Из страниц чужой реальности

– Жули, забудь эту беседу! А свадьба… это необходимо, – мама умоляюще посмотрела на дочь. – Мы с Володей не хотим, чтобы ты, подобно мне, не спала ночами от постоянных переживаний. Ты ведь помнишь, как отец уходил на вторую войну? Не сердись на нас, родителей. Не по простой своей прихоти выдаём тебя за Льва Петровича. Размышляя о решении нашем, приняла было его за ошибку, но вспомнились мне вдруг те кошмарные четыре года. Благослови Господь, чтобы никогда боле ужас войны не коснулся ни нас, ни кого-либо другого! Поначалу твой папá и вовсе не писал. Я сходила с ума! Меня не отпускал его образ: будто он бездыханный и весь в крови лежит в яме с письмом в пробитых до костей руках, где спрашивает, как живёт его маленькая Юленька, оправилась ли она после смерти Белки (надо же, гончую заяц задрал!), и как существую я без него унылую холодную осень. Представлялось, что рассказывает он о грудах тел ни в чём неповинных мальчишек, отстаивающих интересы короны, и совсем юных девушек, изуродованных до безобразия в осаждённых крепостях. И над всеми вьются орды коршунов. Дурно мне сделалось! Неделю с постели встать не могла. Ты, Жули, верно, помнишь это. Всю зиму я провела в мучениях после болезни! Только в марте, аккурат на твой одиннадцатый день рождения, передал ямщик первую записку. А Лев… он не военный и притом очень богат. С ним тебе будет безопасней, чем с… – Марина тут же прикрыла рот руками, увидев проступившие на глаза Юли слезинки. – Мы бы не выдали тебя за Льва, если бы не были уверены в твоей беззаботной старости.

– Мариша, ты глянь на эту красавицу! Покрутись, – Софья больше не влезала в «сердечный» диалог. Она отпустила племянницу, чтобы та могла покружиться. – Просто прелесть!

Раздался неуверенный стук.

– Войдите! – звонко крикнула Марина Александровна.

Сердце Юлии пропустило несколько ударов, когда в проходе показался Николай. На длинной тонкой шее девушки проявилась бешено пульсирующая вена.

– Здравствуйте, Марина Александровна. Добрый вечер, Софья Александровна, – Николай сдержанно качнул головой, но всё его тело слегка дрожало.

– Как ты сумел пройти мимо Владимира Владимировича? – Марина удивлённо приподняла брови.

– Мне помог Михаил Владимирович, – молодой человек застенчиво приподнял уголки рта. Юлия не обращала взор ни на озадаченную мать, ни на возмущённую тётю, смотря только на Николая.

– А Алексей Матвеевич? – Софья прищурила глаза. – Где он?

– Михаил Владимирович сказал, что Алексей Матвеевич с Константином, Платоном и Жоржем уехали ко Льву, – Николай поджал губы. – Они вместе поедут в церковь ждать вас.

Марина с сожалением посмотрела на застывшую дочь и, тяжело вздохнув, обратилась к сестре.

– Софьюшка, отойдём ненадолго в гостиную.

– Но… – Софья недоумённо взглянула на Марину, а затем на мрачную Юлию, – Хорошо.

– Будь благоразумна, Жули, – мама ещё раз ласково улыбнулась, и женщины закрыли за собой дверь.

Николай, больше не робея, положил на деревянный стол сначала небольшой букет из пурпурной сирени и белых роз, затем – стопку бумаг и немедленно подбежал к Юлии.

– Mon ange, mon bel ange*, – он крепко обнял девушку за плечи. – Ne pleure pas, mon amour…** – Юлия обхватила лопатки Николая своими маленькими ладонями и уткнулась в его широкую грудь.

– Где же ты так долго был? – она подняла на молодого человека большие голубые глаза, из которых по вспыхнувшим краской щекам текли слёзы. Николай же, напротив, старался оставаться твёрдым в лице. Из щели приоткрытого окна дунул прохладный ветерок, отчего молодые люди вздрогнули.

– Жули… – Николай приблизился к её вспухшим губам, но девушка смущённо отвернулась и отошла на шаг от молодого человека.

– У меня через два часа свадьба, – Юлия вяло опустилась в кресло, где недавно сидела её тётя, и облокотилась лбом о шкаф. – Тu dois partir maintenant***.

Николай присел на пол, застеленный персидским ковром, возле Юлии и аккуратно взял её ладони в свои. Она посмотрела на молодого человека: в её заплаканном взгляде смешались глубочайшая любовь с небывалой тоской.

– Je t'aime de tout mon Coeur****, – он шептал, целуя холодные кисти, которые девушка неохотно, но ради приличия пыталась убрать.

– Зачем ты это делаешь? – Юлия, поджав губы, измученно прикрыла глаза, из которых вновь потекла тонкая струйка слёз.

– Je ne peux pas vivre sanstoi*****, – мужчина, вставая, осторожно потянул руки девушки на себя, вынуждая её вернуться в вертикальное положение. – Давай убежим? Я обещаю, что ты никогда больше сюда не вернёшься, – он прижался лбом ко лбу Юлии и положил свою широкую ладонь на её пухловатую щеку.

– Куда? – она не открывала глаза, внимая каждому слову Николая.

– В Англию, в Пруссию… – голос становился тише. – Потом во Францию, когда там станет безопасней. Ах, Франция! Свободная ныне страна, избавившаяся от гнёта беспощадных феодалов, мыслящих лишь о собственной наживе! Не в том месте, не в том состоянии я родился, Юля! Уедем и никогда не расстанемся. Ты достойна рыцарских подвигов, нескончаемых букетов, чистой любви, а не слабоумного жениха.

Влюблённые стояли вплотную и молчали в пределах полминуты, пока Юлия не решилась заговорить.

– Нет, Коленька, – девушка мягко отстранилась. – Я не пойду против воли родителей, – она шагнула к окну, подальше от мужчины, и понуро посмотрела на него, начав заламывать свои пальцы.

Николай поражённо уставился на Юлию, не ожидая такого ответа. Он подбежал к ней и бросился на колени.

– Я вызову его на дуэль! Я убью его! Неужто своими бездарными стишками добился он расположения твоего отца? – вторил Николай, будто находясь в бреду. – Я застрелю его или умру сам! Юленька, mon ange, mon bel ange! Ведь он виноват, что мы не вместе, только он! Ведь видел он, как сильны наши чувства, но всё равно продолжал писать к Владимиру Владимировичу! Михаил Владимирович проболтался об этом моему отцу. Mon ange, один раз, один единственный раз ослушайся, – молодой человек, прерываясь на слова, целовал маленькие оголённые стопы смущённой и испуганной Юлии. – У тебя нет младшего брата, позволь мне надеть, – взволнованный мужчина трясущимися пальцами взял стоящие у кровати светло-голубые с заострённым концом туфли на маленьком каблучке и судорожно надел их на кукольные ножки.

– Милый мой, поднимись, – Юлия, стыдливо глядящая на возлюбленного, подала тонкие дрожащие руки. – Виноват, конечно, виноват! Когда-то я считала его близким другом. Теперь я его безмерно презираю, – робко произносила девушка, крепко держа запястье Николая, – Однако я никогда не прощу себе, что так обошлась с самыми родными людьми. И пусть я буду бесконечно несчастна, но это ничего в сравнении с их спокойствием. Пусть будет так, – её бездонные голубые глаза блестели от подступающих слёз.

– Ты… ты уверена? Mon ange…

– Молчи, – Юлия перебила мужчину. В её тихом голосе послышалась отеческая сталь. – Не говори ничего, пожалуйста, – но вмиг исчезла. – Иногда нужно поступиться собственным счастьем ради счастья других. Нам больше не стоит с тобой видеться, – она говорила громко и уверенно, но продолжая заламывать руки. – И не ходи ко Льву, если я тебе действительно дорога.

– Я надеюсь, что ты ведаешь, о чём просишь, – во взгляде Николая виднелась необычайная печаль. – Ежели мы боле не свидимся, я хочу кое-что отдать тебе, – он указал на стопку бумаг, ожидающих своего часа на тумбочке. – Это мои записки о политике Империи, о Франции, о тебе. Прими их, и я обещаюсь больше не потревожить ни тебя, ни твоего… мужа, – мужчина ещё раз бросил взгляд на помрачневшую девушку и вышел из комнаты, из которой тут же послышались жалобные всхлипы.

***

– Что же ты здесь забыл, Николай? – отец Юлии почти рычал, глаза его непроизвольно сузились, а сам он крепко сжал трость. – И как ты здесь оказался? – мужчина пристально смотрел на возлюбленного дочери, стоящего как вкопанный.

– Здравствуйте, Владимир Владимирович, – Николай решительно выпрямил спину. Его грудь медленно вздымалась. Он раздражённо заглянул за отца Юлии, за которым в мясистую ладонь посмеивался Михаил. Владимир также оглянулся.

– Можешь не объяснять, – казалось, что ещё движение, и кончик трости просверлит дырку в мраморном полу. – Павел Матвеевич решил отправить тебя за кордон. Ну что же, скатертью дорога, – мужчина кивнул в сторону выхода.

– Всего доброго, Владимир Владимирович, – произнёс оскорблённый юноша, презрительно глядя в глаза Владимира (впрочем, взгляд мужчины был не менее пренебрежительным).

Николай, едва не сжав кулаки, стремительно покинул усадьбу.

– А ты, Иуда, – Владимир угрожающе приближался к замолкнувшему брату, – свою дочь не уберёг, решил испортить жизнь моей? – его уверенный пронзительный бас превратился в почти змеиное шипение.

Михаил насмешливо уставился на Владимира и сделал шаг, но тот выставил трость вперёд, не давая толстяку возможности подойти ближе.

– Портишь ей жизнь только ты, – он пискляво захохотал, убирая от себя палку. – Я же дал Юле возможность сбежать от отца-диктатора.

– Какой благодетельный, – Владимир, прищурившись, вытянул благородное лицо к Михаилу. – Что же ты не помог Аделаиде, десяти лет отроду, когда её увозили в гарем? – он выпрямился, ткнув тростью в пол. – Точно, ты же сам её проиграл в карты.

– Замолкни! – Михаил перестал смеяться. Он уязвлённо бросился вперёд, на брата, тряся вываливающимся животом. Владимир отошёл влево, из-за чего бегущий едва не влетел в стену.

– Володя! Как тебе не совестно! – из гостиной вышла Марина, придерживая длинное платье, – Как ты можешь говорить оное! – женщина встала перед мужем и, надув губы, устремила на него рассерженный взор. – За что ты мучаешь Михаила воспоминаниями о бедной Адель?

– Почему ты не выгнала этого смутьяна? – Владимир сильно схватил за запястье Марину, щёки которой запылали ярче её волос.

– Почему из всех ты выбрал этого умалишённого?! Лев с самого детства как не от мира сего! Я сразу была против! – женщина вырвала руку из ослабшей хватки.

– Потому что я счёл его самым подходящим вариантом, – уверенно произнёс Владимир и ещё больше выпрямил красивую спину.

– Мариночка, Вам неизвестна причина? – Михаил вернулся на прежнее место – рядом с Мариной Александровной, которой ехидно ухмыльнулся.

– Она для тебя, Иуда, не Мариночка, – отец юной невесты, скрипнув зубами, угрожающе осадил брата.

– Ты ведь от горя пообещал Юленьку Льву, – Михаил, довольный собой, скрестил на груди толстые руки.

– Володя?.. – В удивлении Марина выгнула и так дугообразные брови.

– Ну же, поведай горячо любимой жене этот интереснейший анекдот, – толстяк злорадно подстёгивал брата.

– Аспида, – Владимир нервно выдохнул и ещё крепче сжал основание трости.

Здесь отец семейства начал повествовать о покойном Петре Кирилловиче, с которым он водил давнюю дружбу – ещё с семидесятых годов нынешнего (то есть, восемнадцатого) века.

Пётр Кириллович, рано овдовевший (его жена – Ольга Александровна – неудачно упала с лошади), помешался на своём единственном ребёнке. Он, поникший после серьёзной утраты, буквально жил ради Льва, не отличавшегося душевным здоровьем (он кричал во сне, часто падал в обморок и иногда даже бредил). Однако, будучи человеком военным, в тысяча семьсот восемьдесят седьмом был вынужден покинуть сына и отправиться на очередную войну. По счастливой случайности, друг юности – Кашкаров Владимир Владимирович – попал с Петром Кирилловичем в один полк. В конце кампании на Владимира Владимировича набросился с ножом разъярённый турок. Пётр Кириллович принял удар на себя. Умирая на руках у друга, Пётр Кириллович попросил исполнить последнюю волю: выдать красавицу-дочку за влюблённого в неё (а теперь ещё и полностью осиротевшего) Льва, как только та станет постарше. Петру было известно о попытках сына добиться руки Юлии Владимировны весь девяностый год в письмах к её отцу. Он также знал, что Лев всегда получал отказ из-за нередких припадков. Разумеется, в этот раз Владимир Владимирович дал своё согласие.

– Ты никогда не рассказывал о письмах. Почему ты не посоветовался со… – Марина стояла вся красная от злости.

– Потому что я глава семьи и решения принимаю тоже я, – Владимир выпрямился. В его голосе слышались обыкновенные для этого человека уверенность и сталь. – А тебе, Иуда, лучше не ехать в церковь. Марина, идём, – он раздражённо посмотрел на замявшуюся и ещё боле покрасневшую жену. Супруги поднялись по лестнице, оставив разгневанного Михаила наедине с собой.

III

У большой белокаменной церкви с позолоченными куполами выстроилась группа из пяти человек; молодые о чём-то шептались, периодически поглядывая на другого юношу, нервно стучащего пальцами по коленке, которому давал наставления седовласый старичок.

– А затем отвечай: «не обещался, честный отче», запомнил? – Алексей Матвеевич по-отцовски заглянул в опущенное к земле лицо Льва.

– Запомнил, – мужчина нервно выдохнул. – «Кажется, кровные браки запрещены?»

– Отец, почему свадьба так поздно? Почти восемь! Успеем ли на банкет? – Льву уже был знаком этот человек – ровесник Юлии, как ему показалось – он был среди гостей в день, когда обсуждалась помолвка.

– Георгий, тебе лишь бы поесть! Софья Александровна была бы тобой недовольна, – Алексей многозначительно посмотрел на, как понял Лев, сына и почти театрально почесал бороду. – Банкет не состоится, – смущённый Георгий вернулся в свою компанию.

– Слышал от тётушки Катрин, что Владимир Владимирович стесняется своего зятя, потому не позвал дальних родственников, – шептал длинноносый молодой человек лет девятнадцати Георгию. – Ты веришь в это, Жорж?

– Отчего бы нет? Конечно, верю. Лев странный. Крайняя наша встреча значилась в начале месяца. Тогда он находился под великим впечатлением от немецкой книжки, написанной годами двадцатью ранее (увольте от упоминания автора – отец может услышать). Представьте, сравнивая себя с многострадальным Вертером, Лев переложил пистолет на письменный стол, поближе к себе (вероятно, предвидит, что кузина Юлия будет не в силах забыть нашего кузена. Помните, как полтора-два года назад, при пособничестве Михаила Владимировича и втихаря от его вернувшегося с войны брата, Николай и Юлия читали у озера «Новую Элоизу», любимый роман, кстати сказать, тётушки Марины?). А «Страдания» – редкостная литературная дрянь (сам я, признаться, и первой страницы не открывал, но оную оценку дал мой приятель из Петербурга. Какие могут быть сомнения?). Поведение жениха кузины, уже видящего себя её несчастным, пусть и влюблённым, мужем, и впрямь настораживает. Что скажешь, Константин? – Георгий повернулся к третьему в их компании: высокому статному мужчине около двадцати пяти лет.

– Я не согласен с Платоном. Думаю, у Владимира Владимировича был на это иной взгляд: лучше дать достойное приданное, чем достойный званый обед. Касательно тётушки Катрин, то, считаю, её бы (даже если бы и устраивали торжество) всё равно не позвали. Если бы и позвали, то она бы наверняка не пришла. Разве появится оскорблённая мать сурово отвергнутого Николая на свадьбе кузины Юлии?

Платон поддержал рассуждение Константина:

– Слышал, отец поддерживает решение Владимира Владимировича о нашем кузене…

К счастью жениха, непрекращающийся поток сплетен он не слышал, так как был полностью погружён в свои мысли – у него имелось собственное мнение о несостоявшемся банкете:

«Хоть что-то радует. Нет «семейных» посиделок – нет нужды ни с кем общаться, поедем сразу домой… чёрт. Лучше бы общался, – Лев приложил ладонь ко лбу, как бы измеряя температуру. – Может, получится перенести?».

Он до последнего верил в потустороннюю помощь, способную избавить его от свадьбы – первой, но нежеланной настолько, что это не поддавалось никакому сравнению.

Мужчине на секунду почудилось, что время перестало течь, чему он, конечно, был бы очень рад. Счастье длилось недолго, так как вскоре прибыла карета, из которой нехотя вышла Юлия с девушками, держащими подол платья и фату, и мальчиком лет десяти, Лев понял, что теперь точно обречён на духовную погибель – совместная жизнь с родственницей (пусть и очень дальней) казалась аморальной. За девушкой – из другой кареты – вышли её родители и Софья Александровна.

«Где же этот толстый хохмач?» – жених искал глазами дядю будущей жены, но, решив, что, будь он здесь, его было бы видно издалека, перестал.

Михаил Владимирович не приехал.

Алексей Матвеевич и его сыновья радостно поприветствовали прибывших, а Лев едва смог выдавить из себя «добрый вечер», впрочем, как и Юлия – они оба старались не смотреть друг на друга.

– Пора, мой ангел, – произнесла ласковым голосом прослезившаяся Марина. Невеста вздрогнула.

«Из уст Николая ей эти слова нравились куда больше» – Лев чуть поднял голову – он видел в этом способ ослабить беспокойство. Он случайно встретился взглядом с будущим тестем, покачивающим тростью. В глазах этого нахмуренного человека Лев прочитал столько тоски и горечи, что ему стало жаль Владимира – грозного и хладнокровного военного. По подавленным (или полностью безразличным, как в случае с сыновьями Алексея Матвеевича) лицам присутствующих Льву стало очевидно, что действительно желавших свадьбы здесь не было.

– Маменька, папенька, вы не идёте со мной? – Юлия ухватилась обеими руками за недлинные пальцы матери.

– Нет, милая, не положено родителям идти на венчание, – Марина ласково погладила щеку дочери. – Мы, кажется, это обсуждали.

– А Вы, тётушка? – девушка с надеждой оглядывалась по сторонам, ища кого-то.

– Юлия, крёстным родителям тоже нельзя, – Софья усмешливо улыбнулась. – С тобой будет Лидия – твой поручитель, – она помахала немолодой, но красивой полной женщине.

– Прости меня, доченька… – к Юлии осторожно подошёл отец и поцеловал её в макушку. Она ошарашено посмотрела на Владимира, не ожидая от него чего-то подобного. – У меня не было другого выбора, – Юлия непонимающе глядела на родителя.

«Здорово, меня ни во что не ставят» – Лев почувствовал на своём плече тяжёлую руку.

– Мы сильно задерживаем батюшку Иоанна, – Алексей Матвеевич, похлопав Льва по плечу, обратился ко всем.

– Любви вам, дети мои, – Марина и Владимир трижды перекрестили побледневших брачующихся.

***

Священник взял с алтаря кольцо. Надев его на безымянный палец жениха, он трижды повторил крёстное знамение:

– Обручается раб Божий Лев рабе Божией Иулии во имя Отца и Сына, и Святого Духа.

Батюшка надел второе кольцо на трясущуюся руку невесты.

– Обручается раба Божия Иулия рабу Божиему Льву во имя Отца и Сына, и Святого Духа.

Юлия и Лев встали друг к другу лицом; девушка смотрела с абсолютной ненавистью на редко дышащего жениха с широко распахнутыми глазами – в них был только животный испуг, ничего больше.

«Нужно обменяться кольцами… три раза… Господи, зачем я это делаю? Я же просто могу убежать! Точно, убежать! Почему я не бегу? Нельзя… от этого пострадаю не только я – Юлия будет опозорена. Боже, помоги!»

Дрожащими пальцами молодожёны обменялись украшениями, чуть не упавшими на мозаичные плиты храма.

– Имаши ли произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жену сию Иулию, юже зде пред тобою видиши?

«Нет, нет, нет! Единственное, что я сейчас желаю – оказаться рядом с Инной в нашей маленькой квартире» – но, понимая, что желание неисполнимо, Лев ответил: – Имам, честный отче.

– Не обещался ли еси иной невесте?

      «Если не считать Ярославу в начальной школе, то, наверное…» – мужчина затаил дыхание. – Не обещался, честный отче.

– Имаши ли произволение благое и непринужденное, и твердую мысль, пояти себе в мужи сего Льва, егоже зде пред тобою видиши?

Юлия молчала; она хотела дотронуться до своих пальцев, но одёрнула себя – церковь не лучшее место для открытого проявления нервов. Батюшка терпеливо ждал ответ.

– Имам, честный отче, – в отблеске свечей Льву показалось, что по щекам невесты текут слёзы. Что, впрочем, так и было.

– Не обещалась ли еси иному мужу?

«Скажи правду, и мы оба освободимся. Ну же!»

– Не обещалась, честный отче, – Юлия опустила голову, чтобы священник не увидел её состояния.

«Что ты делаешь?! Что ты творишь?!» – мужчине не хватало воздуха, он весь вспотел. Сил хватило лишь на поцелуй образа Спасителя.

– Венчается раб Божий Лев рабе Божией Иулии во имя Отца и Сына, и Святого Духа.

Юлия была на грани того, чтобы свалиться с ног – она едва смогла приложиться к иконе.

– Венчается раба Божия Иулия рабу Божиему Льву во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Господи, Боже наш! Славою и честью венчай их! – батюшка повторил эту фразу три раза, перекрестив венчающихся.

«Всё, я женат. Пути назад нет. Мало того, что я попал в восемнадцатый век к своим пассивно-агрессивным родственникам, так ещё на одном из них женился. Я ничего не попробовал, чтобы исправить своё положение. Абсолютно ничего. Я даже не попытался объясниться. Но что бы это изменило? Меня бы отправили лечиться. А что дальше? Что я уже натворил? Что уже успел изменить? Боже, только бы не сделать ничего, что лишит жизни мою милую Инну! Господи, помоги!»

IV

Они стояли лицом к лицу в тёмной комнате, освещаемой только приглушённым лунным светом из слегка приоткрытого окна. Редкое, но горячее дыхание друг друга обжигало обоих, вызывая мелкую дрожь на руках. Никто не спешил делать шаг вперёд: два человека замерли на одном месте, вжимаясь ногами в холодный пол. Сердце безжалостно стучало и у него, и у неё. Наконец, глубоко вздохнув и вытерев проступившую слезу, она двинулась с места и нерешительно приблизилась к уголку бледных губ, прикрыв веки.

– Не надо, Юля, – он резко отпрянул, но не оторвал испуганный взор от девушки, испепеляюще смотрящей на мужа. – Ты же тоже этого не хочешь.

– Тоже? – непонимание и злость сменили отчаяние и стыд в её больших глазах. – В каком смысле «тоже»? – Лев был готов провалиться на месте от этого полного боли и ненависти взгляда.

– Я же знаю, что ты… Боже, дело даже не в тебе! Нет, наоборот… как раз в тебе, – у него не получалось сформулировать свою мысль, но ему не хотелось показаться ещё более глупым. – Я не могу тебе сказать… – мужчина крепко держался за свои волосы, расхаживая туда-сюда по просторной комнате.

– Ежели ты знаешь, – Юлия выпрямила спину, – зачем ты согласился на брак? – её шёпот буквально сводил с ума, проникая прямиком в приложившуюся к стене голову. – Ежели ты знал, что я люблю Николая, зачем ты не дал мне возможность выйти за него? – она угрожающе приближалась. – Ты был моим самым близким другом, но сейчас… я тебя презираю, я тебя ненавижу! Я бы без раздумий променяла тебя на него! – находясь в нескольких шагах от закрывшегося ладонями Льва, Юлия тяжело выдохнула, вспомнив недавний разговор с Николаем – она прекрасно понимала, что ни за что не пошла бы против родителей, но ведь нелюбимый муж этого не знал?

– Прекрати пытаться сделать мне больно, – Лев опустил руки и склонил голову, опираясь о стену, в сторону жены. – Я достаточно наслушался «за двадцать восемь лет. Почему я не сказал это вслух?». Я уже не уверен, что хочу жить с тобой «что значит «уже не уверен»? Я просто не хочу! Давно ли я перестал контролировать собственный язык?» – он сделал резкий шаг, оказавшись перед носом Юлии. Она оскорблённо-обиженно заглянула в серо-зелёные глаза, но не смогла разглядеть ни тоски, ни страха, ни сожаления только по той причине, что в комнате было темно. – Юля, прости, я не… – Лев не сумел договорить извинение.

– Lasst du mich in Ruhe!* – Юлия сказала это с той же интонацией, что и её отец в абсолютном гневе. Девушка одним рывком выбежала из комнаты, громко захлопнув дверь.

Лев сел на пол.

– Сколько же мне ещё это терпеть? – он тихо произнёс: – Я устал… – и измученно прикрыл глаза.

V

Вокруг большого вытянутого стола суматошно носились люди, пытаясь обслужить всего одного человека – новую хозяйку дома, мирно что-то попивающую из фарфоровой чашки, украшенной рисунками.

– Хотите ли чего-нибудь, Юлия Владимировна? Вы уже целую неделю почти на одном чае, – женщина в платке покачала головой. – Якоже Вы исхудали!

– Нет, Фрося, спасибо, – девушка сделала глоток, – Передай Фёкле, что она может отдохнуть. У её дочери, кажется, сегодня праздник, – Юлия ласково улыбнулась служанке. – Ты тоже пока свободна, – она вновь пригубила чай.

– Ох, Юлия Владимировна, благослови Вас Господь! – Ефросинья перекрестила Юлию правой рукой. – Но, Юлия Владимировна, сердце у меня болит! – она скрестила пухлые мозолистые ладони на груди. – Лёва… Лев Петрович у меня единственная отрада! Двое сыновей на войне полегли, троих холера замучила (Господь, упокой их души). Всех дочек Пётр Кириллович (замечательнейший был барин! Никогда не порол ажно Лукьяна-попрошайку. А стоило бы) замуж повыдавал. А мой-то, мой-то Тимофей, запойник непробудный, до того догулялся, что слёг с болезнью неведанной, да так без носа и закончил. Лев-то Петрович для меня яко сын. Через день после вашей свадьбы пришёл ко мне, да и бает, что как-то сильно Вас, Юлия Владимировна, обидел, еже Вы его молча обходите. Больше ничего не сказал. Я расспрашивала, что его ещё тревожит, а он ни слова. Бает, не пойму я (и правильно. Куда мне, деревенщине, в делах барских разбираться?). Он, Юлия Владимировна, иногда бывает в бреду (от покойницы Ольги Александровны передалось. Не любила она нас, простых людей. Ох, как не любила: смотрела яко на червей. А какими словами бросалась! Ажно поминать неприлично), – Ефросинья, цокая, покачала головой, – Неправильно это. Все мы создания Божьи и должны заботиться о слабых (так покойный барин, Царствие ему Небесное, молвил), – но, поверьте, Лёва добрейшей души человек – никогда никого не обижал, наоборот, защищал деревенских девок от Вашего, помилуйте, дядюшки (тогда ещё Пётр Кириллович, Царствие ему Небесное, был жив). И Вас он, Юлия Владимировна, очень любит! Из-за чего ему ещё страдать? Сердце у меня разрывается, Юлия Владимировна! Простите Вы его! Негоже мужу с женой долго друг на друга обиду держать. Не по-людски это! – Фрося протёрла широкий морщинистый лоб перекинутой через плечо тряпкой.