Осенние каникулы

– Да так, Ване пишу, он же уезжает уже скоро, знал?

– Не-а, – с уменьшенном интересом отозвался Саша, – да и откуда мне знать? Мы же с ним так, только через тебя общаемся. Хотя, конечно, Ваня крутой чувак.

Крутой чувак. Крутой чувак. И как это Саша вообще умудряется писать стихи?

Наконец-то мы вышли из Сашиного дома и отправились на поиски Влада. Жил он в соседнем дворе, идти недалеко. И, как вы поняли, раз Саша живёт на пятом этаже, Влад обязан жить на первом.

Сначала мы просто позвонили в домофон. Нет ответа. Затем мы позвонили на телефон. Выключен. Затем мы совместили одно и другое – Влад не отозвался. Повторили, прошло минуты три.

– Как он так спит, как вообще можно спать вот так? – в недоумении спросил Саша.

– А ты уверен, что он спит? Может, из дома вышел?

– Ну, конечно. Мы вчера в лесу с нашими ребятами были, пиво пили. Где-то в два вернулись домой. Я ещё Владу напомнил, что мы в одиннадцать утра встречаемся, пять раз где-то сказал.

Времени было 11:03.

– Так, кхм, давай попробуем иначе, – сказал Саша и позвонил в совершенно другую квартиру.

Саша представился курьером, но дверь ему не открыли, а ответили ёмким: да пошёл ты *** (незамедлительно отправься куда-нибудь в иное место)

– Угу, ладно. Ещё раз.

В этот раз Саше ответила, кажется, глухая бабушка. Скорее всего, она подумала, что привезли пенсию и открыла нам дверь.

Мы зашли в подъезд и начали звонить в квартиру Влада. Звонили долго, в конце даже зло.

– Нет, он совсем *** (перешёл всякие границы дозволенного)? Это просто *** (немыслимо)!

У меня затекла рука так долго нажимать на кнопку звонка на стене.

– Сань, да нет его дома, он бы уже проснулся.

– А пошли-ка мы это проверим, – хитро улыбнулся Саша.

Мы обошли дом со смешной красной крышей и пришли к балкону Влада. Он был открыт. На земле валялось около квадриллиона окурков, к ним я положил свою милую гитару и свой портфель, чтобы заняться чем-то нехорошим (это я уже смутно себе представлял) налегке.

– Ну, полезли, – очень спокойно сказал Саша. Я тогда подумал, что это у них так принято, и ничего такого здесь нет, оттого полез тоже. Как узналось позже, такое поведение за Сашей было замечено впервые.

Перелезть через балкон оказалось слишком легко. Немного разбежался, схватился за подоконник, подтянулся (не зря же существуют жёлтые турники) и незаконно оказался на территории чужого дома.

Балкон был заставлен всякими невероятными… штуками из другого измерения. Какие-то коробки, земля в пакетах, инструменты, сковородки, одежда, и большой синий велосипед.

Мы вышли из балкона и зашли в такой же заставленный зал, который был по совместительству комнатой Влада. Постель была не застелена, на полу валялись бутылки различного происхождения, но самое главное – Влада в комнате не было.

Мы передвигались на носочках, стараясь не издавать ни звука. Дойдя до коридора, я вспомнил, что Влад живёт не один. Чуть не забыл – во второй комнате, которая всегда была закрыта, жил дед Влада. Именно дед, а не дедушка. Выходил он из неё где-то два раза в день, из квартиры – раз в месяц. В его комнате я никогда не был, но Влад писал, что она вся заставлена книгами, что в ней дед каким-то образом варит себе кашу (в отдельных пакетах каши Влад наблюдал опарышей) и безвылазно там сидит. Что сказать про самого деда? Это был абсолютно глухой и крайне ворчливый, помешавшийся на заточении персонаж. Он работал каким-то завхозом или кем угодно другим из подобного перечня забытых многими слов. Вообще, Влад в прошлом году написал по поводу своего деда небольшой рассказ (с удивительным названием «Дед»), который, правда, показал только мне и Саше.

Я посмотрел на Сашу и понял, что и он только что осознал, что в квартире есть пусть и помешанный, но всё-таки взрослый человек. Мы даже и ушли бы через балкон, если бы не услышали по мере нашего продвижения усиливающийся шум, который был с самого начала, но вполне себе казался необходимым звуковым сопровождением.

Шум доносился из ванны, дверь в которую была приоткрыта, лампочка освещала эту прискорбную картину.

Влад уснул в ванной со включённой водой и, показалось, умер. Телефон с открытыми заметками лежал на стиральной машине.

Его лицо было красным, вода добралась до самой шеи. Я крикнул:

– Влад, *** (слово, усиливающее экспрессию в десятки раз)!

Удивительно, но ровно то же самое и в то же время крикнул Саша.

Удивительно, но этого хватило, чтобы Влад проснулся. Он диким зверем, ничего не понимаю, оглядел двух своих лучших друзей.

Удивительно, но он закинул явно затёкшие руки за спину и молча смотрел на нас секунд десять. С каждым мгновением он всё больше осознавал, всё меньше злился, и в конце концов, выдал:

– Это *** (решительно забавная ситуация). (ничего себе) вы даёте. *** (покиньте меня) пока что, сейчас я выйду. Ну *** (ничего) себе!

Но Саша не хотел просто так *** (покинуть Влада).

Я опять же, не буду погружать вас в обилие звёздочек, но суть высказывания Саши сводилась к следующему: «Дорогой друг, мы крайне озабочены твоим состоянием, не нужна ли тебе помощь?

– Да всё *** (замечательно)! Всё, идите на улицу, сейчас я выйду.

Мы, наверное, могли бы выйти через дверь, но не сговариваясь двинулись обратно к балкону и спрыгнули с него.

«Сейчас» длилось полчаса. За это время мы с Сашей выкурили по две сигареты.

– Зато он теперь очень чистый, – такова была шутка Саши.

– Я гитару буду теперь у него хранить. Дом – неприступная крепость, – и такова была шутка моя.

Наконец вышел Влад. Красный и довольный. Первым делом я посмотрел на его пальцы и не прогадал: они выглядели пожёванным.

– С лёгким паром, что ли! – вот это уже шутил Влад, – через балкон, да?

– Ага. Только мы до этого тебе звонили пятнадцать минут.

– А-а-а, вот почему в моём сне такой странный саундтрек был. Мне, кстати, приснилось, как я на какую-то гору хочу прийти, но это не гора даже, но все её почему-то горой называли, чёрной или чёртовой, я уже не помню, её так в самом начале сна кто-то называл, а я уже давно сплю, так вот, там какие-то славяне на этой горе, а я всё дойти не могу…

Ну и всё в таком духе. Влад – любитель рассказать свои сны.

– Ну, что делаем сегодня? – спросил я уже окончательный состав этого дня.

– Надо выпить. В гараж пойдём, но это вечером, а пока что…

– Как же это, разве вы не помните! – весело сказал Влад, – сегодня мы едем в город, чтобы купить себе костюмы на выпускной, вы разве забыли?

– А-а-а, Влад, я сейчас совсем на мели, мне денег едва на бренное существование хватает.

– Понимаю, ты как всегда, – ответил Влад, затягивая пар электронной сигареты. Да, такой уж Влад человек.

Стоит сказать, что несмотря на своего замечательного деда, Влад был очень даже обеспеченный.

Его родители живут в другой квартире, ближе к работе, он виделся с ними не так часто, но денег от них получал так много.

– А ты Саня? Нам обязательно нужно что-то в одном стиле. Я вот себе как у Шелби присмотрел, стоит, правда, две тысячи, ну ничего…

– Не, Влад, я у деда своего возьму. Он в нём на свадьбу ходил, там ещё на старославянском говорили, наверное! Это вещь с невероятной человеческой энергетикой, все мои фибры души содрогаются, будто ветви тонкой берёзки под силой осеннего ветра, когда я прикасаюсь к штанам деда.

Последние слова явно были отсылкой к бывшей учительнице ребят по литературе, из другой школы и вселенной. Я её, конечно, не видел, но многое слышал, да и прекрасно себе её представлял. Такие учительницы обычно много говорят про жёлтый цвет в «Преступлении и Наказании», оправдывают любые странности Толстого, по четвергам ходят в красных калошах, а по воскресеньям – не ходят никуда.

Мы дружно посмеялись с выступления Саши.

– Резонно, господа, резонно, – важно сказал Влад, – ну что же, тогда мы едем покупать костюм мне.

– А вам не кажется, что это Влад должен был костюм взять у деда. Ведь, как известно, если у деда на стене висит костюм, то внук непременно должен в него одеться, – сказал я.

– У моего деда на стенах висит голая правда и обида на всё человеческое. Он, мне кажется, не вполне себе отдаёт отчёт, какого я пола и сколько мне лет. Скорее всего, он уже умеет кидать фаерболлы.

– Ну, фаерболлы вряд ли, но летать точно.

– Ох уж твой дед, – подытожил я.

Мы поехали в город и немного вели себя как быдло. Если вы вдруг захотите тоже немного стать как быдло, вот вам примерный список. Это только то, что мы успели за сегодня.

1.       Играть по дороге в цу-е-фа и бить друг другу фофаны на виду у всех.

2.       Внезапно запеть «Только мы с конём»

3.       Зайти в самый людный вагон метро, в его хвост. И очень быстро, идти в другой его конец, мешая всем адекватным людям существовать.

4.       Много и отчаянно курить (лёгкие уже побаливают)

5.       Толкать друг друга в лужи

6.       Зайти в торговый центр

7.       Зайти в самый дорогой магазин костюмов в торговом центре, посмотреть на первый попавшийся костюм, взглянуть на ценник, сказать: *** (ничего себе) как дорого! И сразу же выйти.

8.       Прийти на фудкорт, взять шаурму и сесть на места другого заведения.

Стоит сказать, что всё это я делал с портфелем и гитарой за плечами. Честно говоря, я не люблю проводить время – вот так, но иногда это следует делать, чтобы потом, время, проведённое не вот так, было особенно замечательно.

Мы вернулись туда, где начинается настоящая жизнь – мы наконец-то пришли в гараж.

У Саши есть отец, у отца – машина, у машины – гараж, у гаража – удивительное свойство быть нужным в осенний вечер.

Перед походом в гараж мы купили, что, конечно, следовало купить: две бутылки водки по 0,5 и сухарики. Больше – не нужно.

Саша открывает дверь гаража (тёмно-красную и опять-таки смешную) каким-то непонятным ключом, мы заходим внутрь, внутри – холоднее, чем на улице. То, что надо.

Машины, разумеется, нет, она стоит во дворе. На стене висит календарь 2006 года, в углу стоит холодильник, в другом – верстак. Есть два дивана и стол.

Мы начинаем пить, и соответственно, пьянеть. Из телефона играет Башлачёв, и больше ничего из телефона за вечер и ночь играть не будет.

Вам не нужно знать всё, что там происходило. Я приведу самое главное, вставную притчу, разговор трёх пьяных философов.

Саша: Понятно, что поэзия умерла, и больше никому не нужна, но мы всё равно будем писать, потому что можем, ну разве вы согласны?

Влад: А кто по вашему был последний поэт. Я имею в виду, русский. Я имею в виду, настоящий. Для меня это Бродский – навсегда.

Саша: Бродский, конечно, разве тут можно спорить?

Серёжа: Можно, конечно. Последним русским поэтом был Борис Рыжий, мне так кажется.

Влад: Да ведь совершенно понятно, что мы уникальные люди. Ну, посмотрите на нас, вы только послушайте нас! О каких высоких вещах мы говорим, да разве хоть кто-то из нашего класса о чём-то подобном вообще думает?

Серёжа: Смешной ты, Влад. Ты себя правда лучше других чувствуешь?

Саша: А ты разве, нет, Серёга? Разве мы не умнее остальных?

Серёжа: Да в том-то и дело, что непонятно. Вот, мы сидим сейчас, водку кушаем, я уже кстати третий день подряд пью. Ну да, поэзию обсуждаем, вещи какие-то, пусть даже и интеллектуальные, но всё равно пустые. Можно очень много говорить, но нас не по словам запомнят, а по делам. А дел пока что и нет.

Влад: А надо, чтобы непременно запомнили? Ты для себя живёшь или для других? Да пусть никто моего имени и не узнает никогда, самое главное – чтобы я себе в конце мог сказать, что не зря прожил.

Саша: Конечно же, зря. Жизнь никакого смысла не имеет, мы просто случайность, приматы, которым дано чуть-чуть сознания, и ничего больше. Но раз мы здесь, то значит, надо жить и не надо умирать как можно дольше, надо выжить последнюю каплю из плода своего случайного существования.

Здесь я вам должен кое-что рассказать. Первая моя татуировка уютно расположилась на левом предплечье, это фраза из стихотворения Рыжего «И никогда не умереть». После слов Саши она как будто заново на меня выбивалась, я снова почувствовал её уколами на своей руке.

Серёжа: Неужели ты опять за свой гедонизм? Много же раз обсуждали, это крайне примитивная затея, жить ради удовольствия. Вот скажи мне, какое удовольствие может быть, если каждый день мы просыпаемся и видим вот это. Особенно сейчас, осенью. Серо, сыро, неприятно. Здесь никакого места нет для счастья, радости, удовольствия – нужное подчеркни.

Влад: Я первое подчеркну. Потому что, если твоё счастье может закончиться, случись за окном дождь, то это некрутое счастье. Крутое же счастье инертно, независимо и постоянно. Оно внутри, и совершенно не может поддаться факторам снаружи.

Серёжа: Ну-ка, Влад, расскажи, твоё крутое счастье, оно какое?

Влад: Да хотя бы в этом разговоре и в этом самом дне. Событие превращается в воспоминание, а воспоминания наполняют меня изнутри самой жизнью.

Саша: А ещё водка, водка нас изнутри наполняет! Ну, что, братцы, будем!

Мы скушали ещё немного водки.

– Ну, вот девушки, заметьте, заметьте, я уже давно не говорю «тёлки»! Вот девушки. Почему их кстати с нами сейчас нет? – Влад оглянулся по сторонам.

– Я слышал, что осенью девушки предпочитают гаражи другого формата, кажется, – предположил я.

– Да, и из водки в октябре они только «Бырство» пьют, «Тихой Ночью» им не угодить. Кстати, о ней! Давайте, ребята, за женщин и вообще за всё живое на это планете, будем.

Очередная рюмка было опустошена.

Я заметил, что Саша постепенно сдаётся под натиском непростой жизни. Его клонило в сон, и в разговоре он участвовал дальше исключительно в роли наблюдателя, только иногда делая такие, безусловно, веские восклицания, как «кхм», «да-да» или «нееет!», причём, в абсолютно хаотичном порядке. После он уже по-настоящему крепко заснул и было понятно, что он человек, для которого сон в гараже – не испытание. Хотя спал он очень редко.

Я тоже постепенно сдавался. Но очень важно было договорить с Владом.

– У каждого человека есть искра таланта, с которой он рождается. Цель общества – найти эту искру, раздуть её и превратить в настоящий огонь таланта…

– Честно, Серёжа? А какой талант у Жиробаса, например? Или у его отца? Смешные сообщения писать?

– Я не знаю, Влад, но наверняка есть что-то, что у них получается если не лучше, чем у других, то хотя бы лучше всего, что они умеют. Обстоятельства, общество, и может быть, даже ты с Сашей помешали обнаружиться таланту, как его… Митьки.

– Мы с Сашей?! Да мы же просто веселимся с ним, да и сам подумай, его кроме нас никто никуда не зовёт, мы ему даже лучше делаем, он так хотя бы жизнь увидит.

– Ну какую жизнь, Влад! Какую жизнь! Конечно, напиться и исполнять – это очень весело, но почему, если уж ты ему и вправду помогаешь, почему ты его чему-то полезному не научил? Вот сегодня, я совсем забыл рассказать, сегодня я в метро играл, и ты представляешь, Митька со своим отцом мимо прошли! Хотя, может, и не мимо, может, специально меня искали.

– Ты серьёзно? А раньше почему не сказал?

– А я уже рассказывал это Ване и в днев… – я чуть не проговорился о дневнике, нужно было срочно исправлять ситуацию, и ничего лучше, чем это, я не придумал: – и в дне вообще запутался, забыл уже, что происходило.

– И что они? Что сказали? – спросил Влад, видимо, ничего не заметив.

– А мало чего, честно говоря. Но посыл был ясен: больше Митьку с собой никуда не брать. Ты вот только скажи мне, почему они ко мне пришли, а не к вам? И почему Митька на меня пальцем показывал, и так ещё очень зло улыбался мне, когда уходил. Почему мне?

– Странно. Я думал, он вообще к тебе никак не относится, странно. Ну, и чёрт с ним! Выпьем, что ли.

Мы выпили в последний раз. Я перешёл в совершенно другое состояние, и Влад, кажется, тоже.

Влад взял телефон, включил так называемые минуса. И начал заниматься так называемым фристайлом. Это было неожиданно, но, я вам вот, что скажу, настоящий юный поэт должен уметь делать четыре вещи внезапно:

1.     Пить

2.     Петь

3.     Плакать

4.     Драться.

И пока Влад, не совсем пел, но всё же занимался внезапной вещью №2, мне очень захотелось заняться вещью №3, но я не стал этого делать.

Что читал Влад? Я уже и не помню, могу точно сказать, что там была рифма осень-вовсе. Какие-то фразы о деревьях, смерти и дружбе под совершенно грустную музыку. Единственно, пожалуй, что я заполнил дословно – это фраза «Красота в сером дыме любимого города». Ну, это и не удивительно, потому что Влад повторил это раз пять, каждый раз рифмуя на новую строчку, что-то вроде «Желтизна и крутой водопад», «Никому, ничего, никогда» и так далее.

 Я смотрел на Влада, тихо засыпая в одежде в холодном гараже на неудобном диване. Времени – три часа двадцать шесть минут с половиной.

Вторник

 Как известно, засыпать в отвратительных местах – важный эволюционный признак, который помог выжить вообще всем, кто сейчас живёт. Но засыпать в таких местах пьяным – это талант, который я успешно применил этой ночью. И я спал бы как младенец, если бы не начал трезветь, но я начал, а затем едкие мысли рыли мой мозг.

На часах 12:32.

Есть такой момент утром, когда ты уже практически проснулся, стоит только открыть глаза, но пока ты этого не сделаешь – ты находишься как бы между мирами, и мысли приобретают огромные образы, не являясь при этом снами.

Я подумал о том, что мне плохо – простым и совершенно понятным образом: моё физическое состояние ниже какого-либо допустимого уровня, и я сам до этого довёл себя, потому что какой-то период было весело.

Я подумал о том, что хотел бы находиться сейчас в совершенно в другом месте и в другом состоянии, и самое грустное, я подумал о том, что не смогу написать ни строчки ближайшие дни. Так оно и вышло, ведь теперь я пишу, находясь в Константиновичах, и, если бы не одно событие, о котором я скажу позже, я бы, наверное, так и закончил свой дневник – сценой в гараже.

Я резко вскочил с неудобного дивана на неудобный пол, крикнул, и пару раз ударил себя по лицу. Понимаете, если решил, что пора просыпаться – не стоит гнушаться и таких действий.

Влад и Саша обернулись на меня, но только в виде хорошо отработанных рефлексов на неожиданные звуки, через секунду они опять не обращали на меня никакого внимания.

Они уже не спали, а с неистовой силой сидели в своих телефонах, нещадно насилуя сенсорный экран своими пальцами. Я тут вспомнил, что мне, честно говоря, тоже было бы как раз кстати сейчас взять телефон и всё это описать, но вот, что я вам скажу – такие вечера имеют определённую цену, которую нельзя измерить в рублях.

Я совершенно ясно понял, что больше не могу ничего писать, и этим выводом я подавился, откашлялся, и чуть было не заплакал. И так бы оно и случилось, и этот дневник стал бы ещё одним забытым файликом где-то на рабочем столе, если бы не одно событие, о котором, как вы знаете, я расскажу позже.

Я страшно хотел пить – в гараже есть кран. И что вы думаете, конечно, с одним рычагом синего цвета, конечно, с холодной водой.

У меня всегда были очень чувствительные зубы. Мне стало больно, но я даже был чуть-чуть рад, потому что зубная боль заставила забыть о боли душевной.

Затем, хотя это и было на пределе моих сил, я умылся этой же самой водой и даже переоделся.

Стало капельку лучше, но надо было подумать, каким образом уехать отсюда прямо сейчас, потому что, зная специфику Саши, Влада и себя, этот день – далёко не предел, и что скорее всего дальнейший действия примут совсем разрушительный масштаб – надо было скорее исчезнуть.

Я прибегнул к старому-доброму дедовскому способу – соврать. Ну, то есть солгать, обмануть, ввести в заблуждение, отойти от истины, да и в конце концов – сказать неправду.

– Так, парни, у меня уже поезд через полтора часа, – мой голос звучал неприятно, хрипло и глухо, наконец-то, как он и должен звучать, если я скверный парень, – поэтому я уже пойду сейчас.

– Поезд? – кажется, Саша забыл, что это вообще такое, – какой поезд?

– Вряд ли очень удобный, но тот, который меня не будет ждать.

– Так ты сегодня уже уезжаешь? Сейчас? – Влад наконец-то посмотрел на меня, впервые, за всё утро, – а почему ты раньше не сказал?

– Да, братан, совсем нехорошо такие вещи таить, – сказал Саша.

– А я знаете ли, занят было до этого, водку с вами кушал. Ну, забыл, извините.

– Так что ты, надолго уезжаешь? – Влад, кажется, очень расстроился.

– Да нет, в пятницу или субботу вернусь, так только, перезаряжусь немного.

– Ну, это всегда хорошо. Ну что, с Богом что ли? – Саша подошёл меня обнять. Обнял меня и Влад. Стало грустно. Они-то думали, от того, что я уезжаю, но на самом деле оттого, что я прибегнул к старому-доброму дедовскому…

Я вышел из гаража.

На улице наконец-то было солнце, которого здесь никто не видел уже около двух недель. Сильно заболели глаза, стены гаражей, машины, лужи, пробегающие мимо коты – всё было слишком ярким.

Солнце. Часто задумываюсь – а какой была моя жизнь, если бы солнце светило каждый день? Наверное, совсем другой.

За плечами – большой, набитый до отказу портфель и гитара. Я побрёл до метро, затем – на вокзал. В метро я понял, как сильно мне нужен сон – но я со всей силы старался не заснуть. Ещё не время. Поезд трясло, люди угрюмо молчали. Я абсолютно уверен, что поездки в метро каждый раз забирают частичку чего-то хорошего из меня.

Вокзал. Глазу не за что зацепиться. Иду в кассу, беру билет до Константиновичей. Отправление – 21:37, прибытие – 2:15, стоит это удовольствий – 13 рублей 43 копейки.

Люди. Много людей со смешными багажами на колёсиках. Едут в места с невероятными названиями. Большей частью смотрят куда-то под ноги. Спешат.

Голос диктора. Приятный и чистый, убаюкивает.

Я купил воду, детское питание, сникерс. Съел и практически этого не заметил.

До поезда – семь часов. Время, равное здоровому сну взрослого человека. Здорового сна не получилось, хотя я заснул практически мгновенно. По-настоящему крепко я спал от силы час, остальное время делал вид, что сплю, или спал нервно, отрывисто видел сны, и не отпускал рук от портфеля.

Пару раз я выходил на улицу, курил и тупо смотрел перед собой. И всё время вспоминал, почему-то строчку Рыжего «В России расстаются навсегда», и поверил в это, и даже заплакал, но потом сразу же на себя разозлился, дал себе пощёчину, и дальше пошёл спать.

Состояние – болезненное.

Последние два часа я просто сидел и ничего не делал, слился с креслом и космосом.

Зашёл в поезд. Успел занять место в углу вагона. Вначале людей было очень много, но затем они стали выходить на станциях со смешными названиями. Проверили билет. Билет был в порядке, я – не совсем.

Ко мне почему-то никто не садился. К двенадцати ночи в вагоне остался я один. Спать больше не хотелось. Я достал гитару и начал тихо перебирать струны.

Сколько это длилось, не знаю, недолго, надо думать. Периодически через вагон проходили люди, но долго не задерживались.

Зашёл человек. Девушка. В отличие от всех, она не пытался как можно скорее пройти сквозь вагон, она будто была на прогулке, медленно шла по вагону. Потом посмотрела на меня. Вернее, я почувствовал, что она на меня смотрит, играть я не переставал и смотрел на гитару.

Она подошла ближе. Белые волосы и сама очень бледная, совершенно задумчивые и немного грустные глаза.

Я засмотрелся, девушка было очень красивой. Она присела напротив меня. Я отложил гитару.

Она немного посмотрела на меня, затем поменялась в лице, прищурилась (как ей идёт это прищур!), заметно начала волноваться, а после сказала:

– Привет, Серёжа.

Но в этот самый момент и я узнал её, ответил:

– Аня, привет. Да как это вообще возможно? Как это может произойти? – я почти сорвался на крик, и очень зря. Я не мог поверить, что видел перед собой Аню, и почему-то из-за этого очень злился.

– Серёжа, всё в порядке, не волнуйся, не злись, – её голос – и я не мог больше двигаться и что-то сказать. Было похоже на сонный паралич, но на добрый сонный паралич.

– Всё хорошо, Серёжа. Я не хотела тебя напугать, – Аня говорила так открыто, она улыбалась мне.

– Аня! Аня! Не могу поверить, но как, как мы оказались в одном поезде в этот день? У тебя же универ, вроде сейчас учёба должна быть. Как это может быть?

– Я много сейчас езжу по стране, Серёжа, сегодня были дожинки в одной деревне, я и ещё пару человек с группы помогали главному режиссёру праздник ставить. Мы приехали на вокзал, я тебя заметила, и дальше с ребятами не пошла. Я тебя сразу узнала, хотя столько лет не виделись! Очень захотелось с тобой поговорить, но ты то спал, то выходил курить, я подумала, что пока не надо тебя трогать, что ты, наверное, ждёшь поезд, и едешь, конечно, к бабушке. Но ты ведь так давно не был у неё! Я захотела поехать с тобой, потому что очень волновалась за тебя, да и сейчас тоже волнуюсь, ты посмотри на себя!