Читать книгу Хрустальный фрактал (Андрей Валерьевич Васютин) онлайн бесплатно на Bookz (2-ая страница книги)
bannerbanner
Хрустальный фрактал
Хрустальный фракталПолная версия
Оценить:
Хрустальный фрактал

3

Полная версия:

Хрустальный фрактал

Он, не глядя на шифу Вана, подошёл к стеллажу с фигурными обрезками пластостали, пошарился в недрах, вытащил заляпанную бутыль, сделал большой глоток из горла, поддёрнул рукава комбинезона, а потом щедро плеснул себе на руки. Резко запахло спиртом. Триумфыч протёр руки грязной тряпкой, и протянул ладонь.

– Есть минутка? – спросил шифу Ван.

– Что в этот раз? – спросил Триумфыч. – Блок контроля конфиденциальности? Как я и говорил? Или самовозбуждающаяся фрактализация при передаче?

– Почти, – сказал шифу Ван. – Хочу проверить, как пойдёт пакетирование стигмаданных в облако при перебоях в подаче энергии. Не потеряем ли чего. И как синхронизация.

– А, – сказал Триумфыч. – Про инцидент вспомнил?

И накатило тут на шифу Вана, накатило окончательно, накрыло с головой, и понятно стало ему, что не избежит он сегодня этих воспоминаний, не спрячется от них.

– Да, – сказал он севшим голосом. – Инцидент. Вспомнил.

***

В Москве – ранняя весна. Солнце, впервые за полгода, греет, наконец, а не просто освещает. Как всегда, в такие дни, когда случается излом погоды – от выматывающего ненастья и хлябкой грязи марта к пыльному, сухому апрелю – в воздух поднимается запах свежей земли, травы, первых листьев, да и не листьев даже, а лишь только липких упругих почек, и ощущение чего-то нового, возрождающегося, вяло потирающего глаза после утомительного сна завораживает, морочит надеждой на волшебство.

Слева, у Детского мира (кукольные домики с автономным водопроводом и освещением, робокотики на нейросети, сэлфидроны, вакуумные бластеры с подсветкой, а также новинка: карманные фонарики с «намагниченными» лучами), три человека в фиолетовых жилетах гражданских работников выкапывают дерево из гранитного контейнера, стоящего на тротуаре. Осторожно подхватив его под корни, переносят через дорогу – самоуправляемые автомобили мягко притормаживают, создавая пробку – и опускают в подготовленную уже на площади ямку. Завтра, надо полагать, они потащат дерево обратно: «Распределить территорию Лубянской площади между опорными группами, навести единообразие поверхностей, ротировать живые насаждения, по достижению – повторить!». Знаем, работали.

За спиной у него – короб курьера. Люди оборачиваются. Дети показывают пальцем. Он делает сложное лицо: сосредоточен на доставке, занят ответственным делом, спешу. Без труда находит нужное ему здание: «после Детского мира – первый поворот направо», фотографирует ещё раз дирижабль, и жмёт кнопку коммутатора под табличкой «АО Заслон. Московский филиал». Ничего не происходит.

Он толкает дверь, и попадает в тёмную проходную с настежь распахнутыми турникетами. За стеклом сторожки – никого. Он проходит через турникеты, снимает короб, перехватывает его рукой, пересекает маленький садик из двух аккуратных клумб, ныряет в раздвинувшееся стекло створок, и оказывается в лобби, наполненном коробками, ящиками, суетой. Двадцать шестой его грин не позволяет задавать активных вопросов, поэтому нужно просто следовать инструкциям: передать на ресепшне пять коробок пиццы в отдел НИОКР, в противном же случае четвёртый этаж, офис четыреста восемь.

В лифте двое молодых людей ненамного его старше (двадцать три? двадцать четыре?) заразительно смеются над каким-то Олюсиком, а вот и нужный ему этаж. Он оказывается в просторном зале, уваленном контейнерами, офисной мебелью, мониторами; здесь рукохваты ставят вещи на робогрузчиков, а те развозят, попискивая, всё это добро улиточной скоростью в коридоры.

На дверях нет никакой нумерации, и он пытается сообразить, в какую сторону ему идти. Кажется, это туда: направо. Он делает шаг в коридор, и тут дальняя дверь распахивается, и проём освещается её лицом: треугольный подбородок, прямой с аккуратными раскрыльями нос, изумруды глаз, россыпь конопушек по щекам, короткие рыжие волосы; и что-то лопается у него в груди, заливая вязким, как патока, жаром, в висках – нечаянный звон, тонкая вибрация, а в лёгких – ни грамма кислорода. Нечем дышать. Незачем дышать.

– Ха! – кричит она, как-то по-пиратски, разудало, ухарски, и начинает смеяться. – Низ второго квартиля! Как по заказу!

Из-за спины её выныривают двое молодых людей в комбинезонах. Это те самые насмешники над Олюсиком. Вся эта компания, подпрыгивая, беспричинно хохоча, толкая друг друга бежит к нему по коридору.

– Из какого отдела? – спрашивает его юноша со спаниельей причёской, и он понимает, что вербальный блок его снят.

– У меня доставка, – говорит от. – Для НИОКР. Знаете, где это?

– Курьер! – смеётся его коллега, пухлощёкий кудрявый пончик. – Курьер! Ого! Москва! Берём?

Он начинает снимать короб со спины, но его останавливают, подхватывают под руки и волокут вдоль по коридору.

– У меня доставка, – повторяет он, но его не слушают.

– Стоп! – вскидывается вдруг пончик, и все останавливаются. – Он же не в системе! Эйчары!

– Точно, – говорит она. – Тебя как зовут?

– Иван, – отвечает он.

– Ивааан, – протяжно пробует она имя на язык. – Иван. Мы будем звать тебя…

– Ивасик? – предполагает спаниель.

– Звать мы тебя будем Ван, – говорит она. – Трендово и модно. Ван. Ван И. Ладно. Вот что. У меня по штатке есть позиция ассистента лаборанта. Грейд… какой же там грейд? Пятый, кажется? Как раз для двадцать шестого грина. Идеально. Значит, вот что. Эпаминондас, формируй требование эйчарам на ассистента.

– На подряд? – спрашивает пончик с непроизносимым именем.

– Нет, прямо в штат. Испытательный три месяца. Там будем посмотреть. Нам как раз на тесты примерно такой грин будет нужен на ближайшие полгода-год. Всё. Оперативно! Пока токен не остыл. Движемся.

Они движутся. Как торнадо, как цунами: незапоминаемыми коридорами, комнатами, переговорками, пронзают насквозь пустой зал с ощутимым эхом, спускаются на несколько этажей ниже, снова идут переходами, и наконец останавливаются в забитом аппаратурой помещении. На экранах здесь тянутся загадочные научные линии, складываясь в загадочные научные фигуры, что-то в воздухе загадочно научно гудит, а целую стену занимает огромный лежак с загадочным научным раструбом в изголовье.

– Забирайся! – говорит она, показывая ему на лежак.

Он умоляюще смотрит в зелень её глаз, но она только смеётся.

– Всё, – говорит пончик. – Готово. Формально пройдёт приказом завтра, но в системе уже появился.

– Не бойся, – свойски хлопает она его по спине. – Это не больно. Ты же ассистент, или как? Кстати, поздравляю! Ну? Давай?

– Что это? – неожиданно для самого себя спрашивает он, и не в силах остановиться, повторяет: – Что это? Что это? Что это?

Она закатывается, сгибается, хватается за живот, и волосы её огненным шлейфом проносятся перед его лицом.

– Разблокировался? – отдышавшись, спрашивает она. – И как тебе? А? Давай, скажи что-нибудь. Хотя нет. Поговорим потом. Безоговорочно, сначала пакетирование. Пока тут бардак. А то потом не выпросишь допусков. Хорошо? Проверяем пакетирование – и пьём чай. Пицца, опять-таки. Как тебе такой план?

– Хорошо, – говорит он. – Только… Как это вообще…

– Не-не-не, – перебивает она. – Никаких «только». Надо же, разговорчивый какой. Залезай! Шустрее! Тестовый токен пропадёт щас.

– Токен! – увесисто говорит спаниель и кивает на лежак.

Он озирается, надеясь, что они обменяются взглядами, засмеются, стукнут его в плечо, увлекут за собой пить чай, или просто отпустят, но ничего такого не происходит. Все выжидающе смотрят на него. Тогда он подходит к лежаку, трогает его зачем-то рукой, оборачивается ещё раз, и неловко, в несколько приёмов, укладывается.

– Выше, – говорит она, и он елозит пятками. – Откинься на спинку кресла, и всё такое.

– Какой режим имитации? – спрашивает от компьютера в дальнем углу спаниель.

– Интервальный, две через две, – отвечает она. – Напряжение – сбросили. Напряжение – сбросили. Эпаминондас, следи за собираемостью пакетов. Так. Внимание. Ещё раз. Все послушали сюда. Начинаем накатку локального обновления. Имитируем провалы в электроснабжении. Одновременно смотрим уровень заслона. Все параметры. Гражданский индекс – двадцать шесть. Всё пишем в три бэкапа. Готовы?

– Да, – одновременно доносится из разных углов.

– Поехали.

На него мягко наплывает крышка («как саркофаг», – отчего-то думает он), воздух заполняется озоном, гудением и ритмичным щёлканьем. Некоторое время ничего не происходит.

Потом начинается.

– Это глобальное! – кричит спаниель.

– Стоп! – кричит она. – Откуда? Какой репозиторий?

– Прошло! – кричит пончик.

– Какого хрена? – кричит она.

– Прошло! – кричит спаниель.

– Откат! – кричит она. – Стоп!

– Уже там! – кричит пончик. – Токен сдох!

– Дёргай этот чёртов рубильник! – кричит она.

– Прошло! – кричит пончик.

Он чувствует жар на затылке и глазах. Чуть приподнимает голову. Легче от этого не становится. Он сначала робко, потом энергичнее, начинает сползать вниз.

– Откат! – кричит она.

– Глобально! – кричит спаниель. – Я не могу ничего!

– Дёргай этот чёртов рубильник! – кричит она.

– Да уже! – кричит пончик. – Оно ушло! На ключевых узлах уже!

На секунду окружающий мир погружается в ватную тишину – не такую даже, как в специально подготовленной комнате, но словно бы из мира, в котором ещё вовсе не придумали звуков – а после он слышит лязг чего-то упавшего, покатившегося, потом сочный хруст, и кто-то хватает его за ногу, тянет вниз сильными беспардонными рывками.

Он снаружи. Не под крышкой.

– Марья! – кричит спаниель.

В глаза ему бьёт свет прямо направленной лампы, он садится на лежак, но его толкают в сторону.

– Марья! – кричит спаниель.

Он видит, что она подныривает на его место, укладывается ловкими и уверенными движениями.

– Моего заслона хватит! – кричит она изнутри. Голос у неё глухой, незнакомый. Чужой.

– Не хватит! – кричит пончик, и тут свет ярко вспыхивает и гаснет. Видно только подсвеченный циферблат ручных часов в дальнем углу. Он быстро приближается.

– Тащи её! – кричит спаниель, отодвигает его, хватается за ногу, и тянет на себя.

Они втроём вытаскивают её в ноги лежака, и тут свет вспыхивает снова. Волосы её лежат вкруг головы ярким нимбом, около глаз набухает тяжёлая синь, а локти упёрлись в ограничители ложемента: неудобно, неестественно, не по-живому. Неприятно и остро пахнет горелым.

– Марья! – кричит спаниель, хлопает её по щеке, а потом начинает некрасиво скулить.

– Что это? – спрашивает он, и тут свет снова гаснет.

***

Тоска – это когда сердце поднимается к горлу, отчего начинает поднывать нижняя челюсть, и дышать приходится с натужным сипом. Безразличие – это ватные руки, в коленях – сладкая слабость, рот же полуоткрыт. А воспоминание – взбитые в суспензию тоска и безразличие.

Хотя, чем ещё заняться на предлончевом статусе без потери авторитета, кроме как воспоминаниями, особенно когда слово берут риски, и начинают нудеть: неизбывно, монотонно, с обязательными ссылками на фэзэ, с трактовками спорных кейсов, прецедентами, толсто завуалированными отказами от какой бы то ни было ответственности.

Шифу Ван нечасто вспоминал детство, но растревоженная память, надо полагать, перебаламутила аккуратно штабелированные и пронумерованные воспоминания, и стала выдавать их в случайном, как лототрон, порядке. Вот сейчас, например, на совещании, вспомнил он маму, и как она заглядывает к нему в комнату, раз за разом, а за окном – уже густой сумрак. «Сына, – говорит мама печальным голосом. – Сходи погулять, котик. Пока ещё не совсем поздно. Хватит уже в компьютере-то сидеть». Но он не отвечает, он только недовольно машет головой, показывая, что услышал, но пойти куда-то – нет уж, спасибо. Мне и здесь хорошо. Мама беззвучно исчезает. А может, беззвучно остаётся. Неважно.

Шифу Ван поднял руку, и юрист сразу же, в середине фразы, остановился.

– Полагаете, что озвучивание текста придаст ему дополнительную убедительность? – спросил он. – Я видел заключение, и саммари из него. И все видели. Зачем вы тратите наше время?

– Это не для вас, – ответил втянувший в плечи голову юрист. – А для протокола. И для генерального. Кстати, статус совещания без присутствующего на нём генерального директора не может считаться…

– Николай Валерьевич сейчас в головном офисе, – громко сказал шифу Ван. – Вы это знаете. В Питере. Это во-первых. И соответственно, приказом за номером двести четырнадцать, у, эм, слэш, двадцать три ноль три, двадцать восемьдесят три – он тщательно, увесисто выговорил каждое число и литеру – на меня возложены обязанности генерального директора на время его командировки. Вы можете найти этот приказ во внутризаводском блокчейне. И если вы апеллируете к неправомочности совещания, то у меня возникает вопрос относительно ваших компетенций. А во-вторых, у меня в последнее время появляется всё больше доводов за то, чтобы заменить весь юридический блок одной нейросетью. Она хоть нудеть под ухом не будет.

– Но стандарты отрасли… – начал юрист, и шифу Ван снова, не без удовольствия, остановил его, а потом бросил вербальный блок на полчаса.

– Ваше резюме по планируемому обновлению не принимается. Потому что за констатирующей частью должна бы следовать резолютивная, с конкретными предложениями. – Шифу Ван видел, что юрист пробует что-то сказать, пыжится, лицо его краснеет. – Не утруждайтесь. Если вы хотите сообщить нам, что предложения у вас были, но вы не успели до них дойти (юрист принялся отчаянно кивать), то, во-первых, мы все уже их видели, и незачем, повторяю – совершенно незачем – зачитывать нам их с нейросуфлёра, а во-вторых, постарайтесь в следующий раз начинать с выводов. Настоятельно это рекомендую. Проблемы оставьте себе. Потому что это ваша внутренняя кухня. Извольте приносить нам на встречи решения. А не проблемы. И чем незаметнее будет ваша работа, тем она будет эффективнее. Ясно? Вижу, что ясно. Откопали проблему – нашли решение – сообщили. Всё. Дальше. Тестеры. Алексей.

Алексей, расцвеченный контрастно: с иссиня-бледным лицом, но пунцовыми ушами, встал. Оттянул ворот комбинезона. Надо думать, он отчаянно соображал, как бы так рассказать о рисках, чтобы это не выглядело жалобой. Шифу Ван с любопытством поглядывал на него.

– Мы протестировали все ключевые функции обновления, – хрипло сказал Алексей, и надолго закашлялся. – Все ключевые функции обновления ведут себя штатно во всех средах, масштабах и под нагрузками. У меня всё.

– Вот! – показал на Алексея шифу Ван. – Учитесь. Вот таким должен быть доклад каждого стрима перед запуском. Ясно? Нет, не нужно так болтать головой в разные стороны. Аккуратнее. Берегите свои шейные позвонки. Ладно. Времени у нас мало. Давайте работать, коллеги. Напомню, что по нормоплану накатывать обновление мы начнём завтра, в субботу, в два часа ночи. Если кто-то что-то не отрепортил, бросайте сообщения на общую доску, но без пустословия. К станкам! Алексей, задержись на пару минут.

С Триумфычем они тоже прогнали там, в склепе, то самое пакетирование, о котором побеспокоился генеральный. Трижды, в разных режимах. Всё сложилось как должно. Без нештатки. Да и как не сложиться: сорок семь лет с инцидента уже прошло. Технологии, как говорится в заводских краткомыслях, не стоят на месте. Совершенствуются. С каждым днём. И позволяют они, не стоящие эти на месте технологии, производить уникальные технологичные разработки, различные серийные изделия – и для различных климатических условий, и для механических воздействий, а также для сфер применения. Безоговорочно.

– Ладно, рассказывай, что у тебя не так, – сказал он Алексею, когда все, задышав наконец в полные лёгкие, вышли из зала.

– Всё нормально, – сказал Алексей, отводя взгляд.

– Я не смотрю, – сказал шифу Ван. – Скажи сам.

– Лучше показать, – кивнул в сторону Алексей. – Я не уверен…

– Это не те слова, которые я бы хотел слышать от тестера за несколько часов до запуска, – перебил его шифу Ван. – Соберись. Пошли. Покажешь, что там.

Они молча прошли коридором к ситу, молча подождали, пока подойдёт кабина лифта, и молча оказались перед мастерскими тестеров. Шифу Ван суеверно потрогал гладкую табличку на входе: «Дней без инцидентов: 17.263». Он, чтобы ненароком не считать данные Алексея, рассеянно думал про то невообразимо дальнее прошлое, в котором ещё не было нейроимплантов, транслирующих в мир цифровое состояние каждого человека; соответственно, не было и необходимости в избирательном заслоне. Не существовало и гражданского индекса, определяющего привилегии, обязанности, уровень приватности. Как же люди общались в то время? Как они понимали, кто главный в каждой конкретной ситуации? Столько хаоса, столько неопределённости.

Алексей завёл шифу Вана в мастерскую. Там стояла и улыбалась Марья. Зелёные её глаза снова примагнитили взгляд шифу Вана, и он лишь с явным усилием смог отвернуться в сторону.

– И ты здесь? – спросил он.

Вернее, хотел спросить. К полному его удивлению, оказалось, что он только лишь беззвучно шевелит губами.

– Что это? – спросил снова он, и опять ничего не услышал.

– Так, – деловито сказала Марья. – Отлично, что все в сборе. Давайте оперативно, пока токен не остыл. Лёша, готовь имитацию. Иван, стой в сторонке и ничего не трогай. Смотри. Ясно?

Шифу Ван неуверенно кивнул. Где-то глубоко в душе он понимал, что делает всё правильно, но в то же время законное возмущение непочтительностью, невозможностью ситуации накатывало на лицо жаром, требовало действия. Он властно шагнул вперёд, но Марья подняла вдруг руку, и шифу Ван сам, без какого-либо принуждения, остановился, замялся на месте, а потом прислонился к стеночке. Всё это было странно. «Ладно, посмотрим, – сказал он себе. – Понаблюдаем. А потом накажем невиновных и наградим непричастных». Мысли его были какими-то чужими. Стариковскими какими-то. Неправильными. Непривычными.

– Готов, – говорит из дальнего угла Алексей.

– Хорошо, – говорит Марья. – Делаем сейчас имитацию обновления под перебоями. На моём нейроимпланте. Внутренний мониторинг – на мне, внешний – на Алексее. Цели: проверить трассировку пакетов установщика, успешность обновления, стабильность заслона.

Марья ловко укладывается на лежак, сверху накатывает на неё матовый плексиглаз крышки, на нём загораются какие-то индикаторы.

– Готов, – повторяет Алексей.

– Поехали, – говорит Марья глухим голосом. – Запускай.

Некоторое время ничего не происходит. Потом начинается.

– Эээй, – изумлённо, вполголоса говорит Алексей. – А как…

– Что там? – говорит изнутри саркофага Марья.

– Не тестовое! – громко говорит Алексей. – Рабочая сборка! Глобально! Останавливаю!

Шифу Ван видит, что колено Марьи неестественно дёргается: ритмично, резко, как у неисправного механизма. Он шагает вперёд, а потом, неожиданно для самого себя, бросается к лежаку и начинает тащить Марью за ногу.

– Оставь! – кричит Алексей.

Он пробует помешать, но шифу Ван отбрасывает его в сторону.

– Её нельзя! – кричит Алексей.

– Если убрать, то обновление накатится не в неё! – кричит Алексей.

– Ты понимаешь? – кричит Алексей.

– На всю страну! – кричит Алексей.

– Заслон снимется! – кричит Алексей.

– Со всех границ! – кричит Алексей.

– В посольствах! – кричит Алексей.

– Все планы! – кричит Алексей.

Шифу Ван вытаскивает Марью. Она тяжело дышит. Взгляд у неё отсутствующий.

– Как это? – спрашивает она.

Лицо Алексея меняется, и он бросается к лежаку, собираясь поднырнуть под его крышку.

***

Когда две жэ вывалились, наконец, из его кабинета, Николай Валерьевич откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В голове его плавали, влипая друг в друга, бесформенные роршаховские пятна, и больше не было там ничего. Ни одной мысли. Он тяжело поднялся, чтобы подойти к окну, но вместо этого кликнул на перепросмотр, да так и остановился, ухватившись ладонью за столешню. Он попал на середину разговора.

– Поэтому ваше очное присутствие не будет необходимым, – сказал жердь и опять поправил дужку очков этим его невыносимо высокомерным движением.

– Наша настоятельная рекомендация, – подхватил жырдяй, – придерживаться двухфазной стратегии.

– Сначала мы выводим вас из-под обвинения. Марья Николаевна, при всём моём к вам уважении…

– У тебя есть дочь? – спросил Николай Валерьевич.

– Нет, но это непринципиально, – сказал жердь, и стал говорить так скоро, как только мог. – Марья Николаевна нарушила семнадцать отраслевых законов. И два федеральных. Я уже не говорю про подзаконные акты, методики, рекомендации и прочую условно-обязательную правовую базу.

– Мы тут же получим обоснованное возражение о консолидированной ответственности руководителя, – подхватил жырдяй. – И после этого, не форсируя, не торопясь, перейдём ко второй фазе. Но в протоколе наше возражение останется, и потом мы за него сможем потянуть. Это будет нашей закладкой.

– Во второй фазе, – сказал жердь, – мы откажемся от дачи показаний. Заявим об отводе судейского корпуса на основании сорок девятой статьи Конституции. Выносить решения судья может только в том случае, если его гражданский индекс выше, чем у обвиняемого. Дело пойдёт по инстанции. От районного суда вплоть до председателя Верховного суда. Но гражданский индекс председателя равен вашему. А не выше его. Так что здесь просматривается вполне позитивная процессуальная перспектива. Дело будет постоянно возвращаться на пересмотр. Курсировать между судами.

– Судоворот дела в системе, как у нас говорят, – вставил жырдяй.

– Да. Такое, с позволения сказать, фрактальное разрастание дела. Из первой инстанции в четвёртую, и затем – высшую. Теоретически – но только сугубо теоретически – дело может даже спровоцировать пересмотр нормативных правовых актов на уровне Конституционного суда…

– Это крайне маловероятно, – сказал жырдяй.

– И тем не менее, если это произойдёт, то процессуально мы окажемся даже в более выигрышном положении. Потому что функции Конституционного суда исполняет в настоящее время гражданская нейросеть, а она вовсе не имеет индекса.

– Дело может тянуться годами, – сказал жырдяй.

– Десятилетиями. И прекратиться в связи с истечением сроков давности. Мы же, тем временем, будем иногда, для того, чтобы сбить ритм перемещений дела, активизировать нашу закладку. Подавать на апелляции. Таким образом…

– Думайте ещё, – сказал Николай Валерьевич, и оба юриста насуплено замолчали.

– Николай Валерьевич, – сказал, наконец, осторожно жердь. – Мы расписали оптимальную траекторию дела. Да, мы понимаем, что здесь имеются эмоциональные аспекты. Но в общих интересах проигнорировать их. Других вариантов нет.

– Думайте, – сказал Николай Валерьевич.

– Невозможно обойти объективные законы реальности, – сказал жердь. – Они просто есть, и всё. Нужно приспосабливаться к ним. Понимаете? Вы же не собираетесь, например, обсуждать правомерность закона тяготения? Вы принимаете то, что гравитация существует, и живёте в этой картине мира. Также и с правовой реальностью. Да, она кажется несколько более подвижной, чем реальность физическая. Но это только видимость.

– Или, к примеру, – подхватил жырдяй, – долгосрочно мы всегда исходим из того, что люди смертны. Это реальность, на которую мы не можем оказать влияния. Вот точно так же и с законами. Мы отработали вполне рабочий вариант по этому делу. Нам потребуется только принципиальное ваше согласие. Не более. Вам не придётся публично заявлять свою позицию. Вы согласны?

– Нет, – сказал Николай Валерьевич. – Не согласен. Ни с вариантами, ни с гравитацией, ни со смертностью. Идите и придумайте. Всё. Жду вас завтра в девятнадцать с соображениями. Работайте.

Николай Валерьевич остановил перепросмотр и пошёл-таки, наконец, к окну, но тут обратил внимание на алерт, который никогда ещё на его памяти не срабатывал. Он проверил уровень заслона (с юристов он так и остался на максимальном уровне), потом покопался в шкафу, достал шлем, сдул с него пыль, осмотрел с сомнением, но потом всё же решился, и надел. Дверь кабинета открылась.

– Что это за, – спросил прямо с порога Триумфыч, но Николай Валерьевич остановил его жестом.

Он показал на диван, а сам стал открывать все шкафы, один за другим. Барахла у него накопилось за эти годы не меньше, чем в склепе у Триумфыча, поэтому второй шлем он отыскал не сразу. Потом подошёл к Триумфычу, с интересом следящему за всеми этими перемещениями, и вручил шлем ему в морщинистую руку. Тот оценивающе подкинул его пару раз, посмотрел на Николая Валерьевича, и наконец надел.

– Водевиль? – продолжил он.

Однако Николай Валерьевич опять сделал предупреждающий жест и снова направился к шкафам. Откопал, наконец, гофру, подошёл в Триумфычу, присел рядом, подсоединил один её конец в макушечную мембрану, а другой – себе. Повернулся. Ударился о шлем Триумфыча: гофра оказалась слишком короткой.

bannerbanner