banner banner banner
Внутренний навигатор
Внутренний навигатор
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Внутренний навигатор

скачать книгу бесплатно


– Спасибо, Шеф, договорились! – ребята пожали друг другу руки, и мы с Индейцем выдвинулись в сторону автобусной остановки.

– Почему «Шеф»? – как бы невзначай спросила я.

– А он начальник вон той автозаправки, – Поллитра показал на желто-зеленое здание слева. – Я очень надеюсь, что он поможет по своим каналам по дешевке взять хотя бы урал [6 - Марка мотоцикла.]. Устал я без лошади, понимаешь?

– Понимаю, – вздохнула я.

В тот вечер Олег крепко напился все в той же прокуренной комнате на втором этаже, и мы разругались. Наутро он уехал домой, на другой конец Москвы, но я не жалела.

– Ма-а-ам… А почему так происходит в жизни? – спросила я, разглядывая из окна кухни пышный клен. – Вот вроде тебе человек нравится очень сильно. Ты уже готова с ним всю жизнь прожить. Но потом – раз, и все сгорело, как не было ничего. И пустота. Почему так?

– Критический срок, – улыбнулась мама, вытирая руки клетчатым полотенцем.

– Это как?

– Ну понимаешь, – она оставила посуду в раковине и села напротив, – сначала, первые полтора месяца, тебе человек интересен просто потому, что он новый. А потом скорлупа отваливается, и он остается таким как есть. Со своими недостатками, которые ты раньше не замечала.

– Хм… Ну да, есть такое, – с умудренным видом я вспоминала детские влюбленности.

– Только когда пройдет время, можно действительно увидеть человека и понять, подходит ли он тебе.

– Согласна. Но что делать, если эмоции зашкаливают? – я смущенно опустила глаза в тарелку.

– Можно им и поддаться, но потом будет больно. Впрочем, и это ничего. Главное – сделать выводы, – это была любимая фраза мамы. Видимо, и она страдала в свое время от постоянных наступаний на грабли.

Через неделю мы с Шефом случайно встретились в компании, собравшейся у парапета одной из станций метро. Его внимание привлекла моя майка с надписью «Bikers association Russia». На нем была точно такая же. Про то, что я как-то была в их гараже с Олегом, он и не вспомнил.

В тот вечер эмоции все-таки зашкалили, и по маминому пророчеству добром это не кончилось. Будь мой напор послабее, у нас бы мог получиться роман. Но я вцепилась в Шефа, пытаясь клещами нескромных вопросов вытащить изнутри загадку, которую хранили зеленые глаза. Этого он хотел меньше всего и, сказав: «Адиоз, бейба!», – уехал прочь.

Ровно год брутальный негодяй то появлялся, пользуясь мной, то исчезал, часто не прощаясь. Тогда я заслушивала до дыр самые душераздирающие песни «Арии», подолгу сидела на подоконнике с сигаретой и выбрасывала чувства в дневник, бумага которого с трудом терпела бесконечное нытье. Друзья и знакомые один за другим переставали со мной общаться. Тогда я впервые увидела, насколько страдающий человек становится не нужен окружающим. Как выдержали заевшую пластинку про несчастную любовь мои родители, можно только удивляться. Впрочем, сразу после единственной маминой попытки привести страдалицу в чувства кожаный рюкзак со значками оперативно собрался, а дверь захлопнулась с наружной стороны. Бежала я, конечно, не от них. Это была попытка скрыться от себя.

Идти, кроме как в прокуренную квартиру на втором этаже, было некуда. Одна из ее постоянных посетительниц, жившая в соседнем подъезде, услышала мою исполненную гиперболами историю и предложила приют на недельку. Ее жилплощадь оказалась гораздо комфортнее. Через пару дней пребывания на новом месте я, стоя перед напольным зеркалом в трусах и майке с надписью «Born to ride», напевала злободневные куплеты «Наутилуса»: «…моя жизнь как вокзал – этот хлам на полу».

Каково же было удивление кривляки, когда открылась дверь и, прервав истеричную самопрезентацию, в комнату вошел папа в оливковом пиджаке с полковничьими погонами. Это был первый и последний раз, когда я видела его в форме, кроме фотографий. Батя по своему обыкновению не сказал ни слова, но его взгляд был тверд настолько, что «хлам на полу» немедленно переехал обратно в рюкзак, и мы так же незамедлительно отправились домой…

По пришествии весны «вселенская тоска» немного отпустила. Взыгравший гормон инициировал в голове очередной безумный план по захвату зеленых глаз: «Быть как он». В целом это означало одно – любить только себя. Но вместо рокового образ вышел вульгарным. Правда, его украшала одна и по сей день неистребимая черта, принятая с молоком матери, – коммуникабельность. Именно она, а не провалившаяся стервозность, стала катализатором нашей с Шефом внезапной дружбы. Френдзона была победой. Она вдохновила его отделить меня от других девушек. Со временем Шеф даже стал давать порулить своим Enduro, а я, узнав маленькие слабости большого дяди, все же частично разгадала тайну зеленых глаз.

Летом между двумя забойными мотофестивалями я окончила школу и поступила в медучилище. Выбор был однозначным. Медицина не сильно меня увлекала, но хотелось получить важную, нужную и универсальную профессию. В четырнадцать лет я уже довольно четко представляла, чего хочу от жизни. Главными аспектами были служба в МЧС и работа в скорой помощи. Тогда я не думала о том, что погоны – это, прежде всего, символ подчинения, и только потом – командования. Не знала и то, что пытающийся сидеть на двух стульях рано или поздно провалится.

Половина первого курса прошла под знаменем байкерской конфедерации. Но с каждым днем эта волчья стая все больше отпускала – я была не ее. Далее путь лежал совсем в другом направлении.

Глава 6. Медик-недоучка и майка МЧС

– Не спешите в ад. Без вас там все равно не начнут… – Мишкин драматический баритон, декламирующий простые жизненные истины, немного убавил мое рвение в столовую училища.

– Здорова, Мих. Ну что, сегодня останемся? – Не то что бы я хотела, чтобы он остался. Как раз наоборот, сокурсник был бы на этой встрече третьим лишним. Но спросить, делая вид, что преследую исключительно дружеские цели, была обязана.

Учиться в медухе было наконец-то интересно. В отличие от школьных лет прогулы не были в моем поведенческом тренде. Даже общеобразовательные предметы, которые мы продолжали изучать на первом курсе, заходили лучше, чем в школе. Группа по-настоящему подружилась со многими преподавателями, самой яркой личностью из которых был историк. Высокий, всегда в черном костюме, с черной бородой и жгуче-черными глазами, он был фанатом своего дела. Суров и требователен настолько, что все его популярные у студентов клички были производными от гестапо. При ближайшем же рассмотрении учитель, как и каждый из нас, был добр и даже раним. Меня зацепили его искренность и редко свойственная мужчинам открытость. После пар мы часто заходили к нему в кабинет поговорить на политические и философские темы. Пара красивых оборотов – один от группы «Сплин», другой из модного журнала – случайно вдохновила меня написать и вложить в тетрадь по обществознанию недетские строки:

И дверь скрипит заманчиво и грубо,

И от волненья горячее кровь и губы.

Моя запретная, ударная любовь

Закралась, словно сатана в чету богов.

И неизбежен омут глаз твоих жестоких,

В коктейлях третьей мировой его истоки.

И дверь скрипит волнующе и строго,

И за окном в туманной пелене

Теряется домой дорога…

И в этот роковой, но нежный час

Я признаю – я без ума от вас.

На следующий день мы со схоластом уже целовались за той самой скрипучей, вечно открывающейся дверью. Чувственные мероприятия начали проводиться с неким постоянством. Вскоре все училище обсуждало их мельчайшие подробности, до которых на самом деле не дошло. А потом просто сошло на нет.

Летом после первого курса скорый поезд «Москва-Мурманск» уносил меня с родителями в очередной (кажется, четвертый из водных) поход. Неожиданно рано по возрасту, но вовремя по внутреннему состоянию в тамбуре одного из вагонов со мной случилось нечто. Кучевой дым «ароматного» «Союз-Аполлона» пропитывал насквозь маленькое дребезжащее помещение. Заспанные, обутые в шлепанцы люди разных полов и возрастов сменяли друг друга на задымленном посту. Несколько раз вместе со мной на неблагословляемый Минздравом пикет заступал светловолосый улыбчивый парень. На спине его синей майки было написано «МЧС России». Заветные буквы смотрелись солидно и звучали гордо. «Наверно, эти ребята могут много интересного рассказать за рюмкой чая», – подумала я и решила ввязаться в бой:

– Простите, а вы правда в МЧС работаете? – моя смущенно-восхищенная улыбка была не кокетливой, а скорее разведывательной.

– Есть такое дело. Мы с ребятами в отпуске. На Кольский в поход идем, по Хибинам. И ты, я смотрю, из турья, – парень разглядывал мою видавшую виды штормовку. – Куда путь держишь?

– Тоже на Кольский, только на воду. На Имандру. А в Хибинах я часто зимой бываю на горнолыжке. Юля! – по-мужски технично я подала парню руку.

– Андрей. Будем знакомы. Очень приятно. Ух… вот это рукопожатие!

– Честно говоря, я учусь в медицинском. Училище, не институте… – нотка досады пронзила экспрессивную реплику, – и мечтаю после окончания пойти в вашу структуру, – колеса стучали в такт разгоряченному сердцу.

– Почему бы и нет. Такие люди нам нужны, – Андрей, словно чуть засомневавшись, продолжил: – А почему в институт не пошла?

– Ты знаешь, – будто мы были знакомы не менее ста лет, доверительно развела руками я, – медицинский институт и профессия врача – это как восхождение на Эверест. Нужно этому жизнь посвятить либо вовсе не ввязываться. К тому же у меня нет желания сидеть в больничных стенах. Хочу, чтобы в жизни были еще горы, небо, море, – я мечтательно посмотрела в окно, прокручивающее пленку бесконечных карельских кадров. – Чтобы картинка перед глазами все время менялась, понимаешь. Лучше буду хорошим фельдшером, чем плохим врачом. На хорошего врача у меня усидчивости не хватит, – сообщила я, растерявшись от собственной честности.

– Интересно рассуждаешь, – улыбнулся парень, прикуривая новую сигарету.

Вечерних посиделок за рюмкой чая не вышло. Утром ребята выходили в Апатитах. Мы же ехали дальше, до станции Имандра. Незадачливо поглядывая на то, как парни таскали пухлые рюкзаки в тамбур, я нацарапала карандашом на клочке фольгированной бумаги свой номер телефона.

– Если вам в МЧС понадобятся люди, звони, – опуская неприятную юридическую составляющую своего несовершеннолетия и, соответственно, недееспособности к оперативной работе, я протянула Андрею скрученный в трубочку серебристый свиток.

– Договорились. Ну счастливо, сестренка… – что-то оборвалось тогда внутри меня и изменилось навсегда. Не хотелось больше ни байкерских пивных вечеринок, ни весенних студенческих посиделок на Пушкинской площади с перелитым в бутылку от колы портвейном «777», в народе известным как «Три топора», ни поцелуев за скрипучей дверью кабинета истории. Захотелось туда, где все падает, тонет, горит. Туда, где нужны сила воли, смекалка и истинный профессионализм. Туда, где плохо. Захотелось туда, чтобы из плохо постараться сделать хорошо.

Там, в узком, черном от копоти тамбуре, ставшим для меня боевым постом, Тот, Кто сотворил меня, не гнушаясь прокуренными и проматеренными остатками воздуха, огнем начертал в моем сердце желание служить. Я тогда, конечно, не знала, что Ему…

Поход выдался славным, в основном из-за прекрасной, слаженной, хоть и довольно разношерстной команды. Врожденная любовь к северу выросла, окрепла и начала выплескиваться наружу. Во второй декаде убегающего из-под ног августа я думала только об одном: как бы снова увидеть серо-зелено-фиолетовые краски Хибинской тундры. О том, чтобы познакомиться с местными спасателями, я и мечтать не могла. Но 25 августа в утреннем полумраке московской квартиры раздался телефонный звонок.

– Привет, медсестра, – веселый, очень знакомый мужской голос, подобно глиссирующему катеру, рассекал остатки сна.

– Андрюха! Как же я рада тебя слышать. Как поход?

– Спасибо, отлично. Но пришлось слегка местным помочь. Сейчас сезон в разгаре, сама знаешь: турики ломаются, грибники теряются, рыбаки тонут. Я это, что звоню. Идея возникла безумная – любишь такие?

– Не то слово. Ты обратился по адресу, – сердце бешено застучало, а слух был готов немедленно принять и передать мозгу заведомо одобренную к исполнению авантюру.

– Хочу кировчанам помочь, им сейчас люди нужны. У меня еще десять дней отпуска, а севера много не бывает. Вернулся в Москву и понял, что хочу обратно. Выезжаю сегодня ночью. Присоединяйся. – О, как мне были знакомы эти чувства.

Мне было шестнадцать, хотя выглядела старше. Родители поняли и даже одобрили мою поездку, невзирая на то, что приходилось пропустить первую неделю второго курса. Впрочем, их неодобрение не остановило бы меня, и они это прекрасно знали.

Глава 7. Волонтер

– Редко, друзья, нам встречаться приходится… – на вокзале в Апатитах нас ждал высокий, темноволосый, с густыми усами мужчина лет сорока в комбинезоне МЧС. Приветственно напев известные строки, он пожал Андрею руку.

– Здравия желаю, Александр Михайлович! – мой спутник расправил плечи, выражая не наигранное почтение к этому в прямом смысле большому человеку.

– Привет, дружище! – Ребята обнялись. – Здравствуйте, юная леди, – человек-гора наклонился ко мне, видимо, желая получше разглядеть. Слишком уж была мала по сравнению с ним. Над нагрудным карманом синего с ярко-оранжевыми вставками комбинезона располагалась вышитая бирка «Череватый А.М.».

– Какая у вас многообещающая фамилия: похоже, нас ждут приключения! – Спасатель рассмеялся. Если бы мы только знали, сколько совместных испытаний у нас впереди. И как Тот, Кто сотворил нас, будет сводить и соединять, а потом раскидывать и разделять наши пути с этим удивительным человеком.

С детства любимый мной город Кировск, в котором базировалась служба, прятался у подножия Хибинских гор по соседству с Апатитами и не имел железнодорожного вокзала. Путь до городской базы занял минут двадцать, за которые мы неожиданно узнали, что у Череватого сегодня день рождения. Была среда, день смены на контрольно-спасательном посту с труднопроизносимым названием Куэльпорр, куда нас с Андреем взяли на «поддежуривание» и помощь местным. После сбора вещей и снаряжения мы в составе группы на буханке [7 - Автомоб. жарг., микроавтобус марки «УАЗ».] выдвинулись в Хибины. По каменистой дороге автомобиль заполз на перевал, через который петлял путь на приют. Михалыч, в юности служивший в ВДВ, достал из потрепанного РД [8 - Ранец десантный.] кожаный рюмочный чехол и бутылку водки с говорящим названием «Спецназ».

– Есть такая традиция, – снова наклонившись ко мне в подпрыгивающем внедорожнике, пояснял Михалыч, – каждый раз, проезжая здесь, останавливаться и поминать погибших. Вроде несложный перевал. Но в отсутствие видимости становится роковыми. Особенно если люди идут неподготовленные, но с амбициями.

Уазик, дернувшись, затормозил, и мы вышли, обдуваемые северным ветром. На самой высокой точке широкого перевала возвышался деревянный крест, укрепленный дюжиной валунов. Саша открыл бутылку, и несколько капель упали на землю. Он сначала опустил глаза, а потом воздел их к небу и, прерывая вздохом тишину, которую не решался нарушить в тот момент даже ветер, разлил «Спецназ» по серебряным рюмкам. Молча выпив, поехали дальше.

Теперь путь лежал вниз и постепенно входил в зону леса. Камни сменились кустарниками, а кустарники становились все выше, наконец превратившись в елки. Впереди за нехитрым заборчиком показался пост. Несколько деревянных домиков с печным отоплением еще со времен туристской молодости родителей стояли в самом сердце Хибин на берегу реки Кунийок. В одном располагалась смена спасателей из двух человек, заступавших на неделю. Три других служили приютом для многочисленных тургрупп, непременно проходящих через узловую точку. В те годы там не было мобильной связи, а электричество, подключаемое на несколько вечерних часов, работало от дизеля, который требовал экономии.

На Куэльпорр заступали Михалыч и немногословный спасатель Виталик. Но в связи с днем рождения база наполнилась спасателями и друзьями Череватого. Из поздравлений, звучащих с разных концов длиннющего, установленного во дворе стола, стало понятно, что Александр Михайлович не просто спасатель, а заместитель начальника по поисково-спасательной работе. Вскоре по кругу пошла гитара. С первыми же аккордами в сердце поселилось знакомое с детства, насквозь пропитывающее чувство единства.

Ребята и атмосфера, в которой они не только работали, но и по-северному размеренно жили, поразили меня настолько, что я была готова ради них на все. Проблема заключалась в том, что в свои шестнадцать, о которых до сих пор никто не подозревал, мало что могла.

Утром, пока друзья спали, вышла во двор. Свежий воздух придавал горам, взявшим приют в кольцо, хрустальный объем и глубину. Вокруг стояла необыкновенная тишина. На мгновение показалось, что я нахожусь в вечности и невесомости. Будто главной составляющей меня была душа, а тело служило ее временным домом. Тогда я не знала, как много хотел сказать мне Тот, Кто сотворил и дух, и плоть.

Вдохновленная, я вернулась в домик, чтобы умыться. Водопровода на Куэльпорре, ясное дело, не было, и вода из потертой раковины сливалась в большое, когда-то белое ведро. Пришла пора его освобождать, и, надев рабочие перчатки, я понесла помойную ношу на улицу. Руки буквально чесались привести сосуд в порядок. Понимая, что импульс, минуя мозг, исходил прямо от сердца, решилась. В ход пошли «Пемолюкс» и несколько губок. Первым добровольный жест обнаружил потягивающийся Михалыч. Маленький, но полезный подвиг стал первой вехой моего вливания в коллектив.

Ребята показали снаряжение, технику и научили пользоваться радиосвязью. После обеда, приготовленного совместными усилиями за анекдотами, я привела в состояние боевой готовности местную аптечку. На следующий день мы с Михалычем и Андрюхой отправились на перевал Северный Чорргор – на профилактический патрулирующий выход. Меня надо было, так сказать, посмотреть в деле. Четвертым участником по собственной инициативе стал Нордик – пес-лайка, сопровождавший тройку всю дорогу.

Так прошла неделя. Мы то ходили в горы, то улучшали быт быстро ставшей родной базы. Регистрировали и инструктировали бесконечный поток тургрупп. Я оказывала мелкую, но необходимую медицинскую помощь. По вечерам ребята пели под гитару, рассказывали смешные и грустные непридуманные истории. Когда пришла пора уезжать, мы с Андреем чуть не плакали.

– Приезжайте на Новый год. Ваша работа здесь ой как пригодится… – Саша с плохо скрываемой грустью посадил нас в поезд. Уже в ноябре, не дождавшись срока и несмотря на межсезонье, мы снова помчались в Хибины. Точно не помню, что Андрюха тогда не поделил с ребятами, но думаю, истинной причиной была мужская гордыня обеих сторон. На изнанку ее вывернул банальный сорокаградусный катализатор. В Кировском отряде мой напарник больше не был желанным гостем. Но его деятельность в системе МЧС и наше общение на этом не закончились. Упорно и радостно я продолжала примерно раз в два месяца приезжать на неделю-две «на службу». Так я называла цветной клубок многочисленных заполярных интересов. У Сашки на складе было много списанной формы разных образцов. Огромные размеры удалось перешить в сносные для нештатного спасателя оперативные наряды.

Между волонтерскими поездками я продолжала увлекательную учебу. На удивление, руководство училища отпускало в «командировки» без проблем. Преподаватели уважали мое рвение к спасательной деятельности и помогали догонять программу, которая становилась все серьезнее. Больше всего меня поражали анатомия и физиология. Как же в человеке все мудро устроено. Артерии, нуждающиеся в особой защите, прячутся под костями. Но если уж случается кровопотеря, недостающий кислород мозг получает за счет учащения сердечных сокращений. Гормоны приводят в тонус уставшие сосуды, чтобы сохранить давление. Эти удивительные компенсаторные механизмы выступают средствами аварийного обеспечения организма и часто спасают жизнь, включаясь в нужное время. Еще тогда мне представилось, что человек действительно сотворен каким-то высшим, неземным разумом. «Круто. Очень круто придумано. Жаль, непонятно, Кем именно…» – думала я, уставившись в толстый учебник. Остальное время в ожидании нового вояжа в Хибины занимали тренировки в спортзале и рукопашный бой. Очень хотелось ориентироваться во всех вопросах наравне с ребятами. Поэтому порой отношения московской девчонки с северными волками складывались не так просто, как могло показаться на первый взгляд.

Глава 8. В дровнике

– У-у-ум-м-м… – бросив на мерзлую землю огромный колун, я выла от усталости и душевной боли. – Господи! Ну почему я такая маленькая, слабенькая? Почему я вообще женщина?

Смешной, но искренний вопрос, на который в действительности не мог ответить никто, кроме Того, Кто меня создал, заставил обратиться к Первоисточнику. Была ли это молитва? Ну если только совсем неосознанная.

В январе на Кольском полуострове полярная ночь – долгий период, когда солнце, не успевая толком взойти, несколько часов пятится вдоль горизонта и, не прорвавшись в зенит, снова заползает за край темного неба. Нижняя часть окна дежурного домика покоилась в сугробе. На верхней располагался уличный термометр и показывал -37. Замерший без движения воздух подсобного помещения для хранения дров был холоднее уличного. Десятки безуспешных попыток расколотить не самую большую чурку привели к давно просящейся наружу истерике. Казалось, если не получается что-то делать наравне с мужиками, то мне не место в спасательной службе. Признаться себе в очевидной слабости представлялось страшнее смерти. Слезы текли по щекам, но несмотря на удушающую несправедливость, я чувствовала неким, еле ощутимым шестым чувством, что вот-вот все встанет на свои места.

– Ну что, горемыка, наколола? – не спеша открывая скрипучую дверь, как медведь за непослушным медвежонком, на пороге появился Михалыч. Захотелось разрыдаться еще сильнее, но пока полумрак хибары скрывал слезы, я только тяжело дышала, сидя на окаменелой земле.

– Не обижайся на них. У нас здесь без юмора никак, понимаешь. А ты единственная девочка, да еще и москвичка. Лучший объект для насмешек.

Моя уже нескрываемая истерика сменилась нарастающим гневом:

– Так это они… специально что ли? – от последней ноты драматичной реплики верхний ярус дров слегка завибрировал. Оказывается, парни из дежурной смены послали бойкую мадемуазель за дровами, чтобы посмеяться над результатом.

– Тихо ты. Давай научу. Не надо стесняться, если чего-то не умеешь, всегда лучше спроси. – С трудом верилось, что с моими физическими данными этому возможно было научиться, но предложение манило. Саша снял сверху небольшую узенькую чурку. – Вот с чего начинать надо. И потом, зачем ты колун взяла, не пойму. Вот же топор есть, – порывшись на полке с замасленными инструментами, наставник взял в свои большие руки топор средних размеров. – Целься в середину. Бить надо спиной, как в рукопашном бою. Когда будешь бить, представь, что рассекаешь бревно до самого конца. Вот так, – дерево с треском раскололось. – Теперь берешь половинку и бьешь точно так же. Пробуй.

Вздохнув, я двумя руками подняла топор вверх. Одноразовые рабочие перчатки не грели и неприятно прилипали к вспотевшим ладоням.

– Удар! – будто мы били по объектам противника, скомандовал Череватый. И о чудо! Оно раскололось. – Сложно?

– Нет, – уже с азартом заявила я, выбирая узенький пенек. – Давай теперь целое попробую.

– Удар! – Словно острый скальпель в белую кожу, топор вошел в чурку и рассек ее. Несмотря на пронзительный холод, дровник наполнялся банным запахом сухого дерева.

– Получается, Сашка! – Пританцовывая, я отправилась за новым бревном.

– Вот. А теперь имей в виду, что большое полено тебе не расколоть. Да и не нужно. Пусть ребятишки занимаются. Еще штук семь маленьких расколоти. На ночь хватит.

– Спасибо тебе…– я на мгновенье смущенно потупила взгляд, разглядывая нижний ярус аккуратно сложенных бревен. Михалыч похлопал меня по плечу и, не отводя глаз, закрыл дверь. «Эх ты, кукла тряпошная!» – вдруг перекликнулись слова, соединившие две зеркальные души наставников.

Неожиданно перед внутренним взором предстали кадры и ощущения. Кировск. Девяносто первый год. Поземка бурана. Приятная усталость в ногах. Ларек с заветными вкусняшками. «Ты такая маленькая, а уже горнолыжница…» Веселый мужчина с густыми черными усами, как у казака.

– О, Господи… – я вспомнила лицо мужчины. Без сомнения, это был Череватый. Он жил в том самом доме на Олимпийской, где мы снимали квартиру. Неожиданное обстоятельство было сигналом свыше, но не поддавалось пониманию. И тогда, и сейчас, словно тонкими изумрудными мазками северного сияния, его глаза светились глубокой любовью к своему делу. Что-то служило ему стержнем. Стеблем, не увядающим даже от дыхания Арктики, внутри у него цвело добро. Добро, которое Михалыч дарил встречающимся на пути людям.

– Я не принадлежу себе. Могут в любой момент отправить куда угодно… – от этих слов веяло необъяснимой, но истинной свободой. Я мечтала перенять и взрастить в себе жертвенную и в то же время независимую харизму моего сэнсэя. Но по-юношески высокий уровень гормонов в крови и простой человеческий эгоизм занимали почти все место в сердце. Ненамеренно, но уверенно пользуясь Сашкиной добротой, я вырастила на буйной голове кондовую корону. Развязное поведение усугубляло неистребимое в мужском коллективе употребление алкоголя. К тому же за этот год мы ни разу не были на полноценных спасательных работах. Словно я была не готова к ним. В один из дней, завершающих недельные наезды в Мурманскую область, Череватый привез меня на вокзал и, хмуря брови, низким басом прорычал:

– Ты не тот человек. Я сделал все, что мог. Все. Пока…

Глава 9. Налысо

Всю ночь я сидела на полу в тамбуре трясущегося вагона и курила. Желание служить в МЧС было такой сильной мотивацией, что познакомившись полгода назад с довольно спортивной жизнью северян, я сразу бросила курить. А теперь сидела в камуфляжных штанах прямо на обросшем пеплом полу и прикуривала новую сигарету от докуренной до фильтра старой.

Той ночью я обдумала эту ситуацию и по прибытии в Москву начала работать над собой. Спортзал, рукопашка, устремленная к планке круглой отличницы учеба на втором курсе. Незаметно приблизилось лето, и сердце рвалось в Хибины, но строптивую там не ждали. Чтобы куда-то направить неуемную энергию, с помощью Мишки я устроилась на полторы ставки санитаркой в кремлевскую больницу. До обеда мыла тридцать палат травматологического отделения, меняла белье, выносила утки и судна. После обеда с рвением приступала к сестринской работе – перевязки, уколы, капельницы. Удалось многому научиться и кое-что заработать. Но все же это было не мое.

В редкие минуты отдыха из окна комнаты медсестер я смотрела на раскидистую елку и питала к ней негативные чувства, потому что она была не северная. Богатые шишками ветки не могли заменить устрашающе тощие кисти полярных елей. В один из дней я поняла, что должна во что бы то ни стало вернуться. Это нужно было мне, а не Кировскому отряду. Следовало признать свои уже осознанные ошибки и попросить у Михалыча прощения.

Из травматологии я уволилась, как и планировала, к первому сентября, благодарная за то, что удалось набить руку. Приходя вечером с тренировок уставшая, я кидала спортивную сумку на пол и долго крутила в руках кнопочную моторолу, не решаясь набрать несложный номер. Так прошла вся осень и начало декабря. Нужен был повод.

– Александр Михайлович, здравия желаю! С Днем спасателя! Прости, пожалуйста, за отвратительное поведение! Очень скучаю по северу и по всем вам, – с каждым вырывающимся из груди словом мне становилось легче. Как будто я один за другим выбрасывала из рюкзака образцы ненужного, тянущего вниз хлама.