Похождения бизнесвумен. Книга 2. Лихие 90-е

На следующее утро стоим у дверей старинного трёхэтажного особняка под красной черепицей. Длинные, узкие окна с бликующими, мелко переплетёнными рамами, вымощенная гравием дорожка, уходящая за дом, где угадываются сад со старыми деревьями, сбросившими свою листву, которую уже убрали, обнажив изумрудный ковёр нечувствительного к лёгким морозам газона.

Я смотрю на свои белые кроссовки, которые купила перед поездкой, – на них ни одного пятнышка, хотя я их не мою и не чищу. А ведь стоит декабрь, идут дожди, вчера даже выпал лёгкий снег, который почти сразу растаял. У нас в такую пору – самая грязища: не то что обувь, одежду приходится чистить после улицы и поездок в транспорте. Тут я с удивлением припоминаю, что мы нигде не вытирали ноги, но даже на светлом ковролине не оставляли никаких следов. И сейчас, когда нам открыли дверь, и Дежа по-голландски заговорила с приятной молодой женщиной, я увидела невысокую беломраморную лестницу, а чуть позже, подымаясь по ней, украдкой оглянулась. Следов не было.

Этот феномен не давал мне покоя до самого прилёта в Россию, когда, пройдя все перипетии контролей, взмыленная и злая, я ступила на родную землю. В самую грязь! Моментально мои белые кроссовки, без ущерба пережившие двухнедельное путешествие по североевропейской стране, исходившие почти сотню километров по разным дорогам: по обычному, но такому ровному асфальту; по плитам песчаника с растущими в щелях ковриками растений; по траве, мокрой после дождя; по булыжной мостовой; по узорам из разноцветных плиток, – мои белые хорошенькие кроссовки теперь решительно и безвозвратно потеряли и белый цвет, и тугую прелесть новизны – всё то, что казалось мне как бы уже свойствами самой обуви.

Впоследствии я нашла ответ. В Голландии, да и во всём цивилизованном мире, нет дорог, за которыми никто не ухаживает, нет ничего общего, но зато много государственного. Там никого не дурили темой, что всё принадлежит народу. Есть государство, а есть народ, просто люди. Каждый чем-то владеет и за это отвечает. В том числе и государство, которое имеет будь здоров какой потенциал и владеть, и управлять владениями. У нас тоже есть государство и «будь здоров» тоже есть, только владеть – одно, а управлять этим – совсем другая тема. Поэтому в моей богатой и могущественной державе нет ни единой возможности сохранить белый цвет кроссовок…

Увлечённая мыслями о своём бесследном пребывании на голландской земле, я не сразу заметила, что попала в обычную квартиру, правда, многодетной семьи. Не было ни групп, разделённых по возрастам, ни воспитательниц, ни спален с рядами кроваток, ни игровых комнат, оборудованных на манер классов. Везде чем-то занимались дети разных возрастов под присмотром то «мамы», то «папы». Вот кого не было видно, так это бабушек с дедушками. Об этом я сразу спросила у заведующей, которая встретила нас на пороге небольшой комнатки с накрытым для чаепития круглым столом с домашней клетчатой скатёркой.

– Да, у нас работает в основном молодёжь, подходящая по возрасту в «родители», но про бабушек и дедушек – это интересно, надо будет подумать, многие пенсионеры не прочь подработать, а некоторые так и не получили внуков, – задумчиво проговорила она. Две дамы, которые составляли нам компанию, согласно закивали, дежурно улыбаясь, – манера общения, к которой я долго не могла привыкнуть за границей и попадала подчас в неловкие ситуации, принимая знак вежливости за подлинное радушие.

Мы побродили по детскому дому, попутно хозяйка нам рассказывала о житье-бытье воспитанников. Оказалось, что только половина детей не имеет родителей, которые либо умерли, либо от них отказались. Остальные живут здесь временно: родители болеют или учатся, у одной девочки мама в тюрьме, у кого-то не хватает средств на воспитание ребёнка, и государство обязало их до лучших времён поместить чадо в детский дом.

– У нас им лучше. Питание, уход, обучение, на лето мы всех вывозим на море. У каждого отдельная спальня.

– И у самых маленьких тоже? Как же они спят одни? – удивилась я, наблюдая, как «папаша» меняет малышу ползунки.

– Есть дежурные нянечки, они живут здесь же, на третьем этаже, как и все одинокие сотрудники, не имеющие семей.

Это не детский дом, а Дом Нашедших Семью. Я сказала это вслух, и лица присутствующих сразу порозовели, неподдельные на сей раз улыбки, смущённые взгляды. Вот оно что… Одинокие люди создали этот приют, чтобы избавиться от одиночества, чтобы жить в семье. Поэтому он такой уникальный, поэтому сюда никого не пускают!

Перед самым отъездом из России, в последний момент, я зачем-то прихватила десяток цветных литографий со сказочными сюжетами. Без всякой цели. Руки просто взяли эти пухлые желтоватые листы с наивными яркими картинками и положили в картонную папку. И вот эти сказки, перелетевшие тысячи километров, прошедшие таможенный контроль, лежали до поры до времени, пока не зашла речь о детском доме. И тут сразу всё встало на свои места – вот оно к чему!

Иногда со мной это бывает. Даже ночью просыпаюсь, хватаюсь за бумагу: записывать, записывать… Или что-то делаю, просто хочу именно это делать, а почему и зачем, не знаю. А потом все становится понятным, все объясняется…

Сказочные сюжеты произвели сказочное впечатление. Дамы с улыбкой восхищения, как драгоценность, приняли из моих рук литографии, не переставая благодарить. Они тут же стали выбирать места для эстампов. Да, и названия, названия нужны! Переводчиков с русского трудно найти, а уж кто сможет разобрать рукописные подписи художников, тех и вовсе нет. Больше часа ушло на перевод названий и имён. Последний, запоминающий взгляд на семейную идиллию по сути чужих друг другу людей – и мы выходим в лёгкую морось амстердамской окраины.

ШПИОНЫ И ЛЕСБИЯНКИ

Издательство газеты «Хет парол» находится в самом центре Амстердама. Не знаю, что наговорили Хопперсы, но встречают нас внушительным составом. В кабинете, за большим круглым столом, кроме нас с Дежой – ещё человек шесть во главе с главным редактором. Я раскладываю фотографии Лозовского, и хотя всё внимательно просмотрено, удивления и восторга не вызывает. Видимо, для европейцев это обычный уровень репортёрской работы. Но ведь сюжеты, к ним надо ещё иметь доступ…

В этом нет проблем, объясняет главный редактор, доступ сейчас получить легко. Их газете нужен постоянный корреспондент… вы из какого города?… в Ленинграде или Киеве, например. В Москве уже есть, но плоховато знает русский, а перевод, вы понимаете, может значительно искажать. Очень важно, что говорят простые люди, как они ко всем переменам относятся.

– Вот вы могли бы стать нашим корреспондентом? – главный вдруг резко придвигается ко мне на вращающемся стуле. – Не нужно никакого особенного качества фотографий. Просто вовремя оказаться там, где что-то происходит, такой информацией мы вас обеспечим. С передачей материалов тоже нет проблем, через консульство. Есть в Ленинграде голландское консульство? Если вы готовы обсуждать наше предложение, мы могли бы вместе пообедать, здесь недалеко отличный ресторан, свежайшие морепродукты, прекрасный вид из окна…

Дежа с каким-то отстранённым выражением лица слушает этот монолог, изредка прерываемый моими робкими возражениями.

Наконец, я собираюсь с духом и, поблагодарив за предложение, от которого вынуждена отказаться, вкратце объясняю истинную цель моей поездки – поиск оборудования, налаживание культурных связей. Похоже, отказ их не смущает, потому что, провожая меня до двери, главный протягивает свою визитку со словами: «На всякий случай, вдруг передумаете».

Минут десять мы с Дежой идём молча, и это сейчас очень кстати, потому что я продолжаю мысленно приводить аргументы, почему я не гожусь в корреспонденты. «Прямо шпионский фильм», – неожиданно произносит Дежа, так что я даже вздрагиваю.

И тут до меня доходит. Какие там корреспонденты, им просто нужны разведданные! Я даже покраснела от негодования. Это ж надо, какая наглость! Посреди дня, в присутствии стольких свидетелей меня пытались завербовать прямо в редакции газеты! От злости я распоясалась и потребовала обедать в том самом «прекрасном ресторане». Дежа заикнулась было о высоких ценах и данных ей инструкциях, но я так выразительно на неё взглянула, что мы уже через несколько минут входили в фойе неброского, явно престижного заведения.

Моя проводница объясняла что-то подошедшему с радушной улыбкой администратору, а я раскованно и чуть вызывающе отдавала свою скромную курточку в недра гардероба. В конце концов, они (то бишь, Хопперсы) меня затащили в этот шпионский рассадник, пусть теперь платят компенсацию за моральный ущерб. Желательно той же монетой, которой меня только что собирались подкупить. Для душевного равновесия. В шпионы мы не пошли, а в ресторан всё равно попали. Так-то!

В этот вечер, то ли под влиянием хорошей кухни и выпитого вина, то ли вдохновлённая шпионскими страстями, Дежа пригласила меня к себе домой. Поболтать, посидеть у камина, послушать музыку. С котами познакомиться. У неё жила кошачья парочка сиамцев. Естественно, стерильных, естественно, воспитанных. Гуляют они на крыше, выходя из окна гостиной через оставленную щель. Иногда их возвращение сопровождается пронзительным щебетом или писком. Это означает, что хищникам попалась добыча, которую они, конечно же, подносят своей хозяйке.

В квартире имелась крохотная спальня без окон, зато с громадной, чуть не во всю комнату, кроватью. Я увидела её на секунду, когда мы зашли в квартиру, но дверь тут же была прикрыта. Пока Дежа кормила своих любимцев, воркуя с ними на чуть гортанном и кхекающем языке, я с интересом рассматривала картины на стенах, вернее, огромные монохромные фотографии в рамах. Поначалу не могла догадаться, что на них изображено, потом, поняв одну, тут же расшифровала и остальные. Это были фрагменты слившихся в объятиях тел. Чем больше я присматривалась, тем яснее понимала, что все тела женские. Сделано мастерски и смотрится неплохо на фоне грубо оштукатуренных стен. Когда газовый огонь в камине загудел, а бокалы наполнились белым вином, я спросила, с чем связан такой выбор.

Дежа достала альбом и стала показывать фотографии. Это её подруга, они расстались совсем недавно, та вышла замуж и живёт в другом городе. Фотография запечатлела уже немолодую, полноватую, заурядной внешности женщину с немного анемичным лицом и светлыми, чуть навыкате, глазами. Это на море прошлым летом. Они были так счастливы, так бесконечно счастливы… Этим летом Дежа поняла, что у подруги кто-то появился. И всё разом рухнуло. Подруга готовилась к свадьбе…

Дежа отвернулась, но я заметила слезинку, стремительно скатившуюся со щеки. Ещё мгновение – и всё как прежде. В руке сигарета, у рта – бокал с вином, музыка – чуть громче, кошачья парочка – по сторонам, на отведённых им высоких стульях. Привычная жизнь, привычное одиночество потерянной любви.

Когда уже совсем затемно я собралась уходить, разыгралась настоящая метель. Дежа посмотрела на мою голую шею и достала с полки над вешалкой несколько шарфов. Я сразу выбрала в красную и чёрную клетку – лёгкий и тёплый.

– Это шарф Риты, её звали Рита, – Дежа жалко улыбнулась.

Я предложила поменять шарф, но потом решили – поношу до отъезда, ей приятно будет его видеть хотя бы на мне.

Уже в гостинице, лёжа на квадратной кровати и перебирая в уме события прошедшего дня, я с грустью думала об этих не принятых у нас отношениях. О Рите, немолодой, банальной и некрасивой, но любимой так страстно… О Деже, в которой меня больше не раздражали ни привычка всё время чем-то занимать рот, ни снисходительная манера общения… О собственной печальной истории, давно отболевшей и оттого как бы отодвинутой временем…

Часть 3. Леди из России

1991 год

Письмо Лёли

17 декабря 1991 г.

Нью-Йорк

Мариночка, здравствуй дорогая!

Завтра едет парень в Питер, поэтому пишу впопыхах и умоляю, чтобы ты переслала маме письмо – я ей уже пятое письмо пишу и, наверно, не доходят – ответа нет. И у меня сейчас ни цента, а Валерка на работе, поэтому я даже не могу парню дать с собой доллар на пересылку письма. Ужасно стыдно тебя напрягать, но куда деваться? Больше ни на кого надежды нет.

С работой по-прежнему никак. Русские газеты здесь в основном дайджесты. Выпускаемые одним человеком, в крайнем случае – двумя. Так что я там лишняя. А в «Новом русском слове» все места забиты на сто лет вперёд. Позвонила в один русский журналишко, поразивший своей безграмотностью, вежливо предложила свои услуги в качестве корректора. Они ответили, что позвонят, – с тех пор ни слуху ни духу. В общем, топчусь во все углы – и всё как-то без толку.

С машиной тоже были дела: ремонт, покраска (теперь она серебристая), обязательная страховка, дорогая как сволочь. А вчера Валера умудрился стукнуть машину одного американца. Конечно, это здесь случается, сплошь и рядом, но платить всё равно придётся: Валера ездит без прав: никак не может сдать вождение.

Денег вечно нет, я всё лето дохла, ни к каким врачам, естественно, не ходила. Работы у меня тоже нет, потому что Валерка не пускает. Но сейчас он, похоже, понял, что, если мы хотим жить по-человечески, его зарплаты мало. Потому с понедельника я, возможно, пойду (тьфу-тьфу-тьфу) убирать офис. Платят мало, но платят. Больше никуда не устроиться.

Ожоги мои уже зажили, только на ноге выше колена остался безобразный след, но Валера говорит, что он со временем пройдёт.

Ну, ладно, что-то я разнылась. На самом деле всё не так уж плохо. Целую и обнимаю крепко-крепко.

Лёля.

ХОППЕРСЫ

Наконец-то первая неделя моего пребывания в Голландии закончилась, и наступило время активных действий. Как только Дежа объявила, что завтра утром мы едем на вокзал, я полностью отдалась будущим планам. В то же время мне стало немного жаль расставаться с Амстердамом. Нечто похожее на ностальгию закралось в душу при виде уплывающих в моросящую утреннюю дымку башен и вокзальных арок – последних опознавательных знаков покидаемого города.

Через полтора часа, которые мы провели, болтая с Дежой о всякой всячине, поезд на минуту остановился и мы оказались на уютном небольшом перроне уютного небольшого городка. Дома под неизменными черепичными крышами, красными, как и сотню лет назад. Нас встретил Джос, сияя приветственной улыбкой под холёными усами. Мои сумки быстро оказались в багажнике, а я – на переднем сиденье его шикарной машины.

Дорога запетляла, очень скоро оторвалась от цепляющихся за обочину домиков, аккуратных и нарядных, местами увитых рождественскими гирляндами. Мы то въезжали в лес, то выбирались на открытые поля, то опять попадали в посёлки с расчерченными в полоску дорогами и никому не нужными, но выполняющими свой ритуал светофорами.

В одном из перелесков мы круто взяли влево и уже через минуту подъезжали к воротам, за которыми угадывались неправильной формы дом, стриженые купы деревьев и приятный запах дыма, уходящего, как в молоко, в светло-серое небо. Джос вытянул руку с пультом, и ворота отъехали, пропустив машину во двор.

У Джоса на этих пультах был настоящий бзик. Они служили для него чем-то вроде волшебной палочки: включали музыку и телевизор, открывали ворота, раздвигали шторы, зажигали фонари в саду. С ними он чувствовал себя немного Санта Клаусом и улыбался усами, видя моё детское изумление.

Мы вошли в большую, всю из стекла и светлых панелей прихожую, вернее, аппендикс большого зала, где происходит общая жизнь семьи. Белый рояль отделяет кухонно-обеденное пространство от диванно-отдыхательного. Спальни, как у них водится, наверху.

Нас встречали. Инну Хопперс я узнаю сразу – у Джоса всегда под рукой её фотография, как и снимки двух подростков – их детей. Рядом с Инной стоит пожилая пара с кучей чемоданов у ног. Чемоданы старые, кожаные, хоть и потёртые, но очень добротные. Вначале мне показалось, что это гости, которые по стечению обстоятельств как раз уезжают, и мы с ними случайно столкнулись на выходе.

Но нет, они прибыли ради меня и после приветствий принимаются открывать чемоданы. Достают по очереди старые вещи: шубы, обувь, одежду, сумочки, – Джос разворачивает и показывает, а Инна комментирует. Всё это сопровождается запахом нафталина, который с каждой новой вещью становится всё гуще. Я столбенею от запаха, а, главное, от нелепости происходящего. Ведь я только приехала, ещё не успела толком войти, а тут – какая-то лавка старьёвщика.

Наконец Инна поясняет:

– Наши соседи, узнав, что к нам приезжает гостья из России, собрали лишние вещи и хотят передать вам. А вы сами смотрите, что возьмёте себе, остальное кому-нибудь отдадите.

А Джос добавляет:

– Вещи хорошие, качественные. Носились аккуратно. Вот взгляните, ботинкам лет десять, а они как новые.

Ботинки и правда сияют, отмытые и начищенные. На них отчётливо проступают бугры от старческих мозолей, а подошвы с ортопедической стелькой говорят о плоскостопии хозяина.

В какой-то момент у меня закружилась голова и, прислонясь к стене, я еле выдавила:

– Спасибо, у нас всё есть, никто не нуждается.

А сама представляю, как я прохожу таможенный досмотр, выкладываю ворох старых вещей. В дальнейшем я часто сталкивалась с попытками подобной благотворительности и научилась легко и непринуждённо благодарить, умиляться и отказываться, мотивируя тем, что таможня это не пропустит.

Но в тот раз всё было написано на моём лице. Инна решительно взяла меня под руку и со словами «соседи очень добрые, но очень старые» потянула в уютный кухонный закуток с накрытым столом и аппетитными запахами.

С Инной Хопперс мы сразу подружились. Мы даже были немного похожи. Нас принимали за сестёр, со мной постоянно заговаривали по-голландски. И поражались, узнав, что я русская. А когда Инна сделала мне макияж и причёску, нарядила в свой чёрный с серебряными полосами жакет, моё фото можно было поставить на полочку рядом с семейными фотографиями Хопперсов – я уже ничем от них не отличалась.

В этом голландском городке произошёл забавный случай. Перед самым отъездом, когда все дела по обязательному списку были сделаны, я стала искать галерейщиков. Культурный обмен – вот моя сверхзадача, мой настоящий интерес. Наконец, мне дали адреса трёх галерей, и Дежа вызвалась меня проводить. В первых двух нас приняли сразу и после беглого просмотра слайдов и фото, выдали вердикт: живопись – да, везите. Остальное – не искусство.

К третьему галерейщику я пошла одна, Дежи со мной уже не было. В залах развешивали очередную экспозицию, хозяин пообещал освободиться через полчаса, и я стала ждать. Вместе со мной ожидал невысокий бородатый мужчина богемного вида. Он бегло говорил по-английски, спросил о цели моего визита.

– Я представляю художников, хочу договориться о выставке.

Он тоже имел это намерение, но представлял самого себя. Мы ещё минут пятнадцать поговорили. Меня интересовало, что он знает о коммерческом успехе подобных галерей, на что он ответил: это во многом зависит от конъюнктуры. К примеру, сейчас очень важно, откуда родом художник.

– Where are you coming from4? – поинтересовалась я.

– I am from Mosсow5, – с гордостью ответил бородач.

– А я из Питера! – завопила я во всё горло. На сём наша «светская» беседа закончилась, к тому же вышел хозяин, и они вдвоём ушли в недра галереи – продолжать разговор на международном языке.

Я сказала, что в тот раз Дежи со мной уже не было. Она уехала, не попрощавшись, она просто меня бросила. Вот как это произошло.

Жильё Хопперсов было поистине великолепно. Вроде бы и в лесу, но до центра – десять минут езды. Дорога рядом – но её не слышно. Вокруг коттеджа – сплошной ландшафтный дизайн, и пруды, и фонари. Вот только с планировкой самого дома не всё в порядке. Это моё мнение. Возможно, их и устраивает, что рояль на кухне, а под фотоальбомы выделена нехилая по размерам комната.

Эти альбомы – вторая страсть Джоса. Он всё время фотографирует, печатает снимки и с рукописными комментариями раскладывает по альбомам. Причём делает это, видимо, много лет. На полках этой специальной комнаты альбомов штук сто, а сколько ещё всего в шкафах! Как-то он показывал мне свою родню – утомил ужасно. Зато, случись лет эдак через тысячу археологические раскопки, по одним только его фотографиям можно будет с мельчайшими подробностями восстановить жизнь среднего голландского бизнесмена и его семьи в конце 20-го века…

Так вот. Кроме большого зала кухни-гостиной, четырёх малюсеньких хозяйских спаленок на втором этаже и этого фотохранилища, никакого жилого помещения больше нет. То есть гостей разместить негде. Зато полдома занимает бассейн. Правда, без воды. Инна сказала, что на отопление, чистку и прочие необходимые процедуры уходит слишком много денег. Так что бассейн стоит пустой, им пользуются только летом. Подозреваю, что его создание – одна из фикс идеек Джоса. Наравне с бесконечными пультами и комнатой для фотоальбомов. Всё это явно его затеи.

Короче, нас с Дежой поселили в бассейн. Поставили рядышком две такие скромные раскладушки. Мы, как приютские дети, оказались вдвоём в прохладном большом пластико-кафельном бункере. В первую ночь наши постельки стояли «на суше», то есть на дорожке вокруг бассейна. Но когда в темноте я чуть не свалилась вниз, пытаясь пробраться к туалету, раскладушки переставили «на дно» бассейна. А как известно, тёплый воздух легче холодного, вернее, холодный тяжелее тёплого. Так вот, этот холодный воздух тоже лёг на дно и затаился.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Стихи автора

2

О, Сибирь! Очень далеко! (англ.)

3

Это бизнес-приглашение с надеждой на контракт и будущее сотрудничество (англ.)

4

Вы откуда приехали? (англ.)

5

Я из Москвы (англ.)