всего. И из-за твоего отца в том числе. Ошибка может стоить мне слишком многого.

– Например, чего?

– Карьеры, – пожимает он плечами. – Работы, жизни в родном городе.

– Ты целовал меня и раздумывал, стою ли я рисков?

– Не ты. – Он касается моего подбородка, проводит пальцем по губам. – А интрижка с тобой.

На языке откуда-то появляется горький привкус. Я легонько целую его большой палец и опускаю глаза.

– Но я способна не только на интрижку. Как насчет настоящих отношений? Ради любви ты… так просто откажешься от любви?

– Настоящих отношений? У нас? – уточняет, приподнимая брови.

Его искреннее удивление разбивает мне сердце. Буквально разрывает его на части.

– Да, почему нет?

Я уже давно падаю, с самого начала этого жестокого разговора. Так чего уж строить из себя гордую. Падаю и отчаянно тяну к нему руки. Чтобы поймал и вытащил.

– Ты еще совсем юная девочка. Капризная, ветреная. И все это хорошо, просто мне не подходит. Со мной нелегко. Я почти уверен, что ничего не получится, и этот провал обойдется мне дорого. Полин, Поль… у меня и правда нет времени носиться за тобой по клубам, считать количество выпитого, тратить целые ночи на одни только поцелуи.

Я вспыхиваю.

– Мы можем просто забыть о случившемся в «Затмении»? – говорю быстро. – Ты совсем меня не знаешь. Ни капельки. И не хочешь узнать.

– В твоем окружении огромное количество парней, которые радостно во все это впишутся, – продолжает он свою мысль абсолютно спокойно.

Вот так просто – отдает меня каким-то другим парням и даже не ведет бровью. Сначала целовал полночи, а теперь отдает!

Хочется расплакаться, но я понимаю, что этим лишь подтвержу его слова. Колоссальным усилием воли беру себя в руки.

– Мы изначально договаривались о паре встреч, но даже это слишком рискованно. – Он быстро облизывает губы. – Надеюсь, у твоей сестренки все наладится. И у тебя тоже.

– Я могу быть не ветреной и не капризной. Научиться мудрости. Стараться поступать обдуманно, а не опрометчиво. Ты просто… даже не представляешь, как я жила и что со мной было. Просто. – Растерянно оглядываюсь, понимая, что исчерпала словарный запас. – Я поверила тебе и позволила… почти все позволила.

– Отнесись к случившемуся как к приключению. Ты ведь ради этого зарегилась в Тиндере? Ради эмоций и приключений.

– Ты даже не хочешь дать мне шанс? Один?

Илья смотрит мне в глаза очень внимательно.

– Ничего не получится.

– Уверен?

– Абсолютно.

– Тогда прощай. – Я берусь за ручку двери.

– Береги себя, – говорит он напоследок. – И особенно сердечко.

То самое, которое ты только что собственными руками выбросил за ненадобностью?

Я выхожу из машины и устремляюсь домой. Стараюсь не бежать, идти ровно, держать спину максимально прямо. На ходу достаю из сумочки ключи. Не сразу получается попасть в замочную скважину, ключи падают, я наклоняюсь, шарю по плитке, кое-как нахожу и, наконец, попадаю во двор. А потом в дом.

Руки грязные: запачкалась, пока ощупывала плитку. Вытираю их о дизайнерское платье.

Скидываю туфли и бегу в свою комнату. Папы нигде не видно, наверное, они с Настей рассказывают, как друг по дружке соскучились.

А я не стою рисков.

Падаю на кровать и закутываюсь в одеяло. Я ведь сама во всем виновата – решила отомстить ему, посмеяться. Детский сад! Он, видимо, прикинул, какими будут наши отношения, и перекрестился. Взрослый мужчина, врач… Глупо было думать, что он всегда будет бегать за мной, закидывать на плечо и утаскивать в темноту.

Но я ведь… умею и иначе тоже. Достаточно взрослая, чтобы не ломать, а строить. Если бы я только могла отмотать время назад, я бы ни за что так не поступила! Если бы он только дал мне шанс!

Раздается стук в дверь, я отрываюсь от подушки. Папа заходит и замирает на пороге.

– Поля. Полька, господи, что случилось? Тебя кто-то обидел?!

– Нет, никто.

Он подходит, берет меня за руку и заставляет посмотреть ему в глаза. Проверяет, нет ли на мне синяков или ран.

– Все в порядке, папа. С возвращением домой. Я скучала, – силюсь улыбнуться.

И я правда очень по нему скучала. Он своеобразный человек, но другого отца у меня нет и не было. Да и матери нет. Он и сестра – мои самые близкие люди. И для них я важнее рисков.

– Поля, что произошло? Ты скажешь или нет? – начинает он злиться.

– Просто… с парнем поссорилась.

– Он тебя обидел? – На лице отца застывает неподвижная маска, но я понимаю, что он в бешенстве. – Кто? Тот хирург?

И тут до меня доходит, о чем говорил Ветров. При любой ссоре я могу пожаловаться отцу, и тот превзойдет себя в мести. Неравные отношения. Никаких шансов.

Слишком опасно.

– Нет, он вообще ни при чем. Никто ни при чем. Папа, просто оставь меня одну. Умоляю, дай мне время прийти в себя, пожалуйста!

– Саш, иди. – На пороге появляется Настя. Она в шелковом халатике и мягких тапочках. – Я поговорю с ней сама. Пожалуйста. Не всегда нужно махать кулаками.

Папа медлит, потом целует меня в лоб и нехотя выходит из комнаты. Он всегда ее слушает, хотя она старше меня на каких-то семь лет.

Как только за отцом закрывается дверь, Настя присаживается на край кровати. Обнимает меня. И я замираю, позволяя себя покачать.

– Я ему не скажу, – говорит она тихо, имея в виду папу.

– Он больше не позвонит, – отвечаю еще тише, имея в виду Ветрова. – Никогда.

– У вас что-то было?

– Нет, – качаю головой. Слишком большие риски.

Даже пробовать.

– Поля, я просто буду рядом, но я должна знать. Он взял тебя силой?

Снова качаю головой.

– Хорошо, – выдыхает она. – Вы предохранялись?

Это очень важно, моя дорогая.

– Ничего не было. Потому что он не захотел. Меня… со мной.

– Из-за папы? – Настя сразу все понимает.

– Да.

– А ты хотела?

Плачу.

– Я, кажется, влюбилась.

– Моя ты девочка. – Она сама всхлипывает, словно это ее бросил парень. – Мы это переживем, – говорит. – Будет трудно, но мы справимся.

– Я не знаю.

– Обязательно.

Я утыкаюсь ей в плечо и молчу. Мысленно благодарю за то, что она не смеется и не обесценивает мои чувства. Подумаешь, первая любовь. Подумаешь, какой-то парень.

Она этого не говорит, и я позволяю ей оставаться со мной.

Потом Настя укладывает меня в кровать, выключает свет и ложится рядом.

– Может быть, он еще пожалеет о своем решении? – спрашиваю я.

– Скорее всего, так и будет. Как только поймет, какая ты на самом деле. Ранимая, добрая, хорошая, – шепчет Настя.

Она проводит со мной всю ночь, несмотря на то что отец вернулся из долгой командировки. Не представляю, что я должна ей за это. И смогу ли когда-то расплатиться.

Глава 12

Завтрак в семье Барсуковых всегда проходит одинаково. Когда папы нет в городе, мы с Настей пьем кофе в разное время, стараясь не пересекаться на кухне, чтобы не портить друг другу настроение.

Когда же отец дома, он всегда встает рано и садится за стол не позже семи. Настя следует за ним по пятам. Я тоже по возможности присутствую, даже если учусь во вторую смену. Папа любит, когда мы собираемся вместе.

Мы молча едим, каждый сидит в своем телефоне или планшете. Читаем утренние новости. За ночь ведь произошло так много всего интересного! Вкусно пахнет омлетом или яичницей, свежесваренным кофе.

Я хрущу хлопьями, ожидая, когда папа не выдержит и скажет заветные слова: «Нормально бы поела, что это за сухой корм для собак?!» – и протянет мне вареное яйцо или яблоко.

В этот момент я обычно послушно беру предложенную им еду, звонко целую отца в щеку, обнимаю за шею крепко-крепко и убегаю по делам.

А у вас в семье какие ритуалы?

– Да, погода подвела. Опаздываем с доставкой, – бубнит папа себе под нос. – Что же делать, что же делать?

Настя бросает на него тяжелый взгляд, потом возвращается к овсянке на воде, никак не комментируя. Очевидно, папа спрашивает о том, что ему делать с просроченной доставкой медицинского оборудования в какую-то ультра-крутую клинику, не у нас с ней.

– Николай Григорьевич позвонит с минуты на минуту, как пить дать.

– Но ты ведь не виноват, что самолеты экстренно посадили в Варшаве, – поддерживает его Настя, мягко погладив по руке.

Вот как у нее так получается? При всех недостатках и молодости она всегда знает, как правильно поддакнуть мужчине, в нужный момент заглянуть в рот или в глаза. Или же, наоборот, промолчать, не провоцируя конфликт. Вот лиса!

– Кого интересует здравый смысл, когда дело касается денег? – жалуется он ей.

Хрум-хрум.

– Вообще никого, – встреваю я. – Деньги всегда у всех на первом месте.

Папа задерживается на мне взглядом чуть дольше обычного, но я сейчас говорю не о его молодой жене. Я вообще на нее не смотрю с самого утра. Никаких колкостей или насмешек. Плохого она сегодня не заслужила. Пусть пока живет.

– Как ты, дочка? Вчера испугала меня.

– Нормально, – пожимаю плечами. Хрум-хрум.

Если их залить молоком, то будет вкуснее. Но не так громко.

– Все правильно, ничего хорошего с этим парнем у тебя бы не получилось, – говорит отец деловито, возвращаясь глазами к планшету. – Мало того что хирург, – хмыкает он презрительно, – так вдобавок военный. Они же все с промытыми мозгами еще с медакадемии. – Крутит у виска, продолжая читать свое. – Будешь всю жизнь за ним мотаться по военным частям и питаться одной картошкой…

Тут нужно понимать, что у моего отца тоже медицинское образование, но он ушел сразу после учебы, даже ординатуру не стал выбирать. Решил заниматься бизнесом. Поначалу дела у него шли так себе – он сильно прогорел на аптеках. Затем мой дедушка по маме куда-то там пропихнул его, с кем-то познакомил или что-то посоветовал… уж не знаю наверняка, но после этого папа начал заниматься продажей медицинского оборудования. Возить из-за бугра. Ну и воровать, разумеется, у государства по возможности. Из-за чего большинство его сокурсников, которые все же стали настоящими врачами, относятся к нему с легкой долей презрения. Или с черной голодной завистью, как утверждает сам отец. Потому что «им всем и не снились деньги, которые я зарабатываю» и вообще «они тупые».

Ну да, могли бы и восхищаться моим отцом посильнее. Что им, трудно, что ли, упасть ниц на встрече выпускников?

Хрум-хрум.

Любимая тема для разговора в нашем доме, особенно если папа выпьет, – как голодно в России быть медиком и какой он молодец, что выбрал себе другую судьбу.

– как какая-то шлюха гарнизонная, прости господи! – заканчивает он.

Я вскидываю глаза, округлив их. Мы с Настей замираем.

– Саш, вот последнее было точно лишним, – говорит она укоризненно. – Он ведь помог Мие и заслужил капельку уважения.

– Прошу прощения, девушки. Нервы. Каждый из нас волен выбирать свою судьбу сам. Силком его в профессии никто не держит, хочет вести пациентов – на здоровье. Но почему он при этом ждет какой-то особенной благодарности? Да еще и от моей дочери!

– А он ждет? – спрашивает Настя.

– Это он сейчас молодой-красивый. Потом начнет пить… ай, – взмахивает папа рукой. – Все верно, дочка. Ты молодец, я тобой горжусь. Не уровень нашей семьи. – При этом он окидывает кухню взглядом и получается так, будто Ветров не по уровню нашей кухне.