В отражении бытия

И живу дальше так, словно ничего и не происходило. Или происходило, но не со мной.

– Это… это не опасно… – я, расправляясь с мороженым, отодвигаю от себя листья растения коки с видом абсолютного равнодушия. – Не так, как кричат об этом на каждом углу…

– Ну раз это действительно не опасно… – Отто, не раздумывая, отправляет в рот листья, медленно пережёвывая их с видом члена жюри «высокой кухни». Он протягивает пучок и… Хельге. – Никогда не пробовал, а ты?

– Нет, никогда. – Хельга с видом знатока колумбийской кухни, поправив шляпу на голове, прожёвывает зелёную растительную «субстанцию».

«Ну и народ!» – чувство досады подталкивает меня к коньяку.

– О-о-о! – протягивает Отто. – Вот это уже опасно.

Вся компания, за исключением меня, дружно смеётся.

Мои слова возмущения тонут в звуках тамтамов. Одновременно вспыхивают десятки костров вдоль всего «побережья».

Из зарослей деревьев выходят цепочки людей небольшого роста, напоминающие племенных туземцев в боевой раскраске из забытых уголков Африки. Эти человеческие ручейки направляются к воде, посреди их колонн по две женщины, мужчины в руках несут пиро́ги.

Бой тамтамов нарастает, пиро́ги спущены на воду и вместе с туземцами отчаливают от берега, контуры лодок подсвечены. Раздаётся дикий нечеловеческий крик, и ритм барабанов ускоряется, прибавляются новые звуки, один напоминает звук сопелки, другой – погремушки из детства.

Горящие костры, полуголые люди, воинственная музыка – всё это в совокупности захватывает дух. Пиро́ги синхронно стартуют к острову-бару. На вспыхнувшем огнями острове высаживаются женщины. Лодки выстраиваются вокруг острова подобием солнечных лучей. Одеяния танцовщиц вспыхивают в свете направленных на них электрических фонарей-пушек, огромные белоснежные перья на их головах меняются в цветовой гамме.

Танцплощадка, расположенная на крыше бара, явно их стихия. Что-то подобное происходит на карнавалах в Бразилии. Красота движений завораживает, гибкость тел танцовщиц кажется невозможной. Это одновременно напоминает волны океана и пламя огня, даже свисающие ветви пальм и ещё черт знает, что. Пиро́ги, синхронно передвигаясь, «рисуют» огнём зажжённых на них факелов орнамент. В сочетании с музыкой и танцем это создаёт отличную композицию, какой-то смысловой спектакль. Даже до конца, не осознав смысла сюжета – я далек от эстетики и понимания искусства, – понимаю одно: мне это нравится.

Отто с Хельгой также в восторге от представления.

«Ещё бы!» – В вазе «грустит» одинокий листок коки, вызывающий во мне поток слюны. Мой взгляд на него полон неразделенной любви.

Итальянец блестит в улыбке зубами. Только его ребята не обращают внимания на шоу, держа всё под контролем. Мой дополнительный заказ коньяка – мне кажется, напиток меня ещё не «беспокоит» должным образом.

Звучит современная популярная мелодия, исполняемая на тех же инструментах. Публика, оживляясь хлопками в ладоши, подхватывает ритм, туземки на танцполе не прекращают движений. Лодки курсируют по кругу вдоль побережья, создавая светящиеся круговороты. Используются дополнительные приспособления – светящиеся палки в руках пассажиров лодок.

Меня начинает потихоньку «тормошить» коньяк. Шоу продолжается.

Вновь появившиеся группы туземцев на песочном берегу устраивают ритуальные пляски вокруг костров. Появляются шаманы, размахивающие своими атрибутами и трясущие в такт бубнами.

– Смотри, – хмелея, привлекаю внимание Итальянца, – вокруг столько «не арийцев». Как ты себя чувствуешь вообще в подобной атмосфере? Успеешь отразить внезапную атаку и защитить своего… фюрера?

Итальянец, взглянув на меня с интересом, громко раскатисто смеётся.

– Конечно, я же профессионал, – сжав губы и улыбаясь, он разглядывает меня. – А на тебя интересно действует алкоголь!

Я понимаю, что выпил слишком много. Необходимо остановиться, иначе я могу устроить не менее грандиозное представление, чем то, что здесь происходит.

– Пойду… в туалет. Шоу… потрясающее, – говорю я, направляясь к сооружению из бамбука и огромных листьев.

Сделав свои дела, я иду в душ. В нескольких метрах от меня, словно тень, следует один из людей Итальянца.

Освежившись, я чувствую себя лучше. Возвращаясь обратно, я ощущаю на себе чей-то взгляд.

«Незнакомка. Где же «Мавр» и его прихлебалы?» – думаю я.

Она прикладывает указательный палец к губам, призывая к молчанию.

– Тебе лучше? – спрашивает Итальянец, в то время как остальные разглядывают меня, словно реликвию.

– Да, я в порядке.

Незнакомка увлечена представлением, но иногда многозначительно поглядывает в мою сторону.

– Ты только заметил её? – от Итальянца ничего не укроется. – Она уже минут пятнадцать здесь и, вероятнее всего, одна. Ни внутри, ни снаружи никого нет. Поверь мне.

– Верю. У меня нет выбора.

Неподалеку разогретая публика организовала небольшую танцплощадку. Пары танцуют, покачивая телами в такт музыке, нашептывая друг другу сокровенные тайны. Хельга, беря Отто за руку, увлекает его в гущу танцующих.

– Так можно и пингвином стать! – смотрит на моё очередное увлечение мороженым Итальянец. – Не все части тела будут работать!

– Не беспокойся, я разберусь, – вызываю на его лице улыбку.

«Что ни говори, вечер удался на славу. Я так увлекся, что забыл о Максе, Сани и старушке Дине», – думаю я.

На моё плечо ложится рука. Поворачиваю голову – незнакомка, одна, без «Мавра». Тихий голос:

– Я подумала о коктейле. Но, может быть, лучше танец, всего один танец?

– Это можно, но я танцую как… трактор.

– Никогда прежде не танцевала с трактором. Идём?

Предложение и влечение её тела не оставляют шансов на раздумья. Лицо Итальянца скрыто рукой. Уверен, он смеётся. Я выхватываю из корзинки последний лист коки и кладу в рот. Слышу уже откровенный хохот за спиной.

Иду за ней. Она всё в том же белом бикини, подчёркивающем загар, лишь прозрачная белая материя закрывает ей бёдра. В группе танцующих все увлечены только партнёрами. В руках моей партнёрши лёгкая дрожь. Незнакомка заглядывает в глаза, пытаясь прочесть мои мысли, и прижимается ко мне смелее. Мы покачиваемся в такт музыки.

Она кладёт ладонь на мой рот, предотвращая мои попытки начать разговор. Жмётся ближе, как беззащитное существо, стремящееся в объятья огромного всесильного зверя. Мне трудно скрыть проснувшиеся инстинкты. Забываю о происходящем вокруг: сильное влечение овладевает мной.

С каждым па и с каждым случайным прикосновением её волос, вдохом её духов я не могу совладать с собой. Моя интерпретация её очередного взгляда в глаза такова: «Если ты на самом деле трактор, то «переедь» меня безжалостно, дави меня гусеницами! И пусть это длится бесконечно…»

Это длилось всего минут пятнадцать, но зато как! Возле шалаша из бамбука и листьев пальм в зарослях джунглей смешанных африканских деревьев мы вжимались друг в друга под собственные тяжёлые вздохи, крики, переходящие то в шепот, то в хрип.

Двум телам не хватало воздуха, они, как два загнанных животных, бились в предсмертной агонии и, достигнув апогея чувств, пали в высокую траву зарослей, вдыхая всей полнотой лёгких ароматы леса.

Она реанимировала моё тело касаниями рук и горячего языка. Затем неторопливо поднялась и «пропела», одеваясь:

– Знаешь, мне пора, спасибо, всё было очень хорошо.

– И мне. А как имя твоё?

– Никак. Нет имени – и нет проступка.

Она скрывается в ветвях деревьев.

Группа туземцев о чём-то шепталась перед очередным выступлением в зарослях. Куря какой-то странный табак, они с пониманием улыбнулись – моя партнёрша прошла здесь минуту назад.

Пробравшись сквозь ветви, я вышел к своим. Здесь мало что изменилось: ночное шоу продолжалось, две девушки в компании мужчины показывали немыслимые гимнастические трюки под общие овации.

– Ты что-то долго, – замечает Отто.

– Пробивал штрафной номер семнадцать? – ехидничает Хельга.

– Это кокаин искривил так ход «вашего» времени, – заметив мороженое в виде ломтика арбуза, я не смог оставить его без внимания. – Да нет, встретил старого приятеля, треснули по коньячку!

– Мы видели его, – выдыхает со смехом Хельга. – Его долго бегали и искали ваши общие латинские друзья, а найдя, с криками уволокли. Видела бы тебя твоя Сани.

– Хельга! Остановись, это уже не твоё дело, – повышает голос Отто.

– Да. Это не твоё дело, Хельга. – Повторяю за мужской солидарностью Отто и я.

– Кобели! – Резюмирует та под общий хохот.

– Ты успел вовремя, – сжимает плотно губы Итальянец.

Шоу близится к завершению: довольная публика шумно выражает свои эмоции, заглушая его звуки, а в «звездное небо» взлетают фейерверки, лазерные лучи рисуют паутину, в центре которой – проекция паука с эмблемой заведения на спине.

Мы переодеваемся и покидаем «Экзотику», медленно направляясь в сторону Маленького Берлина. Хельга успевает задремать на плече Отто.

– Итальянец проводит тебя, ты немного перебрал, да и я не хочу отпускать тебя одного. ..– Отто серьезен, как стратег, планирующий штурмовую операцию. – Твои латинские «друзья», возможно, захотят познакомиться с тобой поближе. И не пропадай, теперь ты знаешь, как нас найти!

– Грязный извращенец. ..– Хельга лишь приоткрывает глаза на прощание.

– Передавайте привет Вилли! – выбираюсь из автомобиля арийской четы.

Итальянец за рулем «баварца», я рядом. Сзади, не теряя дистанции, следует автомобиль охраны. Подчиненный Отто словно знает мой автомобиль лучше меня. Успокоившись, я засыпаю. Просыпаюсь от прикосновения к плечу – за окном дом моей прародительницы, и я не помню, чтобы хоть словом обмолвился об адресе.

– А откуда…

– Не огорчай меня, Бруно, я же профессионал! – Итальянец садится в машину сопровождения. – Приятно было познакомиться.

– Взаимно. – Со вздохом вешаю на плечо шорты с номером семнадцать – мой подарок для Сани.

Я пробираюсь в комнату, не включая свет, сшибая все на своем пути. Кое-как раздевшись, устало падаю на кровать рядом с моей тихо сопящей женщиной.

– Уработался?

– Действительно, было много работы. Ну, а как шарлотка?

– А ты попробуй…

Влажная масса со вкусом запечённого яблока ложится мне на лицо.

– Да, действительно неплохо… – Но сил вставать и идти мыться абсолютно нет. Проваливаюсь в сон, лишь стряхнув яблочную массу в сторону.

Утро встречает яблочным пирогом и чем-то резким – духами, что ли. Трусы мокрые – на них с передней части вылит ею же подаренный мне лосьон после бритья.

Состояние отвратительное. Пройдя сквозь контрастный душ, спускаюсь к завтраку.

– Ты не бережешь нашу девочку, сводишь ее с ума…– произносит Дина вместо «доброго утра».

– Ну как ее уберечь-то? – Разглядываю через окно «баварца»: три колеса, находящиеся в поле моего зрения, спущены – однозначно беспощадно проколоты.

Провозившись с автомобилем, отправляюсь в клинику к Максу. Он удивляет – находясь в отличном состоянии, разговаривает вполне осознанно. Во взгляде искрится жизнь. Активная жестикуляция рук. Меня расстраивает лишь его вопрос, не находящийся в моей компетенции:

– А когда мы уйдем отсюда? – В глазах – детская наивность, загоняющая меня в тупик.

Я озадачиваю тем же вопросом и лечащего врача моего друга.

– С Максом однозначно произошли перемены в лучшую сторону, но слишком стремительные. После «Венесуэлы» всегда требуется длительный период на восстановление, а тут помимо неё ещё такое… – Врач пожимает в растерянности плечами. – Сами понимаете, с ним предстоит поработать специалистам, и приблизительно недели через две, если всё будет в порядке, мы выпустим его в «мир». Но опять же под наблюдение наших штатных психологов. – Она выдерживает паузу. – Вы действительно единственный, кто может его поддерживать и являться опекуном?

– Да.

– Послушайте, Бруно – это, конечно, не мое дело, но этот Фердинанд из службы безопасности постоянно крутится возле вашего друга, я думаю… – Ее многозначительная пауза заставляет задержать взгляд на ее добрых глазах. – Он не оставит Макси и в большом мире.

– Спасибо вам. – Я пожимаю руку ей и ее милосердию одновременно. – Сообщите, когда можно будет забрать нашего мальчика. Всего доброго.

Момент выхода «нашего мальчика» из клиники стал стартовой точкой его запоев. Он пил каждый день, пил с утра и до вечера, пил всегда, пил со мной (вначале) и пил все равно уже с кем. Пил, начиная с дорогих алкогольных напитков и заканчивая дешевой репликой брендового парфюма. Останавливать подобное – абсолютно бесполезно.

Время, что провел в заключении, Макс не помнил. Взгляд его удивленных расширенных глаз на мои вопросы о том времени подтверждал его частичную амнезию.

Дальше еще хуже: он перестал узнавать меня, начиная заново знакомиться со мной, рассказывая небылицы из своей мне полностью известной жизни. Я терпеливо слушал его выдуманные истории, общаясь с ним как новый знакомый. Неоднократный рассказ о Бэт (здесь он ничего не путал, только мелкие нюансы не совпадали с действительностью).

Иногда я не выдерживал, вставал и уходил, но на следующий день возвращался, и все повторялось. В итоге у меня самого начались нервные срывы – я становился похож на идиота, бродящего по квартире и бубнящего бред.

Сани и Дина с откровенной тревогой смотрели на меня.

Отто не знал о моих попытках реанимировать психическое состояние и моральный облик моего друга.

Специалистов, закрепленных за Максом, я приводил к соседу – киноактеру сериалов, который был вполне адекватен, лишь подыгрывал верившим в свою профессиональность медикам.

«Если бы тогда я не поддался на их уговоры – взять Бэт с собой, то ничего бы этого и не было! Если бы…»

Однажды зайдя в квартиру, где медленно увядал мой друг, я удивился тишине. Макс в кресле в сером полумраке. Я подумал, что он мертв: остекленевшие глаза смотрели не мигая вдаль.

– Это ты, Бруно? – Было жутковато, непривычно – он меня узнал. – Где ты так долго был?

Я стал рассказывать ему, что задержался по дороге, заехав во множество мест, отвез Сани в фитнес-зал и в прачечную по просьбе Дины.

– Ты помнишь Сани? Я несколько раз приезжал к тебе с ней.

– Нет, ты не понял. Где ты так долго был? – вопрос звучал жутко в нависшей тишине.

– Но я только вчера от тебя уехал. – Стряхиваю со стола мусор и пустые бутылки в коробку, открываю окно.

– Тебя не было очень долго. – Он впервые взглянул на меня с момента моего появления в квартире. В его глазах глубокая тоска.

– Она была сегодня здесь, и я разговаривал с ней.

– Кто, Макс? – Кто только здесь не бывал, но я понял, о ком он говорит таким тоном.

– Бэт! Она приходила сегодня, и мы поругались… Она ушла, хлопнув дверью. Никогда так не делала прежде. – Я стоял у окна, крепко стиснув зубы. Справившись с эмоциями, я все-таки повернулся к Максу. – Она больше не придет сюда никогда! Ты слышишь, Бруно, никогда. – В его глазах, «направленных в пустоту», слезы.

Здесь я не выдержал: я позвонил врачу, что лечила его, и вкратце честно обрисовал ситуацию.

В трубке разразился «гром» – я не ожидал от доброй сдержанной женщины подобных речевых оборотов. Приехав, врач с порога продолжила негативные высказывания в мой адрес. Я лишь стоял и смотрел в глаза Макса, пытаясь найти в них хоть что-то в свое оправдание… В них читалось одно:

«Она уже никогда не придет…»

Я «провалился» в кокаиново-алкогольную пропасть.

Когда я выбрался оттуда, толком не восстановившись, я отправился в клинику, где столкнулся с целым рядом отказов.

Отказывали абсолютно во всем: в посещении Макса, в получении информации о его состоянии и ходе лечения. Итого – когда Макс выйдет в большой мир, мне об этом не сообщат. Мне будет отказано в информации о его местонахождении – опекуном будет совершенно другой человек, с опытом работы с подобными пациентами в период реабилитации. При моем приближении к Максу на расстояние ближе, чем на пятьдесят метров – это будет считаться проступком, наказуемым в уголовном порядке.

Послав всё и вся, я провалился в ту же пропасть, из которой только что выбрался…

Прошло больше года, прежде чем я вновь встретился с Отто. Его только освободили после «недоразумения», приняв ошибочно за организатора политического убийства. Я нашел его возбужденным и твердившим о колоссальном количестве потраченного времени впустую.

Хельга была счастлива и обещала родить ему сына, разумеется, истинного арийца и адепта всех его политических идей.

В замке Отто присутствовала масса незнакомых мне персон. Люди улыбались, некоторые с трудом скрывая лицемерие. Но все старались держаться, соблюдая этикет.

Вилли приехал из учебного заведения в отпуск. Как он сам выразился, «кибернетическая дрянь проела весь разум…» Мальчик повзрослел, засыпал меня кучей вопросов и, выслушав с понимающим видом, пообещал научить стрелять из пулемета, которого еще нет на вооружении в действующей армии. В его понимании это должно было как-то исправить мои жизненные неурядицы.

Был и Итальянец. Ограничились коротким диалогом: он на работе и с улыбкой голливудского актера пообещал отвезти меня до дома, если я снова переберу с коньяком.

Присутствовала Ева – сестра Хельги, и я, отметив некоторые ее достоинства, уже никуда не собирался уезжать… И во всей этой кутерьме, решив, видимо, что я хочу пристраститься к спиртному и Еве, меня отзывает Отто для серьёзного разговора:

– А ты слышал, Бруно, о Мутанте и о его работах?

Минутой раньше он говорил с двумя вальяжными мужчинами, чьи постные лица лоснились от самодовольства.

– Да, я кое-что слышал. – Меня теплил коньяк и удивляла не «корпоративная» тема диалога. – Ты первый день вне «стен», а тебя волнует такой вопрос. Отдохни, расслабься, Отто.

– Спасибо за заботу. Но в мыслях находясь там, я не покидал ни город, ни то, что здесь происходит! Так ты видел его?

– Нет. Но слышал. Какой-то безумный ботаник… Скрестил синтетику с опиатами, еще фиг знает с чем, и получил несколько разных субстанций, которые вводят народ, жаждущий эйфории, в экстаз. Результат его скрещиваний и селекций пользуется спросом и не только среди, кстати, отбросов общества. – Я разглядывал перестановки в личном кабинете собеседника. – Да что с тобой, Отто, тебя ведь подобное никогда не интересовало?

– Мир – есть движение. Всё растет, развивается и прогрессирует, в том числе и я. Но сейчас не об этом. Значит, ты его никогда не видел? – Отто выглядел задумчиво. – А как там Макс, с ним-то все в порядке?

– Нет! – Меня раздражал этот неуместный «допрос». – Почему тебя это так волнует?

– Я знаю о твоих трудностях. Мы никогда не говорили об этом, но я все знаю. – продолжил Отто по-отечески, и я даже поискал глазами угол, в котором удобней было стоять, отбывая домашнее наказание. – Я все знаю про алкоголь, кокаинизм, затяжные депрессии. Но… – он сделал многозначительную паузу, – где и когда ты последний раз видел Макса?

– Около года назад… – я был крайне раздражён.

– Успокойся, Бруно! Я задал этот вопрос не просто так. Мы ведь говорим об одном и том же человеке.

Он поднялся с кресла и, словно маятник, заходил по мягкому ковру кабинета.

– Что за ерунду ты несёшь? Этого не может быть! Когда Макса забирали врачи, он был невменяем. Да и к веществам он всегда относился скептически, принимал их по-детски, неумело и всегда старался как можно скорее избавиться от их воздействия.

– Поверь, это достоверная информация! И ты сам можешь убедиться в этом лично.

– Зачем тебе это нужно? – возможно, вопрос был неуместен, но информация только добавила мне непонимания и гнева от этого непонимания.

– Это нужно мне, тебе, ещё кое-кому и, возможно, самому Максу – Мутанту. Неизвестно, кто он теперь?

– Хорошо…, но давай не сегодня. Сегодня такой день…

– Сегодня ты можешь наслаждаться, но не тяни с этим. – Он подвёл меня к двери, по-дружески положив руку на плечо. – А Ева? Как она тебе?

– Визуально – да!

Мы рассмеялись, глядя друг другу в глаза.

«Какая ещё Ева? Этот фанатик довёл меня до эмоционального срыва и спокойно вышел к гостям. Не мог Макс «мутировать» и начать заниматься тем, что он всегда сравнивал с использованным презервативом. Да чушь это всё!»

Захотелось выпить. Нет, напиться в хлам.

Балкон, нацистская символика, подсвеченная фонариками, выполненными руками детей. Свежий, слегка морозный воздух успокаивал мой пыл. Я с ухмылкой смотрел на проплывающий мимо дирижабль, на котором играла музыка, а на его корпусе светилась надпись:

«С возвращением, Отто, мы любим тебя!»

«Идолопоклонничество, нафиг!» – я был впервые так зол на своего друга.

Мои мысли прервал Итальянец.

– Что с тобой? – его цепкие пальцы сжимают моё предплечье. – А-а-а, Отто испортил тебе настроение неприятной новостью?

– Так ты в курсе?

– Да, я лично занимался этим вопросом.

– И что, это точно он? – я крепко сжал бокал в руке.

– Девяносто девять из ста, – спокойно ответил, выдыхая пари изо рта в морозный воздух, начальник охраны Отто.

– Пойду ещё…выпью…

Я не верил собственным глазам, это действительно был он. Пара внешних изменений: смешные круглые очки, длинные волосы, свисающие с головы, Макс постоянно поправлял и то, и другое.

Казалось, и внутренний мир его тоже трансформировался, глаза отражали совсем другое, скорее, его противоположность. Это уже ни наивный милый, порой влюблённый взор из детства, ни безумный взгляд из периода затяжной болезни. Этот взгляд был глубок, как морская бездна, даже бескраен, выражающий озабоченность. Словно его обладатель принимал участие в спасении мира или лечении обездоленных детей.

Его новая квартира. Накаляющийся разговор в преддверье его гостиной словно между двумя незнакомыми, но обязательными людьми.

Абсолютно не было желания броситься и обнять своего друга. Мне хотелось знать – насколько он меня помнит. И почему столько времени не пытался меня найти, если помнит хотя бы отрывки нашей дружеской близости.

Чувство обиды: ведь я столько времени возился с ним, когда он болел, страдал вместе с ним. А он со спокойной душой, покинув лечебницу, живет припеваючи и выращивает кустики на радость «прихожанам».

– Заходи, Бруно! Не стоять же здесь, в дверях…

– Заходи, Бруно? Похоже, ты узнал меня… – Входя, я стиснул зубы. – Значит, у тебя всё хорошо, ты в здравом уме и здоров физически. В моей помощи не нуждаешься, в дружбе, соответственно, тоже… Что ж, неплохо!

– Остановись! Ты же ничего не знаешь…

– Так поведай мне, введи в курс дела, поставь в известность или как там ещё!? – Я уже не справлялся с переполняющими меня эмоциями.

– Ты можешь успокоиться и дать мне несколько минут?

Сев в кресло, я смотрю на него, «ожидая чуда».

– Когда меня забрали в последний раз…, как мне рассказала врач, я был ужасен, но она увидела и плюсы в моём состоянии. Она говорила о единичных, неординарных случаях, когда на больного сильный стресс оказывает положительное влияние, хотя это и противоречит аспектам современной медицины. Это был мой случай. Я знаю, что ты появился в клинике, но тебя не пустили, знаю…– Макс сделал акцентированную паузу. – Извини, в этом моя вина – я не хотел, чтобы тебя пускали. Скажу одно: на тот момент я был абсолютно адекватен. – Видимо, в этот момент у меня открылся рот от удивления – он налил стакан воды и протянул мне. – Она не сказала тебе ничего, и это тоже моя просьба… Отдел безопасности заинтересовался мной и, соответственно, тобой. Фердинанд совал свой нос повсюду, задавал кучу вопросов, на которые обязательно хотел получить ответ. Вопросы, касающиеся тебя, были довольно таки щекотливыми. Я сказал, что отказался от твоих посещений, но он наседал. Мне во многом помогла врач, не позволяя задавать вопросы, связанные с моим прошлым. Она, заметив улучшения моего состояния, вывела меня в большой мир и назначила опекуном одну интеллигентную женщину. Сюзанна в прошлом художница, обеспеченный человек, не имеющая своих детей. Она подарила мне квартиру и посещает меня два раза в неделю, называет меня «мой дорогой» и каждый раз говорит о том, что я повзрослел. Сюзи сама, по-моему, не вполне вменяема, но это никак не отражается на моей жизни.