
Полная версия:
Неисправимый бабник. Книга 2
– Вот это дает!
Сестра Вити тоже присутствовала и сплюнула от удивления:
– Тьфу! Такого не видела еще, сколько живу! Вот это баба. Да она весь дом пропьет!
– Русские бабы – все такие, – сказал Митрий. – Зато работают как лошади и зарплату в дом приносят наравне с мужчиной. Там жена не то что у нас – только детей рожать да хозяйство вести. Там жена как глава семьи – всех кормит. А в войну как себя проявили русские бабы!
– Незачем бабе работать как лошади, – начал Юра Рыбарь, – да водку пить как молоко. Пьяный мужик – беда, пьяная баба – несчастье. Пусть она лучше дома сидит, хозяйство ведет, уют в семье поддерживает. А потом, не все русские одинаковы. Вон у Гамора жена из России – образованная женщина, шесть классов окончила, не пьет совсем, свекрови помогает. Мать Николая не нарадуется на нее. Верой ее зовут. Эта Вера здесь хочет жить, корову держать, а городская. Родители у нее шахтеры, а все шахтеры – зажиточный народ. А ваша невестка… Что-то не видно ее около дома. Она что, болеет?
– Ей, видать, климат не подходит, – сказал Митрий. – Ты, Витя, побольше ей наливай. А ночью давай ей спать, а то вы, видать, всю ночь того, не спите, целуетесь, а днем она отсыпается. Куда ей, бедной, деваться? Го-го-го!
* * *Вскоре поползли нехорошие слухи. Лиза больна, беспробудно пьет, всю самогонку у бабы выпила. Витя теперь по соседям бегает, скупает бормотуху. Сутками спит, ничего не делает, под себя писает, в туалет идти ей лень. Отец ее, полковник КГБ, скоро приедет, заберет ее отсюда и будет лечить от алкоголя. Она так похожа на еврейку, что нельзя в том даже сомневаться. Однажды пошла за водой к колодцу с тазиком, а не с ведром, как полагается, и чуть не утопла. Ребятки за ноги ее тащили да на голой заднице прыщи считали. Этот Витя здорово прогадал, но так ему и надо: незачем было куда-то ездить, какую-то Суру искать, когда в своем селе девушек полно. Потянуло его куда-то. А теперь пусть попробует разобраться. Небось, по пьянке его в загс потащили либо судить должны были за что-то, да вместо лишения свободы на полковничьей дочке жениться заставили. Иначе и быть не могло. Не мог же он, трезвый парень, по своей собственной охоте на такой дуре жениться. Жаль его, конечно. Пострадал парень зазря.
– Куда ты, сынок, смотрел? – спросила мать однажды, вытирая глаза кончиком головного платка. – Люди смеются… Что она все лежит, как дохлая лошадь? Пойди подними ее.
– Потерпите, я скоро уеду на заработки, а потом… потом уедем к ее родителям. Мне на учебу, а она пусть спит на глазах у своей матери, – сказал сын, и мать поняла, что он сам расстроен донельзя.
* * *И вот накануне первого сентября молодые вернулись в город, к родителям Лизы. Валентина Ивановна встретила их с распростертыми объятиям:
– Доченька, как ты поправилась! Я так рада! А то мы с отцом всякое думали. Почему ни одного письма не написала? Отец уже собирался гонца посылать. И вот ты здесь! Хорошие там люди, правда? И никаких бендеров нет, теперь я вижу. Ты, моя Лизонька, весишь не менее ста двадцати килограммов, как и отец, и твой муженек рядом с тобой – что палка возле телеграфного столба. Вот это да! Никогда не думала, что там такое изобилие и такие хорошие люди. Кто тебе готовил? Свекровь? Я подарок ей пошлю. Дай ей Бог здоровья и долгих лет жизни.
Вечером Никандр Иванович вернулся с работы. Он тоже был чрезвычайно доволен. Потеплел, бутылку извлек из холодильника, усадил зятя рядом и сказал:
– Я, когда партизанил… Короче, я хотел сказать: ты босяк, но не отпетый босяк. У тебя мать хорошая женщина, у нее свой дом, а у дома хозяйство – крепкое, социалистическое. Моя дочь, как посланец ленинской партии на далеком западе, была принята как полагается. Сие не может нас с Валей не радовать. А значит, мы примем такое решение. После окончания университета мы отпускаем Лизу к тебе на твою родину. Может, и мы, старики, на лето к вам приедем. Ты переведешься на заочную форму обучения, и вы будете оба учительствовать. Вступишь там в партию, станешь дилехтором школы, потом начальником школ области, потом министром народного образования Украины, и вы будете жить в Киеве. В Киев и мы с Валентиной к вам переберемся.
– Но…
– Никаких «но», ты слушай, что тебе говорят. Когда вы переберетесь в Киев, моя душа станет на место. Это будет некая компенсация за мои переживания. Я-то планировал выдать ее за дипломата, а она вышла за голодранца, и вот этот голодранец становится министром народного образования республики. Это еще не дипломат, но уже что-то. Давай тяпнем за эту идею!
– Папенька, я согласна, я стояла за дверью и все слышала. Какой ты умница! Налейте и мне по этому случаю, я тоже хочу поддержать этот тост, – прощебетала Лиза и повисла на шее отца.
Будущий министр народного образования Украины высоко задрал голову, выпил рюмочку до дна, и не потому, что верил в бредни тестя, а потому, что он впервые почувствовал, что ему в чужой семье, где он промучился целый год, стало теплее, уютнее и спокойнее.
Теперь можно будет сосредоточиться на науках в университете, не оставаться без завтрака и ужина, как это было раньше, не сожалеть о том, что он поменял шило на мыло – студенческую столовую на тещины харчи, от которых непременно наступит катар желудка.
Было еще одно обстоятельство, которое способствовало прочному миру в семье. Теща посоветовала мужу подать рапорт на улучшение жилищных условий. Теперь, с рождением ребенка, семья увеличится до пяти человек, не жить же им в такой малогабаритной квартире и так далеко от центра города. Никандр Иванович согласился с этими доводами, подал рапорт, который тут же был рассмотрен. Решение состоялось. В центре города, как только закончится строительство девятиэтажного дома, ему, полковнику, будет выделена трехкомнатная квартира за номером десять, на втором этаже.
По этому случаю тоже был небольшой сабантуй в семье. И зять во второй раз был как бы героем дня.
8После этого случая Лиза тоже стала по-другому относиться к мужу. Она прибавляла в весе, становилась добрее, не называла его больше плебеем и в знак какой-то особой благодарности и уважения однажды пожарила ему картошку на газовой плите. Небывалый случай. Эту жареную картошку, правда, есть было невозможно, поскольку Лиза по ошибке, чисто случайно высыпала в сковородку полпакета соли.
Тесть тоже наградил зятя. Он купил ему кепку, вернее, не купил, а разрешил Лизе отрезать один рукав со своего старого мундира, отнести в пошивочное ателье, заказать кепку для зятя. Кепка оказалась на два размера меньше по причине того, что Лиза, совершая такой подвиг, – она так старалась и так перетрудилась: надо было не только отрезать рукав от старого кителя, но и распороть его по шву, выстирать, а потом, о ужас, еще и отгладить, – ошиблась: когда в ателье ее спросили, какой размер головы у мужа, она не задумываясь ответила:
– Не больше, чем у меня.
– Но, уважаемая дама, обычно размер головы у мужчин гораздо больше, чем у женщин, – сказал ей мастер, тоже мужчина.
– Так что? Выходит, вы, мужики, умнее нас?
Мастер ателье пожал плечами и ничего не ответил.
– Дудки, – вынесла приговор Лиза, – этого не может быть. Мой муж не может быть умнее меня, и следовательно, окружность его головы не больше, чем у меня. Берите мерку с моей головы, я разрешаю.
– Смотрите, чтоб претензий не было, – улыбнулся мастер.
– Какие могут претензии? Я в доме хозяйка. Снимайте мерку, не тяните волынку.
Через две недели кепка была готова, и тут же выяснилось, что у зятя тыква на два размера больше. Тогда на семейном совете было принято решение оставить ее в качестве музейного экспоната. Будущий министр с нежностью будет вспоминать подарок тестя как знак признания того, что он хоть и не был дипломатом, но все же сумел завоевать не только сердце красавицы Лизы, но и благорасположение могущественного тестя, бывшего партизана.
Словом, Витя был на вершине счастья.
Ко всему прочему на семью как из рога изобилия посыпалось еще одно благо. И опять же благодаря зятю. По мере того как у Лизы стал увеличиваться живот, – Витя подозревал, что там тройня, а потом и теща стала об этом поговаривать, – Лиза практически перестала посещать лекции на пятом курсе. Она исправно сдавала зачеты и экзамены. Лиза решительно ничего не знала, даже не садилась за парту с билетом в руках – она туда не помещалась, – а стоя протягивала зачетку преподавателю.
– Я согласна на тройку, – прибавляла она при этом.
– Но попытайтесь ответить хоть на один вопрос вашего билета, – уговаривал ее преподаватель.
– Вы что, хотите, чтоб я тут у вас родила?
– Нет-нет, что вы! Давайте вашу зачетку, извините. Оно, конечно… в вашем положении, – лепетал преподаватель и ставил «зачтено» или «удовлетворительно», если это был экзамен.
А вот преподаватель Данилов уперся. К Данилову присоединилась и парторг факультета Савченко. А декан Макарова просто влепила Лизе по языкознанию двойку.
– Я устрою им проверку пачпортного режима, – сказал Никандр Иванович, занимавший теперь должность начальника паспортного стола города.
* * *В университете не последнюю роль занимала военная кафедра. Полковник Филимонов был чудесным преподавателем: в двухчасовой лекции по НВП (начальная военная подготовка) он переходил к шуткам и позволял студентам зачитывать приказы в шуточной форме. Дело доходило до того, что в приказе значилось: «Ликвидировать НВП, поскольку американцы уже повержены». Иногда он возмущался до тех пор, пока не выяснял причину такого поведения студентов, а потом, когда ему зачитывали приказ по взводу, сам хохотал до упаду.
– Ну а теперь давайте заниматься. Военная подготовка должна быть на первом месте, – говорил он. – Все остальные предметы – ерунда: нам воевать с американцами все равно придется. То, что Хрущёв ездил в Америку, еще ни о чем не говорит. Это всего лишь попытка установить хрупкий мир. Как в нашем гимне поется: «Мы наш, мы новый мир построим, а старый мир разрушим до основания». Мы так и сделаем. Только Америка у нас на пути. Но до нее мы еще доберемся. А вы, филологи, ничего не знаете и знать не хотите. Вы, как говорится, ни в зуб ногой, ни пальцем в небо. А если завтра война? Вы погибнете в первую очередь.
– Все погибнем, – сказал рядовой Лозицкий. – Если сбросят атомную бомбу на город, он превратится в пыль. Нам не надо разрушать старый мир, лучше подождать, пока он сам развалится, а потом уж на старом пепелище строить светлое будущее. А пока мы тратим все на оборону, вернее, на разрушение старого мира, а сами пухнем с голоду.
– Это реакционное рассуждение – прекратить!
– Есть прекратить.
– Мы мирные люди, но наш бронепоезд на запасном пути.
– Мы это знаем, – сказал Витя. – Если можно, скажите: вы как военный пенсионер и преподаватель военной кафедры ДГУ сколько получаете? Какая у вас пенсия?
– Пожалуйста, – ответил Филимонов. – Военная пенсия у меня две тысячи рублей, а здесь я получаю две тысячи пятьсот.
– Ого! Вот это да!
– Я буду изучать только военное дело, – сказал студент Щур, – и после университета пойду служить в армию. Почти пять тысяч в месяц! Да я учителем столько за весь год не заработаю. Сделайте меня прямо сейчас командиром взвода и присвойте мне звание майора, товарищ полковник. Я всю жизнь буду вам благодарен.
– КПСС заботится о вооруженных силах как следует, – с гордостью сказал Филимонов. – Армию кормить надо. Коммунизм без армии не построить, мир от ига империализма не освободить. Так-то. Так что давайте, уделяйте внимание военной подготовке. А вы, рядовой Щур, учите матчасть. На первый раз вам ефрейтора хватит.
– А если мы освободим народы от ига империализма, численность армии уменьшится или возрастет? – спросил рядовой Разгильдеев.
– Возрастет, а как же, – сказал преподаватель.
– А почему вас, такого молодого, уволили из вооруженных сил, ведь вы наверняка были командиром полка и получали более пяти тысяч рублей в месяц? – спросил Витя, командир взвода.
– Это Хрущёв виноват. Он разъезжает по другим странам, всем грозит кулаком, говорит: «Мы вас закопаем» и в то же время всех уверяет в миролюбии Советского государства. А его спрашивают: «Как же так, Никита Сергеевич, у вас численность армии намного больше, чем в Америке и Европе вместе взятых. Какой же это мир?» Тут он и объявил о сокращении Советской армии на двести тысяч человек, представляете? Ошибся наш лидер. Армию надо не сокращать, а увеличивать. Этого требует пролетариат всего мира. Я просто не понимаю, почему мы медлим.
– Пошлите меня в Париж, я всех красоток там завоюю, – сказал рядовой Разгильдеев.
– Э, у тебя твое оружие быстро выйдет из строя, эти красотки тебя живо ухайдакают, – сказал рядовой Сухов.
– А вы в Германии были?
– А как же, – ответил полковник.
– Расскажите хоть про одну немку.
– А что рассказывать?
– Ну, как там после освобождения города. Немцы все на фронте, немки скучают, сохнут без мужчин, а тут такие красавцы победители – не удержишься.
– Это все так. Немки не считали нас заклятыми врагами, они не прятали штык или финку под подушку, когда отдавали свое чистое пахучее тело советскому воину. Честь им и хвала. Немцы народ хороший. Это Гитлер им голову заморочил, а так мы могли бы быть друзьями.
– Нам Сталин тоже голову заморочил, – сказал кто-то из слушателей.
– Скажите, сколько немок вы осчастливили, которые потом родили малышей?
– Никогда не думал об этом, – сказал полковник. – Хотя все может быть. Э, черт, какой вопрос вы задали, теперь я думать буду, гм.
Но тут прозвенел звонок, двухчасовая лекция по военной подготовке была кончена.
9Совсем недавно, еще несколько лет назад, отец народов, гений всего человечества, кровавый Иосиф Джугашвили считался корифеем всех наук: он был великим физиком, математиком, химиком, биологом, медиком, историком, литератором, философом, военным стратегом. Он прочитывал по пятьсот страниц в день, да еще руководил всем советским народом. И вот теперь, после того как Хрущёв разнес его с величайшей осторожностью в пух и прах, не отвергая заслуг, Сталин уступил место картавому, своему предшественнику, который, конечно, меньше уничтожил врагов, всего, может быть, с десяток миллионов за свое короткое кровавое правление. Он уступил место Ленину. Теперь Ленин стал математиком, физиком, химиком, философом, языковедом, политиком и величайшим писателем всех времен и народов. Количество томов его сочинений, а Ленину приписывались сочинения всех авторов, чьи произведения он хоть однажды просматривал, либо они находились в его библиотеке, возросло уже до пятидесяти пяти томов. А могло дойти и до ста пятидесяти пяти… если бы не лопнул коммунистический пузырь.
Студенты-филологи, будущие учителя, хотя все мечтали стать великими литераторами, сразу, с первого курса, окунулись в бездонное море марксизма. Здесь подробно изучались ленинские талмуды, невероятно скучные, серые и оттого непонятные. Им отводилось около половины часов среди остальных предметов. Потом следовал старославянский язык, историческая и сравнительная грамматика, а спецпредметы – язык и литература – занимали скромное место. Неудивительно, что выпускник университета с трудом справлялся с программой средней школы.
Пока Витя не был студентом университета и ходил выборочно на лекции, университет ему казался чем-то недостижимым, священным, и стать его полноправным учеником он почитал за счастье. Теперь же, будучи студентом второго курса, Витя глубоко разочаровался в выборе будущий профессии. На первом и втором курсах несколько раз в неделю ненавистный предмет – история КПСС. Ее читал профессор Павлов. Коренастый, широкий в плечах, с короткой толстой шеей, широким лицом и красным приплюснутым носом, он входил в аудиторию сразу же после звонка, садился на скрипучий стул, надевал поцарапанные очки и начинал:
– Товарищи! Партия торжественно заявляет: нынешнее поколение будет жить при коммунизме! Коммунизм – это изобилие всего и прежде всего продуктов. Бери сколько хочешь.
– А где взять столько денег?
– Денег не будет. Зачем деньги? Все будет бесплатно. От каждого по возможности – кажному по потребности. Так-то, ядрена вошь. Мы покажем империалистам кузькину мать.
– А нельзя, чтобы этот коммунизм раньше наступил? – спросил студент Лозицкий. – Я ем раз в сутки. Похлебаю немножко костного бульона в нашей столовой – и все. У меня восемнадцать рублей стипендия. Проездной нужно? Нужно. Всякие взносы – комсомольские, профсоюзные, Красного Креста, касса взаимопомощи, общество ДОСААФ, общество борьбы за мир, общество помощи нашим братьям за рубежом – и от стипендии остается каких-то восемь рублей. Как на них проживешь? Скорее коммунизм давайте, иначе я не смогу продолжать учебу.
Лозицкий зашатался и плюхнулся на сиденье, потому что был близок к обморочному состоянию.
– Вы же понимаете, товарищи… Ленин в гениальном труде «Как нам реорганизовать Рабкрин» показал, нет, указывал, что коммунизм возможен в одной отдельно взятой стране так же, как и революция. Вы думаете, она бы совершилась без вождя мировой революции? Ни в коем случае. Мы теперь на пути к коммунизму, товарищи.
– Я, чтобы прожить, кровь сдаю, – громко сказала Валя Ворошилова. – Хватит ли мне моей крови, чтоб дожить до коммунизма?
– Вы – молодая девушка, должно хватить, – сказал профессор. – А потом, товарищи, не следует забывать о духовной пище. А духовная пища – это марксизм-ленинизм.
– Я всегда ношу с собой произведения классиков, – сказал комсорг Эдик Литвиненко. – Наполняюсь идеями марксизма и не хочу кушать. Честное комсомольское.
– Вы настоящий комсомолец, – сказал профессор.
– А можно я буду стоять у памятника Ленину, когда у меня кончится стипендия? – спросил студент Сухов. – Отпадет ли у меня потребность в деньгах?
– Не забудь креститься, – сказал кто-то.
– Товарищи, у нас не семинар сегодня, у нас лекция, прошу не перебивать, – сказал профессор и уткнулся в конспект.
– Давайте проведем семинар, товарищ профессор, – громко сказал Витя, вставая. – Пусть каждый выскажется, как он понимает коммунизм, как он его видит и что бы он хотел получить, будучи членом коммунистического общества. Мы вас все просим.
– А я умоляю вас, – прибавила студентка Сидоренко.
– Я тоже не был бы против, – сказал профорг Блажкунов.
– Ну что ж, если коллектив просит, – сказал профессор, – я просто не могу отказаться, у меня коммунистическое воспитание: коль общество требует, надо пойти навстречу. Итак, давайте проведем семинар на тему «Чего я жду от коммунизма и что я могу дать коммунизму». Пожалуйста, кто хочет высказаться первым?
– Разрешите мне! – подняла руку студентка Сидоренко.
Сидоренко была молодой девушкой, поступила в университет после окончания средней школы. Никаких материальных трудностей она не испытывала, вела себя независимо, гордо и почти ко всем относилась с пренебрежительностью.
– Меня колбаса не интересует, тем более ливерная. Потому что когда наш дорогой Никита Сергеевич встречался с Эйзенхауэром в Париже и подарил ему килограмм ливерной колбасы, тот послал в Америку на экспертизу. На следующий день пришел ответ: «В вашем кале нет ничего, кроме хрящей и костной муки. Яйца глистов не обнаружены».
Раздался хохот.
– Тише, товарищи, дайте высказаться. Меня интересует другое. Будут ли при коммунизме мужчины в изобилии? Я хочу прийти, выбрать себе одного красавца, увести его с собой, нацеловаться вволю и отпустить на все четыре стороны. А завтра другого, а после завтра третьего – и так пока не кончится коммунизм. Я только этого жду от коммунизма. Пусть коммунизм предоставит мне женихов в изобилии, а я в свою очередь отдам коммунизму все свои симпатии. Правильно я мыслю, товарищи?
Сидоренко так раскраснелась, что даже вспотела. Села на свое место и закрыла лицо ладонями. Профессор Павлов широко улыбался, и глаза его горели как угли.
– Давайте следующий!
Студент Овчаренко вытянул руку, встал и сказал:
– Ленин был против коллективных методов любви, он всю жизнь любил Надежду Константиновну и Инессу Арманд. Только история КПСС об этом умалчивает и как-то стыдливо называет эту шлюху, ой, простите, оговорился, эту великую женщину партийным товарищем вождя мировой революции. Почему? Да потому, что у него не было и не могло быть коллективных детей. Ленин был за коллектив, но против коллективных детей, а комсомолка Сидоренко хочет, чтобы у ее ребенка было много отцов, а мать одна. Если бы мы поучились у загнивающего Запада и выпускали всякие противозачаточные средства, тогда другое дело. Это по поводу выступления комсомолки Сидоренко. А что я жду от коммунизма? Я жду открытия железного занавеса, мне хочется посмотреть, как живут другие народы, а то мы тут живем внутри железного занавеса, да еще в закрытом городе. Это неправильно. Почему к нам не едут пролетарии и капиталисты из других стран, чтобы посмотреть, как мы живем, чтобы воочию убедиться в преимуществах социализма и коммунизма над загнивающим капитализмом? Лично для себя я желал бы иметь хоть один новенький костюм, шляпу, галстук и туфли на толстой подошве. Больше мне ничего не нужно. Как и комсомолка Сидоренко, я могу отдать коммунизму все самое ценное – свои симпатии и даже любовь.
Комсорг Эдик Литвиненко, не поднимая руки, встал и начал толкать речь:
– Сначала надо освободить народы Европы и Америки от ига капитализма и только потом открывать железный занавес. Поскольку партия во главе с мудрым ленинцем Никитой Сергеевичем Хрущёвым нашла возможность построить коммунизм в одной отдельно взятой стране, железный занавес ликвидировать нельзя. Голодные народы капиталистических стран ринутся на нас и все растащат: нам снова придется вернуться в голодный социализм. Я от коммунизма жду немного. Мне нужна квартира, хорошая зарплата, так чтоб я мог приобрести все сочинения Маркса-Энгельса-Ленина и… Хрущёва. А коммунизму я отдаю всего себя.
– Студент Блажкунов просит слово, – сказал озадаченный профессор, – прошу.
– Я как профорг жду от коммунизма только санатории и дома отдыха и чтоб в моем распоряжении был хоть один автомобиль. И мне нужен не один костюм, как Овчаренко, а по крайней мере три. Если будет соблюдаться принцип «от каждого по способностям – каждому по потребностям», то мои требования вполне вписываются в этот постулат. Что касается коллективных браков, я был бы не прочь, но с тем условием, что, когда мне такой способ любви надоест, – я мог бы выйти из него. А коммунизму я отдаю свою любовь, как и все.
– Дайте мне, дайте мне выступить! – почти кричал студент Лозицкий. – Я хочу, я хочу, разве я не имею права?!
– Вам слово, студент Лозицкий, – великодушно сказал профессор.
– Я не собираюсь комментировать мнения предыдущих товарищей и разводить всякую гнилую философию. Я без предисловий. От коммунизма я жду изобилия: колбасы, пусть даже ливерной, сметаны, молока, пусть даже порошкового, рыбы камсы, горохового супа и белого свежего хлеба. А, еще картошки! А так я готов ходить с голым задом. У меня только брюхо ненасытное, как при буржуазном строе. Мне не нужна эта духовная пища, ни Маркс, ни Энгельс мне не нужны, ну их к бесу! Написали: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь или совокупляйтесь» – и будет с них. Я это хорошо усвоил, как и все другие обещания, а мне конкретно подавайте – колбасу, колбасу… ливерную колбасу с хрящами из конских хвостов, я согласен.
Лозицкий сел и уронил голову на парту. Его стали тормошить, но он не реагировал.
– Возьмите три рубля, – сказал профессор, доставая трешку из портмоне, – купите ему булочку с повидлом. Видать, стипендия кончилась у бедного парня.
– Скажите, профессор, как мне побороть свой индивидуализм? – спросил студент Разгильдеев. – Я способен любить только одну девушку, я только на одной могу жениться и иметь с ней детей. И если кто вздумает вовлечь мою жену в коллективный секс, я буду драться.
– Не переживайте. Семья еще долго сохранится как таковая. Люди сами решат, сохранить им семью или отказаться от нее. Давайте перейдем к другим вопросам.
10– Можно мне? – подняла руку Алла Мазурова. – Как известно, труд унижает человека, и я при коммунизме работать вовсе не буду. Я не желаю работать. Можно ли мне будет брать по потребности то, что я хочу?
– Милая девушка! Только при капитализме труд унижает человека, а при коммунизме, наоборот, он возвышает его, делает лучше, благороднее, – сказал профессор. – Вы же поймите, вот вы, например, берете капиталистическую лопату и кидаете раствор на капиталиста, вернее, вы работаете на капиталиста. А при коммунизме что? Вы берете коммунистическую, нашу лопату и кидаете раствор на себя…
– На коммунизм!
– Закидаем его раствором и подождем, пока не схватится…
– Не шумите, товарищи, я, видимо, неясно выразился… Так что, товарищ Мазурова, думаете насчет лопаты?